а!" - снова кричала Вера.
   И он бы бежал еще долго, если бы вдруг не почувствовал, что  с  разбега
наткнулся на что-то острое, горячее, и  это  было  последним  ощущением  в
жизни Анатолия, потому что именно в этот момент осколок разорвавшейся мины
разворотил ему грудь, и он упал на черный от копоти  снег,  чтобы  уже  не
встать никогда.



29

   Встретив у входа в землянку  пленного,  которого  автоматчики  вели  на
допрос, Звягинцев скользнул по нему равнодушным взглядом.
   Ему так и не  суждено  было  узнать,  что  этот  немец  был  тем  самым
офицером,  которого  он,  Звягинцев,  разглядывал  в  бинокль  со   своего
наблюдательного пункта под Лугой, готовясь принять первый  в  своей  жизни
бой. Что именно этот офицер по имени Данвиц стоял тогда в горделивой позе,
высунувшись из люка головного танка,  в  черном  комбинезоне,  без  шлема,
ветер раздувал его светлые волосы, а на лице застыла то ли брезгливая,  то
ли самодовольная улыбка.
   Тогда Звягинцеву почудилось, что эта презрительно-самодовольная ухмылка
адресована именно ему, и он еле удержался, чтобы не скомандовать: "Огонь!"
- но взял себя в руки и  приказал  прямо  противоположное:  "Не  стрелять,
Суровцев! Повтори командирам рот - не стрелять!"
   Все это было давно, очень давно...
   Сейчас же, встретив пленного, Звягинцев, не задерживаясь, прошел  мимо.
Пленных он перевидел столько, что они ему были абсолютно  неинтересны.  Им
владело сейчас одно желание - как можно быстрее попасть к месту прорыва.
   Присев на пустую бочку из-под бензина, он вынул из планшета  карту.  До
Рабочего поселка номер один было километров  пять.  Сунув  карту  обратно,
Звягинцев двинулся к этому раньше мало кому известному, а теперь  ставшему
историческим поселку.
   Он шел, и все вокруг казалось ему прикрытым какой-то дымкой, в  которой
расплывалось живое и мертвое, движущееся и неподвижное...
   Направлялись куда-то группы бойцов, переваливались, утопая гусеницами в
сугробах, танки и самоходки, устремляли к небу  свои  покореженные  стволы
разбитые орудия - наши  и  немецкие,  земля  была  изрезана  траншеями,  а
траншей набиты трупами - видно было, что  совсем  еще  недавно  здесь  шел
отчаянный рукопашный бой. Глядя на все это, Звягинцев повторял  про  себя:
"Свершилось! Наконец-то свершилось!.."
   Он шел вдоль узкоколейки, по обе  стороны  которой  тянулись  прикрытые
тонким слоем снега насыпи. Узкоколейкой давным-давно никто не пользовался,
рельсы были занесены снегом, а насыпи немцы  превратили  в  оборонительные
сооружения: на расстоянии трех - пяти метров друг от друга в них виднелись
амбразуры.
   Невдалеке бойцы  складывали  штабелями  собранные  на  поле  боя  трупы
немецких солдат и офицеров.
   Глядя на это, Звягинцев вспомнил лунную ночь на Пискаревском  кладбище,
когда он, Вера и Суровцев привезли мертвого Валицкого. Там,  на  кладбище,
тоже возвышались штабеля трупов, но это были тела мирных жителей -  детей,
женщин, стариков, погибших от голода, холода, артиллерийских  обстрелов  и
бомбежек.
   Видя, какая участь постигла тех,  кто  обрек  Ленинград  на  чудовищные
страдания, Звягинцев не испытывал злобы. Он со  спокойным  удовлетворением
думал о том, что справедливость восторжествовала и что  иначе  и  быть  не
могло.
   К Звягинцеву подошел немолодой боец и отрапортовал:
   - Товарищ подполковник!  Взвод  производит  уборку  трупов  противника.
