митрий
Иванович, придерживаемый  под  локоть  длиннолицым  брюнетом  лет  тридцати.
Худощавый,  глаза  навыкате,  движения  замедленные,  верно,  это   и   есть
Сапожников  -  "валерьяновые  капли"  -  догадались  Муромцевы.   Брунгильда
машинально выпрямила и без того натянутую, как струна, спину, изящно  повела
точеным подбородком в сторону "валерьяновых капель".
   Внимание Муры было  обращено  только  на  Дмитрия  Ивановича  -  большой,
рослый, плечи чуть приподняты, в правой руке он нес  стеклянную  шкатулку  с
папиросными принадлежностями, левой жестикулировал, продолжая начатый  ранее
разговор. Крупное лепное лицо, обрамленное пышными  каштановыми  с  проседью
волосами, длинная  седая  борода,  мощные  надбровные  дуги  при  отсутствии
бровей... Саваоф, или Зевс, определила для себя Мура.
   Одет был Дмитрий Иванович в широкую суконную куртку  темно-серого  цвета.
Он остановился,  обвел  глазами  присутствующих  и  направился  к  Елизавете
Викентьевне.
   - Дорогая Елизавета Викентьевна, всегда рад вас видеть,  вы  все  так  же
прекрасно выглядите. Вы меня простите, я  не  мастер  на  комплименты.  Ваши
дочери, Николай Николаевич? - Он подошел к барышням, потрепал их  по  плечу,
легонько и с опаской. - Выросли! Невесты! Хороши, очень хороши!
   Мура смотрела снизу вверх на великого ученого,  поражаясь  темной  синеве
его молодых глаз. Дмитрий Иванович резко повернулся и прошел к  столу,  сел,
взял чашку чая, приготовленного по специальному для него рецепту самой Анной
Ивановной, отхлебнул и сказал:
   - Надеюсь, девушки не занимаются науками. Хорошо, если так, уберегите их,
Николай Николаевич, от наук. Стоит только женщине заняться наукой,  как  она
ничем остальным не
   Интересуется.
   - Дмитрий Иванович, - перебила его
   Озаровская лукаво, - я, например, интересуюсь театром.
   - Вы не в счет, - отрезал Менделеев, - а вот на ваш  пример  два  других.
Химик Волкова  имела  редкий  талант,  а  превратилась  в  аскета,  заболела
психически. Или вот Лермонтова  -  тоже  аскет.  Женщина  должна  заниматься
искусством, она для этого создана. - А как  же  Софья  Ковалевская  и  Мария
Складовская? - подзадорила Дмитрия Ивановича Елизавета Викентьевна.
   - Из  Софьи  Ковалевской  тоже  толку  не  было  в  жизненном  смысле,  -
упорствовал Менделеев, -  а  о  Складовской  мне  не  напоминайте.  Что  она
придумала? Элементы испускают  какие-то  лучи,  свечение?  Такое  мифическое
свечение отдает духами, призраками...
   Дмитрий Иванович насупился, длинные его выразительные пальцы задвигались,
он взял было печенье, но тут же отложил его. И утвердительно сказал:
   - Дамы меня простят, если я закурю папироску.
   Никто не возражал, зная, что возражать Менделееву опасно, - разволнуется,
может закричать, профессор Муромцев еще в  экипаже  разъяснил  дочерям,  что
перебивать речи Менделеева вопросами не рекомендуется.
   - Пожара не устрою, пока бодрствую, - продолжил тут же ученый,  вынув  из
стеклянной шкатулки листок бумаги и скручивая папиросу. - А вот если  засну,
все на свете могу проспать. Был такой случай, ехал за  границу.  В  купе  со
мной разместился англичанин. В вагоне  случился  пожар.  Поезд  остановился,
началась беготня и суета, крики и  тушение.  Я  проснулся,  когда  все  было
кончено, спрашиваю у англичанина:  "Почему  же  вы  меня  не  разбудили?"  И
знаете, что он мне отвечает? "Да еще рано было,  до  нашего  купе  пожар  не
добрался".
