да, -  именно
так объяснить назначение Жукова, которого и сам  он,  Ворошилов,  ценил  и
уважал. И маршалу казалось, что он нашел спокойные,  твердые,  далекие  от
какой-либо личной обиды слова и готов их произнести.
   Но теперь, когда он смотрел на отводящих глаза, переминающихся  с  ноги
на ногу командиров, со многими из которых успел  побывать  под  вражескими
пулями, под бомбежками и артиллерийским обстрелом,  на  людей,  в  которых
верил и которые верили ему, - подготовленные слова забылись. Сознание, что
он покидает Ленинград, так и не  выполнив  возложенной  на  него  партией,
Сталиным задачи, что покидает город в то время, когда враг стоит  у  стен,
что ему не суждено умереть в рукопашной схватке, если немцы  проникнут  на
ленинградские улицы,  -  это  горькое  сознание  потрясло  Ворошилова.  Он
медленно оглядел стены  своего  кабинета  -  портреты  Ленина  и  Сталина,
полуприкрытую шторкой большую карту, выдвинутые пустые  ящики  письменного
стола и, снова переведя взгляд на столпившихся  посредине  комнаты  людей,
тихо сказал, чуть разведя руками:
   - Ну вот... до свидания, товарищи!.. Отзывает меня Верховный...
   Эти слова стоили Ворошилову огромных усилий. Он произнес их как бы  про
себя, точно только сейчас полностью отдав себе отчет в случившемся.
   - Что ж... наверное, так мне, старому,  и  надо...  -  глухо  продолжал
маршал. - Это не гражданская война. Эту войну надо вести  иначе...  совсем
иначе.
   Голос Ворошилова дрогнул, и он снова умолк.
   Но в тот момент,  когда  присутствующим  здесь  людям  показалось,  что
маршал уже не в состоянии произнести  больше  ни  слова,  в  нем  внезапно
произошла зримая перемена. Ворошилов  вдруг  резко  выпрямился.  Казалось,
каждый мускул напрягся в нем до предела. Он  поднял  голову  и  неожиданно
звонким, молодым голосом воскликнул:
   - И все же мы расколотим фашистов, товарищи! Найдут они свою могилу под
Ленинградом, найдут, сволочи!
   Несколько мгновений он так и стоял, вытянувшись во весь свой  небольшой
рост и держа перед грудью сжатые кулаки,  потом  медленно  разжал  пальцы,
опустил руки и уже чуть слышно сказал:
   - Прощайте!
   И медленно стал обходить командиров, каждому крепко пожимая руку.
   Затем первым вышел из кабинета.
   Часом  позже  самолет,  имея  на  борту  маршала  Ворошилова  и  группу
прибывших с  ним  генералов,  поднялся  в  воздух  с  окутанного  вечерним
сумраком аэродрома...


   В одиннадцатом часу вечера  в  кабинет  Жданова  торопливо  вошел  член
Военного совета адмирал Исаков. Он был очень взволнован.
   - Андрей Александрович, - сказал он, поздоровавшись, -  адмирал  Трибун
просил меня немедленно связаться с вами и доложить... сам он  в  настоящее
время в Кронштадте и не  может  прибыть  в  Ленинград,  потому  что  занят
выполнением срочного задания...
   Жданов слушал молча. Он знал, что именно так взволновало  этого  обычно
спокойного  человека,  знал,  почему  адмирал,  как  правило,   четкий   и
лаконичный в своих докладах, сейчас явно не находит слов, чтобы  высказать
то, что привело его сюда.
   Исаков вытер платком капли пота на лбу, пригладил разделенные  пробором
волосы и, беря себя в руки, стараясь говорить спокойно, продолжал:
   - Час тому назад прибыл из Москвы заместитель наркома  внутренних  дел.
Он  передал  приказ  Ставки  срочно  составить  план  минирования  каждого
корабля, форта, склада. К подготовке приказано приступить немедленно...
   Адмирал умолк, ожидая, что скажет на это Жданов.
   Но Жданов по-прежнему молчал.  Он  сидел  нахмурившись,  почти  сдвинув
брови на  переносице.  Его  нездоровое,  серого  цвета  лицо  стало  почти
землистым. Только острые карие глаза, над которыми набухли  веки,  глядели
пристально и зорко.