Командир взвода старший сержант Акимов.
   Видимо,  заметив  уже  несколько  минут  наблюдавшего  за  их   работой
подполковника, комвзвода счел необходимым отдать ему рапорт.
   - Вольно! - скомандовал Звягинцев. - Много работы?
   - Много, товарищ подполковник. Наших  ребят  погибших  почти  всех  уже
собрали. Будем в братских могилах хоронить. А теперь вот этих подбираем.
   Звягинцев  внезапно   почувствовал,   как   его   охватывает   яростная
ненависть...
   - Пусть пленные их хоронят! Не заслужили, чтобы наши бойцы на  это  еще
силы тратили!
   - Мы получили приказ сложить в штабеля, - сухо ответил сержант. - Потом
подрывники могилы взроют. - И добавил уже другим тоном:  -  Сейчас-то  эти
фрицы безвредные. А знаете, сколько наших бойцов  полегло,  пока  всю  эту
фашистскую нечисть из "лисьих нор" повыкурили?!
   Звягинцев смотрел на пирамиду трупов. Вот оно, возмездие!..
   -  Разрешите  продолжать,  товарищ  подполковник?  -  спросил   старший
сержант.
   - Да, конечно, - поспешно ответил Звягинцев. - Продолжайте!
   Он двинулся дальше. И снова шел мимо подбитых  и  обгоревших  танков  -
немецких, с белыми крестами на броне, и наших "тридцатьчетверок", мимо еще
не убранных трупов советских бойцов и немецких солдат. И снова представлял
себе,  каким  кровопролитным,  каким   страшным   по   своему   накалу   и
беспощадности был недавно отгремевший бой.
   Впрочем, бой еще  не  утих.  С  юго-востока  доносились  артиллерийские
разрывы и глухие пулеметные очереди - там сражение продолжалось.
   Так Звягинцев шел час, а может быть, и больше, пока не  спросил  одного
из бойцов, проходившего мимо с котелком в руке:
   - Товарищ боец! Где тут этот самый Первый поселок?
   - Первый-то? - переспросил тот. - Так вот же он, товарищ командир! -  И
радостная, почти детская улыбка появилась на его лице.
   Звягинцев остановился.
   Он стоял и все еще не мог отдать себе отчета в том, что это  -  это!  -
произошло именно здесь и всего лишь какой-нибудь час или два назад.
   Тут все было таким же, как и там, где Звягинцев проходил раньше. Тот же
черно-серый, изрытый воронками снег, те  же  обгоревшие  строения,  те  же
огневые точки - "лисьи норы", то  же  серое,  затянутое  низкими  облаками
небо...
   Около одного из  полуразрушенных  домов  Звягинцев  увидел  броневик  и
"додж", а несколько поодаль группу командиров. Звягинцев  узнал  Духанова,
членов Военного совета 67-й армии Тюркина и Хмеля, остальные стояли к нему
спиной.
   "Подойти или нет? - подумал  он  в  нерешительности,  зная,  как  можно
нарваться, если попасть начальству под  горячую  руку.  -  Но  ведь  такой
день... победа!.."
   Духанов заметил приближающегося Звягинцева.
   - Товарищ командующий! -  громко  произнес,  останавливаясь  и  поднося
ладонь к ушанке, Звягинцев. - Явился по вашему приказанию.
   - На КП армии тебе было приказано явиться,  а  не  сюда,  -  усмехнулся
Духанов. - Ну, раз явился, слушай. После соединения фронт  разворачивается
на  юг.  Начинаем  наступление  на  Синявинские  высоты.  Твои   батальоны
оказываются на правом фланге. Задача: доукомплектовать их  за  счет  войск
УРа, оставшихся на том берегу, и закрепляться. Понял?  За-креп-ляться!  Не
исключено, что немцы снова попытаются  контратаковать.  Так  что  ни  шагу
назад! Но и вперед, пока не будет приказа, тоже ни шагу, а то я тебя знаю!
