тельно -  доктор,  конечно,  не  очень  походил  на
преступника, но Пановскому хотелось  побольнее  досадить  ему  за  чванливые
ответы.
   Видите ли, они сильно оскорбляются от незаслуженных подозрений!  Паршивая
в России интеллигенция, паршивая, так и норовит поперек власти гнуть свое...
Не доведет это до добра. Тем  более  что  университеты  размножают  подобную
заразу в ужасающих размерах... Как будто забыли, к чему анархические  штучки
ведут: двадцать лет назад ни за что ни  про  что  бросили  бомбу  в  лучшего
Государя - и ничему не научило их кровавое  преступление,  продолжают  народ
мутить... Ох, дождутся-доиграются...
   С  мрачными  мыслями  господин  Пановский  вошел  в   приемную,   рявкнул
вскочившему   письмоводителю:    "Очистить    помещение,    черт    возьми!"
Письмоводитель зашипел  на  сидящего  в  углу  посетителя  мещанского  вида,
замахал руками в сторону дверей, потом бросился  к  кабинету  Карла  Иваныча
Вирхова, открыл дверь и торопливо сказал:
   - Господин следователь, к вам господин Пановский. Просят всех посторонних
удалиться.
   Пановский отстранил  испуганного  письмоводителя  от  двери  и  прошел  в
кабинет Вирхова, остановился посередине и, покачиваясь на длинных кривоватых
ногах, уставился,  раздувая  ноздри,  на  сидевшую  в  кабинете  женщину,  -
худощавую, неброско одетую, держащую себя с достоинством столбовой дворянки.
Женщина поднялась со стула, попрощалась с  Карлом  Иванычем  и  прошла  мимо
Пановского, как мимо пустого места.
   Шеф сверхсекретного бюро прошел вперед и сел за стол следователя. Положив
перед собой портфель, он нажал  кнопку  электрического  звонка  и,  когда  в
дверях появился подобострастно улыбающийся письмоводитель, скомандовал:
   - Срочно доставить в кабинет на допрос задержанного Коровкина.
   Письмоводитель скрылся.
   Пановский достал из папки  протоколы  и  отчеты,  которые  вчера  к  ночи
принесли ему агенты, посетившие еще вчера, вместе с ним, уже ближе к вечеру,
Востряковых.  Шеф  сверхсекретного  бюро  сам  тщательно  осмотрел  дурацкую
витрину и, в первую очередь, корзину, колыбель... Поиски в витрине  -  ее  с
заметным нежеланием открыл мрачный  управляющий,  помрачневший  еще  больше,
когда Пановскии уронил во время осмотра ослика на колыбель, - результатов не
дали.  Агентов  Пановский  оставил  там  для  более   пристрастного   опроса
управляющего ширхановской булочной, его жены  и  прислуги.  Утром,  в  своей
конторе, Пановский внимательно изучил отчеты агентов - никаких  противоречий
в показаниях он не нашел. Но не мешало еще  раз  свежим  оком  взглянуть  на
бумаги перед допросом доктора.
   Клим Кириллович, проведший  в  кутузке  полицейского  участка  новогоднюю
ночь, в сопровождении полицейского  вошел  в  кабинет  Вирхова.  Следователь
стоял у окна с безучастным видом.
   - Ну  что,  милостивый  государь,  -  сказал  Пановский,  упиваясь  своей
властью, - одумались? Небось в своей чистой постели ночевать-то  лучше,  чем
здесь? Очень советую чистосердечно признаться. Сами видите, дело серьезное,
   -  Я  готов  помочь  следствию,  если  вы  утверждаете,  что   это   дело
государственной важности, но я совершенно не понимаю, о чем  идет  речь.  Вы
ищете медальон? Медальона на шее ребенка не было, в пеленке я  тоже  его  не
видел.
   -  Если  вы  взяли  то,  что  было  вместе  с  ребенком,   вы   прекрасно
представляете, о чем речь.
   - А вы уверены, что эта вещь там была?
   - С большой вероятностью, - неуверенно  сказал  Пановский,  вспомнив  про
ненайденный тайник в кабинете  князя  Ордынского,  и  повторил,  -  с  очень
большой вероятностью.
   - Послушайте, - как можно миролюбивее заговорил Клим Кириллович, -  я  не
знаю, как вас убедить в своей невиновности. Но ведь то, что вы ищете,  могло
и закатиться под спину младенца, медальон, например, или записка...  Я  ведь
не вытряхивал пеленку, я только произвел внешний осмотр  ребенка,  попытался
прослушать сердце.