   - Андрей Александрович, - уже несколько повышая голос, снова  заговорил
Исаков, -  нам  известно  положение,  сложившееся  под  Ленинградом...  Но
неужели... неужели вы считаете его настолько безнадежным? Ведь речь идет о
судьбе целого флота! Я обращаюсь к  вам  сейчас  не  только  как  к  члену
Военного совета... Вы как секретарь ЦК курировали флотские дела.
   - Иван Степанович, - негромко и как-то  отчужденно  проговорил  наконец
Жданов, - о приказе товарища Сталина мне уже известно. Смысл этого приказа
заключается в том, что ни один корабль, ни один  склад  с  имуществом,  ни
одна пушка не должны достаться врагу. Вы знаете,  такова  общая  директива
Центрального Комитета партии относительно любого района, находящегося  под
угрозой вражеского вторжения. Ни один завод, ни одна шахта,  ни  один  пуд
хлеба! Нам трудно и горько  уничтожать  то,  что  было  создано  огромными
усилиями партии и народа. Но если вопрос встанет так  -  отдавать  ли  это
врагу или уничтожить собственными руками,  то  ни  малейших  колебаний  не
должно и не может быть. Выполняйте приказ.
   - Андрей Александрович! - волнуясь сказал Исаков. - Балтфлот,  несмотря
ни на что, - это грозная  действующая  сила!  Враг  находится  в  пределах
досягаемости огня  нашей  артиллерии!  Кроме  того,  мы  сейчас  формируем
подразделения морской пехоты, весь флот, все - от адмирала  до  матроса  -
нацелены лишь на одно: на активные боевые действия против врага! Именно  в
этом мы видим свою главную задачу!
   - Именно такой она и остается, - твердо  сказал  Жданов.  -  О  приказе
Ставки должно знать весьма ограниченное число людей: командование флота  и
непосредственные исполнители. Только они!
   Исаков медленно поднялся. Встал со  своего  кресла  и  Жданов.  Адмирал
молчал, точно в нерешительности, потом медленно проговорил:
   - Андрей Александрович... последний вопрос... я  хочу  спросить  вас...
как коммунист коммуниста... когда, вы полагаете, может поступить приказ?..
Словом, когда... - Он не  договорил  и  лишь  резко  махнул  рукой,  точно
подрубая что-то.
   И  вдруг  увидел,  как  мгновенно  изменилось  лицо  Жданова.  На   его
землистого цвета щеках вспыхнул слабый румянец.
   - Вы спрашиваете меня как коммунист коммуниста?.. - повторил Жданов.  -
Когда?..  -  И,  подчиняясь  неудержимому   внутреннему   порыву,   громко
воскликнул: - Никогда!
   Несколько мгновений длилось молчание. Потом Жданов сказал уже  спокойно
и строго:
   - А приказ выполняйте в точности, как того требует Ставка.
   Он посмотрел на часы. Было без десяти одиннадцать.
   - Сейчас начнется заседание Военного совета фронта, - сказал Жданов.  -
Поскольку Трибуца нет, вам надо обязательно присутствовать. Идемте.



4

   -  Докладывайте!  -  приказал   Жуков   начальнику   штаба   полковнику
Городецкому.
   То был безрадостный, тяжелый доклад. Части недавно сформированной  42-й
армии, которая, соседствуя с другой армией,  55-й,  защищала  Ленинград  с
юга,  после  изнурительных  боев  оставили  Красногвардейск  и  отошли  на
Пулковский оборонительный рубеж. Таким образом, на Южном направлении  враг
почти вплотную подошел  к  Ленинграду  и  завязал  наступательные  бои  на
юго-западных склонах Пулковских  высот.  Положение  осложнялось  тем,  что
основными силами в этом районе были части народного ополчения. В помощь им
под Урицк спешно перебросили 21-ю дивизию войск НКВД. Но этого  было  явно
недостаточно.
   Итак,  на  юге  считанные  километры  отделяли  немцев  от  Ленинграда.
Северо-западное они рвались к Петергофу и Стрельне. На  севере,  пересекая
весь Карельский перешеек, над Ленинградом нависал фронт финской армии.  На
западе  враг  оккупировал  уже  всю  Прибалтику.  На  востоке  лишь  через
Ладожское озеро Ленинград имел еще связь  с  остальной  советской  землей,
которую вот уже  несколько  дней  здесь,  в  городе,  подобно  зимовщикам,
некогда дрейфовавшим на полярной льдине, стали называть "Большой  землей".
Да и на Ладоге только километров пятьдесят юго-западного берега  озера  да
километров сто тридцать - сто пятьдесят юго-восточного не были еще  заняты
врагом.  Фактически  же   противник,   имея   превосходство   в   авиации,
контролировал  почти  все  Ладожское  озеро  и  большую  часть  прибрежной
территории.