   Шутливый тон хозяина дома прибавил Муре решимости.
   - Дмитрий Иванович, - расхрабрилась она, - а правда ли, что вы думаете  о
полете в мировое пространство?
   - Нет, милая Маша, лететь я уж стар, мне и аэростата хватит. А вот вы или
ваши  дети,  наверное,  полетят  -  Константин  Эдуардович,  наш   калужский
затворник, сообщил мне в письме, что  вот-вот  будет  готов  проект  ракеты.
Только найдется ли еще один граф Олсуфьев, чтобы деньги дать на это? У  нас,
знаете как, на  самое  необходимое  денег  нет.  Он  затянулся  папиросой  и
выпустил вверх огромный клуб дыма, взял со стола графинчик и плеснул себе  в
чай красного вина. - Я читала вашу книжку  о  спиритизме,  -  робко  сказала
Мура. - Мне кажется, что у спиритизма есть простые причины, и вы так пишете.
-  Слышу  достойные  речения  достойной  дочери  достойного  профессора,   -
одобрительно закивал могучей головой  Менделеев.  -  Чудеса  разные  бывают.
Несколько лет назад один американский химик создал синдикат "Аргентариум"  и
быстро начал писать в газетax, рассчитанных на дураков,  что  из  серебряных
мексиканских долларов может получать золотые слитки.  Мошенник,  а  величает
себя химиком, - Менделеев положил на блюдце погасшую папиросу, - его  купили
владельцы серебряных рудников, чтобы товар свой ловчее сбывать.  Вот  и  все
чудо алхимическое.
   - Дмитрий Иванович, - Мура спешила, чувствуя, что  хозяин  вот-вот  уйдет
вновь в свой кабинет, - вы великий ученый, скажите, пожалуйста,  а  есть  ли
что-то, в чем вы ошибались, или  что-то  -  в  науке  или  в  жизни,  -  что
разгадать невозможно?
   Дмитрий Иванович серьезно посмотрел на девушку:
   - Были, были и у меня ошибки, и будут, не сомневаюсь. Это не значит,  что
правильного решения не существует. Оно всегда есть.
   - А как, как его найти? - взволнованно продолжала Мура.
   Менделеев налил себе в рюмку немного красного  вина,  медленно  опрокинул
его в рот, облизнул красиво очерченные губы и  снова  обратился  к  забавной
девчушке:
   - Отвечу вам как  автор  докторской  диссертации,  посвященной  спиртовым
растворам. Явления науки и  явления  жизни  требуют  хорошего  растворителя.
Только тогда открываются новые свойства  вещества  или  жизненного  события.
Открывается  их  суть.  Разгадать  и  понять  можно  все.  Запомните,  милая
Машенька, это в человеческих силах.
   - А периодический закон вы открыли тоже  с  помощью  растворителя?  -  не
отставала Мура.
   - Да, девочка моя, я его мысленно увидел. Своего рода озарение.
   - Озарение - удел великих, - заметил профессор Муромцев.
   - Ничего подобного, - возразил Менделеев. - Попробую объяснить.  Озарение
каждому доступно. Секрет в том, что надо развивать слух. Не обычный  слух  и
не музыкальный, а.., как бы  точнее  выразиться?  Надо  уметь  слушать,  что
подсказывает тебе ход событий, обращать внимание на знаки,  какие-то  метки,
постоянно попадающие в твое поле  зрения  -  если  ты  на  правильном  пути,
конечно. Иногда эти  вестники  кажутся  мусором,  чем-то  лишним,  ненужным,
досадным, а все их значение открывается полностью  только  тогда,  когда  их
количество переходит в качество - тогда и случается озарение. Понятно  ли  я
объяснил? Вовремя понять сигналы, расслышать их. Как будто  кто-то  незримый
ведет вас за руку по темной дороге. Так понятней?
