слишком
взволнованным.
   - Ах, друг мой, вопрос ваш меня смущает, -  признался  резидент  "Черного
капеллана", считающий себя обладателем природного артистического таланта,  -
и я готов пояснить свою мысль, надеясь на ваше  дружеское  участие.  Вы  мне
кажетесь тонким и понимающим человеком.
   Холомков насторожился.
   - Вынужден доверить вам чужую тайну, -  перешел  на  громкий  театральный
шепот Гардении и, откинувшись на спинку стула, тихо рассмеялся. - Хотя какая
уж  там  тайна?  Скоро  она  станет  достоянием  всего  побережья.  Но  дело
действительно непростое. К  тому  же  может  плохо  сказаться  на  репутации
красавицы, о которой мы только что говорили.
   Илья Михайлович Холомков хотел было возразить, в том смысле, что подобное
невозможно, Брунгильда - девушка строгих правил и свою  репутацию  оберегает
тщательно, но вовремя прикусил язык. Только для того, чтобы не  молчать,  он
скривил свои чувственные губы в легкую усмешку и вяло отреагировал:
   - Наверное, речь идет о чем-то романтическом и таинственном.
   - Илья Михайлович, вы очень проницательны. Что позволяет мне надеяться на
ваше дружеское  участие.  Я  говорю  не  только  о  понимании  щепетильности
ситуации, но и о конкретной услуге, которую необходимо  оказать  мадемуазель
Муромцевой.
   - Я слушаю вас очень внимательно, - заинтригованный Холомков ощутил,  что
у него пересохло в горле,  и  отхлебнул  глоток  аперитива.  Официант  подал
рыбное.
   - Мой друг граф  Сантамери...  Вам  известен  этот  человек?  -  Господин
Гардении, дождавшись отрицательного ответа собеседника, продолжил:
   - Так вот, мой друг граф Сантамери вызвал на дуэль господина Коровкина.
   - На дуэль? Господина Коровкина? - Илья Михайлович был так  поражен,  что
только через  секунду  после  сказанного  осознал  его  и  пожалел  о  своей
непосредственной реакции.
   - На  дуэль,  -  спокойно  подтвердил  Гарденин,  занявшись  севрюжкой  в
рейнвейне. - А доктор Коровкин, вижу, вам известен.
   - Встречались, - небрежно  бросил  Холомков,  также  подхватив  на  вилку
кусочек севрюги, - зимой, на художественной выставке. Шапочное знакомство  -
куда от них денешься? Петербург - город тесный.
   - Так вот этот самый доктор Коровкин снимает  дачу  вместе  с  семейством
Муромцевых недалеко отсюда на взморье.
   - Так-так, - протянул на всякий случай Холомков. - А при чем  здесь  граф
Сантамери?
   - Дачное знакомство, - лаконично пояснил Гардении, решив не  вдаваться  в
подробности.
   - И причиной дуэли стал, конечно, спор из-за  женщины?  Оба  влюбились  в
Брунгильду? - Ирония Ильи Михайловича объяснялась тем,  что  он  вспомнил  о
младшей  дочери  профессора  Муромцева,  девушке  хорошенькой,  но   имеющей
склонность попадать в неловкие и неприличные ситуации.
   - Вы угадали, - вздохнул Гардении. - Впрочем,  при  вашем  тонком  уме  и
интуиции это немудрено. - И продолжил с совершенно убитым видом:
   - А теперь представьте себе, мой друг, чем все это грозит лично  вам?  Да
тем, что вы завтра не сможете насладиться искусством мадемуазель Брунгильды.
Если один из двух безумцев  погибнет,  то  безутешная  барышня  -  а  к  ней
непременно проявит интерес полиция - вынуждена будет  отменить  концерт.  Ей
придется  отвечать  на  вопросы  следователей,  скрываться   от   вездесущих
газетчиков и оплакивать жертву своей красоты.
   Илье Михайловичу Холомкову показалась излишней та  легчайшая  шутливость,
которая сквозила в тоне  его  собеседника.  Но  тем  не  менее  разве  можно
серьезно говорить о таких благоглупостях, как средневековая форма  выяснения
отношений - дуэль? В начале двадцатого века!  Века  торжества  человеческого
разума и прогресса!
   - А что, ваш друг Сантамери решил окончательно и  бесповоротно  отправить
на тот свет доктора Коровкина?
   Гарденин помолчал, дожидаясь, пока официант закончит подавать индейку под
соусом из шампиньонов. Когда тот удалился на приличное расстояние, он  снова
продолжил доверительную беседу.
