а  и  в  Смольном  все  проникнутся
уверенностью, что противник решил штурмовать город по прошлогодней  схеме,
два корпуса внезапно повернут на восток и с ходу форсируют Неву на  совсем
ином  направлении.  Этим  двум  корпусам  ставилась   задача:   уничтожить
советские войска между Невой  и  Ладожским  озером,  перерезать  Ладожскую
коммуникацию  и  опять  лишить  Ленинград  путей  подвоза  боеприпасов   и
продовольствия.
   Предполагалось, что после этого ленинградцы  немедленно  выкинут  белый
флаг и не возникнет необходимости в затяжных уличных боях.
   Наступление должно было начаться 1 сентября.
   Манштейн поднялся на вышку наблюдательного пункта  ближайшей  к  городу
немецкой воинской части.  Он  увидел  оттуда  большой  завод,  выпускающий
танки. Увидел  верфи  на  побережье  Финского  залива.  Увидел  оживленное
движение на улице Стачек. И злорадно усмехнулся: через четыре дня все  это
исчезнет.
   Но уже на другой день, 27 августа, грохот артиллерии возвестил о начале
советского наступления: войска Волховского фронта неожиданно обрушились на
синявинско-мгинскую группировку немцев в том самом районе, откуда Манштейн
собирался наносить свой главный удар. Почти год назад  фон  Леебу  удалось
сорвать наступательную  операцию  по  прорыву  блокады  своим  упреждающим
ударом на Тихвин. Теперь Красная Армия взяла реванш: она тоже на  три  дня
опередила  штурм   Ленинграда,   с   такой   тщательностью   разработанный
генерал-фельдмаршалом Манштейном.



16

   Удар, нанесенный 27 августа по синявинско-мгинской группировке немецких
войск, Советское Верховное командование  рассматривало  лишь  как  частную
операцию с ограниченными целями. От утверждения генерального плана прорыва
блокады Сталин все еще воздерживался. Он вполне отдавал себе отчет в  том,
что прошлогодняя неудача на этом же направлении была обусловлена не только
внезапным наступлением немцев на Тихвин, а и недостаточностью сил,  какими
осуществлялся прорыв, нехваткой технических средств, в особенности средних
танков и артиллерии.
   С открытием летней навигации на Ладоге  Ставка  направила  в  Ленинград
двадцать пять батальонов для пополнения укрепленных районов, две  танковые
бригады, шесть артиллерийских  противотанковых  полков,  тысячу  ручных  и
пятьсот станковых пулеметов, пять тысяч автоматов.
   Много ли это? И много, и мало. Для обороны города, пожалуй, достаточно,
а для прорыва блокады - едва ли.
   Но к середине августа у Сталина уже не оставалось сомнений в  том,  что
немцы готовят новый штурм  Ленинграда.  Данные  агентурной  и  авиационной
разведки, а также  сведения,  поступавшие  от  партизан,  показывают,  что
только за восемь суток от Пскова  на  Лугу  проследовало  сто  восемьдесят
эшелонов с немецкими войсками и техникой. Кроме того, сорок семь  платформ
с осадной артиллерией направились в Гатчину.
   Вот тогда-то и было принято  решение  о  нанесении  упреждающего  удара
силами Волховского и Ленинградского фронтов.
   Удар  этот,  вошедший  в  историю  под  именем  Синявинской   операции,
расстраивал все  планы  немецкого  командования.  Ведь  Синявинская  гряда
холмов, поднявшаяся среди торфяных  болот  огромной  приладожской  низины,
являлась ключевой позицией.  Для  немцев  потеря  этой  позиции  неминуемо
влекла за собой разрыв блокадного кольца юго-восточнее Ленинграда.  Притом
8-я армия Волховского фронта выходила в тыл манштейновской 11-й армии.
   На девятый день наступления, когда волховчанам удалось  расширить  свой
прорыв до 15-20 километров, в штабе Манштейна раздался тревожный звонок из
Винницы.  Гитлер  будто  забыл  о  недавнем  своем   разговоре   с   новым
фельдмаршалом. Сейчас он требовал от Манштейна не овладения Ленинградом, а
только немедленной помощи командующему группой  армий  "Север"  Кюхлеру  в
восстановлении положения.