   - Не волнуйся, Дмитрий Иванович, - жена попыталась его успокоить,  -  это
ведь и понимать не надо, это ведь чувствуется.
   - Спасибо, Дмитрий Иванович, - подхватила, пытаясь скрыть волнение, Мура,
- я запомню. И этот разговор, и этот вечер.
   - Ну, ну, - Дмитрий Иванович встал из-за стола, - рад был повидаться.  Не
оставляйте старика, не забывайте...

Глава 17

   Полина Тихоновна радовалась - наконец-то Климушка  дома.  Вчера  вернулся
после поездки с барышнями Муромцевыми мрачный, весь обед тягостно молчал,  а
потом поехал с визитами, в лабораторию - поздно вернулся, поздно лег. Ей так
и не удалось выяснить причину беспокойства племянника.
   - Дорогой, - Полина Тихоновна зашла издалека,  -  тебе  не  кажется,  что
современные дамские прически и шляпы опасны для здоровья? В волосах  гребни,
гребешочки, шпильки без числа и сверху на них  еще  и  шляпа  с  цветочками,
бантами, птичками... Я думаю, такой убор вреден, он может  вызвать  головные
боли, приливы, головокружения. Я не ханжа, и признаю моду, но...
   - Тетушка, - вздохнул невесело Клим Кириллович, - вы, женщины, так  часто
меняете моду, что любые излишества в ваших  туалетах  не  успевают  принести
слишком серьезный вред.
   - А вуаль, не слишком ли она изнеживает кожу,  а  потом  дамы  и  барышни
жалуются на пятна и прыщи, на плохой цвет лица...
   - Прыщи не так страшны, как катары,  насморки,  воспаления  уголков  рта.
Вуаль может защитить от жары, она уместна на Востоке, а нашим дамам  следует
вести себя осторожнее, зимой при дыхании остывающий воздух  дает  неприятный
осадок на внутренней стороне вуали, отсюда болезни.
   Уловив чутким ухом в терпеливых, хмурых  разъяснениях  Клима  Кирилловича
обычные для него спокойно-добродушные интонации,  Полина  Тихоновна  решила,
что пора сменить тему разговора.
   - Понравилась ли тебе выставка? Пишут, что ничего значительного не  было,
а яркие декорации затеяны, чтобы хоть как-то привлечь внимание  к  заурядным
картинам...
   - Я не согласен с этим мнением. Конечно, я не знаток в живописи,  но  то,
что я увидел, необычно и неординарно.
   И Клим Кириллович стал рассказывать тетушке о выставке. Спокойный  доклад
племянника окончательно придал Полине  Тихоновне  решимость  пойти  в  более
волнующем ее направлении.
   - Брунгильда чудо как  хороша,  -  осторожно  начала  она,  -  тоненькая,
грациозная...
   - Да, Брунгильда очень грациозна, - признал доктор Коровкин и  с  грустью
добавил:
   - Она привлекает внимание, к сожалению, и недостойных ее людей тоже.
   -  На  выставке  вы  встретили  знакомых?  -  безразличным  тоном  задала
очередной нужный вопрос тетушка Полина.
   - Знакомых не встретили, а вот новые знакомства завели - одно приятное, с
архитектором. Другое неприятное - некий развязный хлыщ  навязывал  нам  свое
общество,  смутил  своими  комплиментами   и   расспросами   Муру,   слишком
пристально, до неприличия, разглядывал Брунгильду.
   Лицо Клима  Кирилловича  приняло  вчерашнее,  мрачноватое  выражение,  но
тетушка Полина радовалось, что ее  Климушка  высказал  вслух  печалящие  его
мысли. Он приревновал Брунгильду - так поняла  она  по  его  ответу.  Теперь
следовало направить разговор в более безопасное русло.
