Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
181 -
182 -
183 -
184 -
185 -
186 -
187 -
188 -
189 -
190 -
191 -
192 -
193 -
194 -
195 -
196 -
197 -
198 -
199 -
200 -
201 -
202 -
203 -
204 -
205 -
206 -
207 -
208 -
209 -
210 -
оронихина. Обернувшись,
Пастухов увидел, что связной, вместо того чтобы собирать разбросанное,
сидит на корточках и читает вслух:
- "...Цель учреждений Главной обсерватории состоит в производстве: а)
постоянных и сколь можно совершеннейших наблюдений, необходимых для
географических предприятий империи и..."
- Отставить, Воронихин, здесь не библиотека, - сердито сказал Пастухов.
- Вам было приказано...
- Больно интересно, товарищ комиссар, - с обезоруживающей улыбкой
произнес Воронихин, вставая, но не выпуская книги из рук.
- Дайте сюда.
Пастухов перелистал грязные, уже покоробившиеся от дождя и ветра
страницы книги. Это была популярная брошюра, посвященная истории
сооружения Пулковской обсерватории. Глаза Пастухова скользили по строчкам:
"Точное определение положения звезд...", "В галереях хранятся меридианные
инструменты..."
"Положение звезд... меридианные инструменты... - мысленно повторил он
про себя. - Как странно звучат сейчас эти слова!.. Подумать только: все
хочет знать человек, когда на земле мир, - и положение звезд на небе, и
все эти меридианы и параллели... А сейчас смысл жизни сводится к одному -
выстоять, не пустить фашистов в родной город, уничтожить врага".
Снова где-то внизу разорвался снаряд. Пастухов бросил книжку в угол и
опять повернулся к пролому. Он увидел Суровцева, поднимающегося наверх в
сопровождении трех командиров. Двое из них, лейтенанты Сухарев и Огарков,
командовали ротами, третьего Пастухов не знал.
"А где же командир третьей роты лейтенант Рыжов?" - тревожно подумал
Пастухов.
- Так вот, комиссар, - сказал, подходя, Суровцев, - еще бой не начался,
а уже потери имеем. Рыжова убило. Пока бойцы окоп для ротного КП отрывали,
его и убило. То ли пулей шальной, то ли осколком. Командир полка в это
время в расположении роты находился, приказал принять командование вот
ему... младшему лейтенанту... извините, запамятовал фамилию...
Пастухов взглянул на нового ротного. Он был явно старше других
командиров, небольшого роста, с рыжеватыми усами на морщинистом лице.
Ротный выпрямился, прижал свои короткие, с несоразмерно широкими ладонями
руки к бедрам и медленно, точно не отдавая рапорт, а начиная спокойную
беседу, сказал:
- Горелов я, Михаил Игнатьичем звать.
- Из ополчения? - спросил Пастухов.
- Из него. С "Электросилы", - может, слышали, такой завод есть.
- Чем командовали? - настороженно спросил Пастухов, от которого не
укрылось, что два других ротных, молодых, стройных, подтянутых, смотрели
на Горелова несколько иронически.
- Взводом командовал, - все так же спокойно и рассудительно ответил
тот. - Да и ротой пришлось. Помене суток. Ротного у нас вчера миной убило.
Прямое попадание. На клочки, можно сказать, разнесло человека. Вот я
командование и принял.
- Насколько я понимаю, вы из батальона, который мы сменили. Почему не
ушли на переформирование?
Горелов пожал плечами:
- Да как же уйти-то? Комполка приказал в распоряжение комбата
поступить. - Он кивнул на Суровцева.
- Мог бы посоветоваться со мной, - вырвалось у Суровцева.
- Приказы командования обсуждать прав не имею, - бесстрастно ответил
Горелов.
- Ладно, - махнул рукой Суровцев, - для разговоров времени нет.
Он расстегнул планшет, вынул карту, огляделся, на чем бы ее расстелить,
и крикнул:
- Связной! Тащи эту библиотеку сюда!
Воронихин приподнял кипу книг и рукописей, которые уже успел сложить и
перевязать обрывком телефонного провода, и понес к Суровцеву.
- Здорово, Воронихин! - сказал, увидев его, Горелов. - Ты здесь откуда?
