обрел  я  у  другого  горемыки  еще  одно
изобретение. Может вам пригодиться. Снаряд для усиления пушечных  выстрелов.
Не желаете ли купить? Усилит звук вашей бутафорской  пушки  так,  что  будет
слышно в Шувалове, Сестрорецке, Тосно, Красном  Селе,  а  может  быть,  и  в
Кронштадте.
   - А не вылетят ли от этого снаряда стекла в Зимнем дворце? - не вытерпела
Мура,  в  которой  неожиданно  проснулся  женский,  практичный  ум.  Ей  все
происходящее казалось необычайно интересным.
   Профессор метнул на младшую дочь разъяренный взгляд.
   -  Стекла  можно  вставить,  -  на  мгновение  оторвав  горящий  взор  от
Брунгильды, неожиданно резко вступил  ротмистр  Золлоев,  пожелавший  внести
ясность в вопрос о пушечных выстрелах. - Но барабанные  перепонки  у  народа
полопаются. И Государь Император может оглохнуть навсегда.
   - Нет, снаряд ваш продавайте в  военное  ведомство,  -  выкрикнул  актер,
сопроводив свои слова эффектным театральным жестом, - пусть враги глохнут на
поле боя. А в столице этого не надо. Что  вы  скажете,  господин  профессор?
Можно ли с помощью вашей химии оголить моих актеров?
   - Можно, - заверил  железным  голосом  профессор,  -  надо  только  сшить
специальные быстрорастворимые костюмы. Если народ снабдить ведрами с водой и
поливать актеров - костюмы растворятся и враги оголятся.
   - Грандиозно! Колоссально! - закричал  Иллионский  с  грохотом  отодвинул
стул и устремился к профессору.  -  Позвольте  пожать  вашу  руку,  господин
Муромцев! Я всегда верил в  химию!  А  вы  подсказали  мне  еще  одну  идею!
Потрясающе! Выстрел из пушки! Народный хор  исполняет  "Боже,  Царя  храни",
плещет водой из ведер в татар или поляков, и те позорно бегут от непобедимой
России!
   Воодушевление актера было столь искренне, что  все,  кроме  Брунгильды  и
Глеба Васильевича, засмеялись и зааплодировали.
   - Народная мистерия - редкий ныне жанр,  -  едва  выговорил  сквозь  смех
Анемподист Феоктистович, - а  здесь  все  довольно  просто  и  может  увлечь
участников торжества.
   - Погодите радоваться, - огладил бороду Стасов. - Самое главное - сколько
будут  стоить  быстрорастворимые  костюмы?  Хватит  ли   средств   у   вашей
антрепризы, Максим Леонидович? Николай Николаевич, не откажите,  пожалуйста,
растолкуйте.
   Николай Николаевич, скривившись  от  страстного  актерского  рукопожатия,
заставившего его почти вывернуть руку в плече, натянуто улыбнулся и встал со
своего стула:
   - Господин Иллионский должен сообщить количество актеров,  которые  будут
играть врагов земли Русской, и дать  краткое  описание  костюмов.  Я  поручу
своему ассистенту  произвести  необходимые  расчеты.  Тогда  и  будет  ясно,
сколько потребуется средств.
   Он посмотрел исподлобья на  сияющего  актера,  плотоядно  улыбающегося  и
потирающего руки.
   - Рад был оказаться вам полезным, господа.  -  Профессор  глядел  в  пол,
ноздри его раздувались. - К сожалению, должен откланяться. Времени в  обрез.
Необходимо еще подготовиться и к своему маленькому празднику.
   - У вас тоже юбилей, господин профессор? - спросил ласково  хлеботорговец
Апышко.
   - Нет-нет, - поспешил уточнить Муромцев, - завтра день  рождения  старшей
дочери.
   - Брунгильда Николаевна? -  почти  хором  воскликнули  ротмистр  Золлоев,
коммерсант  Раймонд  Шлегер,  хлеботорговец  Арсений  Апышко,   библиотекарь
Анемподист Кайдалов, азстер Иллионский-Третий и сам Стасов.
   Брунгильда поднялась со стула с надменным видом и  слегка  повела  изящно
убранной золотистой головой - так что  оставалось  неясным,  кому  красавица
улыбалась. С некоторым опозданием Мура тоже поняла,  что  пора  уходить,  и,
поднимаясь со стула, случайно его опрокинула.
   - Ничего, ничего, я подниму, - поспешил ей на помощь библиотекарь.
