ыведено  золотой  вязью  -  Короленко
Владимир Галактионович. Рымша не имел никакого представления о том,  кто
такой Короленко. Не читал ни одной книги писателя. И  вообще  ничего  не
читает, кроме историй о сыщиках. Вручил Рымша гостю ключи  от  квартиры,
послал своего человека с сообщением к дворнику, велел подыскать кухарку.
А паспорт жилец обещал занести, да не  успел.  Вот  и  все.  Второй  раз
господин Рымша увидел жильца только сегодня утром - Спиридон  оповестил,
прислал с запиской сына сапожника, живущего в подвале, во дворе.
   Таких безмозглых дураков Вирхов еще не встречал! В купеческой  семье,
видно, тоже не  без  уродов...  А  дело  объяснялось  просто.  Покойный,
крупный петербургский издатель Сайкин, подшутил над дурачком - вынул  из
кармана визитку Короленко. У него небось полный карман визиток.
   Размышления Вирхова  прервал  Павел  Миронович  Тернов,  возникший  в
дверях с пачкой свежих фотографий в руках.
   - Где  вы  изволите  разгуливать,  дружок?  -  ворчливо  обратился  к
кандидату на судебные должности Вирхов.  -  Еще  и  не  все  задержанные
допрошены.
   - Спешил принести вам, Карл Иваныч, фотографии, - ответил, не обращая
внимания на брюзжание старика, Тернов, все еще ликуя в душе оттого,  что
именно он подсказал Вирхову:  в  столице  известен  лишь  один  Валентин
Агафонович, оказывающий покровительство синьорине Чимбалиони, а  именно,
книгоиздатель Сайкин. - Что прикажете?
   - Садись писать  протокол,  -  спокойнее  предложил  Вирхов,  -  пока
Поликарп Христофорович отсутствует.
   Тернов безропотно отправился к столу и приготовил листки  и  перо,  с
сожалением  взглянув  на  новенький  зачехленный  "Ундервуд"  -  громкое
клацканье пишущей машинки мешало Вирхову вести допросы, ею  пользовались
редко. А Вирхов нажал кнопку электрического звонка и велел  заглянувшему
курьеру доставить Спиридона  Куприянова.  Затем  перебрал  фотографии  и
смахнул их в ящик письменного стола. Оправил мундир,  пригладил  светлые
волосы, которые из-за тесноватой фуражки слегка топорщились на висках  и
затылке.
   Вошедшему Спиридону указал на стул. Внимательно рассмотрел парня: тот
сидел, опустив глаза, и тяжело вздыхал. Парень ладный, аккуратный.
   - Тебе хорошо, Спиридон, - наконец изрек Вирхов, - про тебя в газетах
пакости не пишут.
   - Дык ведь я не знал, ваше превосходительство, что  такая  несуразная
путаница вышла.  Приискал  новому  жильцу  по  просьбе  господина  Рымши
кухарку, дык ведь... Манефу давненько знаю, она уж  не  у  одних  господ
здесь прислуживала. Работящая девушка, симпатичная.
   - Что-то я этого не заметил, - Вирхов недоуменно покачал  головой,  -
истинная фурия. - И увидев легкий румянец на щеках парня, спросил:
   - Или впутала она тебя в дела сердечные?
   Парень молчал.
   - Вижу, впутала, - утвердительно заявил  Вирхов.  -  Прости,  братец,
если что не так сказал. Но больно уж она неласкова.
   - Напрасно вы думаете, что это она сгубила барина. Она не  такая.  Не
могла она, я-то знаю.
   - Говори яснее.
   - Покойный-то умер после полуночи.
   - Откуда ты знаешь? - перебил его следователь.
   - Труп-то сильно окоченел, когда полиция приехала.
   Вирхов промолчал, проклиная в душе эскулапов, которые до сих  пор  не
произвели  вскрытия,  чтобы  уточнить  время  и  причину  смерти.   Хотя
первоначально полицейский врач  тоже  утверждал,  что  смерть  наступила
между двенадцатью и двумя часами ночи.