   - Я все думаю и не решаюсь  спросить.  Брунгильда,  есть  ли  это  имя  в
святцах?  Почему  Муромцевы  так  назвали  дочь?  У   младшей   имя   вполне
православное - Мария.
   Но Клим Кириллович не успел ничего ответить - раздался  звонок  в  дверь,
мальчишка-посыльный принес записку. Развернув листок бумаги, Клим Кириллович
увидел поспешно нацарапанные слова:

   "Дорогой Клим Кириллович! Никому не показывайте эту  записку,  никому  не
говорите. Прошу вас, срочно приезжайте сегодня - как бы случайно  -  к  нам,
мне непременно надо с вами поговорить наедине по важному секретному делу. Не
раньше 7 часов вечера.
   Мура".

   Клим Кириллович, сказав тетушке о нежданном срочном вызове  и  сославшись
на необходимость порыться в справочниках, прошел в свой кабинет, разорвал на
мелкие клочки записку и сел за письменный стол.
   Что случилось? Почему такая таинственность? Прилично ли  ему  откликаться
на приглашение  юной  девушки?  Что  скажет  профессор  Муромцев,  Елизавета
Викентьевна?
   Вопросы не имели четких ответов. После некоторого раздумья  доктор  решил
исполнить просьбу,  изложенную  в  записке.  Он  не  представлял  себе  цели
предстоящего визита и пытался отгадать - о каком секрете шла речь в  записке
младшей профессорской дочки?
   Не появился ли в  окружении  Брунгильды  кто-то,  кто  может  пленить  ее
сердце, - его соперник?  Нет,  вряд  ли.  Возможно,  девочка  хочет  сделать
сюрприз папе или маме,  подготовить  святочную  шутку,  не  посвящая  в  нее
старшую сестру, хочет с ним посоветоваться - похоже на  Муру.  Но  почему  с
такими предосторожностями? Вчера в экипаже Мура была  непривычно  молчалива,
впрочем, Брунгильда говорила за троих  -  как  тонко  она  понимает  музыку,
живопись?
   В конце концов доктор так  взволновался  от  неопределенности,  что  едва
дождался указанного часа и в непроходящем нетерпении  добрался  до  квартиры
Муромцевых.
   Дверь ему открыла горничная Глаша, сообщившая, что профессор  с  женой  и
Брунгильдой уехали на благотворительный  университетский  вечер,  дома  лишь
барышня Маша,  которая  неважно  себя  чувствует.  Глаша  явно  обрадовалась
неожиданному визиту Клима Кирилловича, в ее глазах он обладал  непререкаемым
авторитетом, с тех самых пор как помог ей удачно избавиться от  болезненного
нарыва на среднем пальце правой руки - и  потребовалось-то  всего  приложить
распаренную луковицу, никакого хирургического вмешательства,  так  пугавшего
Глашу. Девушка сказала, что доктор, может быть, зайдет к барышне,  лекарства
ей порекомендует?
   Клим Кириллович, подивившись про себя изобретательности Муры, подал Глаше
пальто и шапку, снял галоши и проследовал в гостиную. На  диване  полулежала
под пледом  несчастная  Мура.  Глаза  ее  горели,  щеки  казались  покрытыми
нездоровым румянцем, она теребила в руках какую-то книгу.
   - Добрый вечер, Мария Николаевна, - сдержанно  приветствовал  ее  доктор,
ощущая за спиной взгляд довольной  Глаши,  -  никак  вы  заболеть  вздумали?
Совсем лишнее, уверяю вас. Хорошо, что я случайно заехал - совсем забыл, что
вы собирались  на  благотворительный  вечер.  Давайте-ка  я  посмотрю  своим
медицинским взглядом, чем можно вам помочь.
