я, что со мной?  -  спросила  она  со  слабой
улыбкой.
   - Все в порядке,  не  беспокойтесь.  -  Клим  Кириллович  машинально,  не
спуская глаз с Брунгильды, завинтил крышечку  на  горле  флакона  и  так  же
машинально, не глядя, опустил флакон в зев раскрытого саквояжа. - Вы  просто
упали. Сейчас я помогу вам подняться.
   Брунгильда повела взглядом по сторонам и вспомнила,  что  произошло.  Она
чувствовала себя виноватой.
   Доктор помог девушке встать, подвел к столу и,  придерживая  под  локоть,
усадил ее на стул около Елизаветы Викентьевны.
   Приблизилась к  сестре  и  Мура.  Брунгильда  вполне  пришла  в  себя  и,
грациозно повернувшись, погладила младшую сестру по руке.
   - Извините нас великодушно, - обратилась Елизавета  Викентьевна  к  графу
Сантамери, Зизи и Пете. - Милости  прошу  к  столу,  надеюсь,  неприятностей
больше не будет.
   -  Благодарю  вас,  -  ответил  граф,  -  но  нам  уже  пора.   Позвольте
откланяться. Да и у Зинаиды Львовны голова разболелась.
   - Да-да -  простите  нас,  -  подхватила  Зизи,  сопровождая  свои  слова
какими-то странными ломаными ужимками, -  я,  пожалуй,  должна  заснуть.  Не
знаю, смогу ли. Смогу ли успокоиться. Я должна утром выглядеть хорошо.  Ведь
мне на сцену, петь. Буду рада видеть вас среди своих слушателей,  приезжайте
непременно. В Сестрорецк, ресторан "Парадиз".
   Доктор Коровкин, с  трудом  оторвавшись  от  созерцания  бледного  личика
хрупкой Брунгильды, окинул взором новую  знакомую  муромцевского  семейства:
она выглядела ярко и безвкусно, с претензией на дешевый шик, с  расчетом  на
некое  ресторанно-кабацкое  очарование.  Ее  мелко  курчавящиеся  соломенные
волосы, разделенные на прямой пробор, были  коротко  острижены  и  открывали
тонкую шею, - прическа намекала на модные египетские мотивы. Лоб  опоясывала
фероньерка -  тонкая,  в  полдюйма,  бархатная  тесьма  с  блестящим  камнем
посередине, слишком  большим,  чтобы  быть  натуральным.  Обведенные  черным
карандашом  глаза  казались  огромными,  диссонируя  с  маленьким  кукольным
ротиком. Она  пользовалась  кроваво-алой  помадой,  ее  шелковое  струящееся
платье водянисто-фисташкового цвета выглядело нестерпимо вульгарным.
   Зизи смотрела остановившимся  потусторонним  взором  на  доктора,  но  ее
блуждающая  многозначительная  улыбка  приглашала  к  всевозможным  радостям
жизни.
   - Ах, простите, я  не  представился.  -  Охваченный  странным  волнением,
доктор вскочил со стула,  на  который  только  что  присел.  -  Доктор  Клим
Кириллович Коровкин, держу частную практику.
   Он поклонился муромцевским гостям.
   Зизи взглянула на своего смуглого темноволосого спутника. Тот по-военному
выпрямился, щелкнул каблуками и сказал,  играя  чудными  обертонами  низкого
голоса:
   - Граф Сантамери. Рене-Николь. Можно просто Рене.  И  без  всяких  "ваших
сиятельств". Нахожусь в Петербурге по делам, связанным с торговлей. Я владею
производством  в  нескольких  городах  -  главное  предприятие  недалеко  от
Па-де-Кале. Слышали, вероятно?
   - Да, слышал, - подтвердил доктор, внимательно глядя на слишком  молодого
и слишком красивого для предпринимателя - так казалось доктору  Коровкину  -
человека.
