ессмысленный взор стал понемногу  меняться.  Она  застонала  и  предприняла
попытку приподняться.
   - Лежите-лежите, не двигайтесь. - Доктор удержал пострадавшую.  -  У  вас
что-нибудь болит?
   Марфа перевела вопросительный взгляд на мужа.
   - Господин Коровкин - доктор, -  озабоченно  пояснил  Егор  Востряков.  -
Скажи ему, матушка, не ударилась ли ты, падая?
   - Не знаю. Затылок ломит.
   - Осторожно, - ласково обратился к своей пациентке  доктор,  -  поверните
голову, не поднимайтесь. Нет, кровотечения и открытой раны не вижу. Возможно
сотрясение мозга. Как вы себя чувствуете?
   - Муторно мне, - пожаловалась Марфа. - Но я хочу подняться.
   В этот момент в дверь постучали, и сторож сообщил, что  прибыла  полиция.
Управляющий попросил проводить пришедших сюда.
   Через пару  минут  в  комнату  вошел  в  сопровождении  двух  полицейских
следователь  Карл  Иванович  Вирхов.  Быстро  окинув  взглядом  помещение  и
находящихся в нем людей, он решительно повернулся  к  Климу  Кирилловичу.  -
Господин доктор, могу ли я задать несколько вопросов  Марфе  Порфирьевне?  -
Конечно, только постарайтесь ее  не  волновать.  Я  подозреваю,  что  у  нее
сотрясение мозга. А вот вставать ей я бы не рекомендовал. По  крайней  мере,
ближайшие три дня строгий постельный режим. Да  пусть  принесут  лед,  лучше
сразу же сделать ледяной компресс.
   Под строгим оком хозяина остолбеневшая  служанка  ожила  и  выскочила  из
комнаты хлопотать о компрессе.
   - И все-таки я должен расспросить Марфу Порфирьевну, -  нахмурил  светлые
плоские брови Вирхов. - Итак, голубушка моя, припомните, что  и  как  именно
произошло.
   - Да как же я расскажу, если ничего не произошло? Встала  я  среди  ночи,
захотела воды брусничной. Спустилась вниз - там, справа,  где  у  нас  товар
стоит, на холодном подоконнике выставлены кувшины со сладкой водой, их вчера
к рождественскому столу подавали. Она у нас, знаете, с мятой  настояна,  вся
разошлась.  Хороша  получилась,  новую  бутыль  открывать  надо.   -   Марфа
Порфирьевна тяжело вздохнула, и посмотрела  на  мужа  виновато.  -  Даже  не
пойму, почему вдруг такое желание нашло. Выпила полстакана, да вон у сторожа
Митьки спросите, и его потревожила, и говорю ему: "Надо бы проверить, все ли
в рождественской витрине нашей в порядке". Прошла в магазин и  даже  верхний
свет не включала, так шла, со свечкой. Подошла к стене, - а внутренняя стена
у нас, знаете, стеклянная, - а та, что на  улицу  выходит,  только  ставнями
закрывается. Тяжелыми, плотными, да и замок  всегда  лично  Егор  Тимофеевич
навешивает. И показалось мне, что на стене-то  стеклянной  светлая  полоска,
совсем тонюсенькая. Подошла поближе, поднесла свечу - картину рассмотреть. И
вижу, вся скотина, вернее, чучела, на прежних местах, и младенец  в  корзине
лежит. Но как-то необычно. Всмотрелась я - батюшки-светы!  -  а  младенец-то
другой, не наш, ручек не видно, и головка ко мне повернута, не  к  улице,  а
глазки закрыты. Ну, тут я и закричала, и уж  больше  ничего  не  помню.  Как
только пожара не сотворила свечкой своей упавшей.
   - Хорошо, хорошо, Марфа Порфирьевна, - миролюбиво пророкотал следователь,
втайне  подозревавший,  что  это  ужасное   видение   результат   чрезмерной
религиозности  женщины.  -  Может,  помстилось  все   вашей   чувствительной
душеньке?
   - Да я уж теперь и  сама  не  уверена,  могло  ли  такое  быть,  -  Марфа
Порфирьевна растерянно взглянула на мужа.
   - Но все-таки ставни витрины оказались открытыми, ведь щель-то светилась,
как вы говорите.
   - Да, - вмешался управляющий, -  я  проверил.  И  ставни  приоткрыты.  И,
верно, в корзине не мой младенец. Но я ничего не трогал до вашего  прибытия.
Даже на улицу не выходил,  чтобы  случайно  следы  не  попортить.  Если  они
остались.