   Он взял стул, присел на него рядом  с  диваном.  Мура  смотрела  на  него
паническим взглядом. Он взял ее  руку,  чтобы  пощупать  пульс,  -  рука  ее
дрожала. Потрогал лоб - нет, температуры у девушки не было. И  все-таки  он,
решив до конца продолжить  предложенную  Мурой  игру  -  да  и  игру  ли?  -
обернулся к почтительно замершей Глаше.
   - Простуда, пока в легкой форме. Надеюсь, удастся остановить. - Он  снова
повернулся к мнимой больной. - Милая Маша, откройте рот. Покажите язык. Так,
язык чистый. У вас что-нибудь болит? Дышать трудно? Вы не  могли  чем-нибудь
отравиться?
   Мура мотала головой, в глазах застыла безмолвная просьба о помощи.
   - Глаша, - обернулся Клим Кириллович к привставшей на цыпочки  горничной,
- приготовьте клюквенный или брусничный морс, да  побольше.  Кроме  того,  в
мисочке разведите уксус с кипяченой водой и принесите  парочку  бязевых  или
льняных салфеток для компресса.
   Глаша удалилась исполнять распоряжения доктора.
   Как только она скрылась за дверью, Мура приподнялась, села,  схватила  за
руку доктора и быстро зашептала.
   - Доктор, придумайте что-нибудь, чтобы ее услать, мне надо  поговорить  с
вами без свидетелей, только вы мне можете помочь, прошу вас.
   Она снова откинулась на высокие подушки и прижала палец к  губам,  закрыв
глаза.
   Клим Кириллович взял стул  и  передвинул  его  к  столу.  Он  пребывал  в
недоумении. Что значат все эти уловки? Зачем?  Он  поглядывал  на  Муру,  не
зная, что предпринять. Заслышав легкие шаги Глаши, быстро взял свой саквояж,
вынул из него бланк рецепта и начал на нем писать.
   - Куда прикажете  поставить,  доктор?  -  спросила  горничная,  держа  на
подносе миску, кувшин и стакан. Через руку у нее были перекинуты салфетки.
   - На стол, пожалуйста, сюда, - Клим Кириллович не поднимал глаз. - И еще.
Инфлюэнца нынче  опасная  -  мягко  стелет,  да  жестко  спать.  При  первых
признаках надо предпринимать экстраординарные  меры.  Я  выписал  рецепт  на
сильное и дорогое лекарство, к сожалению, оно есть  только  в  аптеке  Пеля,
далековато. Но не откажитесь, сударыня, сходить за ним. Возьмите  деньги.  Я
пока займусь компрессами. И буду наблюдать состояние больной.
   Глаша взяла деньги и  рецепт,  глянула  на  Муру,  которая  полулежала  с
закрытыми глазами, и заторопилась  выполнять  распоряжение  доктора.  Доктор
намочил салфетку водой с уксусом, сложил ее в несколько слоев и  положил  на
лоб девушки. Входная дверь хлопнула, и Мура тут же скинула компресс со  лба,
привстала и быстро заговорила:
   - Милый доктор, простите за  комедию,  спасибо,  что  вы  мне  помогли  и
поверили. У нас мало времени. Не  думайте,  это  не  бред,  не  причуды,  не
капризы - я сегодня всю ночь думала, глаз не сомкнула и поняла,  что  только
вам  могу  довериться.  Я  все  продумала,  утром  пошла  с  Брунгильдой   в
кондитерскую,  полакомиться  пирожными  и  там  в  удобную  минуту  передала
посыльному записку. Где записка?
   - Я ее разорвал.
   Из монолога Муры Клим Кириллович понял  только,  что  Мура  не  на  шутку
встревожена.
   - Ах, я надеялась, что вы ее сожжете.  Вдруг  ее  кто-то  прочитает?  Это
опасно. - Мура в отчаянии вплеснула руками.
   - Успокойтесь, милая Машенька, никто ее не прочитает, я  разорвал  ее  на
мелкие-мелкие кусочки.
   Лихорадочное состояние  Муры  не  нравилось  Климу  Кирилловичу,  он  уже
подумывал, не дать ли ей брому.