Ясно?
   - Так точно, товарищ командующий! - сказал Звягинцев.
   По  тону,  которым  Звягинцев  произнес  это  "так   точно",   Духанов,
по-видимому, понял его состояние.
   - Воюешь ты хорошо, - добавил он. - За  успешное  выполнение  задачи  -
благодарю. Отличившихся представить к  награде.  Коменданта  шестнадцатого
УРа отдел кадров сейчас подбирает.  Рад  сообщить,  что  Малинников  ранен
легко и скоро приступит к командованию. Вопрос о дальнейшем  использовании
тебя лично будет решен позже. Ну, теперь уже все ясно?
   - А ты, генерал, мне его отдай! - раздался чей-то  знакомый  Звягинцеву
голос.
   Он повернул голову и увидел Федюнинского.
   -  Сбежал  от  меня,  Звягинцев?   -   добродушно-иронически   произнес
Федюнинский. - Вторую звездочку получил,  и  больше  тебе  Федюнинский  не
нужен?!
   - Товарищ генерал! -  воскликнул  Звягинцев.  -  Да  я  готов,  я  хоть
сейчас...
   - Прошу прощения, товарищ заместитель командующего Волховским  фронтом,
- почтительно, но вместе с тем твердо проговорил Духанов,  -  подполковник
служит в штабе войск Ленинградского фронта.
   - Ладно, ладно, командарм! - усмехнулся Федюнинский. - Как соединяться,
так друзья-товарищи, а как насчет кадров -  местничество  проявляешь,  как
удельный князь...
   - Вы свободны, - подчеркнуто официально сказал  Духанов  Звягинцеву,  -
можете идти... - И вдруг добавил: - Погоди, подполковник, у тебя же  кровь
из-под бинта течет! - Обернулся и спросил: - Медики поблизости есть?
   Один из стоявших сзади командиров сразу же доложил, но не  Духанову,  а
Федюнинскому, - видимо, он был из войск волховчан:
   - Тут рядом наш ПМП имеется. Разрешите?
   Федюнинский лукаво посмотрел на Духанова:
   - Не возражаешь? Или боишься, что украдем  твоего  подполковника?  -  И
приказал сообщившему о ПМП майору: - Действуй!
   - Пошли,  товарищ  подполковник,  -  сказал  майор  Звягинцеву,  -  тут
рядом... Или сделаем иначе... Сержант! - крикнул  он  стоявшему  у  машины
шоферу. - Быстро в ПМП, скажи, чтобы Веру сюда  послали.  Ну,  фельдшерицу
Веру, понял? Мы идем навстречу.
   Но Звягинцев стоял как оглушенный. "Вера, Вера, Вера, - стучало  в  его
мозгу, - она здесь, здесь!.." Значит, все свершилось, все, о чем он только
мог мечтать, - и блокада прорвана,  и  с  Верой  он  сейчас  встретится!..
Совпадение... счастье!..
   Он не замечал, не чувствовал, что майор тянет его за  рукав  полушубка,
потом пошел, механически передвигая ноги.
   - Вам что,  товарищ  подполковник,  нехорошо?  -  встревоженно  спросил
майор.
   - Нет, -  не  слыша  собственного  голоса,  ответил  Звягинцев,  -  мне
хорошо... в порядке!.. Пошли!
   Через несколько минут Звягинцев увидел, что навстречу им из рощи  бежит
девушка в полушубке, с санитарной сумкой в руках.
   Полная, широколицая, невысокая, она, казалось, не бежала, а катилась по
снегу, точно мячик.
   - Вера! - крикнул ей майор. - Быстро перевязку подполковнику!
   Девушка подбежала к ним... Но Звягинцев уже знал,  понял,  что  это  не
Вера, не его Вера...
   - Да наклоните же голову, товарищ подполковник! - говорила медсестра. -
Я же так не дотянусь!
