неслась  мягкая  дробь
пишущих  машинок.  На  стенах,  обычно   гладких   и,   казалось,   всегда
свежевыкрашенных, теперь висели военные красочные плакаты... Звягинцев  не
знал, на каком этаже находится кабинет Жданова. Ему  не  пришло  в  голову
спросить  об  этом  генерала  Пядышева,  и  теперь,  бредя  по   коридорам
Смольного, он надеялся, что найдет этот кабинет по табличкам  с  указанием
фамилий, которые, как помнилось Звягинцеву, висели еще три  дня  назад  на
каждой двери.
   Но сейчас табличек не было. О них напоминали только узкие светлые следы
на дверях.
   В этой настороженной, тревожно-деловой атмосфере  Звягинцев  как-то  не
решался спросить первого встречного, где находится кабинет Жданова. Он уже
собрался вернуться на пост охраны, чтобы узнать номер нужной ему  комнаты,
повернулся и лицом к лицу столкнулся с выходящим в этот момент  из  дверей
ближайшей комнаты Васнецовым.
   Лицо Васнецова было сурово-сосредоточенным, густые  брови  сдвинуты  на
переносице.  Еще  секунда,  он  прошел  бы  мимо,  даже  не  взглянув   на
Звягинцева.
   - Товарищ Васнецов! - тихо окликнул его Звягинцев, но тут же  вытянулся
в положение "смирно" и уже громче повторил: - Разрешите обратиться...
   Васнецов остановился, рассеянно посмотрел на Звягинцева, видимо все еще
занятый своими мыслями, и сказал:
   - А-а, товарищ майор!..
   Потом чуть заметно улыбнулся и добавил:
   - Хотелось бы мне, чтобы ты тогда оказался неправ. Всем нам хотелось...
   Улыбка исчезла с его лица, брови снова сурово сдвинулись. Он сказал:
   - Впрочем, об этом сейчас говорить нечего.
   И пока Звягинцев соображал, к чему относились его  слова,  добавил  уже
суше:
   - К товарищу Жданову?
   - Да... но я не знаю, где его кабинет, - поспешно произнес Звягинцев.
   - Здесь, - сказал Васнецов, он показал в сторону двери,  из-за  которой
только что  появился,  и  добавил:  -  Доложите  его  помощнику  полковому
комиссару Кузнецову, что прибыли.
   В небольшой  комнате  за  желтым,  с  откинутой  гофрированной  крышкой
секретером сидел средних лет человек в гимнастерке. Слева  от  него  стоял
стол с телефонами.
   Звягинцев остановился на пороге и  по  укоренившейся  военной  привычке
громко произнес:
   - Разрешите?..
   Кузнецов поднял голову от бумаги, которую в этот момент читал, и, не то
спрашивая, не то утверждая, ответил:
   - Товарищ Звягинцев?.. Сейчас доложу Андрею Александровичу.
   Он встал, подошел к  расположенной  слева  от  секретера  обитой  кожей
двери, повернул торчащий в замке  маленький  плоский  ключ  и  скрылся  за
дверью. Через мгновение он вернулся в сказал:
   - Обождите немного. Товарищ Жданов сейчас закончит... Присядьте.
   Звягинцев не понял, что именно закончит Жданов - совещание или какой-то
телефонный разговор, но спрашивать, естественно, не стал и сел на один  из
стоящих вдоль стены стульев.
   Неожиданно он подумал:  "А  в  каком  звании  Жданов?  Ведь  теперь  он
является членом Военного совета..."
   Однако задавать вопросы снова погрузившемуся в чтение  бумаг  Кузнецову
Звягинцеву казалось неудобным, и он приготовился терпеливо ждать, мысленно
повторяя  слова  своего  предстоящего  доклада,  содержание  которого   он
продумал, еще когда ехал в машине. Однако ждать пришлось  недолго.  Прошло
всего лишь несколько минут, обитая кожей дверь снова раскрылась, и  оттуда
торопливо  вышел  незнакомый  Звягинцеву   генерал.   Звягинцев   вскочил,
вытягиваясь. Встал и Кузнецов.
   Дверь отворилась, пропуская  контр-адмирала  и  двух  полковников.  Они
быстро миновали приемную и скрылись.
   - Проходите, товарищ майор, - сказал Кузнецов.
   Звягинцев, открывая дверь, готовился уже произнести  уставные  слова  о
прибытии, но увидел, что оказался в небольшом темном тамбуре.  Он  вытянул
руку, нащупал следующую дверь и легонько нажал на нее...