   Профессор  Муромцев,  сопровождаемый  дочерями,  устремился  в  прихожую.
Оставив гостей  на  Кайдалова,  Стасов  вышел  проводить  барышень,  за  ним
последовал и Глеб Тугарин.
   Профессор одевался с неприличной поспешностью.  Мура  это  чувствовала  и
старалась также не  мешкать.  Она  быстро  накинула  свою  пелеринку,  легко
втолкнула ботиночки в свои  коричневые  ботики.  И  пока  горничная  Стасова
помогала ей застегнуть ботики, Мура молча смотрела на сестру. Брунгильда уже
оделась и искала глазами  свои  ботики.  Ее  левая  нога  быстро  нырнула  в
малиновое нутро, а вот правая... Ни с первой попытки, ни  со  второй,  ни  с
третьей надеть его на туфлю  не  удалось.  Губы  Брунгильды  задрожали,  она
боялась рассердить своей медлительностью отца, она боялась,  что  стоящие  в
прихожей мужчины будут смеяться, она чувствовала, что к глазам ее подступают
слезы...
   Но через мгновение  она  увидела  у  своих  ног  белокурую  голову  Глеба
Тугарина; он встал на одно колено,  взял  левой  рукой  непокорный  ботик  и
поднял  взор  к  старшей  дочери  профессора  Муромцева.  В  следующий   миг
Брунгильда едва не потеряла сознание, потому что белокурый  красавец  поднес
ботик к губам и с чувством поцеловал его гладкий блестящий носик.  Затем  он
протянул правую руку к ножке красавицы, и  она  безотчетно  оторвала  ее  от
пола.   Туфелька   легко   и   послушно   вошла   в    податливую    резину,
коленопреклоненный юноша встал во  весь  рост,  сухо  поклонился  девушке  и
сделал шаг назад.
   Только  страстное  желание  бежать   как   можно   скорее   из   квартиры
художественного критика Стасова заставило профессора  не  прореагировать  на
нелепую сцену. Он  взялся  за  ручку  входной  двери.  Понятливая  горничная
бросилась отпирать засовы.
   - Позвольте еще раз поблагодарить вас,  дорогой  профессор,  за  то,  что
нашли время посетить  старика,  -  широко  улыбнулся  Стасов,  и  профессору
показалось,  что  улыбнулся  он  злорадно:  как  же,  организовать  в  своем
собственном доме такой театр! Сыграть такую  комедию!  Но  хозяин  продолжил
чуть виновато:
   -  Не  обессудьте,  Николай  Николаевич,  мне   еженедельно   приходиться
выслушивать чуть ли не по десятку подобных прожектов. А вдруг среди них есть
и стоящие?
   - Примите  мои  уверения  в  искреннем  почтении,  -  буркнул  профессор,
приподнял шляпу и устремился в проем открывшейся двери.
   Скорым шагом он прошел к выходу и только на улице остановился  и  сердито
поглядел на почти бежавших за ним, запыхавшихся дочерей.
   - Брунгильда, сестричка, - затараторила Мура, - скажи, а чей проект  тебе
показался самым интересным!
   - Проект? Какой проект? - спросила сомнамбулическим  голосом  Брунгильда,
глядя на свой правый ботик.
   - Какой-нибудь! Все это так интересно! Так увлекательно! И как хорошо они
рассказывали!
   - Да? -  почти  не  размыкая  губ,  произнесла  старшая  дочь  профессора
Муромцева. - В самом деле? А я ничего не слышала...

Глава 3

   А в это самое время Клим Кириллович Коровкин, частнопрактикующий  молодой
доктор, возвращался домой после визита к генеральше Зонберг. Точнее, на этот
раз он навещал не саму старую даму, а ее  дочь,  с  которой  три  дня  назад
случилось несчастье, едва не стоившее ей жизни.
   Татьяна Зонберг, давно огорчавшая мать своими либеральными увлечениями  и
воинствующим безбожием, о которых генеральша так много рассказывала доктору,
не раз доводила матушку до  сердечных  приступов  резкими  высказываниями  о
деспотизме, о прогнившем режиме, о порочности самодержавия. Несчастная  мать
искренне не понимала, как вообще  можно  неуважительно,  тем  более  дерзко,
отзываться   о   помазаннике   Божьем,   об   императорской    фамилии,    о
высокопоставленных чиновниках. Последняя семеиная распря произошла незадолго
до случая в поезде. Причиной ее стало  предложение  Московского  славянского
общества организовать сбор  средств  для  выкупа  у  албанцев  православного
Дечанского монастыря.
