езли  вам  меда  -  нашего,
муромцевского,  нам  каждое  лето  присылают  родственники  из  Новгородской
губернии. Мед необыкновенный, чудодейственный.
   - Есть ли в меде фосфор? - Полина Тихоновна возвращалась в мир  привычных
забот.
   - Насчет фосфора не знаю, - серьезно ответила Елизавета Викентьевна. - Но
вреда-то от него точно не  будет.  Кроме  того,  я  привезла  вам  еще  одно
средство, посмотрите, оно называется "салеп".
   Она достала из ридикюля маленькую картонную коробочку, открыла  крышку  и
показала  Климу  Кирилловичу  горстку  чего-то,   напоминающего   золотистые
стружечки. Они источали волнующе-приторный аромат.
   - Их надо просто понемногу жевать, - пояснила Елизавета Викентьевна. -  К
сожалению, латинского названия растения не знаю, но в наших краях издавна из
его корня высушенного  заготавливают  такое  средство.  Хорошо  хранится.  И
помогает. Я и сама в детстве любила его пожевать.
   - Благодарю вас за заботу, - сказал доктор, принимая коробочку с салепом,
- непременно проведу опыт на самом себе. Хотя бы для того,  чтобы  доставить
вам удовольствие.
   - Спасибо за лекарство, Елизавета Викентьевна, - вступила в беседу Полина
Тихоновна, - в Вене доктор Кинбах выбрал для своих опытов молодого человека,
лет двадцати шести. Нашел лысого  молодого  человека,  ежедневно  в  течение
пятнадцати минут подвергал поверхность на коже головы действию рентгеновских
лучей, и представляете, - в голосе Полины Тихоновны послышалось удивление, -
через два месяца показал его в тамошнем медицинском обществе  уже  обросшего
волосами. А Николай Николаевич не  работает  с  рентгеновским  аппаратом?  -
завершила свою тираду Полина Тихоновна вопросом к Елизавете Викентьевне.
   - Насколько я знаю, серию опытов проводил, но  не  на  чужих  лысинах,  -
ответила та, и, засмеявшись, добавила:
   - Наша горничная, Глаша, ходила на святках  на  ярмарку.  Там  показывали
бородатую женщину. Глаша говорит, что длинная борода и усы очень  привлекают
молодых людей к бородатой особе. Да и в браке она счастлива...
   На щеках у Елизаветы Викентьевны появились ямочки, глаза лукаво блестели.
   - Я думаю, - Мура взглянула на доктора, -  Климу  Кирилловичу  нет  нужды
экспериментировать с рентгеновским аппаратом на себе. У него такие  красивые
густые волосы.
   Клим Кириллович с ужасом почувствовал, что  зарделся.  Последний  раз  он
краснел так в возрасте восьми лет, когда тетушка Полина застала в  кухне,  -
он набивал карманчики нового костюма горячими жирными котлетами, рассчитывая
накормить ими бездомную дворняжку.
   -  Красивые  волосы  тоже  признак  здоровья,   -   попыталась   сгладить
непосредственную  выходку  своей,  тоже  отчего-то   покрасневшей,   дочери,
Елизавета Викентьевна. - Мне кажется,  что  вы  совершенно  здоровы.  Всякая
болезнь когда-нибудь да проходит...
   - Вот и Государь Император выздоровел, - подхватила тетушка.  -  Помнишь,
Климушка, газеты все писали, что он занемог, и мы  еще  с  тобой  спорили  о
дипломатических   причинах   его   недуга.    Жители    Ялты    по    случаю
избавления-Государя от болезни собрали значительную сумму и  на  проценты  с
капитала учредили в  ялтинском  приюте  хроников  постоянную  кровать  имени
Государя  Императора.  И  Государь  не   возражал.   Высочайшее   дозволение
последовало.
   - Мне кажется, болезнь Императора мы обсуждали тысячу лет назад.  -  Лицо
Клима Кирилловича приобрело обычный цвет.
   - Да и о происшествии в ширхановской булочной и о князе Ордынском  газеты
писать перестали, - продолжила  тетушка.  -  Как  быстро  журналисты  теряют
интерес ко всему!
   - Тетушка читает слишком много газет, она у меня исключительная  женщина.
- Глаза Клима Кирилловича стали насмешливыми и ласковыми.
   - Но мама тоже регулярно смотрит газеты  и  самое  интересное  зачитывает
нам, - Мура совсем оправилась от смущения, вызванного ее репликой о чудесных
кудрях Клима Кирилловича. - Она помогает папе, у  него  мало  времени,  а  в
газетах встречаются любопытные для него публикации.