   - В том-то и дело, что граф уже и сам  не  рад  сей  заварушке.  Вы  ведь
бывали в Европе, знаете французов: много шума и треска,  как  в  бенгальских
огнях, полная  иллюзия  жара  и  энергии.  Но...быстро  гаснет,  и  огонь-то
холодный. Вот и мой друг Рене, то есть граф Сантамери, обратился сегодня  ко
мне с просьбой уладить как-нибудь пристойно скандальное  дело.  Просил  меня
навестить  семейство  Муромцевых  и  полюбовно   договориться   с   доктором
Коровкиным пойти на мировую. Исполнить, так сказать, роль его секунданта.
   - Такого в вашей жизни, вероятно, еще не случалось, -  заметил  Холомков,
отрываясь от тарелки с индейкой.
   - Да, признаюсь вам, его поручение меня  смущает.  Я  просто  не  обладаю
необходимыми  дипломатическими  способностями.   Здесь   требуется   участие
человека очень тонкого и очень обходительного. Дело  осложняется  тем,  что,
если  сегодня  до  вечера  мне  не  удастся  уладить   конфликт,   дуэлянтам
придется-таки встать к барьеру, как того требуют правила чести.
   Илья Михайлович поморщился. Старомодные рассуждения о чести казались  ему
наигранно-литературными.
   - Странный  человек  -  ваш  друг  граф  Санта-мери,  но  поручение  его,
разумеется, надо выполнить. И чем быстрее, тем лучше. Я сожалею, что отнял у
вас столько времени в такой ответственный момент.
   - Не сокрушайтесь, дорогой Илья Михайлович, ведь мы уже  почти  друзья  и
мне приятно находиться в вашем обществе, - ответил Гардении и поднял бокал с
аперетивом. - К тому же я хочу воспользоваться этим подарком судьбы -  нашей
дружбой.
   - В самом деле? -  Илья  Михайлович  старался  изо  всех  сил  утаить  от
собеседника охватившее его сладкое волнение - он  догадывался,  куда  клонит
разговор его партнер по бильярду. - Вы хотите перепоручить миссию секунданта
кому-то другому?
   - Ах, дорогой Илья Михайлович! - чересчур театрально  всплеснул  холеными
руками Гарденин. - Вы видите меня насквозь. Как же непросто с вами дружить!
   Илья  Михайлович  испытал  истинное   счастье,   услышав   слова   своего
новоиспеченного друга. Он с трудом подавил в себе  ликующую  радость  и  как
можно угрюмее добавил:
   - И этот другой, вероятно, я? Напускная угрюмость не  обманула  господина
Гарденина. Он почувствовал, что приближается решительный момент и надо  быть
максимально точным, чтобы не вспугнуть собеседника, не вызвать в нем опасных
подозрений. Они уже перешли к кофе с джинжером и белым ромом. Сытый желудок,
хороший напиток, крепкая сигара - все способствовало доверительной беседе.
   - Не подумайте, дорогой Илья Михайлович, что  я  сознательно  намеревался
обременять вас таким непростым поручением. Просто по ходу нашего разговора у
меня мелькнула в сознании счастливая мысль: "Вот человек,  обладающий  всеми
необходимыми качествами для того, чтобы справиться с такой тонкой  задачей".
А вы каким-то чудом уловили мою мысль. А если вы видите меня насквозь, то уж
доктора Коровкина тем более способны понять и найти выход из ситуации. Кроме
того, вы обладаете таким могучим обаянием, что оно в  десятки  раз  способно
увеличить силу каждого логического аргумента.
   - Вы переоцениваете мои скромные возможности. - Холомков  не  мог  скрыть
распирающего его самодовольства. - Но мадемуазель Муромцева..
   - Да, это я и имел в виду, - перебил его Гарденин. - Ведь вы там  сможете
познакомиться с ней. И кроме того, ваше участие  в  разрешении  конфликта  -
потрясающе выгодный фон для того, чтобы красавица ощутила по отношению к вам
благодарность, а благодарность женщины нередко перерастает и в более сильное
чувство.
   Илья Михайлович лишь из чувства осторожности в общении с этим приятнейшим
человеком делал вид,  что  предлагаемый  повод  увидеть  Брунгильду  требует
размышлений. На самом деле он не колебался, он уже  давно  был  согласен  и,
конечно, поедет туда, где находится неприступная  красавица  с  именем  злой
немецкой волшебницы.