- А я ведь и вас о том же спросить бы мог, товарищ младший лейтенант, -
усмехнувшись, ответил Воронихин. - Только знаю, по чину не полагается, вот
и молчу.
- Разговорчики! - пробурчал Суровцев и, дав знак Воронихину отойти,
сказал, обращаясь к командирам:
- Я привел вас сюда, товарищи, чтобы вы могли с высоты ознакомиться с
местностью. Глядите... - Он подождал, пока командиры рот осмотрели район
боев. - Теперь попрошу внимания, товарищи. Противник много раз атаковал
эту высоту, и не исключено, что снова попытается захватить ее. Не только
не исключено, - поправился он, - наверняка будет атаковать. Недавно здесь
были командующий армией и член Военного совета фронта. Командующий сказал,
что нас надежно поддержат и соседи и артиллерия. Если противник бросит
танки, артиллерия поставит перед ними ПЗО. Да и ваши бойцы знают, что
делать, - противотанковых бутылок в ротах достаточно.
Командиры слушали Суровцева с напряженным вниманием.
- Как только противник заляжет, - продолжал он, - а мы должны сбить его
с ног! - рота Сухарева на правом фланге, а на левом рота Горелова - ваша
рота, - обратился Суровцев непосредственно к младшему лейтенанту, точно
опасаясь, что этот явно некадровый командир недостаточно ясно поймет его
приказ, - начнут контратаку. Я буду находиться здесь, на НП. Вопросы есть?
Последовало несколько обычных в подобных случаях вопросов: о снабжении
боеприпасами, о соседях справа и слева.
Когда все было выяснено, Суровцев приказал:
- А теперь подойдите на минуту туда, - он кивнул на пролом в
противоположной стене, - и посмотрите, что будете защищать.
Командиры рот подошли к пролому и молча глядели на раскинувшийся перед
ними Ленинград.
- Можете отправляться в свои роты, - сказал комбат. - Младшего
лейтенанта Горелова прошу задержаться.
Командиры первой и второй рот ушли.
Комбат испытующе посмотрел на стоявшего перед ним далеко уже не
молодого человека.
В душе Суровцев был уверен, что назначать его командиром роты,
обороняющей ключевую высоту, даже если он и получил командирское звание,
было неправильно. Суровцев с трудом сдерживал себя, чтобы не дать понять
это самому Горелову: назначение уже состоялось, и показать подчиненному,
что комбат ему не доверяет, значило посеять в его душе если не страх, то
неуверенность в себе, во всяком случае.
- Вам уже приходилось участвовать в боях? - спросил Суровцев и тут же
понял нелепость вопроса, ведь батальон, в котором прежде служил Горелов,
вел бои именно за эту высоту.
- Приходилось, - спокойно ответил Горелов.
- Только здесь?
- Да в разных местах, товарищ капитан. Под Кингисеппом воевал, под
Красным Селом. Как Воронихин говорит, "туды-сюды" мотался. А под этой
горкой мне ногу перешибло.
- Ногу? - с недоумением переспросил Суровцев: когда они шли сюда, на
НП, Горелов ступал твердо, не хромая. - Давно это случилось?
- Лет двадцать тому назад с гаком.
- Что?! При чем здесь двадцать с гаком?! - раздраженно посмотрел на
пожилого младшего лейтенанта Суровцев.
- Постой, постой, капитан! - поспешно вмешался в разговор до сих пор
молчавший Пастухов. Он понял, о чем говорит Горелов. - Михаил Игнатьевич,
вы здесь дрались с Юденичем?
- Именно здесь, - кивнул Горелов, - здесь мы его в гроб и вогнали. -
Усмехнулся и добавил: - Молодежь этого, разумеется, не помнит. Вы
Юденича-то только в тире видели. Фанерного.
Пастухов, некогда заведовавший музеем, мгновенно вспомнил экспозицию,
посвященную гражданской войне: карту, на которой синими стрелами были
отмечены направления удара войск Юденича на Петроград, и висевшее рядом с
ней воззвание Ленина к защитникам города.
"Как же я не подумал об этом раньше! Кем теперь будет считать меня этот
Горелов? - подумал Суровцев. - Тупым бурбоном, не знающим истории
гражданской войны?.."
Чтобы хоть как-то выйти из неловкого положения, он сказал:
- Ну, Юденич - это еще не Гитлер. Сила не та.