   Пановский выжидательно смотрел на доктора, постукивая толстыми  короткими
пальцами по столешнице.
   - Вполне возможно, - голос Клима Кирилловича стал более уверенным, -  то,
что вы ищете, так и продолжает находиться вместе с ребенком.  В  пеленке.  В
морге.
   Пановский  прекратил  барабанить  пальцами  по  столу   и   взглянул   на
следователя Вирхова.
   - Эту версию мы тоже проверим, - задумчиво протянул он и после  минутного
молчания сложил бумаги в портфель, встал из-за стола и распорядился:
   -  Господин  следователь,  измените  подозреваемому  меру  пресечения  на
домашний арест. Или нет, такая мера, пожалуй, повредит его  профессиональной
репутации.  Пусть  напишет  обязательство  явиться  в  участок  по   первому
требованию.
   Карл Иваныч  пододвинул  доктору  лист  чистой  бумаги.  Клим  Кириллович
написал требуемое, отвесил всем общий поклон и молча вышел за дверь.
   - А теперь, уважаемый Карл Иваныч, напомните мне, в морге какой  больницы
пребывает тело мертвого младенца?
   -  Господин  Пановский,  -  замялся  следователь,  -  это  уже  не  имеет
значения...
   - Да яснее же выражайтесь, черт возьми, - вспылил опять  Пановский,  -  я
сам решу, что имеет значение.
   - Вот, взгляните, "Санкт-Петербургские ведомости" напечатали сообщение.
   Он ткнул пальцем в малюсенькую блеклую заметочку в несколько строк  внизу
газетной полосы. Господин Пановский достал очки и прочел вслух:
   "Два дня назад труп несчастного младенца мужского  пола,  подброшенный  в
рождественскую ночь в  витрину  булочной  Ширханова,  что  на  углу  Н-ского
проспекта и Большой Вельможной улицы, забранный из морга Обуховской больницы
сердобольным монахом, был предан земле у ограды Волкова кладбища".
   Пановский повертел в руках газету, потом перевернул страницы и с  досадой
констатировал:
   - Так, газета-то вышла в свет 29 декабря. Что ж вы молчали до сих пор?
   - Вы же искали не ребенка, а что-то другое, да и сам я лишь сегодня утром
наткнулся на эту заметочку.
   - Голову даю на отсечение, что в этой чертовой  больнице  не  удосужились
даже спросить имени монаха! - Пановский пришел в ярость. Он  мерил  быстрыми
шагами  кабинет  Вирхова.  -  Вся  страна  такая   разгильдяйская,   дурочка
благодушная. Как только дорвется до христианского умиления под водочку - так
о законах, инструкциях и циркулярах и слышать не хочет. Слезами  обливается,
добрые дела делая...
   Пановский, распаляясь все больше и больше, вскидывал взгляд  на  Вирхова,
но Карл Иваныч с непроницаемым лицом продолжал стоять у окна.
   - Ну что, - наконец остановившись, выкрикнул Пановский, -  не  понимаете?
Не догадываетесь, что мне нужна пара-тройка ваших людей?
   - Они будут предоставлены в ваше распоряжение сию  же  минуту.  -  Вирхов
нажал   кнопку   электрического   звонка    и    скомандовал    заглянувшему
письмоводителю:
   - Трех полицейских в распоряжение господина Пановского, срочно.
   Пановский схватил шапку, портфель с бумагами  и  скорым  шагом  вышел  из
кабинета Вирхова. Потом постоял в приемной, глядя в пол и переминаясь с ноги
на ногу, пока пред ним не предстали трое дюжих молодцов.
   На улице Пановский остановил извозчика и велел ему  отправляться  вперед,
еще не решив, куда же надо срочно мчаться. Внутренний голос подсказывал  ему
- на Волкове кладбище, и Пановский крикнул в спину извозчика:
   - Ну что ты, дурень, плетешься? Живей, живей тебе  говорят  -  к  Волкову
кладбищу!
   Извозчик втянул голову в плечи,  хлестнул  кнутом  лошадь,  из-под  колес
брызнула вонючая грязь.
   День стоял солнечный, теплый, снег  на  кладбище  поражал  необыкновенной
белизной. "Только живые  могут  поганить  естественную  красоту  природы,  а
мертвые ведут себя лучше", - подумал Пановский, энергичным шагом вступая  на
территорию кладбища. Полицейские шли, не отставая, за ним.
   - Эй, эй, есть тут кто? - Пановский забарабанил руками и ногами  в  дверь
дома смотрителя.
