ущий...
   - Один ходил или с дружком?
   - Один. Инородцам-то и не сразу друзей в Питере найти удается.  Когда
еще своими станут?
   Павла   Мироновича    несколько    озадачило,    что    ваятель    не
полюбопытствовал,  откуда  прохожий  знает  про   китайца,   почему   им
интересуется? Впрочем, начинающий юрист тут же нашел объяснение:  голова
Игнатия занята мечтаниями о рождающейся из северного снега Афродите.
   - Завтра непременно загляну полюбоваться на твое творение, братец,  -
пообещал он льстиво, - а пока прощай. Спасибо за разговор.  Заморозил  и
тебя, и себя.
   - Прощевайте, - кинул вслед  Тернову  Донсков.  -  А  если  погреться
надобно, так у дома княгини Барятинской всю ночь палатка  стоит:  костер
разожжен, чаем бесплатным угощают...
   Но Павел Миронович уже не слушал ваятеля, он спешил не упустить  след
таинственного китайца.  Как  хорошо  работать  одному!  Без  вирховского
руководства! Никто не изводит придирками, никто не истязает насмешками и
колкостями!
   На Роменской у дома №  5,  двухэтажного  деревянного  сооружения,  он
нащупал в кармане заветный ключ.  Осмотрелся.  Дворников  поблизости  не
было. Только вдали  у  Обводного  канала  мерцал  красный  огонек:  жгли
костер.
   Тернов  преодолел  два  марша  скрипучей  лестницы  на  цыпочках,  на
площадке второго этажа замер:  ему  предстояло  отсчитать  третью  дверь
справа. После осторожного маневрирования он обнаружил, как  и  надеялся,
искомую дверь и наощупь вставил в  скважину  ключ,  повернул  два  раза,
потянул хлипкую створку на себя, и та подалась без усилий... В  лишенные
штор окна проникал свет газового фонаря,  неприятные  зеленоватые  пятна
переплетались на полу и по стенам причудливыми кругами и овалами;  через
открытые в комнату двери узкая полоска освещала и  пустенькую  прихожую.
Прикрыв  дверь,  новоиспеченный  контрразведчик   принялся   обследовать
квартиру - похоже, тут никто не появлялся с  того  самого  момента,  как
хозяин покинул свое жилище. На кухне  было  прибрано.  Только  на  столе
стоял стакан с недопитым чаем и полузаправленная  керосиновая  лампа.  С
зажженной лампой обследование двинулось быстрее, хотя Тернов и  старался
прикрыть трепещущее за закопченным стеклом пламя ладошкой, чтобы с улицы
никто не углядел. Он открыл дверцы буфета: банка  с  сахаром,  несколько
пачек китайского чая...  Сушечки,  банка  меда,  крупа,  соль,  какие-то
сушеные травы...
   Павел Миронович пробрался в  комнату,  служившую,  видимо,  столовой,
гостиной и гардеробной одновременно. Она  также  была  прибрана:  пустой
круглый  стол   с   плюшевой   скатертью,   по   периметру   симметрично
расставленные венские стулья, аккуратно  сложенные  подушки  на  диване.
Нигде никаких  книг,  бумаг,  безделушек.  В  карманах  скудной  одежды,
висящей в платяном шкафу, пусто. С каждой минутой Тернов все более падал
духом.  В  жилище  таинственной  жертвы  он  не  обнаружил  ничего,  что
проливало бы свет  на  преступную  деятельность  хозяина.  Но  с  другой
стороны, убеждал самого себя юрист,  подобная  стерильность  как  раз  и
свидетельствует о том, что хозяин что-то тщательно скрывает.
   Тернов помедлил  посредине  выстуженной,  нетопленной  со  вчерашнего
вечера комнаты, - леденящий холод неприятно проникал под  пальто.  Затем
он нырнул в спаленку, где кроме венского стула и заправленной покрывалом
лежанки ничего не обнаружил Он сорвал с постели кретоновое  покрывало  и
пядь за пядью ощупал матрас. О!