   - Хорошо, хорошо, я вам верю, - продолжала с беспокойством Мура, - сейчас
я все расскажу. Мне нужен ваш совет, ваша помощь. Но обещайте мне,  что  это
останется нашей тайной?
   - Обещаю, клянусь именем Гиппократа, - торжественно заверил доктор.
   - Клим Кириллович, вы напрасно шутите,  все  так  серьезно,  -  досадливо
поморщилась  Мура,  недовольно  приподнимая  черную,  словно   нарисованную,
бровку, - и даже опасно.
   - О чем вы говорите? - Клим Кириллович недоумевал, он все еще  ничего  не
понимал.
   - Обо всем, решительно обо всем. Я открою тайну вам - об  этом  не  знает
никто, ни мама, ни папа, ни сестра. Но  вы  обещали  мне  ее  сохранить.  Не
только потому, что меня будут бранить, если узнают, но и  потому,  что  всем
нам может грозить чудовищная опасность. Я это поняла сегодня ночью, когда мы
вернулись от Менделеевых и я никак не могла заснуть. Тайные  знаки,  которые
накапливаются, поиск простого решения, озарения. Всякая всячина кружилась  в
моей голове - просто метель какая-то - и вдруг все остановилось, знаете, как
в калейдоскопе - кучка разноцветных стеклышек складывается  вдруг  в  четкий
прекрасный геометрический рисунок. Я вдруг все  увидела,  и  все  поняла.  И
поняла, что Менделеев прав... Глаза Муры горели.
   - Подождите, подождите, я ничего не понимаю. -  Клим  Кириллович  начинал
чувствовать, что беспокойство Муры передается ему, но как  можно  терпеливее
сказал:
   - Давайте по порядку. Какую тайну вы хотите мне открыть? Постарайтесь  не
уклоняться от существа.
   - Милый Клим Кириллович, - Мура вскочила с дивана и села за стол напротив
доктора, - я начну с попугая. Мы с сестрой сказали родителям не всю  правду.
Попугая нам предложил сторож особняка князя Ордынского. Это  так.  Но  взяла
попугая я сама - сторож провел меня  в  особняк  и  показал,  как  пройти  в
кабинет князя. А сам вернулся к коляске, к Брунгильде. И я оказалась в  этом
странном кабинете одна. Признаюсь, мне было очень страшно.  Особенно,  когда
произошло непонятное превращение с  иконой.  Вы  читали  в  газете,  что  из
особняка украли икону? Нет?
   Она исчезла в ночь именно после моего посещения.
   - Но вы не причастны к краже иконы? Вас не могут заподозрить? - испугался
Клим Кириллович, - Вы не брали икону? И вышли из особняка только с  попугаем
в клетке? Правильно?
   - Да, да, именно так. Но, Клим Кириллович, слушайте дальше. Я подходила в
кабинете к этой иконе - к образу Богоматери с младенцем. Обычная  икона,  но
она  показалась  мне  странной,  знаете,  безотчетное   чувство,   мгновенно
возникшее ощущение, не  знаю  почему.  -  Мура  снова  вздернула  недовольно
бровку. - Не улыбайтесь, я просто пытаюсь вам объяснить,  почему  я  до  нее
дотронулась. Почему мне захотелось погладить рукой серебряный  оклад.  Лучше
бы я этого не делала! - Мура в отчаянии закрыла лицо руками.
   - Продолжайте, продолжайте, я  внимательно  слушаю,  -  доброжелательный,
ровный голос Клима Кирилловича успокаивал.
   - Клим Кириллович, поверьте мне. - Мура отняла руки от лица. - Я  провела
рукой по окладу и вдруг услышала странный звук. Отдернула  руку  и  увидела,
что изображение поползло вниз, а за ним  стало  открываться  другое,  совсем
другое.
   - Тайник? - вопроситель