   - Ты это слышал во время дознания, - предположил Вирхов.  -  А  после
двенадцати, надо полагать, Манефа почивала  сладким  безгрешным  сном  в
своей каморке у черного входа.
   - Нет, - Спиридон покраснел еще гуще, - она с  десяти  часов  в  моей
комнатенке была. Намерены вскорости обвенчаться.
   - Та-а-к, - протянул Вирхов, - а пока незаконно сожительствуете.
   - Для законного брака надо сперва на ноги встать,  -  с  достоинством
ответил Спиридон, - а сердцу не прикажешь. Отмолим грех.
   - Ладно. - Вирхов махнул рукой. - А не могло ли быть так, что  Манефа
твоя сначала довела барина своим злоязычием до разрыва сердца, а потом к
тебе отправилась?
   - Что вы, ваше превосходительство, она с барином и  не  разговаривала
вовсе.  Готовила  ужин,  собирала  в  столовой   закуску,   если   гости
ожидались...
   - То есть у Манефы не было причин ненавидеть  покойного?  Кстати,  не
балуется ли она книжонками бульварными?
   Спиридон вздохнул.
   - Почитывает. Недавно рассказывала мне  презанятную  историю  "Бойкие
тюлени".
   - Та-а-к... - Вирхов многозначительно глянул на Тернова,  который  на
миг оторвался от протокола. - И господина Конан Дойла читает?
   - Это вы у  нее  спросите.  Вроде  говорила,  взяла  у  маменьки  про
автомобиль Иоанна Крестителя.
   Вирхов закусил нижнюю губу  и  с  минуту  рассматривал  дворника.  Он
представлял себе, как зловредная кухарка, обиженная издателем Сайкиным -
может,  и  домогавшимся  ядреной  бабенки,  -  напоила   сладострастника
ядовитой кислотой, принесенной ею во флаконе под видом  водки,  а  когда
барин рухнул на ковер, облила его лицо чернилами и,  давая  выход  своей
неуемной злости, вынула из кармашка фартука  книжку  Конан  Дойла  и  со
злости разорвала ее прямо над трупом. Стаканы - улику, изобличающую  ее,
отнесла и вымыла, флакон протерла фартуком. Затем, довольная  отмщением,
отправилась на свидание к Спиридону в дворницкую.  Может,  и  рассказала
дружку о содеянном. Да разве он признается? Покрывать будет, несомненно,
не выдаст.
   Да, но зачем на столе стоял каменный котелок с солью? Соль перемешана
с мелко нарубленной зеленью. Вирхов по запаху предполагал сельдерей.  Он
поерзал на стуле, отгоняя от себя мысль о книжонке,  валявшейся  у  него
дома. В  популярной  брошюрке  некоего  Е.  Марахиди,  изданной  тем  же
Сайкиным,  расписывались  способы   сохранения   мужского   здоровья   и
достижения гармонии в супружеской жизни. Брошюрка немаловажное  значение
отводила сельдерею. Якобы если съедать два  фунта  сельдерея  ежедневно,
мужская сила возрастает неимоверно.
   И все-таки? Он, Карл Иваныч, старый холостяк,  по  понятным  причинам
может  увлекаться  сельдереем.  Для  достижения  гармонии  в  общении  с
Шарлоттой Чимбалиони сельдерей мог поглощать и покойный Сайкин.  Значит,
Манефа могла под предлогом доставки  этого  сельдерея  войти  к  нему  в
кабинет, а потом....
   Все сходилось. Версия - для первоначальной - очень даже стройная.
   Вирхов поблагодарил Спиридона и отпустил его с наказом  гнать  взашей
газетчиков от дома Рымши - ни на какие вопросы не  отвечать,  любопытных
отсылать в Окружной суд.