   - На этом морском побережье остановился на несколько дней  -  сопровождаю
Зинаиду Львовну. Я держу мотор. - И обращаясь к Брунгильде:
   - Для меня он - как корабль для  капитана  или  лошадь  для  всадника.  -
Посветлевшее от обаятельной, застенчивой улыбки лицо графа стало еще моложе,
но он тут же посерьезнел, повернувшись к Климу Кирилловичу:
   - Чудо техники, да и может быстро доставить на концерт  Зинаиду  Львовну.
Она - удивительная певица, а морской воздух и природа - должны  исцелять  от
ипохондрии. Не правда ли?
   - Вполне возможно, -  дипломатично  откликнулся  Клим  Кириллович,  новым
взглядом окинув Зизи, жеманно опустившую глаза в пол. Ипохондрия? Или что-то
другое - значительно хуже?
   - Зинаида Львовна проживает на соседней даче, -  пояснил  граф,  -  я  же
расположился во флигеле. Сегодня мы решили представиться  соседям.  Надеемся
на ответный визит.
   Сантамери поклонился доктору и направился к чайному столу. Он с  чувством
поцеловал руку Елизавете Викентьевне, Муре и  Брунгильде.  Через  минуту  на
веранде из посторонних остался один лишь студент Петя Родосский. Он  еще  не
решил - уходить  ли  ему,  или  можно  еще  немного  посидеть  за  столом  и
полакомиться щавелевым пирогом.
   - Клим Кириллович,  -  Елизавета  Викентьевна  полуобернулась,  -  сейчас
вскипит самовар, и мы продолжим наше чаепитие. Вместе с Петенькой - я забыла
его представить. Петр Родосский,  наш  новый  знакомец.  Его  привел  к  нам
ассистент Николая Николаевича, Ипполит Прынцаев. Помните такого?
   - Да, конечно помню, молодой спортивный человек, -  приветливо  улыбнулся
доктор, разглядывая светловолосого, вихрастого, еще по-отрочески нескладного
юношу,  стоящего  у  открытого  окна  и  теребящего  край  ажурной   тюлевой
занавески. Он казался смущенным.
   - Чем изволите заниматься, господин Родосский? - с неожиданной  для  себя
иронией спросил доктор.
   - Вы, кажется, думаете, что я - поповский сын? - с вызовом ответил юнец и
надменно вздернул округлый подбородок.
   - Ничего подобного я не думал. - Опешивший от  нежданного  отпора  доктор
расстроился.
   -  Петя  у  нас  студент.  Он  в  Технологическом  институте  учится,  на
механическом отделении, - ласково пояснила  Мура,  улыбнувшись  зардевшемуся
юноше.
   - Да, учусь. И стану инженером. Посвящу себя развитию техники. За  ней  -
будущее. А на фамилию мою не смотрите, ни отец мой, ни дед поповскими делами
не занимались. - Светло-серые глаза за пушистыми белесыми  ресницами  пылили
негодованием.
   - Да не смотрю я на вашу фамилию, - удивился доктор. - И не  вижу  ничего
плохого в служении Церкви.
   - А я вижу,  -  продолжал  противоречить  студент.  -  Церковь  насаждает
рабство.
   - Помилуйте, молодой человек, при чем  здесь  Церковь?  Я,  например,  не
чувствую себя рабом, - примирительно продолжил Клим Кириллович.
   - Вы не осознаете, - дерзко  парировал  юнец,  -  Церковь  и  государство
лишают нас свободы.
   - Ну, батенька, это уже что-то из прокламаций, - махнул рукой доктор. - И
потом - не очень-то вы похожи на раба.
   Мужские дискуссии летним вечером почему-то кажутся необычайно скучными, -
вступила в разговор Елизавета Викентьевна. -  Полно  вам,  друзья  мои.  Чай
вскипел. Пора уж и за стол садиться. Позже продолжите, если захотите, позже.
   Обиженный Петя подошел к столу и, усаживаясь,  взял-таки  соблазнительный
кусок пирога, заботливо предложенный ему Мурой.