   Интуиция  его  не  подвела!  В  головах  матраца  он   наткнулся   на
продолговатый предмет. Распоров перочинным ножичком шов,  Тернов  извлек
из тайника толстенькую книжечку в черном переплете с  поблескивавшим  на
обложке серебряным крестом.
   В этот момент он пережил гамму самых  разнообразных  чувств:  уныние,
воодушевление, разочарование, восторг... Муки  его  были  вознаграждены.
Пролистав Библию, - а это была она, -  Тернов  разглядел  на  последней,
пустой странице, прямо за Откровением,  загадочные  иероглифы.  И  возле
каждого стояли арабские цифры и двузначные числа:  их  разделяли  точки,
некоторые цифры были  взяты  в  скобки.  "Преступный  шифр!  -  мысленно
возликовал Павел Миронович. - Не с  пустыми  руками  явлюсь  к  Вирхову!
Тут-то его лицо вытянется! Не верил, старый  брюзга,  что  дело  не  так
просто, как кажется!"
   Павел Миронович, чрезвычайно довольный собой, привел постель  убитого
китайца в порядок, вышел в большую  комнату:  успокоиться  и  хорошенько
обдумать, что еще можно предпринять. В квартире царила полная тишина,  и
Павел Миронович, уже у порога,  внезапно  услышал  в  давящем  безмолвии
странные звуки: будто кто-то скребся во входную дверь. Неужели  условный
знак?
   Он прикрутил  краник  на  лампе;  пламя,  похожее  на  нераскрывшуюся
головку мака, тут же увяло, и комната погрузилась во  мрак,  рассекаемый
только пятнами уличного фонаря. Неужели он попал в западню?
   Отважный кандидат на судебные  должности  пробрался  к  окну  большой
комнаты и уставился на улицу, прислушиваясь к подозрительным шорохам  за
дверью. Он  надеялся,  что,  не  дождавшись  ответа  хозяина,  тот,  кто
условным образом скребся в дверь, выйдет на улицу.
   Действительно, вскоре подозрительные  звуки  стихли,  и  Тернов  даже
залез с коленями на широкий холодный  подоконник,  чтобы  высмотреть  из
окна, куда свернет посетитель, запомнить его особые приметы...
   Ожидание затягивалось. Глаза Павла Мироновича устали, вывернутая  шея
и  колени  затекли,  в  оконные  щели  безбожно  дуло...  Наконец  дверь
приоткрылась, из  нее  выскочила  лохматая  собачонка  и,  бросившись  к
обледенелому деревцу,  задрала  заднюю  лапу.  Проследив  за  дворнягой,
Тернов перевел взгляд  выше;  в  таком  же  двухэтажном  домишке,  прямо
напротив его убежища, в окне второго этажа внезапно  вспыхнул  свет.  Из
своей засады начинающий следователь прекрасно видел разостланный ко  сну
диван, на нем мужчину в белой ночной рубахе, а пред  мужчиной,  боком  к
Тернову, даму в шляпке с вуалью и в длинных одеждах, которые не скрывали
ее выразительных форм. Но разве так, даже  со  сна,  глядят  на  дам:  у
сидящего на диване - выпученные глаза, рот открыт  в  беззвучном  вопле.
Однако долго  созерцать  двусмысленную  картинку  Тернову  не  пришлось.
Мгновение - и мужчина отбросил одеяло с  колен,  одним  рывком  вскочил,
сиганул к окну, прыгнул на него, как на амбразуру, и  вместе  с  оконной
рамой вывалился в сугроб на тротуаре, но тут же резво вскочил на ноги  и
заблажил на всю улицу:
   - Помогите, спасите! Aidez - moi! Sauvez - moi! On va me tuer!  C'tst
lui! .