   В большой, ярко освещенной, устланной ковром  комнате,  вдоль  стоящего
посредине длинного стола с картами, медленно прохаживался невысокий полный
человек. На нем был наглухо застегнутый френч  с  накладными  карманами  и
заправленные в сапоги брюки гражданского  покроя,  слегка  нависающие  над
голенищами. "Как  у  Сталина!"  -  мелькнуло  в  сознании  Звягинцева.  Он
вытянулся, все еще стоя у порога, и приготовился было  рапортовать,  но  в
этот момент Жданов остановился, внимательно  посмотрел  на  майора  своими
чуть выпуклыми, темными, казалось, лишенными зрачков глазами и сказал:
   - Здравствуйте, товарищ Звягинцев.
   -   Товарищ   член   Военного   совета,   по   приказанию   заместителя
командующего... - начал докладывать  Звягинцев,  но  Жданов,  который  уже
направился к нему, не дослушал рапорта и, протянув руку, снова сказал:
   - Здравствуйте.
   В правой руке Звягинцев держал портфель, поэтому он смешался, попытался
быстро перехватить портфель из правой руки  в  левую,  но  Жданов,  видимо
заметив его замешательство,  приподнял  свою  протянутую  для  рукопожатия
руку, чуть дотронулся до плеча Звягинцева и сказал:
   -  Товарищ  Пядышев  назвал  вас   как   одного   из   непосредственных
исполнителей подготовки плана работ на Лужском направлении. Его  мнение  о
намеченных  работах  нам  известно.  Хотелось   бы   услышать   и   мнение
исполнителей. Например, ваше, товарищ Звягинцев.
   У Жданова был  негромкий,  но  звучный  тенорок.  Слова  он  произносил
спокойно, размеренно и, казалось,  подчеркнуто  избегал  военных  оборотов
речи. Они все еще стояли у дверей. Но, закончив говорить, Жданов  не  стал
дожидаться ответа, а, сделав жест  по  направлению  к  стоящему  в  центре
комнаты столу, сказал:
   -  Карта  Лужского  района  -  там.  Впрочем,  вам,  возможно,  удобнее
пользоваться своей.
   Он  подошел  к  столу  и  ребром  ладони  сдвинул  лежащие  там  карты,
освобождая место.
   Молча, стремясь выиграть время и собраться с  мыслями,  Звягинцев  стал
вынимать из портфеля карту, положил ее на  стол.  Потом  вынул  блокнот  с
расчетами,  положил  его  рядом  и,  заметив,  что  Жданов  терпеливо,  но
пристально  следит  за  его   приготовлениями,   понял,   что   дальнейшее
промедление невозможно, взял из пластмассового стаканчика  один  из  остро
отточенных карандашей и начал:
   - Товарищ член Военного совета... Весь  рубеж  предусмотрен,  насколько
мне известно, по берегу реки Луги от ее устья у Финского залива и до озера
Ильмень. И еще впереди, перед городом Лугой, на рубеже реки Плюссы,  будет
полоса заграждений, мы называем ее предпольем.
   Звягинцев показал карандашом направления, уже намеченные на карте, и  с
удовлетворением отметил, что голос его звучит уверенно  и  твердо.  Жданов
склонился над картой, следя за  движением  карандаша,  и  Звягинцеву  были
видны его гладкие волосы, разделенные косым пробором.
   - Я получил задание подготовить план  работ  и  расчеты  в  центральной
части всей полосы - в районе города Луги. - Он запнулся и умолк,  заметив,
что Жданов уже не следит за движением его карандаша, а стоит выпрямившись,
глядя куда-то поверх склоненной головы Звягинцева.
   И тогда Звягинцев тоже выпрямился и вопросительно поглядел на Жданова.
   - Товарищ Звягинцев, - раздался ровный голос Жданова, - все направления
мы уже обсудили с командованием...
   Он  сделал  паузу,  точно  отвлеченный  какими-то  другими  мыслями,  и
неожиданно спросил:
   - А каково ваше личное мнение, товарищ Звягинцев?
   Звягинцев недоуменно поглядел на Жданова, стараясь понять точный  смысл
заданного вопроса. Может ли быть,  думал  он,  что  его  и  в  самом  деле
интересует мнение какого-то майора после того, как все районы  укрепленных
полос уже намечены и обсуждены с высшим  командованием!  Да,  кроме  того,
ведь и он, Жданов, сам только что сказал, что направления уже  выбраны.  О
чем  же  он  спрашивает?  Однако  Жданов  пристально-выжидающе  глядел  на
Звягинцева, и тот нерешительно сказал:
   - Я  тоже  думаю  так,  товарищ  член  Военного  совета.  Если  строить
укрепления к югу от Ленинграда, то наиболее выгодными являются те  рубежи,
о которых вам доложено.