   Контрудар, предпринятый Манштейном, резко  затормозил  продвижение  8-й
армии. Теперь она сама оказалась в опасном положении. А в случае  разгрома
целой армии Волховского фронта катастрофически снижались шансы на успешный
прорыв блокады  в  ближайшем  будущем.  И  Сталин  отдал  приказ  Говорову
немедленно возобновить наступательные действия на Неве, в  районе  Невской
Дубровки, чтобы помочь волховчанам.
   В течение трех суток, с 10  по  13  сентября,  три  советские  дивизии,
сосредоточенные  здесь,  тщетно  пытались  форсировать  Неву.  Вечером  13
сентября Говоров и Жданов обратились  в  Ставку  за  разрешением  отложить
дальнейшие попытки на шесть дней. Ставка удлинила этот срок еще  на  шесть
дней: немцы уже начали тогда штурм Сталинграда, и боям на  Неве  следовало
придать такой размах, который затруднил бы Гитлеру маневр резервами.
   С величайшими трудностями войскам Ленинградского фронта удалось наконец
переправиться через Неву и завязать кровопролитное  побоище  на  левом  ее
берегу. Теперь немцам пришлось защищать уже не только  Синявинскую  гряду.
Три свежих дивизии из армии Манштейна были посланы к Неве...


   В  течение  многих  предвоенных  лет  ленинградский  пригород   Колтуши
пользовался известностью во всем цивилизованном мире, особенно  среди  тех
его представителей, которые старались проникнуть в  тайны  высшей  нервной
деятельности человека. Над Колтушами витал гений великого русского ученого
Павлова. Колтуши называли "столицей условных рефлексов".
   К осени 1942 года неподалеку от  знаменитой  павловской  "биологической
станции" и расположилось полевое управление Ленинградского фронта.
   30 сентября сюда прибыли Васнецов и Штыков. Говорова они не застали.
   Оперативный дежурный доложил, что командующий уже  семьдесят  два  часа
неотлучно находится на КП Невской группы.
   Васнецов и Штыков тоже было собрались ехать туда, но  как  раз  в  этот
момент появился Говоров. Вошел он молча, поздоровался с ними тоже без слов
- лишь коснулся ребром ладони козырька фуражки. И в глубокой  задумчивости
присел к письменному столу.
   - Какие новости, Леонид  Александрович?  -  спросил,  не  выдержав  его
молчания, Васнецов.
   - Гаген под угрозой окружения, - глядя куда-то поверх голов Васнецова и
Штыкова, негромко ответил Говоров.
   Ни тому, ни другому не надо было объяснять, что это значило.  Четвертый
гвардейский  корпус  генерала  Гагена  составлял  главную   ударную   силу
Волховского фронта.
   - Вам, Леонид Александрович, известно, какие меры принимает в  связи  с
этим Мерецков? - спросил теперь Штыков.
   - Известно, - сказал Говоров и с неохотой добавил: - Кирилл Афанасьевич
начал вчера вечером отвод своих войск из-под Синявино.
   Если бы совсем рядом с блиндажом, в котором они находились, разорвалась
тысячекилограммовая авиабомба, это, наверное, произвело бы на них  меньшее
впечатление, чем лаконичное сообщение Говорова.
   - Как?! - воскликнул Васнецов. - Отвод после того, как удалось прорвать
оборону противника?! После того,  как  до  соединения  с  нашими  войсками
остались считанные километры?! - В голосе Васнецова звучало возмущение.
   Говоров медленно покачал головой:
   - Война есть война.
   "Как может он рассуждать так спокойно? - поразился Васнецов. - Ведь  не
забыто же им, с какими мучениями и ценой каких жертв войска Ленинградского
фронта форсировали Неву!"
   - Я думаю, что нам  следует  немедленно  звонить  товарищу  Сталину!  -
сказал Васнецов вслух.
   - А я думаю о том, - отозвался на это Говоров, - что происходит  сейчас
под Сталинградом.
   В  первые  мгновения   от   этих   его   слов   Васнецов   почувствовал
растерянность. Ему послышался в них скрытый упрек. И все же  он  попытался
возразить:
   - Чем сложнее обстановка  на  других  фронтах,  тем  больше  возрастает
значение боев под  Ленинградом.  Мы  обязаны  еще  сильнее  сковать  здесь
противника.
   Говоров покачал головой:
   -  Сковать,  Сергей  Афанасьевич,  -  да.  Только  не  за  счет  гибели
собственных войск.
   Говоря это, командующий продолжал  смотреть  в  противоположную  стенку
блиндажа, чем тоже раздражал Васнецова.  "Чего  он  там  разглядывает?"  -
досадовал Васнецов.