   Тернов спрыгнул с подоконника, ибо  узрел,  что  безумец  бросился  в
дверь дома № 5 по Роменской. Через секунду-другую его вопли раздались на
лестнице за дверью! Человек бегал и стучал во все  двери,  и  в  ту,  за
которой затаился Тернов.
   Однако жильцы на яростные призывы не откликались:  то  ли  не  хотели
прерывать сладкий зимний сон, то ли  привыкли  к  шуму,  то  ли  боялись
попасть в историю. По лестнице что-то  с  грохотом  скатилось,  вопли  и
стуки стихли. Юный юрист, смекнув,  что  чуть  раньше  в  дверь  скребла
собачонка,  видимо,  приваженная  покойным  китайцем,   счел   возможным
покинуть опасную квартиру и без всяких помех выскользнул на Роменскую.
   Справа, у водосточной трубы, притулился человек в белых  кальсонах  и
длинной рубахе. Он обхватил себя за  локти  и  дрожал  такой  явственной
дрожью, что Павел Миронович слышал стук его зубов.
   Тернов кашлянул. Несчастный обернулся.
   - Я Павел Миронович Тернов, помощник следователя. Почему  шумим?  Кто
таков?
   - Помогите, помогите,  господин  следователь,  -  страдалец  умоляюще
сложил руки у груди. - Я  же  говорил,  что  они  меня  убьют!  Являются
посреди ночи! Толкают меня в гроб! Сводят с ума!
   - Спокойно, - оборвал его Тернов. - Кто является?
   - Призраки, привидения! Восставшие из могил духи моих врагов!
   - Конкретней, назовите фамилии...
   Павел Миронович ничего не понимал. Он собственными  глазами  видел  в
комнате этого  человека  весьма  пышненькую,  аппетитную  дамочку,  даже
отдаленно не похожую на призрак.
   - Не знаю, - несчастный никак не мог унять дрожь, - вероятнее  всего,
это был призрак Маргариты Наваррской или Елизаветы Тюдор. Вы  понимаете?
Это же ведь призраки, таких людей не существовало!
   - С кем имею честь беседовать? - холодно спросил Павел  Миронович,  с
опаской отступив назад.
   - Бурбон! - воскликнул яростно  безумец.  -  Последний  из  Бурбонов!
Надеюсь, вам такая фамилия известна?! Подданный Российской империи!
   - Хорошо-хорошо, - заторопился Тернов, поглядывая на  невесть  откуда
взявшуюся  дворняжку,  которая  принялась  обнюхивать   его   брюки.   -
Привидение с вами разговаривало?
   - Да! - в отчаянии воскликнул Бурбон.  -  Я  услышал  шорох,  включил
лампу, - а она стоит передо мной, протягивает руки и говорит: "Пойдем со
мной! Я расскажу, как меня извели душегубы!" Загробным голосом!
   - Привидения извести нельзя, да и души  у  призрака  нет,  -  пытался
образумить  Бурбона  юный  юрист,  не  зная,  как  выпутаться  из  дикой
ситуации.
   - Вы мне не верите? Не  верите?  -  в  отчаянии  вскричал  Бурбон.  -
Думаете, мне приснилось?
   Тернов не успел ответить. Опасная грязная  дворняжка  уселась  у  его
ног, задрала голову и зарычала.
   Начинающий  следователь,  а  вслед  за  ним  и  Бурбон  в   кальсонах
одновременно взглянули вверх.
   По заснеженной крыше домишки, из которого недавно  вывалился  Бурбон,
шествовала таинственная  дама:  черное  пальто,  пышно  присборенное  на
талии, шляпка с вуалью, - дама скользила от трубы  к  трубе.  Каждый  ее
осторожный шаг сопровождался глухим железным звуком.
   - Это она! - истерично выкрикнул над ухом Тернова истерзанный Бурбон.
- Видите?