   - Это ответ дипломата, -  чуть  щуря  темные,  выпуклые  глаза,  сказал
Жданов,  однако  в  спокойном  голосе  его,  казалось,  не  прозвучало  ни
недовольства, ни осуждения.
   - Простите,  товарищ  член  Военного  совета,  -  смущенно  пробормотал
Звягинцев, - но я не вполне понял...
   - Вы сказали: "Если строить укрепления к югу от  Ленинграда..."  У  вас
есть сомнения в том, что их надо строить?
   - Я... Я не знаю, - сказал окончательно сбитый с толку Звягинцев, - это
решает командование...  Обстановка  на  фронтах  мне  недостаточно  хорошо
известна... наши усилия были направлены на укрепление северной границы...
   Жданов пристально посмотрел на Звягинцева, помолчал немного и сказал:
   - Вы правы. Не обижайтесь. Я задал вам  этот  вопрос  потому,  что  мне
хотелось  бы  знать  настроение...   -   Он   сделал   паузу,   точно   не
удовлетворенный этим словом  и  подыскивая  другое,  -  ...психологическое
состояние работника штаба. Вы ведь  участвовали  в  войне  с  белофиннами,
верно? - неожиданно спросил он.
   - Да. С самого начала.
   - Так... - задумчиво сказал Жданов, сделал несколько шагов вдоль  стола
и, вернувшись обратно к Звягинцеву, сказал: - Вы  должны  понять,  точнее,
все мы должны понять, - повторил он на этот раз с особым ударением, -  что
эта война особая. Не похожая ни на гражданскую, ни на  Халхин-Гол,  ни  на
финскую. Эта война... не на жизнь, а на смерть.
   Таких точно сформулированных  слов  в  применении  к  этой  идущей  уже
четвертые сутки войне Звягинцев еще не слышал ни от кого.
   И если еще несколько минут назад ему хотелось задать именно Жданову тот
вопрос, который он тщетно задавал и себе  и  Королеву,  то  теперь,  после
негромко произнесенных Ждановым, но звучных и тяжелых, точно удары  молота
по наковальне, слов, Звягинцев понял, что все его вопросы излишни.
   Снова он услышал ровный голос Жданова:
   - Мы должны ожидать нападения отовсюду. С моря и с воздуха. С севера, с
запада и с юга. И поэтому задача состоит в том, чтобы встретить  врага  во
всеоружии. Откуда бы он ни появился.
   Жданов подошел к столу  и  некоторое  время  смотрел  на  карту.  Потом
обернулся к Звягинцеву и спросил:
   - Сколько же нужно времени для производства работ и сколько потребуется
людей? Вы это подсчитали в инженерном управлении?
   Именно об этом больше всего думал Звягинцев с того момента, как  узнал,
что его вызывает Жданов. Он схватил блокнот с расчетами, но тут же отложил
его в сторону. "Зачем? - подумал  Звягинцев.  -  Ведь  эти  цифры  я  знаю
наизусть".
   - Товарищ Жданов, - сказал  он,  впервые  называя  его  по  фамилии,  -
строительство укреплений силами наших инженерных войск потребует не  менее
трех месяцев.
   - А оно должно быть закончено не позже  чем  через  две-три  недели,  -
медленно, как бы продолжая его фразу, произнес Жданов.
   - Но... но это невозможно! - твердо  сказал  Звягинцев.  -  Потребуется
такое огромное количество людей,  которого  мы  не  имеем!  Конечно,  если
главнокомандование выделит нам дополнительно армию, тогда...
   - Это исключено, - строго, но по-прежнему не  повышая  голоса,  прервал
его Жданов.
   - Но поймите, - уже забывая о субординации и думая о том, что Жданов  -
партийный руководитель - не понимает, не представляет себе  ни  масштабов,
ни сложности инженерных работ, воскликнул Звягинцев,  -  ведь  потребуются
десятки тысяч человек, может быть,  даже  сто  тысяч!  Откуда  их  взять?!
Оголить северные рубежи? Кто даст нам этих людей?
   -  Партия,  -  спокойно,  без  всякого  пафоса  сказал  Жданов.  -   На
строительство   выйдут   тысячи   коммунистов   Ленинградской    партийной
организации. Тысячи беспартийных. Все, кому дорога советская власть.  Все,
кто не в армии. Все, кто может держать в руках  лопату.  Под  руководством
военных товарищей, в том числе, видимо, и под вашим руководством,  товарищ
Звягинцев, они построят эти укрепления...