   - Самая простая версия  -  попытка  грабежа.  Предупреждал  я  вас,  Егор
Тимофеевич, что народец-то наш ушлый, прельститься может диковинами  вашими.
А пока скажите, любезная Марфа Порфирьевна, не слышали  ли  вы  каких-нибудь
звуков - шагов, голосов или еще чего-нибудь?
   - Нет, господин следователь, тихо было. Да неужели ребеночек-то  все  еще
там лежит?
   Карл  Иванович  Вирхов  тяжело  вздохнул  и  попросил  доктора  Коровкина
следовать за ним. Но доктор Коровкин задержался. Вернувшаяся с миской льда и
чистыми полотенцами служанка ждала его распоряжений. Он помог ей приготовить
холодный компресс, распорядился регулярно менять его, а также притушить свет
в комнате, оставив лишь одну свечу, чтобы яркое освещение ни в  коем  случае
не тревожило Марфу  Порфирьевну.  Только  после  этого  доктор  и  терпеливо
дожидавшиеся его Карл Иванович и Востряков спустились вниз, куда уже перешли
сопровождавшие следователя полицейские.
   Они вновь оказались в самом помещении булочной. Здесь,  между  дверями  и
витриной, переминался с ноги на ногу сторож Митька, здоровый кудрявый парень
простоватого вида.
   - Ну что, братец, ждешь? - строго приветствовал его Вирхов, вскинув вверх
свой массивный, разделенный вертикальной ямочкой как бы надвое,  подбородок.
- Будешь сейчас показания давать.
   - Я не виноват, Богом клянусь.
   Митька достал из кармана  носовой  платок.  Следователь  дождался,  когда
парень неторопливо высморкался, убрал платок в карман и выжидательно, но  не
робко уставился на казенного гостя.
   - Знаю, что не виноват, - молвил Вирхов. - А подозрительного  шума  ночью
не слышал?
   - Никак нет, господин следователь. И сразу же скажу, не спал службу.
   - Да я и не обвиняю тебя, дружок, - хмыкнул Карл Иваныч. - Это  только  у
фельетониста Фонвизина, не к ночи будь  помянут,  русский  человек  дурак  и
свинья. А я не Фонвизин, а Вирхов. Впрочем, к делу.
   Егор Тимофеевич уже включил большой  электрический  свет  и  подсветку  в
витрине, и следователь вплотную  подошел  к  стеклу  витрины.  С  минуту  он
рассматривал евангельскую картину, потом попросил подойти доктора Коровкина.
Даже сквозь  стекло  они  видели,  что  в  корзине  лежит,  прикрытый  белой
пеленкой, новорожденный. Глаза его оставались закрытыми, он не шевелился.  И
даже отсюда было ясно - младенец настоящий. А вот - жив он или  мертв,  спит
или умер - оставалось загадкой?
   - Господин Коровкин, - обратился  следователь  к  доктору,  -  мы  сейчас
выйдем на улицу и посмотрим,  какие  следы  оставил  преступник.  Попытаемся
воссоздать,  так  сказать,  картину  происшествия.  А  вы  пока   запаситесь
чем-нибудь теплым - шалью что ли, шубой, -  я  вас  кликну,  когда  появится
возможность вынуть ребенка из корзины и осмотреть.
   Следователь в сопровождении двух полицейских и управляющего, захватившего
по его приказанию ручной фонарь, вышел на перекресток и повернул к  витрине.
Тучи окончательно заволокли небо, пронизывающий ветер  и  мелкая  неприятная
пороша  усугубляли  тягостные   чувства   участников   странной   процессии.
Следователь остановил настороженных спутников движением руки, взял фонарь  у
управляющего и стал по  все  уменьшающейся  дуге  обследовать  припорошенный
снежком тротуар, приближаясь к витрине. Иногда он  наклонялся  и  бросал  на
землю вынутые  из  кармана  пестрые  фасолины.  Подвижные  губы  его  слегка
шевелились, как будто он что-то постоянно  про  себя  проговаривал.  Подойдя
вплотную к приоткрытым ставням, он внимательно осмотрел дужки  для  замка  -
они  оказались  неповрежденными.  Наконец,   окинув   видимое   пространство
пристальным взором, Карл Иваныч велел позвать доктора.
   Уже одетый в пальто и шапку, с какой-то шалью в  руках,  Клим  Кириллович
присоединился к ожидающим дальнейших указаний следователя.
   - Итак, господа, - раздался от витрины  глухой  голос  Вирхова,  -  прошу
внимания. Вы  должны  очень  внимательно  присмотреться  к  ,  тем  участкам
тротуара, где я положил фасолины. Так я отметил следы тех, кто мог подходить
к витрине. Скоро  их  заметет,  а  для  протокола,  который  я  попрошу  вас
подписать,  ваши  свидетельства  очень  важны.  По  ним  мы  начнем   искать
преступника. Или преступников. Итак, прошу вас, начинайте...