   К  столику  подошел  метрдотель  и,  почтительно  склонившись   рядом   с
Гардениным, шепнул ему на ухо, что его просят подойти к  телефону.  Резидент
встал и почти весело улыбнулся своему собеседнику:
   - Дорогой Илья Михайлович, простите, я должен подойти к телефону. А у вас
есть время подумать о моем дружеском предложении.
   Едва Гардении повернулся к нему спиной и стал  удаляться,  Илья  Холомков
расслабился, вздохнул всей грудью. И закрыл лицо обеими  руками.  Боже  мой,
думал  он,  Боже  мой!  Это  не  случайно!  Даже  быстрее,  чем  можно  было
предположить, добыча движется к нему в руки. И он, Илья Михайлович Холомков,
не может себя упрекнуть в том, что домогается красавицы, преследует ее, ищет
с ней встреч... Нет, он не предпринял  ровным  счетом  ничего,  чтобы  вновь
оказаться рядом с Брунгильдой Муромцевой. Но судьба распорядилась  за  него.
Она, судьба, благоволит к нему. Она сочла возможным подарить ему  не  только
завтрашний  концерт,  на  котором  он  бы  издалека  увидел  предмет  своего
обожания, но и; осчастливить его возможностью сегодняшней  встречи  прямо  в
летнем замке прекрасной  принцессы  -  теперь  он  сможет  узнать,  где  она
скрывается, и у него появится повод навещать ее!
   Когда господин Гардении вернулся к столику,  итог  размышлений  он  сразу
прочитал на лице своего бильярдного друга. Он не стал садиться и стоял рядом
со своим стулом, улыбаясь Холомкову.
   - Дорогой Илья Михайлович! Я всегда ценил мужскую дружбу и рад, что  смог
еще раз убедиться и ее благородной основе. Вы - согласны.
   Илья Михайлович встал и протянул Гарденину ладонь для рукопожатия. Тот  с
чувством сжал прохладную, совершенную  в  своих  очертаниях  руку  приятеля,
отметив про  себя,  что  даже  рука  красавца  вызывает  легкое  эротическое
волнение. И это у него, не склонного к противоестественным страстям, да и  к
физической близости с женщинами относящегося весьма прагматически. А что  же
говорить о женщинах и юных  барышнях?  Но  вслух  Гардении  произнес  совсем
другое - шутливое и неопределенное, смысл его слов Илья Холомков не понял:
   - К этой несомненной радости следует добавить еще одно известие.  Дельфин
- друг человека, особенно такого, как я.

Глава 22

   Обхватив голову руками, Мария Николаевна Муромцева, сидела по-турецки  на
своей постели. Она, сославшись на головную боль  -  результат  перегрева  на
солнце, отказалась от обеда. Она дрожала  от  ужаса.  Она  боялась  спросить
Глашу, где та брала мясо для тефтелек, которые сегодня значились в обеденном
меню. Она гнала ужасные мысли,  успокаивая  себя  тем,  что  автор  записки,
подброшенной ей на пляже, не мог еще привести в  исполнение  свою  угрозу  -
пустить похищенного им Пузика на фарш. Она должна непременно спасти собаку и
отдать шантажисту проклятую палку, внутри  которой  лежал  бумажный  листок,
исписанный цифрами.
   Кто был этим негодяем, способным увести из дома собаку? Способным напасть
на бедную горничную в темном леднике и, связав ее по рукам и ногам, засунуть
ей в рот мерзкий кляп?  Способным  украсть  чужой  граммофон?  Неужели  Петя
Родосский? То-то он не  появляется  больше  на  даче,  не  развлекает  ее  и
Брунгильду! А им, глупым, казалось, что он к ним неравнодушен!
   И напрасно на нее смотрели, как на сумасшедшую, когда  она  просила  всех
отойти от дома, опасаясь, что в нем  заложена  взрывчатка.  Напрасно!  Такой
человек, как Петя, - человек, оправдывающий терроризм, -  способен  на  все.
Недаром он ведет какую-то  тайную  переписку.  В  выпавшей  из  его  кармана
записке  -  очень  подозрительного  свойства!  -   говорилось   о   каких-то
инструкциях и безопасной транспортировке. Но случайно оброненную Петей перед
началом велопробега записку Мура никому не  показала,  вот  и  царит  кругом
удивительное благодушие. Никто не видит, что над домом сгущаются  тучи.  Все
считают,  что  самоубийство  пьяного  морского  офицера   перед   их   дачей
случайность, в чем Мура давно сомневается. Никто не слышал,  как  по  машине
Рене стреляли, а она видела собственными глазами, как пуля  попала  в  землю
рядом с бегущим Пузиком! Все считают,  что  нападение  на  Глашу  связано  с
похищением граммофона, но Мура знала, что граммофон тут ни при чем. Она была
уверена, что похититель искал в доме то, что хочет теперь получить  в  обмен
на похищенного Пузика.