   - Мы с вами, Полина Тихоновна, жертвы своей любви к нашим мужчинам: вы  -
к Климу Кирилловичу,  я  -  к  своему  мужу,  вот  и  приходится  заниматься
неженским делом, - засмеялась Елизавета Викентьевна, обратившись  к  хозяйке
дома, и уже серьезным тоном спросила:
   - А получили ли вы объяснения относительно обыска в вашей квартире?
   - Какое там! - махнула рукой тетушка. - Встретила на днях  Карла  Иваныча
Вир-хова, спрашиваю: где же ваш потрошитель  с  чрезвычайными  полномочиями?
Отвечает: хорошо вы его аттестовали, точно - потрошитель. Да что-то  и  след
его простыл, видать, полномочия кончились.  А  в  газетах  всякое  пишут,  -
вернулась к предыдущей теме, - я даже расстроилась намедни. Открываю  газету
- в Макарьевском монастыре монахи умышленно устроили пожар,  чтобы  какой-то
фальшивый  синодик  уничтожить,  теперь  следствие  ведут...  А  в  польском
торговом представительстве взрыв произошел... Безобразие.
   -  Да,  про  фальшивый  синодик  и  я  читала,  -  подтвердила  Елизавета
Викентьевна. - Там было  сказано,  что  этот  синодик  затребовало  Общество
любителей древностей.
   - А что там было в этом синодике, газеты сообщали? - спросил доктор.
   - Сообщали, - ответила Елизавета  Викентьевна,  -  там  написано,  что  в
поминальном списке Рюриковичей после царя Бориса Годунова  следует  какой-то
инок Леонид.
   - Неужели Шуйский? - удивился доктор.
   - Карамзин сообщает, что Шуйский умер в Гостинском замке, близ Варшавы, в
плену, "кончил жизнь бедственную,  но  не  безславную",  -  сказала  Мура  и
охрипшим голосом добавила, повернувшись к Климу Кирилловичу:
   - Но, может быть, он ошибся. Есть над чем подумать.
   Кто? Полина Тихоновна смотрела на молодых людей и решала важную проблему:
Мура  или   Брунгильда?   Кто   по-настоящему   волнует   сердце   Климушки?
Действительно, было над чем подумать.

Глава 22

   А тремя днями раньше вереница черных  экипажей,  сопровождаемая  эскортом
императорских  гвардейцев,  медленно  продвигалась  по  каменистой   дороге,
ведущей к Ливадийскому  дворцу.  Подходило  к  концу  путешествие  господина
Пановского, не столь долгое, сколь опасное, заставившее его поволноваться  и
быть в непреходящем умственном  и  душевном  напряжении.  По  всей  железной
дороге задействовали  огромные  полицейские  силы,  которые  под  присмотром
высших  чинов  и  в  тесном  взаимодействии  с   железнодорожными   службами
обеспечивали безопасность движения - тщательно проверяли пути перед тем, как
дать  зеленый  семафор  для  маленького  состава,   состоящего   из   одного
специального спального вагона и трех обычных, Перед составом - на  некотором
отдалении - двигалась дрезина, а за составом  еще  один,  сформированный  из
товарных вагонов.
   Пановский был готов к любому развитию событий, он не исключал покушения и
взрыва, поэтому продиктовал  министру  путей  сообщения  главе  Департамента
полиции свои жесткие требования. Состав  со  специальным  вагоном  двигался,
лишь дважды сменив паровозы  и  машинистов.  Окна  вагона  скрывали  плотные
шторы, но господина Пановского там не было. Он с группой своих агентов сидел
в одном из товарных вагонов второго состава,  специально  оборудованном  для
тайного броска в Крым. Если покушение произойдет, то ведь не на грузовой  же
состав направят свою месть  террористы  из  проюлиановского  окружения,  они
будут думать, что Пановский в первом составе.
   Но он их перехитрил и в целости и сохранности доставил через  всю  страну
маленькую шкатулку с документом, который Государю казался таким опасным.  Он
его нашел, вычислил - добыл! - и уложился в указанные  сроки.  Он  сразу  же
послал шифрограмму в Крым. И следом, получив приказ,  отправился  туда  сам.
Всю дорогу Пановский очень хотел  выпить  шампанского,  но  сдерживал  себя,
боясь потерять  осторожность  и  бдительность.  Он  довольствовался  горячим
шоколадом и сладкими пирожками, печеньем, медовыми пряниками,  конфетами  от
Эйнема, орехами - нервное  напряжение  требовало  соответствующей  разрядки.