   Звягинцев слушал молча. В  самом  деле,  почему  он  в  своих  расчетах
исходил из одного источника - армии, воинских частей, почему  он  исключил
все население, народ? Забыл?
   - Я знаю, у вас есть еще  вопрос,  -  снова  заговорил  Жданов.  -  Вы,
вероятно, хотели бы спросить: а зачем  тогда  я  вызвал  вас?  О  принятом
обкомом решении достаточно сообщить командованию... Так?
   Звягинцев по-прежнему молчал, думая о своем и о том, что отвечает  себе
теперь как бы словами Жданова.
   - Нет, недостаточно, - продолжал Жданов. - Не только высшие  командиры,
но и все остальные, все, до красноармейца включительно, должны знать,  что
в этой войне армия и  народ  будут  сражаться  рядом.  Вы  сказали  мне  о
масштабах работ на  рубеже.  А  я  хочу,  чтобы  вы  прониклись  мыслью  о
масштабах войны. В своих расчетах вы принимали  во  внимание  лишь  армию.
Измените их. Примите в расчет все силы  и  средства  народного  хозяйства.
Все, именно все...
   - Да, товарищ член Военного совета, - автоматически ответил  Звягинцев,
мысли  которого  словно  вернулись  в  штаб,  в   маленькую   комнатку   с
зарешеченным окном. Его  уже  захватили  иные  соображения,  он  хотел  бы
немедленно начать считать, сколько населения и  транспорта  потребуется  в
первый, второй, третий день, как вдруг снова услышал голос Жданова:
   - Но, товарищ Звягинцев, я вызвал вас не только для того, чтобы сказать
сегодня то, что вы будете все равно знать завтра.
   Он подошел к нему почти вплотную и спросил:
   - Вы располагаете сведениями о количестве  мин  и  взрывчатых  веществ,
имеющихся на ваших складах?
   Этот совсем  новый  вопрос  застал  Звягинцева,  который  полагал,  что
разговор уже закончен, врасплох.  Он  ответил,  что  взрывчатки  и  мин  в
распоряжении инженерного управления относительно  немного,  в  особенности
если принять во внимание и потребность того плана, о  котором  только  что
шла речь.
   - Так, - согласно кивнул Жданов. - А если нам придется еще создать базы
и для партизанских отрядов в лесах  и  болотах  между  Гдовом  и  Лугой?..
Правда, кое-что мы уже предприняли... - добавил он как бы про себя.
   - Партизанские отряды? - ошеломленно повторил Звягинцев.
   - Почему вас удивляет слово "партизаны", если стало ясным, что  воевать
придется не только армии, но и народу? Скажите, вы  могли  бы  указать  на
карте, где, по вашему мнению, следовало бы такие базы создать?  Исходя  из
начертания рубежей обороны? - Голос Жданова прозвучал сухо и строго.
   Звягинцев склонился к карте и после недолгого размышления  поставил  на
ней два кружка.
   Жданов внимательно посмотрел на них, потом взял из  стаканчика  красный
карандаш и обвел им эти кружки.
   - Так. Допустим, что здесь, - сказал он как бы про себя.  -  Я  попрошу
вас - доложите об этом лично вашему начальнику. Лично, - подчеркнул он.  -
Передайте,  пусть  обратится  за  недостающей  взрывчаткой  во  Взрывпром.
Гражданские работы нам, пока  не  кончим  войну,  придется  прекратить,  -
добавил он, делая жест, как бы отрубающий что-то.
   - Слушаю, - уже четко, по-строевому сказал Звягинцев. -  Ваше  указание
будет немедленно передано лично начальнику инженерного управления. Мне все
ясно, товарищ член Военного совета...
   - Нет, товарищ Звягинцев, нет, - покачал головой  Жданов,  -  вам  ясна
лишь первая часть задачи. Здесь есть и вторая. Вам придется  и  руководить
закладкой этих баз. Мы полагаем, что во время строительства укреплений это
можно будет сделать с соблюдением большей скрытности. А  командование  нам
порекомендовало  майора  Звягинцева  как  человека,  на   которого   можно
положиться. Вы, кажется, рветесь на фронт. Это верно?
   - Но...  но,  товарищ  Жданов,  -  воскликнул  Звягинцев,  -  я  просил
направить меня в действующую часть и получил отказ!