   Карл Иваныч отошел несколько в сторону и, наклонив голову к плечу,  занял
позицию внимательного и заинтересованного наблюдателя.
   Полицейские и будущие свидетели дотошно изучили  отмеченные  следователем
места и сошлись во мнении, что Вирховым обнаружены два вида следов.  Одни  -
небольшие, чуть размытые,  овальные,  такие  обычно  оставляют  детские  или
женские валенки. Другие - громадного размера, с  очертаниями,  напоминающими
следы сапог.
   Затем следователь Вирхов подозвал всех к открытым им ставням  и  попросил
доктора Коровкина извлечь младенца из корзины, укутать и  внести  в  дом.  В
самой евангельской композиции из чучел и нависающих еловых веток,  создающих
как   бы   полутьму   пещеры,   никаких   изъянов   не   обнаружилось,   что
засвидетельствовал  сам  управляющий.  Он,  несмотря  на  свою  увлеченность
следственным процессом, пытался, хотя и тщетно,  отыскать  сорванный  замок,
надо же было снова закрыть ставни.
   - А, - махнул рукой Егор Тимофеевич. - Не случится же второй раз за  одну
ночь такое безобразие. И надо же так праздник светлый испортить,  есть  ведь
на земле ироды.
   - Не огорчайся, Егор Тимофеевич, - Вирхов повернул массивный подбородок к
управляющему,  умные  внимательные  глаза  следователя  затуманились.  -  Не
бранись. Пойдем лучше в дом. Может,  то  сам  Бог  твоей  Марфе  Порфирьевне
ребеночка  послал.  Только  б  живой  оказался  -   глядишь,   и   усыновите
сиротиночку. Все веселее будет, да и выкормите подкидыша. Божье дело.
   -  Божье,  -  согласился  Востряков,  -  Томится  от  бездетности   Марфа
Порфирьевна. Да вот вопрос - жив ли Божий  гостинец?  Есть  у  меня  большие
сомнения. Мыслимое ли дело таких крох по морозу в одной  пеленочке  таскать,
да в холодные витрины подбрасывать?
   В ярко освещенной булочной стояли у прилавка сторож  Митька  с  пальто  и
шапкой доктора в руках и сам доктор. Перед ними поверх шали и белой пеленки,
расстеленных на прилавке, лежал самый настоящий младенец.
   - Я не решился нести наверх, чтобы  Марфу  Порфирьевну  не  тревожить,  -
пояснил доктор, обернувшись на голоса следователя и управляющего.
   - Жив ли ребеночек-то? - с надеждой спросил следователь, подходя ближе.
   - Не могу понять. - Доктор приставил  стетоскоп  к  маленькой  грудке.  -
Кожные  покровы  в  норме,  хотя  на  ощупь  холодные,  положение  головы  и
конечностей  естественное,  свойственное  новорожденному.  Движения  грудной
клетки не заметил, сердце, кажется, не прослушивается. Вроде есть что-то,  а
может быть, просто у меня в ушах кровь стучит.
   - Уморили-таки маленькую душеньку, - тяжело вздохнул Востряков.
   - Да, похоже, так, - подтвердил Вирхов, быстро и незаметно для окружающих
обежав взглядом по сторонам, затем вновь воззрился на младенца. -  Признаков
жизни не наблюдается, дыхания нет, ручки-ножки не шевелятся. Новорожденный?
   -  Мальчик,  новорожденный,  родился  живым,  похоже  на  переохлаждение,
признаков насильственной смерти нет, -  ответил  Клим  Кириллович,  все  еще
пытаясь обнаружить в младенце хоть какие-нибудь проявления жизни. -  Как  ни
жаль, будем вносить в протокол. Господин доктор, вы дадите свое заключение?
   - Видно, ребенок был не жилец на этом свете. Я напишу  заключение.  Хотя,
не скрою, что-то меня тревожит, - признался нехотя Клим Кириллович.
   - Ничего удивительного. - Следователь сердито сжал свой маленький рот.  -
Еще бы, такая ночка, тут не то что встревожишься, а вообще голову потеряешь.
Напишите свое заключение, мы приобщим его к протоколу. И - прошу вас считать
себя свободным от  нашего  общества.  Труп  найденыша  мы  отправим  в  морг
Обуховской  больницы.  Сегодня  же  приступим  к   розыскным   мероприятиям.
Благодарю вас за помощь.