Рядом с ним находились надежнейшие люди, но и они не могли представить  себе
цены содержимого маленькой шкатулки. Они не  могли  даже  догадаться,  какая
бомба заключена в  ней,  -  пострашнее  динамита.  И  он,  Пановский,  почти
обезвредил эту адскую машину.
   Миновав татарские деревушки, наполовину вросшие в обнаженные скаты гор, и
ярко-белые  мечети,  которые  своим  блеском  выделявшись  на  фоне   старых
кипарисов, обрамляющих Кладбища, вереница  экипажей  въехала  на  территорию
Ливадийского  дворца.  Прекрасный  дворец  из   белого   мрамора   в   стиле
итальянского ренессанса, белая дворцовая церковь и окружающие  их  постройки
под стать дворцу, - жемчужина, какую можно было встретить скорее  в  Италии,
чем в России, - располагались  в  окружении  величественных  гор,  оголенных
скалистых утесов. Зима в Крыму, без морозов, бесснежная,  оставалась  зимой.
Редкие низкие облака нависли над морем,  сильные  порывы  ветра  раскачивали
вечнозеленые  кроны  кипарисов  и  сосен,  слышался  неумолчный  шум   воды,
причудливо перекатывающейся между скалами. И все-таки порывы ветра  гасли  в
чудесном  парке  с  аккуратно  расчищенными  дорожками,   с   беломраморными
лестницами,  балюстрадами,  скульптурами   и   экзотическими   вечнозелеными
растениями.
   Но все это Пановский  заметил  лишь  в  первую  минуту,  когда  вышел  из
экипажа, остановившегося у парадного крыльца. Он ступил на твердую  почву  и
направился к широким ступеням, на которых  его  уже  ждал  флигель-адъютант,
настороженно смотревший на приближающегося  шефа  сверхсекретного  бюро,  но
более - на сопровождавших его агентов, не вынимающих  рук  из  карманов.  По
железному  указанию  Пановского  они  держали  там  взведенные   револьверы.
Пановский не доверял никому даже здесь. Флигель-адъютант решил не  обострять
ситуацию и, поклонившись Пановскому, сделал приглашающий жест.  Визитеры  из
столицы проследовали во дворец.
   Они прошли в полном молчании по  широким  лестницам,  устланным  коврами,
через анфиладу безлюдных залов.  Восхитительный  аромат  цветов  и  фруктов,
выращенных в дворцовых оранжереях, - вазы, наполненные ими, стояли на столах
в комнатах - насыщал царскую дачу. Пановский явственно  различил  щекочущий,
возбуждающий аппетит запах персиков. Наконец они подошли к  высоким  дубовым
дверям, у которых стояли часовые. Флигель-адъютант сделал знак Пановскому  и
его людям подождать, открыл дверь и произнес, вытянувшись во фрунт:
   - Ваше Императорское Величество, посланец из Петербурга прибыл.
   - Пусть войдет, - послышался мягкий баритон Николая.
   Адъютант дал дорогу Пановскому и,  закрыв  дверь  кабинета,  встал  между
часовыми. Сопровождавшие Пановского лица остались в аванзале.
   Пановский увидел Государя тотчас.  Николай  стоял  у  окна,  из  которого
открывался вид на уютный, спрятанный от ветра уголок сада, и еще дальше - на
великолепную панораму Ялты, и не сразу обернулся к вошедшему.
   Пановский молча стоял у дверей, не двигаясь и  крепко  прижимая  к  груди
маленькую шкатулку.
   - Проходите, друг мой. - Император отошел от окна,  шаги  его  скрадывали
невысокие  шагреневые  сапоги  с  голенищами  гармошкой,  в   которых   были
заправлены широкие шаровары. -  Садитесь.  Верно,  вы  устали  с  дороги.  Я
получил ваше донесение. Я рад, что наше дело благополучно завершилось.
   Пановский сделал несколько шагов и поставил на письменный стол  шкатулку.
Государь, оправив по  военной  привычке  простую  косоворотку,  подпоясанную
шнурком, оглянулся на киот, где теплилась  лампадка,  перекрестился,  тяжело
вздохнул и сел в кресло.
   Он смотрел  на  шкатулку,  поглаживая  аккуратную  желто-табачного  цвета
бородку большим и указательным пальцами правой руки.