   Затем велел  Павлу  Мироновичу  отправляться  в  цирк,  чтобы  свести
знакомство с синьориной Чимбалиони.
   Даже не допив чай, окрыленный заданием Тернов поспешил уйти. И  место
свое вновь занял Поликарп Христофорович.  Предстоял  допрос  Манефы.  Уж
она-то за словом  в  карман  не  полезет.  Надо,  пока  нет  результатов
вскрытия  и  экспертизы,  притупить  ее  бдительность,  уверить   ее   в
отсутствии подозрений.
   Манефа явилась в камеру с видом крайне недовольным.
   - Сударыня, Манефа Гурьевна. - Вирхов, преодолев себя, приподнялся  и
жестом пригласил посетительницу присесть. - Простите великодушно,  ежели
был неучтив с вами во время  дознания.  Я  придерживаюсь,  как  истинный
христианин, того мнения, что если виноват, лучше сразу покаяться. Вот  и
каюсь.
   Манефа  уселась  на  стул  и,  скептически  скривившись,  недоверчиво
смотрела на путающегося в словах следователя.
   - А  между  тем,  уважаемая  Манефа  Гурьевна  Телушина,  -  это  для
протокола - и господин Рымша, и дворник Спиридон  Куприянов  аттестовали
вас  наилучшим  образом.  Работящая,  серьезная,  грамотная.  Похвально,
весьма  похвально.  Чтение  оно,  знаете  ли,   облагораживает   доброго
человека, а портит только... - Вирхов осекся, увидев,  как  сужаются  от
злости глаза допрашиваемой. - О здоровье барина печься  следует  всегда,
особенно если страдает он немощью,  -  неуверенно  продолжил  Вирхов.  -
Лечебную смесь в аптеке заказываете или сами готовите?
   - Какую смесь? - Кухарка  облизнула  губы  и  стрельнула  глазами  на
письмоводителя.
   - А ту, что в каменном котелке.
   - Не заказывала  и  не  готовила,  -  отрезала  Манефа.  -  Потому  и
говорила: не знаю, приходил ли кто-то к барину. Сегодня утром и  увидела
впервые этот самый котелок. Раньше не было.
   В душе следователя крепло убеждение, что нелюбезная  Манефа  пытается
отвести от себя подозрения, хочет направить следствие по ложному пути.
   - И флакона с кислотой не было?
   -  И  флаконов  никаких  не  было,  -  ответила  Манефа.  -  Вы  меня
подозреваете в смерти барина?
   - Нет-нет, уважаемая  Манефа  Гурьевна,  -  поспешил  улестить  фурию
Вирхов, - я пытаюсь выяснить истину.
   -  Да-а,  -  нехотя  признала  Манефа,  -  только  вы  всё   не   тем
интересуетесь.
   Вирхов, неприятно задетый дерзостью кухарки, побледнел.
   - Но ведь вы вовсе не расстроились из-за смерти барина?
   - Вот еще! Чего из-за него расстраиваться!
   - Видимо, покойный обижал вас...
   - Меня никто  обидеть  не  может,  -  в  голосе  девушки  послышались
железные нотки - действительно, Манефин обидчик еще на свет не родился!
   - Но вы испытывали к нему неприязненные чувства?
   - Ну и что? - Манефа  не  стала  отпираться.  -  Покойник-то  был  не
паинька. Ночами пропащих  девок  водил,  дочь  свою  последними  словами
обругал да и вытолкал из квартиры. На меня ругался ругательски - чтоб не
смела двери никому отпирать. Боялся он, хоронился от кого-то.
   - К этому мы вернемся... А пока скажите мне, голубушка, вот  что.  Вы
имели  полное  право  -  и  ничего  в  этом  преступного  нет,   клянусь
правосудием! - ненавидеть покойного. Вы даже  имели  право  обрадоваться
смерти его, хоть радость эта не христианская. Но скажите мне как на духу
- зачем вы, обнаружив труп, осыпали его клочками книжки?