   Доктор Коровкин собрал свои медицинские принадлежности в  саквояж,  надел
пальто с бобровым воротником и шапку,  их  уже  держал  наготове  -  в  знак
благодарности и уважения - сам Егор Тимофеевич,  еще  раз  бросил  невольный
взгляд на неподвижного младенца.
   - Позвольте, господа, откланяться. Был рад помочь.
   И прежде чем направиться к дверям, он зачем-то  протянул  руку  к  уголку
пеленки и прикрыл ею маленькое тельце несчастного.
   Дома  Клим  Кириллович  кратко  ответил  на  расспросы   не   спавшей   и
дожидавшейся его тетушки Полины,  выпил  стакан  теплого  молока,  заботливо
приготовленного ею, и лег в постель. Он был почти  абсолютно  спокоен,  хотя
знал - в истории, невольным участником и свидетелем которой он  стал  в  эту
рождественскую ночь, было что-то не так. Ему казалось, что от  его  внимания
ускользнуло нечто важное. Хотя подкидыши в России -  дело  привычное,  но  в
данном случае сам способ совершения преступления, сам  метод  избавления  от
ребенка, сопряженный с изощренным безбожным цинизмом,  наводил  на  мысль  о
том, что подкидыш этот был необыкновенный.
   "Если б я не занимался с юности науками, - думал доктор, -  или  если  бы
был подвержен неумеренному мистицизму, я бы, вероятно, подумал: а вдруг  это
и есть второе пришествие Христа? Ведь неизвестно, где, и когда он  появится.
Может быть, и в православной  России,  наследнице  Рима.  Может  быть,  и  в
Петербурге.  И  все  обстоятельства   происшествия   истолковал   бы   самым
возвышенным образом. Но я не мистик, да и во втором пришествии сомневаюсь. А
то, что в глубине души шевелится какое-то странное  чувство,  неудивительно:
ситуация необычная, что и говорить, да еще,  как  назло,  тетушка  нагнетала
страхи весь вечер. Но если вдуматься -  ничего  сверхъестественного  в  этом
случае нет. Да, все ясно, как божий день. Какая-нибудь  несчастная  бродяжка
со своим  хмельным  дружком  решила  и  хлеба  украсть  -  пусть  и  в  виде
хлебобулочного младенца, - и от своего плода нежеланного избавиться. Народ у
нас изобретательный, особенно по праздникам. И расчет  здесь  нетривиальный,
даже остроумный. Выживет  младенец  -  усыновят  его  бездетные  Востряковы,
воспитают, избавят от жизни нищей. Все лучше, чем в приют отдавать.  Хорошо,
что  логика  мне  не  отказывает.  Хорошо,  что  и   Карл   Иваныч   человек
рассудительный. Думаю, и он  по  здравому  размышлению  придет  к  таким  же
выводам".
   Так думал, засыпая,  Клим  Кириллович  Коровкин,  несмотря  на  все  свои
логические  выкладки,  продолжающий  ощущать  в  сознании  какой-то  скрытый
невидимый раздражитель. Он был уверен, что вот-вот поймет,  что  именно  его
раздражает, он знал наверняка - мелочь какая-нибудь, безделица.
   Но он не мог знать, что его ночной визит в  булочную  Ширханова  вовлечет
его в круговорот необыкновенных событий, после которого весь мир  предстанет
для него в ином  свете,  да  и  сам  он  превратится  в  совершенно  другого
человека.

Глава 3

   Утром, после завершения обычного туалета, Клим Кириллович Коровкин  вышел
к завтраку в столовую. Тетушка Полина уже хлопотала  у  самовара.  На  столе
аппетитно благоухала изысканная ширхановская выпечка и  нежнейшие  пирожные.
Посередине возвышалась ваза с тропическими фруктами.
   - Егор Тимофеевич прислал несколько коробок своих лакомств  и  печева  да
корзину с фруктами, - пояснила после приветствия тетушка. - Слева  от  твоей
чашки конверт - сказано, что гонорар.
   Доктор глянул внутрь конверта, но без  всякого  интереса  отложил  его  в
сторону. Отпив из чашки горячего чаю,  он  развернул  свежий  выпуск  газеты
"Санкт-Петербургские ведомости".
   - Не пишут ли чего о ночном происшествии? - спросила тетушка.
   - Не могли успеть. Да и сообщать пока нечего, кроме того, что по  Большой
Вельможной  в  витрине  булочной  Ширханова  обнаружен  мертвый  младенец...
Мертвый... Клим Кириллович задумался,  нахмурившись.  И,  отложив  на  время
газету, приступил к чаю с булочками.