   - Садитесь же, - уже нетерпеливо сказал он, устремив свои ясные,  голубые
глаза на все еще стоявшего Пановского, и тот присел  на  краешек  стула,  не
сводя глаз с Императора. - Значит, все оказалось правдой? Я, признаюсь  вам,
не до конца верил во все это. Если б не Алике, может быть, и  не  предпринял
бы таких мер предосторожности. Но Алике - необыкновенная,  умная  женщина  с
прекрасной интуицией. Значит, она оказалась права,  умолив  меня  уехать  на
несколько недель из Петербурга, и не зря просила держать нашу яхту в  полной
готовности, чтобы в любой момент можно было бы отплыть с детьми и спастись.
   - Государь, - сказал устало Пановский, - опасность была реальной.  Теперь
она миновала.
   - Ну что ж, - ответил Николай, - взглянем еще раз  на  писульку,  которая
лишила нас покоя.
   Он протянул руку к серебряной вазе, стоявшей на столике  с  флорентийской
мозаикой, откинул куполообразную крышку  вазы  и  вынул  листок  пожелтевшей
бумаги, свернутой в трубочку. Развернув, он прочел вслух то,  что  Пановский
слышал тогда, давно, во время первого тайного разговора с Государем:
   - "Я, монах Авель, вижу время, когда воссияет  над  святой  Русью  солнце
победы  над  войском  антихриста.  Много  воды  утечет  и   пошлет   Господь
благословенного пастыря овцам земли русской. Но не узнают его  нечестивые  и
погибнет он от коня и бросившегося ему под ноги
   Пламени. И тогда сойдутся  три  звезды  под  Престолом  от  Рождества  до
Крещенья Господня - и зашатается престол. Имя одной звезды  Йудет  -  образ,
другой - откровение, а третьей  звезды  будет  имя  Сын  Человеческий.  Если
сойдутся они в одно солнце, говорю я, монах
   Авель грешный, трус великий начнется, и потекут  реки  крови  из  павшего
трона земного".
   Николай отбросил желтый свиток.
   - Трону действительно угрожала опасность?
   -  Да,  Ваше  Величество.  Теперь  мне  этот  текст   кажется   совершено
прозрачным. Пророчество монаха Авеля не сбудется.  Одно  звено  мы  из  этой
цепочки убрали - и предсказанное событие не произойдет.
   - И все-таки странно. Откуда какой-то монах, который бродил по столице  и
время от времени  оказывался  в  тюрьме,  мог  обладать  даром  предвидения.
Пророчество написано более ста лет назад. Теперь я ясно вижу, что в нем идет
речь о войне с Наполеоном. Да и смерть  деда?  От  бомбы  на  Екатерининском
канале. Разве это не смерть от бросившегося в ноги пламени?
   - В обществе давно ходили всякие слухи  об  этом  пророчестве,  -  сказал
Пановский, - но никто, кроме Вашего Величества, не видел этой бумаги.  Да  и
вы увидели ее совсем недавно, год назад, когда вскрыли вазу.
   - Мы это сделали вместе с Алике,  -  Николай  с  нежностью  посмотрел  на
портрет  императрицы,  висевший  на  стене  кабинета.  -  В  вазе   хранится
откровение святого - такое предание существовало в нашей семье. Ваза сто лет
стояла под колпаком в специальной комнате, и мы с  детства  знали,  что  там
скрыта важная тайна, и знали, что именно нам в указанный срок  предстоит  ее
узнать. Хорошо, что я вскрыл вазу вместе с  Алике.  Алике  посоветовала  мне
найти надежного человека, который сможет проникнуть в смысл пророчества. Как
вы разгадали все эти символы?
   - С превеликим трудом, Ваше Величество, -  признался  Пановский,  -  и  с
помощью данных мне вами неограниченных,  чрезвычайных  полномочий.  Они  мне
очень помогли.
   - Да, мои министры, очевидно,  считали  меня  безрассудным,  -  засмеялся
Николай, крутя на пальце  левой  руки  перстень  с  сердоликом,  -  когда  я
потребовал от них безоговорочного выполнения любого вашего указания. Как  же
вам удалось найти решение такой сложной задачи?
   - Здесь мне помогли мои астрономические  знания,  -  шеф  сверхсекретного
бюро скромно опустил глаза, - а также  природная  сообразительность.  Чтение
пророческих текстов - полузабытое ныне искусство. Самое трудно было -  найти
того человека,  вокруг  которого  и  собирается  то,  что  называется  тремя
звездами. Имя одной из них было, как вы помните,  -  откровение.  С  большой
вероятностью я  предполагал,  что  это  некий  документ.  Когда  я  разыскал
человека, у которого мог находиться этот документ,  я  нашел  и  две  другие
звезды. - Предъявить их вам не смогу, потому что  исчезли.  Времени  для  их
успешного поиска не хватило. Зато третья звезда здесь. Теперь они все три не
сойдутся под престолом, а значит, ничего и не произойдет.