   А Говоров в этот момент даже не замечал  бревенчатой  стены.  Он  видел
красный стяг, развевающийся на  корме  одной  из  лодок,  переправляющихся
через Неву под неистовым огнем врага. Видел  страшный  рукопашный  бой  во
вражеских траншеях, где оружием становится не только  автомат,  не  только
штык и граната, но и острая лопатка пехотинца... Он видел частное и общее:
отдельные траншеи и  конфигурацию  всего  фронта,  лица  бойцов  и  боевые
порядки дивизий.
   Наконец командующий перевел свой взгляд на  членов  Военного  совета  и
твердо сказал:
   - Надо, товарищи, считаться с реальным положением вещей.  Наш  плацдарм
на левобережье очень мал. Боевые  порядки  дивизий  Федорова  и  Краснова,
сосредоточенных на этом лоскутке земли,  настолько  уплотнены,  что  любая
вражеская мина, любой снаряд влечет за собой гибель десятков  людей.  Наши
потери растут с каждым часом,  а  расширить  плацдарм  мы  не  в  силах  -
противник имеет там абсолютное превосходство. Через двое-трое суток тысячи
наших бойцов и командиров либо  будут  сброшены  в  реку,  либо  полностью
уничтожены на берегу. Этого я допустить не могу!
   Последние слова Говоров произнес с непререкаемой категоричностью,  даже
слегка повысил голос. И, как бы услышав сам себя со  стороны,  сказал  уже
тише:
   - Командование Волховского  фронта  приняло  правильное  в  создавшейся
обстановке решение. Мы тоже обязаны найти правильное решение.
   - Какое? - почти в один голос воскликнули Васнецов и Штыков.
   -  Эвакуировать  войска  с  левого  берега  Невы,  оставив   там   лишь
минимальные силы для удержания прошлогоднего "Невского пятачка".
   - Вы считаете, что Андрей  Александрович  рискнет  обратиться  с  таким
предложением к товарищу Сталину?! - вырвалось у Васнецова.
   - Долг обратиться с таким предложением к товарищу Сталину лежит на мне,
- ответил Говоров. - И я его выполню.
   Васнецов и Штыков  замолчали.  Как  ни  старался  командующий  казаться
спокойным, они поняли, чего стоило Говорову взять  на  себя  столь  тяжкую
миссию, особенно после того, как ЦК оказал ему высокое доверие,  приняв  в
члены партии без прохождения кандидатского стажа.
   А Говоров тоже будто проник в души  этих  двух  близких  ему  людей  и,
увидев царящее там сейчас смятение, в свою  очередь  молча  посочувствовал
им. А вслух сказал с обычной своей сухостью:
   - Задача состоит в том, чтобы эвакуировать войска без потерь. И сделать
это быстро!
   ...Ночь  на  8  октября  выдалась  темная  и  дождливая.   Это   немало
способствовало тому, что тщательно подготовленная эвакуация войск с левого
берега Невы была произведена действительно без потерь.
   Ранним утром 9 октября Линдеман и Манштейн,  готовые  нанести  решающий
удар по дивизиям Федорова и Краснова, с разочарованием узнали, что траншеи
и окопы, еще вчера вечером изрыгавшие огонь  и  металл,  пусты.  Только  в
одном  месте,  почти  том  же  самом,  где   в   результате   прошлогодних
сентябрьских боев образовался знаменитый "Невский пятачок",  теперь  снова
закрепились советские бойцы.
   Их было немного - всего лишь небольшой отряд автоматчиков.  Однако  они
словно вгрызлись в землю,  окружили  себя  непроходимыми  минными  полями,
опутали все подступы колючей проволокой и, отбивая атаки противника,  ясно
давали ему понять, что решили, стоять насмерть...



17

   О неудаче Синявинской операции Звягинцев знал лишь в общих  чертах:  об
этом говорили на очередном совещании в штабе  ВОГа,  подчеркивая,  однако,
что операция эта сорвала намечавшийся противником штурм Ленинграда.
   Вскоре после того Звягинцева вызвали на Дворцовую площадь к  начальнику
отдела укрепленных районов полковнику Монесу. Звягинцев все  еще  числился
одним из его помощников.
   - Слушай, подполковник, - сказал Монес, - строительство  оборонительной
полосы в центре города мы считаем законченным. Во всяком случае, тебе  там
больше делать нечего. Отправляйся на правый берег Невы,  в  район  Невской
Дубровки. Помоги шестнадцатому укрепленному району. Он держит  оборону  на
широком фронте - почти от Порогов до истока Невы и  дальше  -  по  Ладоге.