   Не дождавшись ответа, он  двинулся  мимо  маленькой  церковки  и  немного
погодя увидел согбенную спину смотрителя - тот разгребал деревянной  лопатой
снег на дорожке у гранитного обелиска?
   Услышав шум, смотритель обернулся, выпрямился, оперся на  лопату  и  стал
разглядывать приближающихся посетителей.
   - Кого ищем, люди добрые? - спросил он без всякого удивления и страха.
   - Покажи-ка нам, братец, одну  могилку.  Детскую.  На  днях  здесь  монах
предал земле труп подкидыша. Знаешь ли, где она?
   - А как не знать? - ответил охотно смотритель. - Вон, если прямо идти  до
поворота, а там чуть-чуть вниз в овражец, там и  будет  эта  самая  могилка.
Монах-то и присматривает за ней, на днях его видел со  свечами,  молящегося.
Прямо на снегу стоял на коленях.
   -  Ладно,  ладно,  хватит  болтать,  -  прервал  разговорчивого   старика
Пановский, - ты бери лопату и следуй за нами.
   Шеф сверхсекретного бюро в сопровождении полицейских и смотрителя быстрым
шагом направился по скрипящим дорожкам, приминая черными сапогами сверкающий
на солнце и немного осевший снежок. Дойдя до указанного поворота,  Пановский
стал спускаться по пологой стороне оснеженного овражца, ставя ступни  боком,
и увидел метрах в десяти слева припорошенный снегом холмик.
   - Вот, вот она, ваша могилка, - подтвердил из-за спины смотритель.
   Никакого монаха, конечно,  здесь  не  было,  не  было  и  свеч,  даже  их
остатков.
   - Слушайте меня внимательно, -  скомандовал  Пановский.  -  Сейчас  будем
производить эксгумацию трупа. - Он повернулся к смотрителю:
   - Бери-ка, дружок, лопату и приступай. Мы должны поднять из могилы гроб с
младенцем.
   Смотритель было засомневался, но бумага с гербовой печатью,  сунутая  ему
под нос грозным  господином,  подействовала.  Он  поплевал  на  руки,  надел
рукавицы и приступил к вскрытию могилки.
   Странное  чувство  испытывал  господин  Пановский,  наблюдая  за  работой
кладбищенского   смотрителя.   Странно   было,   что   деревянной   лопатой,
предназначенной, в общем-то, для сгребания снега,  тот  легко  справлялся  с
землей - а она ведь должна быть мерзлой... Сторож вырыл уже порядочную яму в
половину человеческого роста, а земля оставалась все  такой  же  податливой.
Впрочем, скоро  лопата  ударилась  о  что-то  твердое,  и  сторож  нагнулся,
расчищая крышку маленького гробика, показавшегося среди комьев земли.  Потом
он поддел ручкой  лопаты  под  стенку  ящика  и  спросил,  подняв  голову  к
Пановскому:
   - Вынимать, что ли? Или прямо здесь открывать?
   - Открывай прямо там, - ответил Пановский.
   Смотритель вынул из кармана тулупа железную скобу, поддел крышку гроба, и
взорам присутствующих открылась печальная картина:  маленькое  продолговатое
тело покоилось на дне гроба, завернуто оно было, как в одеяльце, в шерстяную
шаль. Уголок шали спускался с головы на середину тельца, из-под этого уголка
выглядывал краешек белой ткани.
   Пановский, не выпуская из  рук  портфеля,  спустился  в  вырытую  яму  и,
осторожно взяв двумя пальцами в перчатке  уголок  шали  с  тканью,  медленно
отвел его вверх.
   - Ах ты, черт! - закричал он. - Да, да, да! Нюх меня  не  подвел!  Я  был
тысячу раз прав! И здесь младенца нет!
   Пановский в ярости схватил шаль, тряхнул ее с остервенением -  и  на  дно
гроба выпало с грохотом березовое полешко.  Из  шали  выскользнула  и  мягко
спланировала на него белая тонкая пеленочка.
   - Вот, вот изверги, что делают, - орал во все горло Пановский, - вот  как
православное кладбище оскорбляют! Бревна на погосте!
   Он схватил пеленку и стал заталкивать ее в карман пальто.  Потом  схватил
шаль, неловко повертел ее в руках - мешал портфель, с которым  он  не  хотел
расставаться, - и кинул шаль одному из полицейских.
   - Неужели вампиры? - прошептал смотритель, успевший выбраться  из  ямы  и
отойти на безопасное расстояние.