   Манефа с полминуты смотрела на следователя, будто укоряя его в тайном
желании подсунуть ей опасный крючок, на который бы она попалась.
   - Ничего я не рвала, - выдавила она наконец, - и книжка при мне.
   Она сунула руку в карман старого жакета, достала книжку  и  протянула
ее через стол.
   Вирхов  воззрился  на  модное  произведение  Конан  Дойла,   изданное
покойным Сайкиным. В левом верхнем  углу  зеленой  картонной  обложки  -
взятый в овал тяжелый розовый  профиль  мужчины  с  волевым,  выдвинутым
вперед подбородком над высоким крахмальным воротником, красным галстуком
и могучими плечами.
   Пристальный взгляд мужчины устремлен на белые буквы:  "Шерлок  Холмс,
король  сыщиков".  Чуть  ниже,  жирными  черными  литерами,  название  -
"Автомобиль Иоанна Крестителя", под ним картинка:  мужчина  во  фраке  и
цилиндре, со зверским выражением лица,  тащит  упирающуюся,  возбуждающе
красивую даму в шатер. За откинутым пологом шатра разостланная  постель,
рядом с шатром автомобиль, на капоте иконка  в  рамке,  предположительно
изображающая Иоанна Крестителя. На автомобиле надпись, набранная  мелким
шрифтом: "Сочинение г. А. Конан Дойла". По периметру  обложка  тоненькой
книжечки  украшена   графическим   рисунком:   причудливыми   завитками,
напоминавшими ветви терновника с колючими листиками и крупными ягодами.
   Пока Вирхов бегал взглядом по  обложке  и  перелистывал  страницы,  в
голове его шла лихорадочная  работа  -  книга  рушила  стройную  систему
подозрений. Если Манефа не рвала над бездыханным трупом издателя книжку,
то могла и не входить к хозяину в гостиную. Тем более что настаивает  на
своей непричастности к каменному котелку и флакону.
   - Так что  же  получается?  -  в  растерянности  Вирхов  взглянул  на
письмоводителя, ибо  боялся  встретиться  взором  с  деморализующей  его
кухаркой. - Получается, что книга  была  разорвана  и  одновременно  она
цела?
   - То-то и есть, - Манефа вернула следователя к реальности, -  всё  вы
не тем интересуетесь. О самом главном и не спросили.
   - А что самое главное?
   - Кто убил барина... - подсказала смягчившаяся девушка.
   Вирхов видел, что она испытывает к нему что-то похожее на жалость.
   - А вы уверены, что барина кто-то убил?
   - Дверь-то парадная была незаперта.
   - Как незаперта? - от изумления Карл Иванович выкатил  бледно-голубые
глазки. - Что ж вы молчали до сих пор?
   - А вы меня не спрашивали, - в голосе девушки послышались язвительные
нотки, - да и народу столько сбежалось, все затоптали...
   - О Боже! - Вирхов схватился за голову. - Какой сегодня ужасный день!
Апофеоз бестолковости!
   - А все потому, что мы вошли в Скорпиона, - сказала Манефа,  -  целый
месяц держим во рту собственный хвост.
   - Хвост? - прошелестел Вирхов. - Какой хвост? Какой Скорпион?
   -   Наверное,   зодиакальное   созвездие,   гороскоп,    ерунда,    -
письмоводитель робко пришел на помощь начальнику.
   Вирхов  выскочил  из-за  стола  и,  пытаясь  унять   охватившее   его
бешенство, заходил из угла в угол, пялясь себе под ноги.
   - Начнем с начала. Вы обнаружили труп в полдень. Так?
   - Так. Побежала в дворницкую. Обычно я через черный ход бегаю, а  тут
с парадного - быстрее, да и ближе. Гляжу, дверь хоть и заперта на  ключ,
но засов отодвинут.
   - Может, барин с вечера забыл закрыть?