И понял, что опять сказал глупость.
- Сила у него, конечно, была не та, что теперь у Гитлера, - спокойно и
точно не замечая смущения Суровцева, ответил Горелов, - но ведь и наши
силенки тогда тоже не те были... Так что выходит одно к одному...
- Вот что, Михаил Игнатьевич, - снова называя младшего лейтенанта по
имени-отчеству, решительно вмешался Пастухов, - я сейчас пойду в вашу
роту. Вместе пойдем. Обо всем этом надо рассказать бойцам. Как жалко, что
негде достать того воззвания Ленина!
- Почему же? - все так же спокойно заметил Горелов. - Всего воззвания у
меня нету, но кое-что имею при себе. Когда в ополчение собирался, попросил
парткомовскую машинистку перепечатать.
Он не спеша расстегнул нагрудный карман гимнастерки, вынул оттуда
партбилет в красной обложке и, достав из него сложенный вчетверо,
лоснящийся на сгибах листок бумаги, развернул его и протянул Пастухову.
Пастухов пробежал листок глазами и стал читать вслух:
- "Бейтесь до последней капли крови, товарищи, держитесь за каждую пядь
земли, будьте стойки до конца, победа недалека! Победа будет за нами!.."
Дочитав, он бережно сложил листок, вернул его Горелову.
- Держи, Игнатыч! Храни, не потеряй!
Горелов пожал плечами:
- В партбилете храню. А партбилет терять не полагается. С ним живут, с
ним и помирают...
Он в первый раз в упор и с вызовом поглядел на Суровцева.
Тот опустил глаза.
- А теперь пошли вниз, товарищ Горелов, - сказал Пастухов. - Прощай,
капитан! Связь буду держать... Пошли!
17
Части армии Кюхлера начали задуманную фельдмаршалом фон Леебом
операцию.
Ровно в одиннадцать часов утра на подступах к Пулковской высоте и южном
ее склоне загрохотали разрывы артиллерийских снарядов. Одновременно на
высоту обрушились десятки бомб.
Командный пункт генерал-майора Федюнинского был оборудован в подземной
галерее Пулковской высоты. Саперы пробили в толще ее вместительный
туннель-убежище, где расположились командующий армией, начальник штаба и
армейский узел связи. Из туннеля было два выхода, один вел к подножию
высоты, через другой можно было по траншеям пробраться наверх, в развалины
обсерватории, а также на огневые позиции артиллеристов.
Как только немцы начали артподготовку, Федюнинский, которому Жуков
приказал о любых акциях противника докладывать ему лично, немедленно
сообщил командующему, что противник начал обстрел и бомбежку Пулковской
гряды.
- Следи за правым флангом! - напомнил Жуков. Он уже не раз за последние
часы повторял это Федюнинскому.
Невзирая на сильный обстрел, Федюнинский поднялся наверх, на свой
наблюдательный пункт, внимательно осмотрел в бинокль южный и западный
склоны Пулковского хребта. Вернувшись на КП, он снова соединился с Жуковым
и доложил, что артобстрел высоты продолжается и, судя по доносящемуся гулу
моторов, противник концентрирует танки на том же участке, что и раньше, -
видимо, снова намереваясь штурмовать высоту в лоб.
Жуков слушал его, не прерывая, и, когда Федюнинский кончил, сказал:
- Возможно, ты и прав. А все же следи за правым флангом.
Через сорок пять минут артиллерийский обстрел прекратился так же
внезапно, как и начался. На немецкой стороне взвились две ракеты - красная
и белая, и сразу же солдаты в серо-зеленых мундирах, лежавшие в укрытиях,
поднялись и устремились к высоте, в атаку.
Теперь сомнений не оставалось: противник - в который уже раз! - пытался
штурмовать Пулковскую высоту с юга, а не обходить ее, как предполагал
Жуков.
Убедившись в этом окончательно, Федюнинский вздохнул с облегчением.
Отбивая штурмующих в лоб немцев, советские войска пользовались всеми
теми преимуществами, которые дает владение командной высотой. Кроме того,
за истекшую неделю боев не только полевая артиллерия, но и дальнобойная
морская, ведя огонь как по тылам противника, так и по его переднему краю,
успела хорошо пристреляться.