   Юрист дернулся и отвел от видения глаза.  Но  когда  Павел  Миронович
вновь обратил взор к крыше дома № 4 по Роменской,  она  была  совершенно
пуста...

ГЛАВА 7

   - Вот и наш доктор Коровкин попал в  газеты,  да  еще  в  полицейскую
хронику, - уныло возвестила Елизавета Викентьевна,  откладывая  утреннюю
газету.
   Все семейство после бессонной ночи завтракало вразнобой, но  все-таки
сошлись, наконец, в гостиной, залитой веселым солнечным светом.
   - Вчера едва не погиб  модный  адвокат  Пасманик.  Днем  он  блестяще
провел защиту Трифона  Кошечкина  и  так  растрогал  присяжных,  что  те
подсудимого оправдали. Затем принимал поздравления поклонниц.  И  только
вышел из здания Окружного суда, как сверху, с крыши, свалилась  гипсовая
ваза. Слава Богу,  петербургского  Цицерона  спасла  от  гибели  меховая
шапка. Только сотрясение мозга.
   - А при чем здесь Клим Кириллович?  -  спросила  Мура,  следившая  за
сестрой, которая углубленно изучала нотный сборник.
   - Случайный свидетель, оказал первую помощь.
   - Ясно, - протянула Мура, - вот почему  он  вчера  так  к  нам  и  не
приехал.
   - А в моей газете пишут  совсем  другое,  -  недовольно  включился  в
беседу профессор Муромцев, -  на  целую  страницу  размахнулись.  Мнения
самые разные. Многие не верят в несчастный случай. Намекают, что ваза  с
крыши упала не случайно, а кто-то намеревался погубить модного адвоката,
будущую славу российской юриспруденции.
   - А за что его хотели убить? - неискренне поинтересовалась Мура.
   Она немного нервничала: скоро надо идти  -  бестужевки  собрались  на
Дворцовую поддержать Государя, -  а  ей  еще  предстояло  где-то  добыть
флаг...
   - Намекают на  конкурентов,  -  брезгливо  ответил  профессор,  -  на
завистников. А еще рассуждают про удушение прогрессивных либералов.  Так
скоро договорятся, что охранка вазы скидывает...
   Елизавета Викентьевна дождалась паузы и подхватила:
   - И о вчерашнем убийстве в "Лейнере" пишут. Там  застрелили  китайца,
российского подданного. Подозревают, что он из японофилов: связан то  ли
с партией евнухов, то  ли  наследных  принцев.  Китайский  посланник  от
комментариев отказался.
   -  Еще  бы!  -  хмыкнул  профессор.  -  Убитый  ведь   не   подданный
Поднебесной! Давно обрусел, мог и с эсерами снюхаться.
   Газетные публикации помогали хоть на время отвлечься от  предстоящего
замужества Брунгильды. Вчера после визита генерала Фанфалькина  домашние
долго   увещевали   невесту,   приводили   множество   доводов    против
скоропалительного брака.  Но  Брунгильда  оставалась  непреклонной.  Она
заявила, что ее выбор остается в силе, и, значит, сегодня генерал явится
для официальной помолвки и благословения.
   Муромцевы, не смирившиеся с мыслью о серьезности  внезапного  решения
старшей дочери, не спешили сообщать о предстоящей  помолвке  знакомым  и
близким.  Они  не  представляли  себе,  как,  какими  словами  объявить,
например, хотя бы милому Климу Кирилловичу,  что  их  дочь  в  одночасье
выскакивает замуж за неизвестного человека? Что из того, что надежды  на
брак  Клима  Кирилловича  и  Брунгильды  давно  улетучились?  Все  равно
ситуация глупая.
   Упрямое выражение лица новоиспеченной невесты  давало  все  основания
полагать, что и новые уговоры будут также тягостны и бессмысленны, как и
вчерашние.
   Мура, решив, что помимо семейных проблем у  нее  все-таки  имеются  и
собственные неотложные  дела,  дернула  за  шнур  колокольчика:  вызвала
Глашу.