   - Так вот это и будет, возможно, ваш фронт, товарищ Звягинцев, - сказал
Жданов и поочередно указал карандашом на красные кружки. - Возможно, очень
важный фронт.
   Наступило молчание.
   - Разрешите идти? - спросил Звягинцев.
   - Да, конечно, - совсем по-граждански ответил Жданов. -  Впрочем,  одну
минуту...
   Он подошел ближе и сказал:
   - А ведь я вас помню, товарищ Звягинцев, очень  хорошо  помню.  И  речь
вашу запомнил тогда, в Кремле... Вот она и наступила - война. Не на жизнь,
а на смерть...
   ...Было раннее утро, когда Звягинцев вышел из Смольного.
   На площади среди других машин стояла и его серо-зеленая  "эмка".  Шофер
увидел Звягинцева издалека и, высунувшись из открытой двери, крикнул:
   - Сюда, товарищ майор!
   Гигантский город стоял тихий и суровый. На белесом небе  ползали  почти
уже неразличимые лучи прожекторов.
   - ...А отбоя так еще и не давали, - снова весело заговорил водитель,  -
только я из машины не уходил. Этак ног не  хватит  при  каждой  тревоге  в
подвалы сигать! Другие шоферы попрятались, а я им говорю: так,  значит,  и
будете с инвалидами и детьми грудными от Гитлера прятаться? А  они  мне  -
приказ! А я им: приказ, он не на трусов рассчитан!..
   Он помолчал немного и, видя, что погруженный в раздумье Звягинцев никак
не реагирует на его слова, сказал:
   - Товарищ майор! А насчет десанта не выяснили? Тут некоторые из шоферов
черт  знает  какие  байки  плетут!  Всю  Прибалтику,  говорят,  уже  немец
захватил... А я думаю, ладно, сороки, вот мой майор вернется, он  мне  все
как есть скажет... Ну, как товарищ майор, был наш десант под Берлином?
   И он на мгновение повернул к Звягинцеву свое молодое веснушчатое  лицо.
И тогда Звягинцев положил руку на его колено и сказал громко и зло:
   - Не было десанта, боец! Не было.  Но  будет!  Это  не  только  я  тебе
говорю, это мне в Смольном сказали! Будут наши в Берлине! Понял?  Будут!..
А теперь в штаб.



    Александр Чаковский.
    Блокада.

    Книга вторая

   -----------------------------------------------------------------------
   М., "Советский писатель", 1978.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 27 September 2001
   -----------------------------------------------------------------------



1

   В жаркие, раскаленные летним солнцем июньские  дни  1941  года  Красная
Армия  вела  тяжелые  оборонительные  бои  по  всему  широкому  фронту  от
Балтийского до Черного моря.
   Высшее командование  немецких  вооруженных  сил  по  два  раза  в  день
торжествующе  сообщало  затаившему  дыхание,  ошеломленному,  со   страхом
пытающемуся предугадать свою судьбу миру о продвижении  немецких  армий  в
глубь советской территории. Но оно утаивало при этом, что впервые с начала
второй мировой войны немецкие войска встретили на своем пути  ожесточенное
и с каждым днем все усиливающееся сопротивление.
   До сих пор казалось, что нет на  земле  силы,  способной  противостоять
немецкой армии. Она уже господствовала в Австрии, Чехословакии,  Норвегии,
Бельгии, Голландии, Греции и Югославии. Уже почти два года над поверженной
Варшавой развевалось фашистское знамя  со  свастикой,  чем-то  похожей  на
корчившегося в муках человека. Такое же страшное полотнище реяло на  самом
высоком флагштоке Европы - Эйфелевой башне.
   Пройдут  годы  и  десятилетия,  и  люди  начнут  анализировать  причины
молниеносных побед гитлеровской армии. Они будут спорить о  том,  в  каких
случаях решающую роль сыграла ее подлинная мощь,  в  каких  -  трусость  и
предательство тех, кто в эти трагические годы стоял во главе  подвергшихся
нападению государств.
   Но факт остается фактом: никто  не  смог  оказать  врагу  действенного,
решающего сопротивления. И когда в июне 1941 года  оберкомандовермахт  под
аккомпанемент военных маршей, в которых, казалось, слышалось  неотвратимое
движение немецких войск - танков  Гудериана,  Хепнера  и  Манштейна,  лязг
гусениц, топот армейских сапог и гул самолетов  Люфтваффе,  -  сообщало  о
продвижении  своих  войск  в   глубь   советской   территории,   миллионам
потрясенных, запуганны