   Обо всем этом и докладывал сейчас полковник Городецкий.  Ему  хотелось,
чтобы Жуков не только  получил  исчерпывающие  сведения  о  положении  под
Ленинградом, но и понял, что он, Городецкий,  не  несет,  не  может  нести
личной  ответственности  за  создавшуюся  ситуацию,   поскольку   занимает
должность начальника штаба всего несколько дней.  Но  при  этом  полковник
сознавал, что его  личная  судьба  меньше  всего  занимает  сейчас  нового
командующего фронтом.
   В то время как Городецкий, обращаясь главным образом к Жукову, указывал
на разостланной перед ним карте наиболее уязвимые участки фронта, дверь  в
кабинет  неожиданно  отворилась  и  в  комнату  поспешно  вошел  полковник
Королев. Торопливо окинув взглядом присутствующих, точно решая, к кому  из
них следует обратиться, он подошел к сидевшему рядом со Ждановым Васнецову
и, склонившись к нему, прошептал несколько слов.
   Васнецов отпрянул, точно его  неожиданно  толкнули,  потом  потянул  за
рукав Жданова...
   Казалось, что  Жуков  ничего  этого  не  замечает.  И  начальник  штаба
продолжал свой доклад, поскольку командующий внимательно  слушал  его,  не
отрывая глаз от карты. Но когда Васнецов стал что-то тихо говорить на  ухо
Жданову, Жуков повернул голову и, глядя не на них, а на стоящего  за  ними
встревоженного Королева, резко спросил:
   - Кто такой?
   Королев растерянно  молчал.  Он  присутствовал  на  заседании  Военного
совета, когда появился Жуков, и потом,  совсем  недавно,  в  числе  других
руководящих работников штаба представлялся ему.
   - Я спрашиваю, кто вы такой  и  почему  являетесь  без  разрешения?!  -
повторил Жуков.
   Вытягиваясь и опуская руки по швам, Королев громко ответил:
   - Полковник Королев из оперативного отдела штаба.
   Затем сделал шаг вперед и уже несколько тише сказал:
   - Товарищ командующий! Только что получено сообщение: немцы  прорвались
в район Кировского завода.
   На всех, кто находился сейчас в этой комнате, его  слова  подействовали
ошеломляюще.
   На всех, но, очевидно, кроме Жукова.
   Не вставая, не меняя положения и глядя на Королева исподлобья  изучающе
пристальным взглядом, он недовольно спросил:
   - Какие еще немцы?
   - Я... я не знаю,  -  растерянно  ответил  Королев,  -  только  что  по
телефону сообщили, и я решил, что...
   - Кто сообщил? - прервал его Жуков.
   "К чему он  задает  эти  ненужные  вопросы?!"  -  подумал  Королев.  На
какое-то мгновение он представил себе, как в  этой  ситуации  поступил  бы
Ворошилов. Скорее всего, немедленно закрыл бы заседание, бросился в машину
и... Но, может быть, подумал Королев, до  нового  командующего  просто  не
дошел страшный смысл полученного сообщения?..
   - Вы что, оглохли, полковник? - повысил голос Жуков.
   - Товарищ командующий! - овладевая  собой,  проговорил  Королев.  -  На
проводе майор Сидоров, командир истребительного батальона,  расположенного
в районе Кировского завода. Он утверждает, что немцы...
   - Какими силами?
   - Не могу знать, - ответил Королев, уже сознавая, что ответ его  звучит
нелепо, - я счел необходимым, не тратя времени, немедленно  доложить!..  А
комбату приказал ждать у телефона дальнейших распоряжений.
   - Начальник связи, - круто поворачиваясь  к  сидевшему  в  конце  стола
Ковалеву, сказал Жуков, - переключите этого паникера сюда.
   Он кивнул на телефоны, стоящие на письменном столе.
   Ковалев поспешно вышел, точнее, выбежал из кабинета.
   Потрясенному сообщением Королева Жданову тоже пришла  в  голову  мысль,
что Жуков плохо представляет себе,  где  расположен  Кировский  завод,  не
знает, что он находится в самом городе, на улице Стачек!..
   - Георгий Константинович,  -  сказал  Жданов,  -  может  быть,  все  же
необходимо немедленно выехать?..
   В этот момент Ковалев с порога доложил:
   - Майор Сидоров на проводе, товарищ командующий!