   - Как ты думаешь, Глафира, у нашего дворника есть флаг?
   - Если надо, спрошу, - с готовностью откликнулась горничная.
   - А зачем тебе флаг? - нахмурился отец.
   - Сегодня  манифестация,  папа,  -  осторожно  напомнила  Мура,  -  и
бестужевки присоединяются. Мы  же  должны  поддержать  Государя  в  этот
тяжелый момент.
   Профессор промолчал, отметив для себя, что у  брака  Брунгильды  одно
несомненное  преимущество:   теперь-то   старшая   дочь   откажется   от
Дальневосточного турне.
   - Не опасно ли это? - встрепенулась Елизавета Викентьевна.
   - Я буду осторожна, - заверила родителей младшая дочь. Ее переполняло
сочувствие к несчастному отцу и несчастной матери. И  почему  Брунгильда
так жестока?
   - А у меня, пожалуй, еще  есть  время  съездить  в  консерваторию,  -
неожиданно заявила старшая профессорская дочь, захлопывая нотный  альбом
и вставая. - К обеду  вернусь.  Прошу  разносолов  не  устраивать.  Обед
должен быть скромным.
   Никто не ответил золотоволосой красавице, и та  решительно  вышла  из
гостиной, а вскоре за ней захлопнулась входная дверь
   Едва невеста покинула родительский  дом,  как  Елизавета  Викентьевна
вскочила и заметалась из угла в угол.
   - Что делать? Что делать? -  Она  ломала  руки  и  бросала  отчаянные
взгляды на мужа. - Кто такой этот генерал Фанфалькин? Откуда он  взялся?
Зачем ему нужна наша девочка?
   - Меня больше интересует, зачем этот генерал нужен  ей?  -  возразил,
багровея, профессор. - Она испортит себе всю жизнь! Главный штаб! А если
его пошлют в дальний гарнизон? Куда-нибудь в степь? А  если  отправят  в
отставку? Она уедет с ним в деревню и там будет  музицировать?  Ведь  он
уже не так молод! Я бы даже назвал его стариком!
   - А разве он не моложе тебя? - еще больше расстроилась  профессорская
жена.
   - В паспорт не заглядывал, - профессор скривился, - а только, если он
в Турецкой кампании участвовал, считай сама.
   Елизавета Викентьевна остановилась и, наморщив лоб,  стала  беззвучно
шевелить губами.
   - Надо навести справки, - предложила Мура.  -  Вдруг  выясним  что-то
порочащее генерала, тогда есть шанс, что Брунгильда передумает.
   - Как ты такое можешь говорить! - возмущенно воскликнул отец.  -  Как
это "порочащее"?!
   - Но ты же не хочешь, чтобы она стала генеральшей! - возразила  Мура.
- Вот и я не хочу.
   - Ты это выбрось из головы,  -  Николай  Николаевич  погрозил  дочери
указательным пальцем. - Не вздумай свои сыскные способности употреблять.
Тебе не к лицу, да и понять могут не правильно.
   Их беседу прервал звонок во входную дверь.
   - Может,  это  Зиночка  Безсонова  за  мной,  -  поспешила  успокоить
родителей Мура.
   Но вместо Зиночки в дверях гостиной появился доктор Коровкин. Он  был
бодр и свеж, серые глаза его блестели,  на  румяных  щеках  обозначились
трогательные  ямочки:  доктор  приветливо  улыбался.  Его  пышная  русая
шевелюра была чуть примята на висках от тяжелой зимней шапки.
   - Рад видеть вас в добром  здравии,  -  сказал  доктор,  целуя  ручки
хозяйке дома и Муре, затем протянул профессору ладонь для рукопожатия.
   -  Прошу  вас,  присаживайтесь,  -   ласково   предложила   Елизавета
Викентьевна.
   В присутствии Клима Кирилловича ей всегда становилось спокойнее.