   Звягинцев не чувствовал боли, когда она снимала повязку, промывала рану
спиртом и мазала ее йодом, он вообще ничего не чувствовал.
   - Все! - сказала девушка, осторожно надевая ушанку  на  перебинтованную
голову Звягинцева. - Ничего страшного. Кусок кожи со лба осколком содрало.
До свадьбы заживет.
   - Что?..
   - До свадьбы, говорю, заживет, поговорка такая.
   - До свадьбы... - повторил Звягинцев. Потом сказал: - Спасибо... Вера.
   - Я могу идти, товарищ подполковник?  -  спросила  девушка,  застегивая
свою сумку, и, получив разрешение, побежала обратно к роще.
   Звягинцев попрощался и с майором. Надо было срочно возвращаться  на  КП
16-го УРа.
   Но не прошел он и десятка метров, как у него за спиной раздался  чей-то
голос:
   - А меня не признаете, товарищ майор?
   Звягинцев обернулся и увидел шофера, бегавшего за фельдшерицей.
   - Молчанов же я, товарищ майор, - сказал шофер. - Неужели забыли?
   И только сейчас Звягинцев понял, что  перед  ним  тот  самый  Молчанов,
который когда-то вез его на КП дивизии Замировского, а потом  в  Ленинград
через Ладогу...
   Звягинцев широко раскинул  руки,  шагнул  навстречу  Молчанову,  и  они
обнялись.
   - Здравствуй, друг, здравствуй! - взволнованно восклицал  Звягинцев.  -
Где теперь служишь?
   - Где за этот год служил, и не упомнишь, -  ответил  Молчанов.  -  И  в
строю был, и шоферил. А теперь поднимай выше - самого Федюнинского привез!
Вон, на броневичке!
   - Ну пойдем, пойдем, поговорим, - сказал Звягинцев, - ведь  столько  не
виделись...
   - Да больше года, считай, товарищ майор! И надо ведь,  в  какой  момент
встретились и в каком месте! В историческом, можно  сказать!  Хотя  теперь
исторических-то мест два! В Пятом поселке тоже  наши  соединились.  А  вы,
товарищ майор...
   И тут Молчанов осекся, видимо только сейчас разглядев под  расстегнутым
полушубком Звягинцева петлицы. Подчеркнуто вытянувшись, он проговорил:
   - Виноват... товарищ подполковник!
   - Да перестань ты со своими чинами, - махнул рукой Звягинцев. -  А  ты,
значит, на Волховском?
   - На Волховском. Но ленинградцем быть не перестал. Медаль  "За  оборону
Ленинграда" и волховчанам причитается. Я уж и место приготовил. Вот здесь.
- И он, распахнув полушубок, шутливо ткнул себя в грудь.
   И Звягинцев увидел, что одна медаль - "За отвагу"  -  у  Молчанова  уже
есть.
   - Значит, получил?! - радостно воскликнул он.
   - Эту-то? Получил. А теперь еще и ленинградская будет.
   На  дороге  появились  машины:  три  броневика  и   два   "виллиса"   с
автоматчиками.
   - Начальство едет! -  понижая  голос,  произнес  Молчанов.  -  Мы-то  с
Федюнинским раньше выехали...
   - Кто, какое начальство?
   - Я слыхал, как  Федюнинский  говорил,  что  Жуков  и  Мерецков  должны
прибыть. Ну и ваши, надо думать, приедут. Такое ведь событие!
   Проехав мимо Звягинцева и Молчанова, передний  броневик  замедлил  ход,
снизили скорость и остальные машины.  Один  из  броневиков  остановился  в
нескольких шагах от Звягинцева, дверца  с  лязгом  открылась,  и  прямо  в
глубокий сугроб спрыгнул какой-то военный.
   Звягинцев тут же узнал его - это был Васнецов.
   - Звягинцев?! - воскликнул  Васнецов.  -  Значит,  тоже  участвовали  в
прорыве?