   - Татьяна смеялась над благородным предложением, она не  чтит  даже  отца
своего, - жаловалась тогда постоянная пациентка доктору, -  а  ведь  генерал
воевал на Балканах, он бы поддержал идею москвичей своим авторитетом.
   Двадцатичетырехлетняя девушка, которую мать  считала  уже  старой  девой,
якшалась  с  подозрительными  личностями,  ездила  то  на  какие-то   тайные
собрания, то в чужие квартиры сомнительной репутации, то на лоно природы  на
якобы невинные пикники,  приносила  в  дом  какие-то  таинственные  свертки,
заглянуть в которые генеральше не удалось ни разу.
   Не кончится это  все  добром,  неоднократно  повторяла  госпожа  Зонберг,
изливая душу  доктору  Коровкину,  нравившемуся  ей  своей  серьезностью.  И
оказалась права. Только случайность спасла Татьяну от  смерти.  И  мать  ее,
старая генеральша, впервые в жизни возблагодарила Господа Бога за то, что ее
дочь пристрастилась к курению.
   Полиция искала грабителя безуспешно.
   -  Похоже,  что  девушка   стала   жертвой   самого   дерзкого   бандита,
терроризирующего этим  летом  столицу,  -  сказал  при  встрече  с  доктором
Коровкиным его старый знакомый, следователь Карл  Иванович  Вирхов.  -  Наши
осведомители называют его Рафиком. Похоже, из  татар.  Но  татарская  община
отрицает, что им известен такой человек. Возможно, Из приезжих. Поймать  его
не удается - и это позор для  столичных  сыщиков.  Полиция  сбилась  с  ног,
пытаясь изловить дерзкого и наглого негодяя.
   Доктор знал о шайке Рафика из газет;  таинственный  неуловимый  грабитель
подозревался не  только  в  нападениях  на  беззащитных  женщин  в  поездах,
уголовная хроника приписывала ему и другие преступления, связанные с кражами
драгоценностей. Высказывалась догадка, что у Рафика есть сообщники,  что  он
действует не в одиночку, а вместе с целой бандой, но определенно  утверждать
было еще ничего невозможно
   Татьяна  Зонберг  оказалась  единственной,   выжившей   после   покушения
железнодорожного  разбойника.  Сама  девушка,  которая  теперь  пользовалась
услугами  доктора  Коровкина,  наблюдающего  за  состоянием  ее  здоровья  и
заживлением  неглубокой,  но   весьма   длинной   резаной   раны,   неохотно
рассказывала о своем ужасном приключении По ее словам, налетчик вовсе не был
похок на татарина. Никаких широких скул и узких глаз - вполне европейское, и
даже красивое, лицо.
   Татьяна Зонберг производила на Клима Кирилловича странное впечатление,  и
не только теперь, когда ее психика подверглась  сокрушительному  воздействию
Он предполагал, что чрезмерная  замкнутость  и  сдержанность  его  пациентки
вызвана  нежеланием  девушки  считаться  с  реальным,  обыденным  миром,   а
эпатирующие магь высказывания свидетельствуют о скрытых неврозах, возможно и
о психопатической патологии Татьяны. Не следует ли показать девушку опытному
психиатру?
   Доктор Коровкин тяжело вздохнул и свернул на Большую Вельможную. Он любил
ходить пешком по городу в первые осенние дни. Он любил  вдыхать  сладковатый
запах увядания, иногда приостанавливаясь возле сквериков и садов.  Он  любил
разглядывать причудливые узоры на редкой еще,  палой  листве  под  ногами  -
зелень, багрец и охра в причудливых полосах и пятнах напоминали удивительные
узоры на сколах минералов.
   Нынешней осенью стояли сухие  благодатные  дни,  лишь  один  раз  природа
удивила  столичных  жителей,  послав  с  небес  быстрый   ночной   снегопад,
призрачные следы которого увидели лишь те, кто проснулся вместе  с  солнцем.
Старожилы посчитали его  верным  знаком  ранней  зимы  и  предшествующих  ей
затяжных дождей. Горожане восприняли эти выводы как  сигнал  к  переходу  на
теплую одежду и добавлению к ней непременных галош и зонтов.