   - Нет уж. Он завсегда дверь держал на всех запорах. Мне  подходить  к
ней не велено. Сам отпирал. С кем заранее договаривался.
   - И с чем вы связываете такую секретность?
   - Кого-то боялся. Может, жены. А может, убийцы.
   - Убийцы? Вы кого-то подозреваете?
   - Да я, почитай, никого из его  гостей  и  не  видела.  Приходил  его
компаньон - фамилию не знаю. Приходила  его  дочь,  Варвара.  Потом  эта
Шарлотка итальянская.  Монашка  древняя,  потом  старьевщик  -  Спиридон
говорил, в морском мундире, рваном да грязном.
   - Монашка? Старьевщик? Между полуночью и двумя часами ночи? Ничего не
понимаю.
   - И я не понимаю. Сначала думала, барин сам отпер, циркачку ждал.  Да
почем знать, не хотела лишнего вам говорить.  Потом,  думаю,  а  ну  как
вскрытие покажет отравление. Меня и обвинят. Мне на каторге губить  свою
молодость не хочется. Вы мне не верите, а я  этот  проклятый  котелок  и
флакон барину не приносила.
   Уязвленный Вирхов остановился.
   - Вы думаете, что  синьорина  Чимбалиони  могла  умертвить  господина
Сайкина?
   - Кто угодно мог, - ответила Манефа, - его все ненавидели.
   - Это вы преувеличиваете, - возразил Вирхов.
   Он посмотрел еще раз на Манефу - нет, нет, если бы она была причастна
к смерти издателя Сайкина, она бы и флакон  не  только  протерла,  но  и
убрала с глаз долой и котелок проклятый. Бабешка начитанная,  времени  у
нее было предостаточно, чтобы  все  подозрительное  убрать,  и  бумажные
обрывки в том числе. Кто-то приходил к Сайкину ночью.
   Отпечатков на ручке  двери,  конечно,  не  вернуть.  Да  и  следы  на
лестнице  затоптаны  безвозвратно.  Но  все-таки,   все-таки,   если   в
утверждениях Манефы  есть  истина,  кто-то  должен  был  видеть  ночного
визитера? Ну не Спиридон, он в это время нежился в постели с Манефой, но
кто-то еще! Есть и извозчики, и городовые, и бессонные старики,  которым
не дают спать буйные ноябрьские ветры,  грохочущие  жестью  на  крыше  и
воющие в печных трубах...
   Размышления  следователя  прервал  телефонный  звонок.  Взяв  трубку,
Вирхов услышал голос полицейского анатома.
   - Уважаемый Карл Иваныч! Понимаю ваше нетерпение. Спешу уведомить  до
прибытия  официальной  бумаги:  вскрытие  показало,  покойник  умер   от
внезапной остановки сердца. Судорожное сокращение сердечной мышцы.  Нет,
разрыва тканей и сосудов не имеется. Сами ткани не изменены,  отравление
маловероятно. Можно сказать, исключено на  девяносто  девять  процентов.
Химический  анализ  тканей  требует  времени,  так  что  ждите   скорого
подтверждения.
   - А котелок? А флакон? - Вирхов в растерянности смотрел на  Манефу  и
думал, слышит ли она то, что звучит в телефонной трубке?
   - С этим все в порядке, во флаконе смесь серной и азотной кислот, она
сожгла бы внутренности трупа, а внутренности здоровехоньки. А в  котелке
какая-то ерунда - смесь поваренной соли с мелко порубленным сельдереем и
не установленными растительными  тканями,  не  содержащими  вредных  для
человека примесей.
   - Есть ли внешние повреждения? Следы удара?
   - Небольшой отек на затылке, вероятно, от удара  при  падении,  ковер
смягчил. Да характерное пятно на спине, под лопаткой.
   - Пятно? Родимое?