   Елизавета Викентьевна, наливая  очередную  чашку  чая  для  насупившегося
Петеньки, спрашивала у Клима Кирилловича о самочувствии Полины  Тихоновны  и
можно ли рассчитывать, что она приедет завтра на дачу.
   Доктор подтвердил, что тетушка  его  прибывает  завтра,  что  приглашение
Муромцевых пожить в свободном флигельке дачи приняла с  благодарностью,  что
самочувствие  ее  прекрасное.  Во  время  своего  краткого   отчета   доктор
поглядывал на порозовевшее, но немного  виноватое  личико  Брунгильды  -  та
сидела, как обычно, очень прямо, кисти рук с тонкими  музыкальными  пальцами
изящно и бессильно лежали на коленях - ни одна линия ее  хрупкой  фигуры  не
пропадала для стороннего наблюдателя.  Брунгильда  заметила  частые  взгляды
доктора.
   - Как давно мы с вами не виделись, Клим Кириллович, - смущенно произнесла
она,  длинные  шелковистые  ресницы  почти  полностью  прикрыли  ее  голубые
выразительные глаза. - Почти месяц, с тех пор, как вы с Мурой  вернулись  из
поездки в Благозерск.
   "Она смущена - но чем? Своим обмороком? Моим присутствием? Или  невольным
признанием в том, что разлука оказалась слишком долгой? Или  -  еще  чем-то,
пока мне неизвестным? Что-то она  явно  недоговаривает",  -  доктор  не  мог
склониться к какому-то определенному  варианту  объяснения.  Тем  более  что
заметил, как сидевший рядом с Мурой за столом Петя  хмыкнул  и  выразительно
взглянул на Брунгильду.
   "Это он из-за Благозерска, "поповской обители" или еще из-за чего-то",  -
попробовал догадаться доктор,  но  решил  не  замечать  выходок  прыщеватого
молокососа. Какие-то смутные подозрения маячили на периферии  его  сознания,
но все никак не могли сформироваться окончательно.
   - Петр Павлович устает,  -  продолжила  с  легкой  сочувствующей  улыбкой
Елизавета  Викентьевна,  -  мы  отдыхаем,  а  он  работает.   Репетиторством
нанимается. Такие уж нынче студенческие каникулы. Мало того что всю осень  и
зиму корпит наша молодежь над учебниками  в  болотистом  Петербургe,  так  и
летом приходится трудиться. Вам, Петенька, надо побольше бывать на  воздухе.
И пить  парное  молоко.  Кстати,  не  желаете  ли?  Наша  молочница  недавно
принесла.
   - Благодарю вас, - Петя покосился на доктора, - молока не хочу.  Прогулки
же  совершаю  с  удовольствием,  особенно  на  велосипеде  -  с   господином
Прынцаевым. Через час мы должны встретиться  для  вечернего  пробега.  Спорт
помогает сохранить здоровье. Не всем,  конечно,  дано  это  понять,  -  Петя
постарался произнести  последние  слова  со  скрытым  смыслом,  направленным
против доктора, но тот и бровью не повел. -  Елизавета  Инокентьевна,  может
быть, и вашим барышням следует купить велосипеды?
   - Я? - В голосе Брунгильды звучал настоящий ужас. -  На  велосипеде???  -
Казалось, ей претила сама мысль о  столь  дикой  картине:  она,  талантливая
пианистка, согнувшись в  три  погибели  над  рулем,  бешено  вращает  ногами
педали.
   - А что? - возразил огорченно  студент.  -  Очень  даже  красиво.  Многие
барышни так считают. - Он мельком взглянул на Муру. Но та не поддержала  его
в вопросе о велосипедах.
   - Мама, - она перевела разговор в другую плоскость, - я так и не  поняла:
мы приняли или не приняли приглашение Зинаиды Львовны посетить завтрашний ее
концерт в Сестрорецке?