   Но пока прогнозы не оправдались, дождей не  было,  хотя  по  небу  бежали
крутобокие, словно старинные суда,  облака  -  их  зловещие  жестяные  днища
влачили за  собой  невидимые  прохладные  тени.  Вот  почему  доктор  иногда
вздрагивал и поеживался, переходя из области нагретого воздуха в тревожный и
неожиданный сквознячок. Особенно явственными и резкими эти переходы казались
возле  чугунной  ограды,  за  которой  скрывался  особняк  покойного   князя
Ордынского.  Теперь  брошенное  всеми  здание  не  казалось  доктору   таким
зловещим, каким запомнилось в рождественские дни 1900 года. Клим  Кириллович
даже  с  некоторой  печалью  косился  на   запертые   парадные   двери,   на
безжизненные, завешенные плотными занавесями, окна...* (Е  Басманова  "Тайна
серебряной вазы").
   Как быстро пролетели два года  нового  века  -  кажется,  совсем  недавно
доктор размышлял  вместе  с  любимой  тетушкой  Полиной  Тихоновной  о  том,
случится ли что-то катастрофическое на рубеже веков  с  мистическим  городом
Петер6ургом?  С  городом  не  случилось  ничего,  a  вот  с   самим   Климом
Кирилловичем случилось: за два года он дважды арестовывался полицией. И  оба
раза его обвиняли в тяжелом преступлении - в государственной измене.
   Было время, когда доктор начинал подумывать о  том,  что  его  преследует
злой рок. Он морально готовился к  тому,  что  черная  полоса  в  его  жизни
продлится, но, по счастью, этого не произошло. Почти завершается  1902  год,
завершается благополучно - как и лето, которое он провел вместе с семейством
профессора Муромцева  на  "Вилле  Сирень"  в  одном  из  поселков  северного
побережья Финского залива...
   Доктор  Коровкин  приближался  к  своему  дому,   полностью   восстановив
свойственное ему безмятежное состояние духа. Завтра день рождения Брунгильды
Муромцевой, они с тетушкой почти определились, что подарить девушке,  однако
Полина Тихоновна все еще не решалась окончательно дать свое  одобрение.  Она
оттягивала покупку, выдвигая каждый день новые идеи. Клим Кириллович  и  его
тетушка,  заменившая  ему  рано  умерших  родителей,  оставались  в   теплых
сердечных отношениях с семейством  Муромцевых  со  времен,  когда  профессор
обучал будущего доктора химии. Года два назад казалось,  что  два  семейства
свяжут еще более тесные, родственные узы, но последний год в доме Коровкиных
разговоры о возможной женитьбе Клима на Брунгильде, волновавшие  тетушку  на
протяжении длительного времени, сами по себе угасли.
   В глубине души доктор и сам не мог понять, почему  он  так  и  не  сделал
предложения старшей дочери  профессора  Муромцева.  Девушка  безусловно  ему
нравилась:  красивая,  целеустремленная,  уравновешенная,  строгих   правил,
неизбалованная, умная... Да и Брунгильда  Николаевна  относилась  к  нему  с
нежным уважением и доверием, радовалась его обществу и, кажется, иногда в ее
взглядах, обращенных к доктору,  проглядывало  нечто  большее,  чем  простая
доброжелательность...
   Полину Тихоновну несколько утешала обнаруженная в каком-то  очередном  из
постоянно ею читаемых журналов статистика о связи брака и  продолжительности
жизни. Из сообщения следовало, что  хотя  холостые  мужчины  в  возрасте  от
тридцати до семидесяти лет и умирают чаще, чем женатые, зато реже вдовцов  и
разведенных. Климушке еще не было тридцати, да и  кто  знает,  как  сложится
жизнь, ведь можно, избави  Бог,  и  овдоветь...  Разводов  Полина  Тихоновна
вообще не допускала... Она верила, что ее племянник, ладный, высокий шатен с
пышной волнистой шевелюрой, более чем  с  приятной  внешностью,  обязательно
найдет свою судьбу...
   Тетушку Клим Кириллович застал хлопочущей вокруг стола:  она  привычно  и
ловко собирала ужин. К приходу племянника Полина Тихоновна успела  прикопить
массу новостей, почерпнутых ею из газет, а также от лавочников и знакомых. -
Город охватывает паника, - говорила Полина Тихоновна, накладывая  в  тарелку
племянника тушенные в сметане грибы, только-только появившиеся в продаже,  -
даже в ширхановской булочной приняли меры предосторожности, усилили  охрану.
Опасаются грабителей, больше всего Рафика. По слухам,  это  он  нападает  на
женщин в поездах. Да и в газетах так пишут.