Со своего КП Федюнинский видел, что все происходит по разработанному им
плану: заградительный огонь семи артиллерийских дивизионов заставил
противника снова залечь. И тогда, отсекая наступавших цепями вражеских
солдат от их тылов, открыла огонь тяжелая артиллерия.
...Не только генерал-майор Федюнинский, но и командир немецкой дивизии,
брошенной на штурм высоты, не знал, что бой, который сейчас ведут его
войска, имеет не решающее, а вспомогательное значение: ни фон Лееб, ни
Кюхлер не посвятили его в свой замысел. Обходить высоту должно было другое
соединение - ударная танковая группа, которая, пользуясь тем, что все
внимание русских привлечено к частям, штурмующим высоту, заняла исходные
позиции в мелколесье Финского Койрова.
Приказ же Кюхлера атакующей высоту дивизии был короток и предельно
ясен: захватить высоту, отрезать обороняющие ее части и подавить
сопротивление советских войск, расположенных на южных подступах к
городским кварталам.
Когда наступающие цепи врага оказались меж двух огней, командир
немецкой дивизии правильно решил, что только бросок вперед,
непосредственная схватка с советскими солдатами могут спасти его войска,
зажатые артиллерийскими клещами, от истребления. Он приказал начальнику
штаба немедленно передать командирам полков приказ о новой атаке, но
советские войска опередили его. Когда огонь артдивизионов заставил немцев
залечь, Суровцев первым приказал ротам начать контратаку.
Пастухов в это время находился на КП младшего лейтенанта Горелова.
Выслушав приказ, Горелов спокойно сказал:
- Что ж, значит, я и начну.
И, схватив лежавший на дне окопа автомат, стал выбираться на бруствер.
Пастухов хотел удержать его, напомнить, что лично вести бойцов в атаку
должны командиры взводов, но не решился: после разговора в обсерватории он
несколько робел перед необычным младшим лейтенантом.
Пригнувшись, Горелов добежал до места, где залегли бойцы его роты,
перепрыгнул через окоп и, повернувшись к бойцам, крикнул неожиданно
звучным, молодым голосом:
- Третья рота! За Родину, за Сталина впере-ед!
Пастухов знал, как трудно подняться под свистом пуль и разрывами мин,
знал, что именно первые секунды являются решающими: или бойцы, подчиняясь
чувству долга и воле своего командира, находят в себе силы вскочить на
ноги в в упор взглянуть в лицо смерти, или остаются в укрытиях.
К радости своей, Пастухов увидел, что из окопов поднимаются десятки
бойцов, что в контратаку поднимаются и соседние подразделения. Обгоняя
Горелова, бойцы устремились вперед"
Казалось, земля задрожала от выстрелов, грохота разрывов, топота сапог
и криков, в которых слились воедино высокие призывные слова и рвущаяся из
души ругань...
Только тут Пастухов заметил, что и он бежит вперед, размахивая
трофейным парабеллумом, бежит, обгоняя стреляющих на ходу бойцов, туда,
где виднеются серо-зеленые фигурки вражеских солдат.
Уже в который раз была перебита телефонная линия между наблюдательным
пунктом Суровцева и КП полка, уже несколько связных погибло на склонах
высоты, пробираясь с КП батальона к командирам рот, уже в груду камней и
щебенки была превращена стена обсерватории, за которой расположился
батальонный НП, а бой все продолжался. Казалось, не приказы, отдаваемые
командирами, не почерпнутые из уставов и наставлений знания, а нечто иное
руководит людьми в этом яростном бою.
Суровцев давно покинул свой НП и, находясь в боевых порядках, пытался с
помощью связных давать указания командирам рот.
Бойцы ворвались в первую линию немецких окопов и сцепились с вражескими
солдатами врукопашную. Теперь уже на слышно было ни лозунгов, ни призывов.
Только самые страшные ругательства сотрясали воздух, который, казалось,
стал раскаленным, как в пустыне, от жара пулеметных и минометных стволов,
от горящих танков и бронетранспортеров, от ненависти, владеющей сотнями
людей...
Только когда оставшиеся в живых немцы отступили во вторую линию
траншей, Пастухов словно очнулся. Он все еще сжимал в руке рукоять
пистолета, хотя патроны давно были расстреляны. В ушах звенело, глаза
запорошила пыль.