   - Я верю вам, друг мой, - сказал ласково  Государь,  -  вы  будете  щедро
вознаграждены за ваши опасные груды. Но вы начали говорить так  же  туманно,
как и монах Авель, пусть земля ему будет пухом.
   - Извольте взглянуть, Ваше Величество...
   Пановский приподнялся со стула, взял со стола шкатулку, открыл  крышку  и
поднес Государю. Николай взглянул в шкатулку  и  осторожно,  двумя  пальцами
вынул из нее перевязанный  шнурком  свиток.  Дернув  за  кончик  шнурка,  он
развернул свиток и подошел к окну.
   Пановский не отрывал взгляда от лица  Государя  -  вся  кровь  отхлынула,
казалось, от его румяных щек, он беззвучно шевелил губами. Потом  невидящими
глазами посмотрел на Пановского.
   - Я, я должен пойти к Алике, - голос у Императора дрогнул, -  она  должна
непременно увидеть этот документ, она так волновалась, она так  поддерживала
меня все бесконечные недели ожидания...
   Он  двинулся  было  к  дверям,  не  выпуская  из  рук  свитка,  но  затем
спохватился, повернул назад, дернул за бархатный  шнур  колокольчика.  Дверь
открылась, и в ее проеме возник флигель-адъютант.
   - Владимир Сергеевич, попросите Александру Федоровну пожаловать сюда...
   Флигель-адъютант вышел, а Николай со свитком в руке ходил взад-вперед  по
кабинету.
   Потом  остановился  и  посмотрел  на  Пановского  неожиданно  отчужденным
ледяным взглядом.
   - Уверены ли вы, что это тот самый документ?
   - У вас, Ваше Величество, есть какие-то сомнения?
   - Надеюсь, что сомнений нет у вас. И содержание документа не  вызывает  у
вас сомнений.
   - Я не знаю арабского, - Пановский чувствовал подвох.
   - Да? - Николай подошел к нему ближе и пристально посмотрел в глаза  шефу
сверхсекретного бюро. - Я тоже его не знаю. Но рисунок, похоже, подлинный.
   В этот момент двери кабинета распахнулись,  и  в  комнату  быстрым  шагом
вошла высокая, стройная белокурая красавица в светлосером платье из плотного
шелка. Несмотря на ее чудные волосы, тяжелой короной лежащие  на  голове,  и
темно-синие глаза под  длинными  ресницами,  в  ее  наружности  было  что-то
отталкивающее.
   - Ники, милый, ты чем-то встревожен? - спросила она, не обращая  никакого
внимания на поклон Пановского. - Я здесь, девочки  здоровы,  они  в  детской
играют. Что это?
   Она  взяла  из  рук  мужа  свиток  и  развернула  его.  Нескольких  фраз,
произнесенных Николаем на французском языке, оказалось достаточно, чтобы она
поняла, какая связь существует между пожелтевшим пергаментом и  пророчеством
Авеля.
   Она перевела изучающий взгляд на вскочившего при ее появлении в  кабинете
Пановского. Ее лицо и кисти рук медленно  покрывались  некрасивыми  красными
пятнами.
   - Я не знаю, как поступить, -  Николай  перешел  на  русский  язык,  -  и
почему, почему великие тайны прошлого достались именно мне? Чем я провинился
перед Господом Богом?
   - Успокойся, дорогой Ники, - Александра Федоровна взяла  его  за  руку  и
усадила на диван. - Подайте же воды Государю, - обернулась она к Пановскому.
   Пановский подошел к инкрустированному столику, на котором стояли  бутылка
красного бордоского вина, бутылка красной мадеры, бутылка сельтерской  воды,
кувшин с питьем, хрустальные фужеры. Он налил сельтерской  воды  в  фужер  и
протянул Императрице. Она взяла его из рук Пановского  и  поднесла  к  губам
мужа. Пановский почтительно застыл около дивана.
   - Не волнуйся, Ники, ничего больше не случится, - уговаривала она мужа, -
вот и наш спаситель тоже так думает.
   Александра Федоровна поставила фужер с водой на письменный стол и еще раз
развернула свиток. Николай сидел на диване, опустив сведенные