   - Но Рафик, похоже, охотится за драгоценностями, скорее он совершит налет
на ювелирную  лавку,  а  не  на  булочную,  -  пожал  плечами  племянник  и,
внимательнее взглянув в"  встревоженные  темные  глаза  на  моложавом  лице,
сохранявшем, несмотря на возраст, свежесть, добавил:
   - Народные страхи сильно преувеличены и распространяются как эпидемия. Но
вы, тетушка, не бойтесь. У нас нет ни брильянтов, ни слитков золота, вряд ли
мы привлечем внимание Рафика. Мы - служилый люд. Да и должны же когда-то его
поймать.
   -  И  полиция  заверяет,  что  скоро.  Я  думаю,  что  сначала   составят
психологический портрет преступника, - предположила тетушка.  -  Заграничные
криминалисты утверждают, что сила и своеобразие русского сыска в том, что он
в своих поисках отталкивается от личности преступника,  а  не  от  фактов  и
вещественных  доказательств.  Заграничные  так  не  умеют.  -   И   встретив
заинтересованный взгляд племянника, Полина Тихоновна пояснила:
   - Открылся Международный конгресс криминалистов. Специалисты  всех  стран
приехали в Россию - и как назло, не удается никак изловить негодяя.
   - Не там, наверное, ловят. -  Клим  Кириллович  оглядел  стол  в  поисках
солонки. - Если б этот самый Рафик крутился в трущобах и злачных местах, его
давно бы уже поймали.  Там-то  у  полиции  осведомителей  достаточно.  Но  я
сомневаюсь, что зарубежные сыщики не используют психоанализ, за границей  он
получил большее распространение. - И, добавляя соль в кушанье, саркастически
заметил:
   - Неужели он им не помогает?
   - Я знаю, что ты  не  являешься  поклонником  доктора  Фрейда,  -  начала
виновато тетушка, заметив, что ямочки в уголках четко  прочерченных  губ  ее
племянника исчезли, а серые глаза помрачнели. Доктор поморщился:
   - Милая тетушка, слово  "доктор"  значит  для  меня  много,  а  когда  им
прикрываются шарлатаны...
   -  Ну  не  сердись,  дружок,  -  поспешила  успокоить  племянника  Полина
Тихоновна, - я знаю, что Фрейд морочит нам  головы.  Но  к  шарлатанам  ныне
причисляют очень многих, быть может, и достойных...
   - Только недостойных, - упорствовал доктор.
   - А Бадмаев? - осторожно спросила тетушка. - Какую  газету  ни  откроешь,
все о нем: одни называют его шарлатаном с узаконенным медицинским  дипломом,
сатирические фельетоны и водевили о  нем  публикуют,  другие  заявляют,  что
только секретные порошки Бадмаева спасли их родственников. Пишут  даже,  что
однажды Бадмаев снял у своего пациента черепную кость, вычистил мозг и снова
заживил череп, после чего пациент прожил еще двадцать лет.
   -  Это  легенда.  Бадмаев  использует  тибетские  методы  лечения,  сборы
неизвестных нам трав. Я очень осторожно отношусь к снадобьям, не проверенным
научными опытами в течение длительного времени. Пентал, который  лет  десять
назад рекомендовали использовать при наркозе, оказался лжелекарством, как  и
широко  разрекламированный  туберкулин  Коха.  Даже   наперстянка,   которой
бухарестский  врач  Петреску  предлагает  лечить  воспаление  легких,  может
оказаться опасной - ее увеличенная доза ведет к отравлению организма.
   - Свои травы роднее тибетских, - вздохнула Полина Тихоновна, -  приложишь
подорожник к ране - кровь остановится, выпьешь настои валерьянового корня  -
сердцебиение придет в норму. Где родился, там и пригодился, свои  травы  для
наших северных организмов полезнее.
   - Тибетская медицина - модное поветрие, особенно в кругах аристократии  и
толстосумов, а больной  человек  всегда  склонен  верить  в  чудодейственные
препараты.
   Затронутая  тетушкой  тема  no-настоящему  волновала  Клима  Кирилловича,
собиравшего у себя дома скромную библиотеку древних: русских лечебников.  Со
времени  поездки  в  Благозерский  монастырь,  где  тамошние  монахи  многое
рассказали ему о чудесном воздействии трав и других  растений,  его  вера  в
народную  медицину  возросла.  И  последние  дни  он  подумывал  о  том,  не
включиться ли и ему в газетную полемику  о  бадмаевском  целительстве?..  Не
пора ли привлечь внимание общественности к русскому  медицинскому  наследию?
Какие-то знания передаются изустно из поколения в  поколение,  что