Нева сейчас наиболее уязвимое  место  на  всем  Ленинградском  фронте.  Мы
привыкли рассматривать правый ее берег только как исходный рубеж для наших
наступательных  действий  с  целью  прорыва  блокады.  И  в  прошлом  году
наступали оттуда, и в этом - тоже. Но что получится,  если  тот  же  самый
район, допустим, между Восьмой ГЭС и Шлиссельбургом противник изберет  как
исходный рубеж для своего наступления?.. Надо привести укрепленный район в
полную боевую готовность, проверить систему огня, прочность оборонительных
сооружений, слаженность боевых расчетов.
   - А какими силами располагает этот УР? - спросил Звягинцев.
   - Шесть артиллерийско-пулеметных батальонов.
   - Кадровые?
   - Нет, подполковник. На все УРы кадровых войск  не  хватает.  Батальоны
шестнадцатого сформированы недавно, в основном из рабочего класса.  Однако
командный состав во главе с комендантом  УРа  полковником  Малинниковым  в
основном кадровые командиры. А ты будешь состоять нашим представителем при
Малинникове.
   "Все повторяется в моей судьбе!" - подумал Звягинцев, вспомнив, как так
же вот когда-то - ему казалось, что это было в  давние-давние  времена,  -
посылали его представителем штаба фронта в батальон Суровцева с  заданием:
создать неприступные укрепления на  одном  из  участков  Лужского  рубежа.
Стараясь оборвать поток воспоминаний, Звягинцев спросил Монеса:
   - Когда отправляться?
   - Чем скорее, тем лучше, - ответил тот. - Скажем, завтра.  Еще  вопросы
есть?
   - Есть, если разрешите... Я  понял,  что  ожидается  новое  наступление
немцев. А  мы-то,  товарищ  полковник,  наступать  собираемся?  Или  опять
зазимуем в блокаде?
   - Вперед забегаете, - нахмурившись, ответил Монес. - Ставку  и  Военный
совет фронта обогнать хотите?.. Если что и будет, то узнаете  об  этом  от
командующего шестьдесят седьмой армией. Со штабом  армии  и  поддерживайте
связь. Других вопросов нет?
   Звягинцев молчал.
   - Наверное, потом будут, - усмехнулся полковник.
   - Очевидно, будут, - согласился Звягинцев. - На месте само дело вопросы
подсказывает. А сейчас, товарищ полковник,  у  меня  к  вам  одна  просьба
есть... Возможно, мне придет письмо. С Большой земли... Прошу переслать  в
шестнадцатый...


   Письма он ждал о судьбе Веры, а может быть, и от нее самой.
   Месяц назад на углу Невского и Фонтанки, где Звягинцев  работал  тогда,
его  повстречал   Васнецов,   знакомившийся   с   новыми   оборонительными
сооружениями в центре города.
   Заговорил по-дружески:
   - Просьбу твою, подполковник, я выполнил... Насчет  той  девушки...  ну
Королевой. Видишь ли, какое дело... Нелегкую ты задал мне задачу...
   "Не  тяни,  говори  сразу!"  -   хотелось   крикнуть   Звягинцеву.   Он
приготовился к самому худшему. Если бы Вера  осталась  в  живых,  Васнецов
сказал бы об этом сразу.
   -  Весь  горздрав  занимался  твоим  делом,  -  неторопливо   продолжал
секретарь горкома. - Целое расследование  провели.  Все  штабы  МПВО,  все
похоронные команды опросили.
   - Погибла?! - вырвалось у Звягинцева.
   - Нет, нет, я тебе не похоронку привез, - поспешно сказал  Васнецов.  -
Тут вот какое дело... Удалось  обнаружить  следы  одной  девушки,  которая
предположительно должна бы быть той самой Верой Королевой. Возраст схожий.
Есть и профессиональное соответствие: судя по лохмотьям белого халата, эта
девушка  тоже  медработник.  Извлечена   из-под   развалин   госпиталя   в
бессознательном  состоянии  и  в  числе  других,  нуждавшихся  в   сложных
операциях, отправлена на Большую землю.
   В первое мгновение Звягинцева целиком захватило чувство радости. Он как
бы и не услышал, что Вера тяжело ранена. Одна мысль стучала в его  голове:
"Она жива... жива... жива!.."