   - Вижу, вы уже осведомлены о моих подвигах, - заметил доктор шутливо,
кивая на газету. -  Вот  уж  воистину  несчастный  день  вчера  выдался.
Сначала огорчение государственной важности: война с Японией. Затем  Карл
Иваныч Вирхов попросил по дружбе явиться в "Лейнер"...  Его-то  эскулапы
все на войну собрались.
   - А вы? - нетерпеливо подстегнула Мура.
   - А я еще думаю. - Он улыбнулся. - Вполне возможно,  приму  посильное
участие, если потребуется. А пока что и здесь работки  хватает.  Советую
всем купить лисьи шапки.  Великолепное  средство  от  удара  по  голове.
Извините, что шучу, это солнце и  мороз  так  на  меня  действуют.  Хотя
поводов для шуток и нет. И в государственном масштабе, и в частном.  Для
других все закончилось не так благополучно, как для господина Пасманика.
Осколки вазы принесли немало вреда. Одной даме повредили глаз. Другой  -
перебили ключицу. Так что пришлось, сами понимаете, повозиться. А там уж
и поздно, да и сам в таком скверном состоянии был, что решил  вас  своим
присутствием не тревожить.
   - Очень жаль, - вздохнул многозначительно профессор.
   Он все никак не  решался  сообщить  доктору  о  предстоящей  помолвке
Брунгильды. Не будь  этого  обстоятельства,  он  наверняка  бы  бросился
обсуждать с Климом Кирилловичем, в котором не сомневался найти союзника,
бессмысленную войну.
   - А почему я не вижу нашей замечательной пианистки? - поинтересовался
игриво доктор. - Брунгнльда Николаевна здорова?
   -  Здоровее  некуда,   -   буркнул   профессор,   -   отправилась   в
консерваторию. К обеду обещала быть.
   - А  вы?  Вы  сегодня  с  нами  пообедаете?  -  с  надеждой  спросила
профессорская жена.
   - Если ничего  не  помешает,  буду  весьма  рад,  -  ответил  доктор,
внимательно приглядываясь к старшему другу. - А вы, Николай  Николаевич,
разве сегодня на службу не идете?
   - Нет, - отвел глаза профессор, - у нас занятия  отменены.  Все  ждут
каких-то судьбоносных  явлений.  Подожду  их  дома.  Ассистент  мой  при
необходимости телефонирует.
   - А я собираюсь выходить из дома! - отозвалась отцу Мура. - Но не  на
занятия, а на манифестацию. Пойдемте вместе, Клим Кириллович?
   Доктор, несмотря на очевидное напряжение  старших  Муромцевых,  да  и
самой Муры, стараясь сохранить шутливый тон, возразил:
   - Мне уж не по возрасту, дорогая Мария  Николаевна,  манифестировать.
Это все забавы студенческие. А я уж стар.
   - Нет! - с горячностью опровергла Мура. - Вы молоды!  И  не  говорите
мне о вашей старости! Вот генерал Фанфалькин - тот действительно старик!
   - Какой генерал? - доктор поднял бровь. - Герой? Новый кумир?
   - Если пойдете со мной, расскажу, - пообещала Мура. -  А  вы  его  не
знаете?
   - Расспросите генеральшу Зонберг, - нелюбезно встрял профессор, - она
наверняка о нем наслышана.
   - Да, ведь ее покойный муж воевал на Шипке! - добавила  со  значением
Елизавета Викентьевна.
   - Понял, - сказал доктор, - герой  Турецкой  кампании...  Это  как-то
связано с началом боевых действий? Новый назначенец?
   Однако Муромцевы, оставив  доктора  в  недоумении  по  поводу  нового
персонажа на российской исторической  сцене,  далее  обсуждать  генерала
Фанфалькина не пожелали.
   - Если проводите Мурочку  до  Дворцовой,  окажете  неоценимую  услугу
материнскому сер