   - Надо посоветоваться с Николаем Николаевичем, - уклончиво ответила мать.
- Завтра он приедет, вот тогда и решим. А что думаете по поводу  поездки  на
концерт вы, Клим Кириллович?
   - Я еще об этом не думал. - Доктор отставил чашку с чаем и понял, что его
сдержанность диктуется опасением:  а  не  вызовет  ли  его  ответ  очередную
вспышку неприязни со стороны студента?
   - У Рене мотор замечательный. Мне очень хочется на нем прокатиться. Если,
конечно, нас пригласят, - мечтательно протянула Мура.
   - Что в нем замечательного? Тарахтящая железка с  неприятным  запахом.  -
Брунгильда недовольно повела изящной головкой и поморщилась.
   - Но какая огромная скорость! - воскликнул Петя. - До  ста  километров  в
час! Транспорт будущего! И никаких проблем с сеном и навозом!
   - А вы, Петенька, тоже собираетесь послушать Зинаиду Львовну?
   - Собираюсь, Елизавета Викентьевна. Говорят, у нее божественный голос. Но
поет, думаю, всякую порядочную дрянь. - Неожиданно Петя заговорил басом.
   Доктор, сам того не желая, рассмеялся.  Студент  Родосский  явно  имел  в
предыдущих поколениях поповские  корни  -  и  не  замечает,  что  говорит  о
"божественном голосе"...
   Петя побледнел. Казалось, он  понял,  что  доктор  смеется  над  ним.  Но
причины не видел. На всякий  случай  он  принял  высокомерный  вид,  отложил
надкушенный пирог и встал из-за стола.
   - Благодарю вас за  угощение,  Елизавета  Викентьевна,  -  он  поклонился
подчеркнуто почтительно.
   - Позвольте пожелать всем спокойной ночи. Прощайте.
   - Прощайте, голубчик, - согласилась хозяйка,  -  навещайте  нас,  мы  вам
всегда рады.
   Доктор  Коровкин  кивнул  прыщеватому  студенту,  скользнувшему  по  нему
надменным невидящим взглядом.
   Как   странно   меняется   окружающее   пространство    от    присутствия
одного-единственного человека. Или благодаря его  отсутствию.  Едва  затихли
торопливые шаги уходящего Пети, как сразу же стал  более  явственным  летний
свет июньской ночи - ничем не отличающийся от  дневного.  Странное  ощущение
тишины и прохлады завладело всеми сидящими  за  круглым  столом  на  веранде
дачного дома.
   - Как вы  себя  чувствуете,  Брунгильда  Николаевна?  -  ласково  спросил
доктор, чувствуя себя освобожденным и счастливым, хотя и не избавившимся  от
тайного трепета сомнений.
   - Немного уставшей, - призналась красавица, пряча  взгляд  и  по-прежнему
избегая смотреть в глаза доктору. - Наверное, гости меня утомляют. Или нет -
этот несносный Петя с его странными  спортивными  увлечениями.  Мура  с  ним
дружит, они оба мечтают о скоростях. - Брунгильда чуть насмешливо посмотрела
на сестру.
   - И вовсе я не дружу с ним, - вспыхнула Мура. - Он сам приходит. Надо  же
ему с кем-то общаться.
   - Лучше б он больше общался с Прынцаевым, -  невольно  добавил  доктор  и
уловил всеобщее недоумение. - Я вовсе не это хотел сказать, - продолжил  он,
спохватившись. - Просто у меня такое ощущение,  что  он  способен  порождать
неприятности.
   - Какие неприятности, милый доктор? - спросила с шутливым  легким  укором
Елизавета Викентьевна. - Он же еще совсем ребенок!
   - Какой-то он нервный, дерганый, - попытался смягчить свои слова  доктор.
- Не увлекается ли он модными революционными идеями? Все-то ему не нравится.
   Мура засмеялась:
   - А вот и нет, милый Клим Кириллович, не вс„.  Пение  Зинаиды  Львовны  -
нравится. Он даже назвал ее голос "божественным".