   Жуков встал точно нехотя и пошел к  телефонам.  Ковалев  опередил  его,
рывком снял трубку одного из аппаратов и протянул ее командующему.
   Тот  не  спеша  поднес  трубку  к  уху  и,  слегка  растягивая   слова,
проговорил:
   - Слушай, ты, паникер! Кто у тебя там появился?.. Я тебя не  спрашиваю,
немцы или турки! Я спрашиваю, какими силами?  Докладывай  только  то,  что
видел сам, понял?!
   В напряженной тишине Жуков слушал ответ майора. Все, кто был в комнате,
неотрывно  следили  за  выражением  лица  командующего.  Они  видели,  как
медленно кривились в жесткой усмешке его губы.
   Наконец Жуков заговорил, отчетливо выговаривая каждое слово и время  от
времени умолкая, чтобы выслушать ответ:
   - Ты чем командуешь? Детским садом или истребительным  батальоном?..  А
раз истребительным, так истребляй! И к тому же сам их не  видел!..  Теперь
слушай. Если хоть один немец на твоем участке прорвется,  хоть  на  танке,
хоть на мотоцикле, хоть на палке верхом,  в  трибунал  пойдешь!  Под  суд,
говорю, отдам, понял?!
   И он бросил трубку на рычаг. Затем тяжелым, размашистым шагом  вернулся
на свое место и, опустившись на стул, сказал:
   - Сам ничего толком не знает... Комвзвода ему, видите ли, доложил,  что
откуда-то с запада по направлению к Кировскому танки идут. Да и не  танки,
кажется, а танк, а может, и танкетка!.. Паникер!
   Он посмотрел на все еще неподвижно стоящего Королева и, обращаясь уже к
нему, продолжал:
   - Еще раз с  паническим  сообщением  ворветесь  -  разжалую.  А  теперь
поезжайте в район Кировского. Через сорок минут доложите по телефону,  что
там за немцы такие появились. Да не мне доложите, адъютанту!
   - Слушаю, товарищ командующий! - мгновенно и почти на бегу  откликнулся
Королев, сам удивляясь, почему  ответ  его  прозвучал  так  бодро  и  даже
радостно.
   Повернувшись к начальнику штаба, Жуков бросил:
   - Докладывайте дальше!
   И снова склонился над картой.
   Доклад продолжался. Начальник штаба говорил теперь о том, что, по самым
последним сведениям, противнику удалось частично овладеть Урицком...
   Жуков молчал, насупившись.  Только  два  раза  он  прервал  полковника,
отрывисто бросая: "Короче!" И тогда Городецкому казалось, что  командующий
слушает его лишь для проформы.
   Но начальник штаба был не прав. Просто Жукова  интересовало  в  докладе
главным образом то, чего он еще не знал сам.
   А  знал  Жуков  уже  многое.  Он  недаром  провел  несколько  часов   в
Оперативном и Разведывательном  управлениях  Генштаба,  направившись  туда
прямо из кабинета Сталина. В Генштабе Жуков изучил положение дел не только
под Ленинградом, но и на  других  фронтах  -  без  этого  невозможно  было
оценить потенциальные возможности немецкой группы армий "Север".
   Не потратил Жуков зря и то время, которое прошло с момента, когда он по
аппарату "Бодо" доложил Ставке о своем вступлении в новую должность.
   И теперь он уже  хорошо,  почти  зримо  представлял  себе  всю  картину
сражения на подступах к  Ленинграду  и  именно  поэтому  был  уверен,  что
прорваться к Кировскому заводу могла, на самый худой конец, лишь  какая-то
шальная  группа  вражеских  разведчиков,   не   представляющая   серьезной
опасности.
   Жуков слушал доклад начальника штаба фронта и, казалось, уже  забыл  об
эпизоде, который только что здесь произошел.
   Но для большинства присутствующих он не прошел бесследно.
   Им, успевшим привыкнуть к темпераментному, остро  на  все  реагирующему
Попову и к готовому в любую  минуту  мчаться  на  место  боев  Ворошилову,
казалось, что Жуков проявил  неоправданное  легкомыслие,  отмахнувшись  от
тревожного, нет, катастрофического сообщения!
   Никто из находящихся здесь военных, естественно, не  решился  высказать
свои мысли вслух. Молчали и Жданов и Васнецов, хотя им  хотелось  обратить
внимание Жукова на опасность недооценки  полученного  сообщения,  молчали,
боясь уронить авторитет  нового  командующего,  присланного  Сталиным  при
таких чрезвычайных обстоятельствах.