   Придя в себя, спросил Васнецова:
   - Может быть, известно, где она находится сейчас?
   - Отсюда ее направили в  один  из  госпиталей  Горьковской  области,  -
ответил  Васнецов,  -  а  о  дальнейшем  не  знаю.  Зато  насчет   другого
интересующего тебя человека - ну комиссара твоего - все установлено точно.
   - Пастухов тоже жив?! - воскликнул Звягинцев.
   - Нет, он погиб.
   - Документы при нем оказались?
   - Какие там документы!.. Пастухов твой какого-то парня безногого  спас.
Телом своим прикрыл, когда все  рушиться  стало.  Парень  этот  чудом  жив
остался  и  рассказал  все.  Пастухову  голову   размозжило,   позвоночник
перебило...
   Дальше Звягинцев уже не слушал. Для него и услышанного было достаточно.
Мелькнула догадка: "Не тот ли это одноногий морячок с гремящими костылями,
что встретился мне зимой в полутемном госпитальном коридоре? Наверное, он.
Пастухов ведь так  хотел  вернуть  к  жизни  этого  юношу,  изуродованного
войной..."
   Звягинцев возвратился к думам о Вере.
   Злой, непреклонный голос  логики  утверждал,  что  нет  никаких  веских
оснований быть уверенным, будто та  девушка  именно  Вера.  Но  если  даже
из-под развалин извлекли действительно Веру, перенесла ли она  все  тяготы
эвакуации, а затем еще какую-то сложнейшую хирургическую операцию.
   И  все  же  голос  сердца,  не  желавший   считаться   с   аргументами,
отбрасывающий все возражения, уверенно твердил: "Она жива... жива!.."
   Вечером Звягинцев написал письмо в  Горький,  областному  военкому.  Он
умолял  его  навести  справки:  в  какой  из  госпиталей  области   попала
ленинградка Вера Королева и как у нее прошла операция. Ответа  требовал  в
любом случае: если жива в если погибла.
   Но ответа пока что не было.



18

   Прошло  немногим  больше  двух  месяцев  после  неудачно  закончившейся
Синявинской операции. На Неве опять  наступило  затишье.  Ледяной  панцирь
сковал реку.
   На высоком, обрывистом левом ее берегу осталась лишь горстка  советских
бойцов,  удерживавших  "Невский   пятачок".   Оттуда   доносилась   редкая
перестрелка...
   В бесконечно длинные декабрьские ночи над  Невой  взвивались  время  от
времени выпущенные с того же  левого  берега  осветительные  ракеты,  и  в
неярком их голубоватом свете смутно проступали на низинном  правом  берегу
припорошенные снежком броневые колпаки, лабиринт траншей, ряды заиндевелой
колючей проволоки.
   Начиналась зима. Вторая блокадная зима. Суждено ли было стать ей  столь
же безысходной, как и первая?
   Этот вопрос задавали себе тысячи ленинградцев. Он  все  чаще  звучал  в
красноармейских землянках и командирских блиндажах.
   ...12 декабря командиры дивизий -  генерал-майоры  Симоняк  и  Краснов,
полковники Борщев и Трубачев, а также начальники  их  штабов,  командующие
артиллерией и еще несколько командиров соединений, неожиданно были вызваны
в Смольный к Говорову.
   Когда их провели в кабинет командующего, самого Говорова там  не  было.
Вызванных встречал начальник штаба  фронта  генерал-майор  Гусев.  Тут  же
присутствовали новый начальник оперативного отдела генерал-майор  Гвоздков
и начальник фронтовой разведки Евстигнеев.
   Наконец появился и Говоров вместе со Ждановым. Гусев  доложил  им,  что
все вызванные командиры в сборе.
   - Ну вот и хорошо, - удовлетворенно сказал Говоров. -  Прошу  садиться,
товарищи.
   Жданов поздоровался со всеми общим поклоном и сразу  же  занял  обычное
свое место - справа от кресла Говорова.
   Сам же Говоров, прежде чем сесть в это  кресло,  прошел  к  письменному
столу, взял там свою толстую тетрадь, затем направился к высокому сейфу. В
напряженной тишине звякнул ключ, повернутый в замочной скважине,  бесшумно
открылась массивная стальная дверца, и из скрытой пасти сейфа  будто  сама
собой выплыла красная папка.
   С этой папкой и толстой тетрадью командующий расположился у торца стола
для заседаний, вынул из поясного брючного кармана часы на черном р