   Доктор вздрогнул: ему на миг показалось, что она прочла его мысли.  Перед
его внутренним взором мелькнул почти богомольный  образ  Муры  во  время  их
майского путешествия в Благозерск - и тут же исчез. Обычная веселая девушка.
Она заметно посвежела, привычный румянец, пропавший было  после  беспокойных
святочных дней, снова играл на ее лице, синие глаза  под  черными  короткими
ресницами  сияли  по-прежнему  радостно  и  задорно.  Симпатичная   дачница,
привлекательная, хорошо воспитанная. Не более того.
   - А ведь мы совсем забыли, что милый доктор нуждается  в  отдыхе.  Мучаем
его с дороги глупыми разговорами. Извините, дорогой Клим Кириллович.  Сейчас
я попрошу Глашу проводить вас во флигель - там для вас уже все готово,  есть
и комнатка для Полины Тихоновны, - рады, что она надумала нас  навестить.  А
мы с девочками тоже пойдем в свои светелки. Брунгильде надо прилечь. Мурочка
тоже засиделась.
   - Можно я еще немного посижу в беседке, мамочка? - Мура умоляюще  сложила
ладони у груди. - Там в черемуховом кусте поют соловьи.
   - Хорошо, - согласилась профессорская жена, - посиди, только шаль с собой
захвати. Боюсь, может быстро похолодать. В июне так часто бывает.
   Елизавета Викентьевна вместе с Брунгильдой покинули веранду и отправились
в свои комнаты, Мура и Клим Кириллович вышли на крыльцо.
   - Разрешите и мне с вами минутку посидеть, Мария  Николаевна?  -  спросил
доктор.
   -  Вы  хотите  послушать  соловьиное  пение?  -  со  странным  выражением
поинтересовалась Мура.
   - И это тоже. - Доктор чувствовал, что в его  ответе  звучит  и  какой-то
другой смысл.
   Они спустились по ступеням и пошли к маленькой беседке, стоящей  недалеко
от центральной дорожки. Вокруг беседки цвели низкие кусты  белой  сирени,  а
над ними высилось уже отцветшее черемуховое дерево.
   - Надо минуту-другую посидеть совсем тихо, -  шепотом  проговорила  Мура,
усаживаясь  на  деревянную  скамью,  устроенную  по  внутреннему   периметру
открытой беседки. - Тогда они и запоют.
   Доктор повиновался. Молчать ему было не тяжело, тем более  что  с  каждым
вдохом он  улавливал  сладостно-тревожные  волны,  исходящие  от  упоительно
пахнущей белой сирени, ветви которой проникали в глубь беседки.  Вскоре  над
этими чудными волнами поднялся коленчатый птичий голос. Ему ответил  другой,
потом третий, - странное пощелкивание сливалось в необъяснимо завораживающую
мелодию. Ее хотелось слушать долго-долго.  Доктор  взглянул  на  Муру:  она,
приложив  палец  к  губам,  тоже  радовалась  странному  соловьиному   зову,
доносящемуся откуда-то сверху - неужели из кроны черемухи?
   Когда наступила пауза, они посидели еще немного в  ожидании  продолжения.
Но его не было. Боясь, что Мура сейчас поднимется и уйдет, доктор  торопливо
сказал:
   - Извините меня, Мария Николаевна, за нескромное  любопытство.  Но  я  не
понял - из-за чего ваша сестра упала в обморок? Что случилось?
   Даже в легком сумраке  беседки  он  с  удивлением  заметил,  что  девушка
смутилась. Вполне возможно, что и покраснела.
   - Что случилось? -  Казалось,  Мура  искала  объяснение,  которое  скроет
истину. - Ничего. Ничего не  случилось.  Ничего  особенного.  Так,  пустяки.
Хотя... Знаете, доктор, - тон ее стал решительным, - я не могу вам сказать.