   Пановский протянул руку полицейским и с их помощью тоже выбрался наверх -
подальше от березового полена. Он отряхнул брюки и уставился на смотрителя.
   - Нет, не смотрите так на меня, - залебезил тот, - у нас  никогда  ничего
не было такого, чтобы младенцев вырывали для ритуальных целей сатанинских...
   - Какие там, к дьяволу, сатанинские ритуалы? - взревел Пановский  и  стал
надвигаться на отступающего смотрителя. - Что ты городишь? По  этапу  хочешь
пойти,  Сибири-матушки  не  видел?  Ах  ты,  гнида  кладбищенская,  пьянчуга
могильная, фальшивые захоронения организовываешь? За сколько? Кто и  сколько
тебе заплатил за это бревно?
   Смотритель рухнул на колени:
   - Богом клянусь, ваше превосходительство, ваше сиятельство, ваша милость,
господин генерал...
   - Не клянись Богом, не поможет. Взять его!
   Полицейские подошли к смотрителю и схватили его под  микитки.  Смотритель
обмяк и не оказывал сопротивления - только беззвучно шевелил губами.
   Пановский ходил  кругами  вокруг  вырытой  ямы,  стараясь  успокоиться  и
принять правильное решение.
   Так, все его подозрения оказались правильными. В пеленке подброшенного  в
витрину младенца, - а это все-таки был похищенный ребенок княгини Ордынской!
- до фальшивых похорон, очевидно, находился и тот  самый  документ,  который
так безрезультатно пытался он, Пановский, обнаружить все последние дни.
   Документа  в  тайнике  кабинета  князя  Ордынского  давно  нет.  Не  брал
документа и доктор Коровкин. Но и ночку в кутузке провел не  напрасно  -  за
недобросовестный осмотр жертвы преступления. Он, видите  ли,  не  вытряхивал
пеленку. А надо было! Все бы давно закончилось.
   Тот,  кто  инсценировал  похороны  детского  трупа,  очевидно,  забрал  и
младенца - вместе с треклятым, опасным документом. А пеленочку оставил  -  в
насмешку нам,  сыскарям.  Пеленочку  и  шаль  предъявим  участникам  событий
рождественской  ночи,  оказавшимся  в  ширхановской  булочной.  Уверен,  они
подтвердят, что тряпки именно те, которые они видели.
   Но это все потом. Сейчас же надо решить, что делать с этим  дурнем,  если
он еще не отдал Богу душу. Пановский взглянул на смотрителя кладбища.
   - Отставить! - скомандовал он полицейским.
   Те встряхнули уже надоевшее им своей тяжестью тело и утвердили старика на
все еще полусогнутых ногах.
   Пановский подошел к нему и, заложив правую руку за борт пальто, отчетливо
произнес, смотря прямо в бегающие глаза:
   - Если вспомнишь, что это был за монах, который тебя и всех нас одурачил,
умрешь в своей постели, со словами вечной благодарности за мою милость.
   - Это был  монах  по  имени  Авель.  Кажется,  с  подворья  Благозерского
монастыря.
   - Кажется или точно?
   - Со страху, что от вас  натерпелся,  и  сам  уж  сомневаюсь.  Но  ничего
другого  на  память  не  приходит.  Авель  монах.  Средних   лет,   высокий,
благообразный, достойный.
   - Очень благообразный, - прервал его язвительно Пановский,  -  поленья  в
гробу хоронит. Кто еще интересовался могилой?
   - Были, были еще посетители, - забормотал обомлевший от ужаса смотритель.
- Третьего дня или раньше две барышни с господином интересовались.  Как  раз
монах на могиле молился.
   - Какие барышни, какой господин, говори толком, - рявкнул Пановский.
   - Обычные, в пальто, - вытаращил глаза смотритель.
   - Толком,  толком  говори,  -  подгонял  застывшую  мысль  кладбищенского
служителя Пановский.
   - Я и говорю, в пальто, с воротниками. Муфты  еще  большие,  а  ботиночки
тонкие. Они скользили, а барин их поддерживал.  Тоже  в  пальто.  В  теплом.
Молодой барин. И  барышни  сосем  молодые,  бледные  только.  -  И,  немного
подумав, смотритель добавил:
   - Одна красивая очень. И пальто у нее коричневое.
   - Они разговаривали с монахом?
   - Да монах сразу ушел, как нас увидел. Так, постояли сами, помолчали,  ни
о чем таком не говорили.
   О небольшой мзде, полученной от барина за оказанную услугу,  он  все-таки
Пановскому не сообщил.