   -  Нет,  не  родимое.  Круглой  формы,  диаметр  шесть   миллиметров,
серовато-белого цвета,  плотной  консистенции.  Будто  о  кожу  загасили
папиросочку. Но слабее. Видимо, жгучая итальяночка баловалась - на  всех
цирковых афишках с пахитоской дымящейся в пальчиках изображена!

Глава 4

   Особняк  госпожи  Малаховской  показался  Муре   волшебным   дворцом,
неожиданно возникшим в царстве злого  колдуна  Ноября:  окна  и  входная
дверь сияли ослепительным светом, на  фоне  голубоватых  прямоугольников
плясали, толкаясь,  частые  мелкие  снежинки  и,  утомившись,  старались
убежать подальше от ярких пятен, во мрак, в спасительную темноту,  но  и
там крохотные танцовщицы  продолжали  свой  неистовый  круговорот.  Муре
чудилось, что монолитный кубик двухэтажного дома с круглой  башенкой  на
левом углу и  эркером  посредине  дрожит  и  колеблется,  грозя  вот-вот
раствориться во влажном холоде петербургской ночи.
   На  просторной  площадке  перед  гостеприимным  подъездом  сгрудились
экипажи - собственные, наемные, и даже один автомобиль.
   Клим Кириллович помог своим спутницам как  можно  быстрее  преодолеть
расстояние  до  навеса-козырька  над  мраморными  ступеньками  -   всего
несколько шагов - с раскрытым над барышнями огромным зонтом.
   - Господин Скрябин может  опоздать,  -  заметила  Мура,  с  напускным
равнодушием оглядывая экипажи, - у него ведь нет личного  транспорта.  И
найти извозчика в такую непогоду трудно.
   Проследив за ее взглядом, Клим Кириллович мельком подумал: не пора ли
завести собственный выезд?
   В теплом вестибюле они освободились от пальто,  передав  их  на  руки
представительному лакею в ливрее с золотыми позументами. И направились к
мраморной, покрытой мягким ковром лестнице, ведущей на второй этаж, мимо
дорогих гобеленов и зеркал, мимо вазонов  с  роскошными  пальмами,  мимо
фонтанчика - прикрепленных в шахматном порядке к стене  створкам  мелких
раковин, по которым вода медленными каплями  струилась  в  одну  большую
раковину,  -  туда,  где  на  широкой  площадке  стояла  хозяйка   дома.
Миниатюрная изящная женщина  в  серо-жемчужном  платье  с  брюссельскими
кружевами, с аккуратно убранной седой головой и живыми  темными  глазами
держалась для своих семидесяти двух лет удивительно прямо. Вместе с  ней
гостей встречал высокий молодой человек приятной  наружности  в  мундире
артиллерийского офицера. Красноватые белки его  серых  глаз  трогательно
сочетались с веснушчатым носом несколько хищной формы.
   Голос госпожи Малаховской, приветствующей вновь прибывших, ласкал ухо
кротостью и приветливостью.
   - Брунгильда Николаевна, волнуетесь?
   Милая хозяйка не отпускала из своих теплых,  что  чувствовалось  даже
сквозь лайку, ладошек обтянутую перчаткой руку многообещающей пианистки.
   -  Стараюсь  не  давать  воли  нервам,  -  помимо   воли   улыбнулась
Брунгильда,  -  и  очень  признательна  вам,  Елена  Константиновна,  за
приглашение.
   - Имею честь представить вам моего племянника, - госпожа  Малаховская
едва заметно кивнула в  сторону  артиллерийского  офицера,  -  полковник
Вильгельм Саввич Вернер, служит в Главном артиллерийском управлении.
   Офицер  щелкнул  каблуками,  наклонил  голову,  приложился  усами   к
девичьим ручкам.
   - Дорогие друзья, - хозяйка  перешла  на  шепот,  -  пророчица  Дарья
Осипова уже в зале. Сидит смирно.  Но  если  у  нее  начнется  припадок,
советую вам, милые барышн