   Доктора охватило нехорошее предчувствие.
   - Почему, почему вы не можете? - вкрадчиво произнес он.
   - Мне неудобно, - уклончиво ответила Мура. -  Да  и  вам  не  понравится.
Пусть лучше она сама вам скажет.
   - Вы заставляете меня думать о самом худшем, - упавшим голосом  признался
Клим Кириллович, его подозрения приобретали четкие очертания.
   - О худшем? - недоуменно переспросила она.
   - Мы с вами здесь одни, и  вы  можете  мне  доверять.  -  Доктор  пытался
собраться с силами. - Я вас не выдам. Но кое о чем я мог догадаться  и  сам.
Почти месяц я не виделся с вами и вашей сестрой. Но я  всегда,  согласитесь,
был вашим другом.
   - Да,  милый  доктор,  разумеется.  -  Мура  растягивала  слова,  пытаясь
сообразить, о чем идет речь.
   - Скажите мне, Мария Николаевна, правду, - Потребовал, встав  со  скамьи,
доктор. Он выглянул ИЭ беседки,  чтобы  убедиться  в  отсутствии  поблизости
нежелательных  ушей.  Потом  резко  повернулся  и,  загородив  собой  выход,
выпалил, глядя прямо я глаза испуганно вставшей Муре:
   - Я знаю, что Врунгильда Николаевна помолвлена с князем Салтыковым.
   Мура вытаращила глаза и в изумлении открыла рот:
   - С князем Салтыковым? Кто это - князь Салтыков?
   - Я все знаю,  -  продолжил  отчаянным  шепотом  Клим  Кириллович,  -  не
пытайтесь от меня скрыть. Брунгильда - невеста князя Салтыкова.  Что  ж,  ей
будет к лицу княжеский титул. Но, согласитесь, я, как друг вашей семьи -  вы
все мне дороги, - все-таки должен знать правду: что здесь происходит? В  чем
причина обморока? Не нужна ли моя помощь и мое дружеское участие?
   От своей длинной путаной тирады доктор Коровкин совсем ослабел  и  понуро
опустился на скамью перед остолбеневшей Мурой.
   Прошла долгая тягостная минута.
   - Милый доктор, - опомнившаяся наконец Мура тоже опустилась на скамью,  -
вы уверены, что вы здоровы? Не переутомились ли вы?
   - На что вы намекаете?  -  мрачно  поинтересовался  доктор,  не  поднимая
головы.
   - Какой князь Салтыков? Какая невеста? Вы что-то напутали.
   - Боюсь  вас  обидеть,  Мария  Николаевна,  -  с  горечью  произнес  Клим
Кириллович, - но совсем недавно, полгода назад, вы  были  проницательнее.  А
ведь тогда шла речь о более сложных материях.  Здесь  же  прямо  перед  вами
происходит то, чего вы не замечаете. Очень странно.
   - Да, странно, - обиженно подтвердила Мура, -  и  я  хотела  бы  получить
объяснения всем тем нелепицам, о которых вы так долго говорили.
   - Объяснения? - Доктор поднял голову. - Извольте.
   Он опустил руку во внутренний карман визитки  и  вынул  оттуда  тоненькую
книжечку - в дешевом сером бумажном переплете.
   - Что это? - озадаченно спросила Мура, наблюдая за его движениями.
   - Псалтырь.
   - Ну и что?
   - А то, что возле калитки вашей дачи меня поджидал какой-то местный поп и
кротко просил передать эту Псалтырь невесте князя Салтыкова.
   - Ну и что? - Мура все еще не могла взять в толк, как  попик  и  Псалтырь
связаны с Брунгильдой.
   - Мария Николаевна, - с укором посмотрел на девушку доктор,  -  подумайте
сами. Ведь не Елизавета Викентьевна же  -  невеста  князя  Салтыкова.  И  не
кафешантанная певичка. Может  быть,  Глаша?  Так  что  одна  ваша  Сестра