   Когда Пановский убедился, что ничего более толкового, чем сообщение,  что
барышни были одеты в пальто, - не голыми же им  зимой  разъезжать,  и  не  в
летних платьях, - смотритель  сказать  не  может,  он  повернулся  спиной  к
старику, сделал знак полицейским и  пошел  прочь  от  фальшивой  могилы,  не
слушая затихающие слова благодарности склонившегося  чуть  ли  не  до  земли
смотрителя.
   Покинув кладбище, шеф сверхсекретного бюро устремился в  морг  Обуховской
больницы. Ему повезло - удалось застать тех, кто дежурил в ночь с 25  на  26
декабря. Расспросы мало что дали - никаких посторонних предметов при ребенке
обнаружено не было. Впрочем, польза от посещения была; сказанное служителями
морга подтверждало, что кладбищенский смотритель не  ошибся  -  26  декабря,
рано  утром,  безжизненное  тельце  ребенка  забрал  монах  с  Благозерского
подворья, Авель, чтобы предать его земле.  Служителей  морга  поразило,  как
бережно обращался монах с мертвым младенцем.
   Вернувшись в участок Карла  Иваныча  Вирхова,  шеф  сверхсекретного  бюро
передал следователю пеленку и шаль и приказал  вызвать  для  опознания  этих
вещей известных ему  свидетелей.  Пановский  дождался  доктора  Коровкина  и
управляющего Вострякова, которые подтвердили, что шаль и пеленка - те самые,
что были на младенце в роковую ночь.
   Потом Пановский сел в коляску и поехал  в  свою  контору.  Весь  путь  он
проделал молча, пытаясь выработать план дальнейших действий. Завтра  с  утра
ему предстоял визит на  подворье  Благозерского  монастыря.  Русская  святая
братия требует особого подхода и обхождения.  При  всей  своей  непорочности
святые отцы всегда себе на уме  и  иной  раз  -  может  быть,  и  из  высших
соображений  -  не  идут  навстречу  пожеланиям  светской  власти,  избегают
оказывать ей содействие.
   Шеф сверхсекретного бюро собирался послать человека в ближайший  ресторан
за бутылкой красного вина и закуской  -  и  в  тишине  и  тепле  разработать
подробный план на завтрашний день.
   Но, подъезжая к зданию с вывеской польского торгового  представительства,
господин Пановский не догадывался,  что  через  несколько  минут  ему  будет
нанесен сильнейший моральный удар.
   В приемной на  краешке  стула  сидел  агент  Сэртэ.  В  руках  он  держал
несколько листов исписанной бумаги.
   - Что такое?
   Пановский остановился в недоумении, взглянув на агента, - сегодня  в  три
часа пополудни тот сменился со своего поста в особняке князя Ордынского.
   Агент вскочил, вытянулся по швам и доложил:
   - Господин Пановский, примите рапорт  о  происшествии  в  особняке  князя
Ордынского. - Пройдите в мой кабинет, - холодно сказал Пановский  и  покинул
приемную. Закрыв за собой дверь кабинета, агент приступил к сути дела:
   - Здесь, в рапорте, все подробно изложено. Дежурство проходило  спокойно.
Сегодня около полудня у ворот остановилась коляска с двумя  барышнями  -  по
виду гимназистками, может, чуть старше. Я подошел спросить, что им надо, и в
разговоре упомянул о попугае, оставшемся в доме. Одна из  барышень  выразила
желание забрать птицу. - Я  проводил  ее  в  кабинет,  она  взяла  клетку  с
попугаем и вышла из дома. В кабинете все оставалось так, как всегда.  Однако
перед окончанием дежурства я поднялся на второй  этаж  и  в  кабинете  князя
обнаружил пропажу - исчезла икона, та, что висела позади письменного  стола.
Обычная, образ Божьей матери с младенцем.
   Пановский смотрел на говорящего агента с недоумением.
   Агент Сэртэ это чувствовал и старался быть как можно более  убедительным.
Не мог же он рассказать о том, что пустил одну девчонку  в  дом,  в  кабинет
князя.  Тем  более  что  никакой  иконы  она  и  не  выносила  -  он  своими
собственными глазами видел, что она несла в руках, сойдя с крыльца, клетку с
попугаем, и больше ничего.  Икону  так  просто  не  спрячешь,  в  карман  не
положишь, под пальто не засунешь.
   - Я все-таки подозреваю, - продолжал он наступательно, - что в доме  есть
потайные ходы. Кто-то побывал в  кабинете.  Другого  объяснения  нет.  Я  не
покидал своего поста ни на минуту.
   Пановский повертел