   Как хорошо, что оба листочка - и из саркофага, и из  Петиного  кармана  -
она всегда носит с собой, за лифом. Зачем злоумышленнику нужен этот листок с
цифрами  и  латинскими  знаками?  В  чем  ценность  непонятных  знаков?  Она
надеялась, что доктор выяснит смысл написанного в  маленьком  свитке,  когда
вручила ему лист с перенесенными  в  него  записями  из  первых  трех  строк
Пузиковой  добычи.  Но  Клим  Кириллович  не  проявил  никакого  интереса  к
загадочным листкам. Да еще и утверждал, что показал его в Петербурге знающим
людям и они ничего необычного в цифрах не увидели.  Но  Клим  Кириллович  не
знал, откуда Мура взяла эти записи.
   Странно! Мура вспомнила и свои подозрения Относительно  графа  Сантамери.
Именно он повез их к противному  саркофагу  Гомера,  из-под  которого  Пузик
извлек похожую на берцовую кость палку, оказавшуюся  искусным  футляром  для
свитка с цифрами. Не ее ли искал граф,  ползая  вокруг  саркофага,  ощупывая
его, осматривая со всех сторон? А если ее, то зачем? И почему он  не  сказал
ей, Марии Николаевне Муромцевой, что хочет рассмотреть  диковинный  предмет,
захваченный Пузиком? Она бы не отказала ему!  Он  бы  мог  спокойно  извлечь
оттуда бумагу! Но он ничего не попросил -  ни  футляра,  ни  бумаги.  Вместо
этого он вызвал на дуэль милого доктора Коровкина. И  за  что?  За  то,  что
доктор хотел порадовать его сообщением  о  том,  что  вожделенный  саркофаг,
скорее всего, продадут именно графу Сантамери, хотя развалина и не  является
подлинным памятником древности!
   Если граф Сантамери искал у саркофага именно этот футляр со свитком и  по
какой-то причине не мог напрямую обратиться к Муре,  то  вполне  возможно  и
другое объяснение случившегося. Дикий вызов на дуэль - лишь повод  исчезнуть
из поля зрения Муромцевых и начать с помощью  подставных  людей  шантаж.  О,
какой изощренный ход мысли! Он, прекрасный рыцарь Рене, - сущее чудовище: он
великолепно знал, как дорожит Мура своей беспородной, но верной и бесконечно
умной собакой! А как объяснить выстрел по машине Рене? Ясно,  у  графа  есть
сообщники. Они же могли напасть и на беззащитную Глашу. А сам граф Сантамери
в то же время преспокойно любезничал с Зизи, с напускным увлечением наблюдая
за участниками велопробега!
   Кроме того, теперь, благодаря Гергоровиусу, ей, Муре, стало известно, что
родовой замок  Сантамери,  точнее,  его  развалины  находятся  вовсе  не  во
Франции, в департаменте Паде-Кале, а в Великой Греции!  Значит,  граф  лгал,
рассказывая о своем древнем роде и, вполне возможно, придумал всю историю  с
завещанием отца относительно саркофага.  Первая  попытка  забрать  бумагу  с
помощью  Пети  провалилась.  И  граф  нашел  хороший  предлог  проникнуть  к
саркофагу, а они, Муромцевы и Клим Кириллович, нужны были для  отвода  глаз.
Княгиня Татищева, которая знает все, усомнилась в происхождении  их  соседа,
он - не граф Сантамери. Нет, решительно Сантамери - не граф Сантамери! Он  -
самозванец, француз со знанием русского языка!
   Впервые в жизни Мура испытывала ненависть  к  музыке.  Накануне  концерта
Брунгильда пыталась наверстать упущенное время и не давала никому в доме  ни
минуты покоя. Все прекрасно понимали  ее  состояние  и  не  роптали  -  хотя
спасения от многократно повторяемых сложных пассажей не было.
   Мура пыталась закрыть ладонями уши -  но  бесполезно,  ненавистный  Шопен
пробирался в мозг, мешая думать. А думать требовалось  быстро.  И  что  хуже
всего, невозможно  никого  посвятить  в  свои  путаные  размышления.  Можно,
конечно, попросить Клима Кирилловича сопроводить ее ночью к Белому  камню  -
одной идти очень страшно. Но согласится  ли  он?  Поверит  ли?  А  вдруг  он
скажет, что записка, переданная ей на пляже, - насчет котлет из  собачатины!