   -  Только  косвенно,  товарищ  дивизионный  комиссар,  -   вытягиваясь,
проговорил Звягинцев. - Служу в отделе УР штаба фронта.
   - А как оказались здесь?
   - Явился к генералу Духанову за дальнейшими указаниями.
   - Ну... и получили?
   - Так точно.
   - Что ж, Звягинцев, поздравляю тебя, - взволнованно произнес  Васнецов.
- Поздравляю с великой нашей победой. Как ленинградец -  ленинградца.  Как
коммунист - коммуниста! - И он крепко пожал Звягинцеву руку.  -  А  теперь
прости, должен идти, -  сказал  он  и  направился  к  вышедшим  из  других
броневиков командирам. Но вдруг остановился  и,  обернувшись,  спросил:  -
Слушай... а как та девушка... ну, твоя? Нашел ее?
   - Знаю, что  жива,  что  медсестрой  на  Волховском,  но  свидеться  не
пришлось... - внезапно дрогнувшим голосом произнес Звягинцев. -  Почему-то
надеялся, здесь встречу... но ошибся. Не повезло...
   Несколько  мгновений  Васнецов  молчал.  Потом  так  же  тихо,  как   и
Звягинцев, сказал:
   - Разве война кончилась, Звягинцев? Разве миллионы наших людей  еще  не
страдают? В этой войне горе народное в тугой узел завязано  -  и  общее  и
личное... И только  одно  этот  узел  разрубить  может:  победа.  Тогда  и
счастливы будем.
   Повернулся и быстро зашагал вперед.
   К Звягинцеву подбежал отошедший было в сторону Молчанов.
   - Разгон какой-нибудь дал? - спросил он.
   - Нет, Молчанов, разгона не было.
   - Ну, значит,  повезло.  А  то  как  начальству  на  глаза  попадешься,
обязательно какой-нибудь непорядок по службе найдет. Это уж факт. Обращаю,
мол, ваше внимание, ну и так далее.
   Звягинцев молчал, задумавшись, и вдруг ему показалось,  что  он  слышит
привычный звук ленинградского метронома. Быстрый и тревожный, как во время
артобстрела или воздушного налета.
   - Что это? - удивленно спросил Звягинцев. - Метроном?
   - Какой еще метроном? - удивленно переспросил Молчанов.
   - Вот... этот стук...
   Молчанов прислушался, а потом широко улыбнулся и сказал:
   - Дак это же дятел,  товарищ  подполковник,  -  артиллерия  бить  здесь
перестала, вот он и прилетел в рощу! Пичуга махонькая, а  стук  дает,  что
твой дровосек. Упорная птица.
   - Быстро стучит. Как метроном во время тревоги...
   - Быстро? Что ж, товарищ подполковник, тревога-то еще не отменена.  Вот
когда всесоюзный отбой дадут, тогда соловьиное время настанет.  А  пока  и
дятел хорош. Все же птица живая прилетела. Добрый знак.
   Звягинцев внимательно посмотрел в лицо улыбающемуся Молчанову и подумал
о том, что слова этого рядового  бойца  по  смыслу,  заключенному  в  них,
перекликаются с тем, что только что сказал Васнецов.
   Он вспомнил в эти минуты и другие  слова,  те,  что  когда-то  произнес
Пастухов в ответ на его, Звягинцева, вопрос: "Как  ты  себе  представляешь
нашу победу?" - "Победа, - ответил тогда Пастухов, -  это  полный  разгром
фашизма. Осиновый кол в его змеиное гнездо".
   - Ты прав, Молчанов, - тихо произнес Звягинцев. - Победа  и  всесоюзный
отбой. Только тогда... Ну, мне пора. Прощай.
   Он обнял Молчанова, потом слегка оттолкнул, точно с болью  отрывая  его
от груди, и быстро, не оглядываясь, пошел...
   Навстречу своей новой военной судьбе.