   - Тебя что-то волнует, Климушка? Такой случай, да  еще  в  рождественскую
ночь - тяжелое потрясение для обитателей  дома.  Пришла  ли  в  себя  бедная
женщина? Посыльный сказал, что она еще и не вставала.
   - Ей придется побыть некоторое время в постели. Я навещу ее чуть позже.
   Переполненная состраданием тетушка продолжала размышлять вслух:
   - Переостудили малютку, разве можно новорожденного нести на мороз? Что за
бессердечные матери? Даже звери своих детенышей берегут. Возьми  кошек,  они
за своих котят глаза выцарапают. А рожать всегда пойдут в  укромный  уголок,
туда, где их потомству опасность  не  грозит.  У  нас  в  городе,  ты  тогда
маленький был, не помнишь, соседская кошка на крышу сарая забралась,  там  и
окотилась. До этого ее деток дважды топили. Так на третий  раз  пожалели  ее
котят, оставили. Сам Семен  Семенович,  почтмейстер  наш,  лазил,  снимал  с
крыши. А тут свое  дитя,  человеческое,  родная  мать  не  пожалела.  Не  из
нигилисток ли? Или совсем молоденькая дуреха, сраму боялась. Если и так,  то
шла бы в приют рожать,  никто  бы  не  узнал,  а  малютка  в  тепле  бы  жив
остался... А может, ребенка не мать бросила, а кто-то выкрал?  Ты  пеленочку
не рассмотрел, какая она, батистовая, полотняная или фланелевая, метки какой
не разглядел? А чепчик был?
   - Нет, чепчика не было,  а  пеленку  сразу  забрал  Карл  Иваныч,  ничего
приметного в ней я не заметил. Тетушка, ну кому  могло  понадобиться  красть
младенца?
   - Дорогой, а ты не думаешь, что ребенок - богатый наследник, от  которого
хотели избавиться родственники, чьи шансы  на  наследство  сошли  на  нет  с
рождением ребенка? Поэтому так-то и важна метка на  пеленке.  Ребенка  могла
выкрасть и соперница, ревнивая подруга  отца  ребенка.  Да  и  просто  могли
рассчитывать на выкуп за похищенного.
   - Зачем же подкладывать ребенка в витрину ширхановской булочной? Если  от
младенца хотели избавиться, не лучше  ли  было  бросить  его  в  прорубь  на
Фонтанке? А если выкрали в целях выкупа, -  хотя  не  представляю,  как  это
возможно, - совсем нет смысла оставлять  его  в  витрине.  Взламывать  ночью
ставни...  Какая  ревнивая  соперница  способна  среди  ночи  снять  тяжелый
увесистый замок, не повредив дужек от него?
   Клим Кириллович испытывал некоторое недовольство поворотом беседы, но  не
хотел показаться грубым и обидеть любимую тетушку.
   - Она могла и нанять кого-нибудь,  заплатить  большие  деньги,  обиженные
женщины  изобретательны,  -  продолжала   отстаивать   та   свое   последнее
предположение.
   - У вас буйная фантазия, тетушка.
   Нет, Клим Кириллович совсем не склонен был обсуждать сейчас драматические
происшествия минувшей ночи. Он  отставил  чашку  с  недопитым  чаем.  Легкое
внутреннее беспокойство не проходило, несмотря на то, что разум  убеждал  не
искать в ночной истории ничего  таинственного.  Чтобы  переключить  внимание
тетушки, выдвигавшей самые романтические версии банального, в общем, случая,
он зачитал ей сообщение об эпидемии дифтерита у кур. Уже заканчивая  чтение,
он подумал, не исключит ли теперь тетушка курятину из их рациона?
   - А прошло ли недомогание у Государя Императора?
   Мысли Полины Тихоновны приобрели неожиданный характер. Клим Кириллович  с
недоверием уставился на тетушку: ее никогда не занимали  дела  императорской
семьи несколько дней  назад  газетное  сообщение  о  простудном  заболевании
Государя совсем не взволновало ее. Вряд ли  интерес  к  здоровью  Императора
связан у тетушки с дифтеритом у кур.
   - Простудное заболевание часто имеет дипломатические причины, - пустилась
в  очередные  размышления  Полина  Тихоновна.  -  Нет  у  Государя  никакого
простудного заболевания. А есть что-то другое. Я думаю, здесь все или  очень
просто или очень сложно.
   - Я бы предпочел более простое объяснение, так сказать, естественное -  в
силу своего медицинского мышления.
   - У меня есть предположение.  Самое  простое.  А  что,  если  у  Государя
расстроено пищеварение? Такое  бывает  -  как  результат  долговременного  и
нездорового питания.