Пастухов не знал ни где сейчас Суровцев, ни где командиры рот, ни
каковы потери батальона. Одно он знал наверняка: враг отброшен. По крайней
мере на их участке.
Пастухов шел, почти не пригибаясь, в сползшей на затылок стальной каске
и взмокшем от пота подшлемнике, в разорванной гимнастерке, сжимая рукоять
бесполезного уже парабеллума, не думая о том, что шальная пуля или осколок
могут задеть его.
И вдруг он заметил, что Пулковскую высоту обволакивает туман. Это был
какой-то странный туман грязно-желтого цвета. Он стелился по низине и,
медленно поднимаясь, прикрывал высоту.
"Наверное, взорвались какие-нибудь старые склады с химикатами", -
устало подумал комиссар.
В сгущающемся желтом тумане сновали санитары с носилками, раздавались
чьи-то стоны, кто-то кого-то звал...
По рогатине стереотрубы, возвышающейся над бруствером, Пастухов узнал
окоп, где недавно располагался командный пункт Горелова. Спрыгнув вниз, он
увидел, что в углу окопа сидит какой-то боец, странно согнувшись и прижав
руки к животу.
Пастухов тронул его за плечо. Боец повалился на землю, и Пастухов
понял, что боец мертв. Вылез из окопа и, пошатываясь от усталости,
двинулся к едва различимым в тумане людям.
- Товарищи! - громко позвал он. - Это я, комиссар батальона! Кто-нибудь
знает, где командир третьей роты?
- Убит! - донеслось до Пастухова в ответ.
- Что?! - замер на месте Пастухов и тут же крикнул: - Ко мне!
Через мгновение перед ним вырос рослый боец с карабином в руке.
- Какой роты? - торопливо спросил Пастухов с безотчетной надеждой, что
боец совсем из другого подразделения и что-то напутал.
- Третьей, товарищ старший политрук. Второй взвод третьей роты.
- Что с Гореловым, где он?! - прямо в лицо бойцу выкрикнул Пастухов.
- Да убит же, - хрипло повторил боец. - Мы его в землянку перенесли,
тут, неподалеку. Хотите, проведу?
В тесной сырой землянке, едва освещенной тусклым огнем коптилки, на
расстеленной прямо на земляном полу плащ-палатке лежал Горелов.
Склонившийся над ним боец крикнул, не оборачиваясь:
- Ну? Есть носилки?
- Что с ним? - спросил с порога Пастухов.
Боец повернул к нему голову и поспешно поднялся.
- Связной командира третьей роты, - доложил он. - Извините, товарищ
старший политрук, не признал. Носилки вот все прошу принести.
"Если нужны носилки, значит, он жив!" - лихорадочно подумал Пастухов,
выскочил из землянки и, схватив пробегавшего мимо бойца за рукав,
проговорил, задыхаясь и глотая слова:
- Я... Пастухов... комиссар! Немедленно раздобудь носилки! Быстро! Вот
в эту землянку доставить!
Боец исчез в темноте.
Пастухов бросился обратно в землянку.
- Жив? Я спрашиваю, жив он? - крикнул он связному, все еще стоявшему на
коленях перед Гореловым.
- Да вот разобрать не могу, товарищ комиссар, - ответил боец, - то,
кажись, дышит, а то совсем нет... В медпункт его надо! Вот только
носилки...
- Сейчас принесут!
Грудь Горелова была перебинтована поверх гимнастерки, на бинтах
расплывались красные пятна. Лицо было черным от грязи и копоти.
- Осколком в грудь, - тихо пояснил связной. - Он бойцов в атаку
поднимал. Мы из первой линии окопов фрицев вышибли, а тут они из пулеметов
ударили, головы не высунешь! Ну, комроты первым из окопа выскочил, за
мной, кричит, товарищи, тут, кричит, белые банды смерть свою нашли!.. Бей
контру! И один вперед побежал на врага! Минуты две, пожалуй, один бежал, а
потом ребят наших, должно, стыд взял, все из окопов - и за ним... Вот в
этот самый момент его осколком в грудь и садануло...
- Осколком, говоришь? - волнуясь переспросил Пастухов связного.
Где-то в глубине души у него еще теплил