   Но Жуков, казалось, не  ощущал  сгустившейся  атмосферы.  Его,  видимо,
совершенно не интересовало, что думают о  нем  эти  застывшие  в  молчании
люди.
   Полковник окончил свой доклад. Жуков продолжал сосредоточенно  смотреть
на карту. Потом, не поднимая головы, негромко сказал:
   - Дайте точную справку, какие силы действуют на участке Урицк - Красное
Село. Сколько, по вашим данным, там у нас артиллерии?
   Все так же не поднимая головы, выслушал ответы начштаба и  командующего
артиллерией. Это были короткие, ясные ответы,  -  казалось,  докладывающие
успели перенять четкий стиль нового командующего фронтом.
   - Из всего следует, -  сказал,  как  бы  подводя  итог,  Жуков,  -  что
противник концентрирует свои силы здесь, между Ропшей и Пулковом, - так? -
Он быстрым движением очертил пальцем  круг  на  разведывательной  карте  и
вдруг взорвался: - Так какого же черта  вы  держите  одинаковую  плотность
войск по всему фронту? Немцы идут танковыми клиньями к Урицку и Пулковским
высотам. Именно отсюда они рассчитывают прорваться в  Ленинград.  Здесь  и
должны быть сконцентрированы наши главные силы!  Почему  же  до  этого  не
додумались? Я спрашиваю: почему?!
   Жуков обвел присутствующих гневным взглядом. Никто не заметил, как  при
этом он покосился на висящие на стене часы, и никто, разумеется, не  знал,
что про себя Жуков отметил: с момента  ухода  полковника  Королева  прошло
двадцать пять минут.
   У всех в ушах звучал резкий, как удар хлыста, вопрос: "Почему?!" И хотя
вопрос этот не был адресован кому-либо конкретно,  взгляды  всех  невольно
обратились к Жданову. Никто  и  никогда  не  позволял  себе  разговаривать
подобным образом в его присутствии.
   Но Жданов молчал. Его измученное бессонными ночами лицо  было  бледным,
губы  были  плотно  сжаты.  Чувствовалось,  что  это  молчание  стоит  ему
огромного внутреннего усилия.
   Член  Политбюро  и  секретарь  ЦК,  он   остро   ощущал   свою   личную
ответственность   за   катастрофическое   положение,    сложившееся    под
Ленинградом. Поэтому его не мог не задеть резкий тон нового  командующего,
а последний вопрос Жукова звучал уже как прямой упрек руководству  фронтом
и в том числе ему, Жданову.
   Разумеется, многое можно  было  бы  ответить  Жукову.  И  прежде  всего
сказать,  что  Военный  совет  не   бездействовал,   что   все   возможные
подкрепления были в последние дни переброшены на юг...
   Но факт оставался фактом: враг подошел к стенам Ленинграда.
   И снова в ушах Жданова  прозвучала  гневная  фраза  Сталина  по  адресу
Ворошилова и его, Жданова: "Специалисты по отступлению!.."
   Жданов считал этот упрек несправедливым. Ведь Сталин не мог не знать  о
беззаветном героизме защитников Ленинграда, об их  непреклонной  решимости
отстоять город. Но, как политик, как один из руководителей партии,  Жданов
сознавал, что в те минуты, когда Сталин диктовал эти горькие  слова,  одно
было для него решающим: враг неумолимо приближается к Ленинграду...
   Жданов  понимал,  что  внезапная  замена  командующего  вызвана  именно
сомнениями Сталина в способности нынешнего руководства отстоять город.
   И горькое сознание этого заставило Жданова сдержаться,  не  реагировать
на ту резкость, жесткость и непреклонную требовательность, которые звучали
в каждом слове Жукова.
   Однако увидев, что  все  взгляды  обращены  к  нему,  Жданов  сдержанно
сказал:
   - Георгий Константинович, положение, которое отмечено у вас  на  карте,
сложилось  буквально  в  последние  часы.  Но  тем  не  менее  вы   правы.
Распределение войск сейчас уже не соответствует создавшейся обстановке.
   Может  быть,  именно  эта   сдержанность   и   произвела   определенное
впечатление на Жукова, напомнив ему о высоком положении человека, сидящего
по правую руку от него.
   Снова бросив мгновенный взгляд на часы, он сказал  подчеркнуто  деловым
тоном, на этот раз обращаясь уже непосредственно к Жданову:
   - Наиболее уязвимы