-  чья-нибудь  дурацкая   шутка.   Прынцаева,   например.   Или   подопечных
балбесов-шутников Пети Родосского?
   Мура решила немного отвлечься от тягостных размышлений и снова взялась за
Грегоровиуса. Так она никогда  не  подготовится  к  поступлению  на  женские
курсы! Надо вникнуть в содержание книги, дать голове отдохнуть и решить  еще
один важный вопрос - как бы не умереть с голоду. Надо к  тому  же  объяснить
маме, почему она стала такой привередливой в еде! Может быть,  сослаться  на
графа  Льва  Толстого?  Объявить  себя  вегетарианкой.  Считает  же  великий
писатель, что человек может и должен  стать  лучше,  если  отучится  убивать
живые существа для своей пользы. И здесь, на взморье, в репинских  "Пенатах"
тоже придерживаются вегетарианства. Даже мясной бульон считают  отравой.  Об
обедах, подаваемых у художника, много разговоров среди отдыхающих  -  овощи,
фрукты, блюда из свежих трав, супы и котлеты из "сена". Надо будет уговорить
маму сходить на лекцию Нордман о вегетарианстве.
   Неожиданно Мура поняла, что в мире наступила тишина. Она отняла  руки  от
ушей, в  которых  стоял  несмолкаемый  морской  шум,  и  замерла.  Минута..,
другая.., третья... Неужели пытка кончилась?  Она  посидела  еще  немного  в
блаженной тишине,  потом  ей  показалось,  что  вдали  раздаются  торопливые
шаги... И вот она услышала голос Клима Кирилловича, который, видимо, шел  из
своего убежища во флигеле. Он что-то спросил у Глаши,  и  та  ответила,  что
доктора ждет какой-то господин.
   "Неужели прибыл секундант графа Сантамери?" - с ужасом подумала  Мура  и,
поняв, что не сможет  совладать  с  любопытством,  отложила  Грегоровиуса  в
сторону. Она встала с постели и подошла к зеркалу. Из стеклянной глубины  на
нее смотрела темноволосая встревоженная девушка с круглым лицом и  маленьким
упрямым   подбородком.   Девушка   Муре   понравилась.   Огромные,    широко
расставленные, почти черные глаза - такими они, синие от природы, казались в
полумраке комнаты, куда не попадал солнечный свет,  -  красиво  прочерченные
широкие черные брови,  яркие,  цвета  темной  вишни,  губы,  рот  некрупный,
красивого рисунка. Нос тоже вполне симпатичный -  в  меру  длинный,  в  меру
тонкий, в меру  прямой.  Конечно,  ресницы  коротковаты,  правда,  густые  и
черные, - у Брунгильды ресницы светлее, но зато какие длинные! Предательские
веснушки и все еще слишком округлые  щеки  Муре  совсем  не  нравились.  Она
попыталась втянуть щеки внутрь, выходило  неплохо.  Вот  у  Брунгильды  лицо
словно из мрамора высечено, такое нежное, очаровательно-продолговатое.  Мама
говорит, что и Мура скоро потеряет наливные щечки, и ведь еще весной  так  и
было, так нет, снова поползли на уши.
   Не зная, восхищаться своей внешностью или окончательно  разочароваться  в
ней, Мура быстро привела волосы в порядок, собрав косу  в  большой  узел  на
затылке, -  собирать  их  ближе  к  макушке  она  так  и  не  научилась  без
посторонней помощи, а звать сейчас маму, Брунгильду или Глашу она не хотела.
С косой же на спине ходить летом жарко. Прическа получилась странноватая, но
почти взрослая. С подобранными волосами ее лицо казалось  слегка  вытянутым.
Муслиновое платье в мелкий бледно-сиреневый цветочек оставалось в порядке  и
даже не помялось. Мура надела легкие туфли на небольших каблуках,  вспоминая
о ботинках с лакированными носиками,  так  славно  смотревшимися  на  ножках
Зинаиды Львовны.
   Когда Мура наконец была готова встретить незнакомца,  она  спустилась  по
лесенке и осторожно открыла дверь в комнату, служившую им в дачных  условиях
гостиной. Там, возле рояля, бледная, надменная и чрезвычайно  взволнованная,
застыла, выпрямившись во весь рост, Брунгильда. Рядом с ней стоял..,  бывший
секретарь князя Ордынского Илья Михайлович Холомков. О, его невозможно  было
не узн