да винтовку из рук  не  выпускал  -
вот как у меня дела сложились... А  теперь,  Федор  Васильевич,  хочу  вам
сказать: за желание фронту помочь  -  спасибо.  Берите  свои  документы  и
спокойно идите домой.
   - Я не могу, - почти беззвучно проговорил Валицкий.
   - Это в каком же смысле не можете?
   - Если я вернусь, значит... значит, мне не к чему жить, -  все  так  же
тихо и будто не слыша вопроса Королева, проговорил Валицкий.
   - Ну, - развел руками Королев, - это уж я, убейте, не понимаю.
   - Я, наверное, не все правильно делал в жизни, - сказал Валицкий. - Вот
и сына не сумел воспитать... Я очень одинокий человек. И если сейчас я  не
буду с людьми, не буду там, где решается их судьба, то  жить  мне  не  для
чего. Я понимаю, что на словах все это звучит наивно. Но мне просто трудно
сейчас выразить свои мысли. Я хочу сказать,  что  мне...  мне  страшно  от
сознания,  что  вы  окончательно  откажете.  Для  вас  это  вопрос   чисто
формальный. А для меня... Я просто тогда не знаю, как дальше жить...
   Он умолк и подумал: "Ну вот. Теперь я сказал все. Все до конца".
   Королев молчал.
   "Наверно, я не сумел объяснить ему. Не нашел убедительных  слов",  -  с
отчаянием подумал Валицкий.
   - Война - жестокая вещь, Федор Васильевич, - заговорил наконец Королев,
- жестокая и простая. На войну идут не для... искупления, а чтобы  разбить
врага и защитить Родину. Наверное, вам это  покажется  арифметикой,  ну...
вроде как дважды два. Но только сейчас в этой арифметике  вся  суть.  Себя
искать на войне - другим накладно будет. И если...
   - Да, конечно, я понимаю, - перебил его Валицкий, - я знаю наперед все,
что вы скажете, - "интеллигентщина" и тому  подобное.  Да,  да,  согласен,
заранее говорю: вы правы! Но сказать вам то, что  сказал,  я  был  должен,
именно вам! Ведь это судьба какая-то, рок, что  на  этом  месте  оказались
именно вы! Впрочем... - он устало и безнадежно махнул рукой, - наверное, я
опять говорю не то, что нужно...
   Королев усмехнулся.
   - Слово "интеллигентщина" сейчас не  в  моде,  интеллигенция  у  нас  в
почете... - И, сощурившись, он жестко сказал: - Очень много  вы  со  своей
персоной носитесь, товарищ Валицкий. - Он побарабанил пальцами по столу  и
уже более мягко добавил: - Что с вами и вправду несчастье приключилось,  я
понимаю, вижу. Только вы и в горе больше всего о себе страдаете.
   Валицкий опустил голову. Он уже чувствовал, что не  смог  найти  общего
языка с этим суровым, точно из одного камня  высеченным  человеком,  знал,
что через минуту придется уйти, уйти ни с чем. Что ж, надо  взять  себя  в
руки. Попытаться сохранить достоинство.
   - Значит, вы мне отказываете, -  сказал  Валицкий  с  трудом,  стараясь
говорить спокойно. - Что ж, видимо, вы правы... - Он помолчал  немного  и,
усмехнувшись, добавил: - Вряд ли кому-нибудь  нужен  шестидесятипятилетний
необученный старик.
   Королев некоторое  время  молча  барабанил  пальцами  по  столу.  Потом
неожиданно спросил:
   - Строительное дело хорошо знаете?
   - Но... но  помилуйте!..  Я  академик  архитектуры!  Я  строил  столько
домов...
   - Дома сейчас строить не ко времени, -  сухо  прервал  его  Королев.  -
Сейчас дома не строят, а разрушают. Я спрашиваю: в  фортификационном  деле
разбираетесь? Ну,  в  строительстве  оборонительных  сооружений,  траншей,
дотов, заграждений?
   - Каждый элементарно грамотный архитектор...
   - Хорошо, - снова прервал его Королев.
   Он взял лежащую поверх паспорта и военного билета повестку и  несколько
мгновений смотрел на нее, точно изучая. Потом обмакнул перо в  стоящую  на
столе школьную чернильницу-"невыливайку" и что-то написал на уголке серого
листочка бумаги. Придвинул повестку к Валицкому и деловито сказал:
   - Пройдете в строевой отдел. Третий этаж, там спросите.
   Валицкий схватил листок и прочел:  "Зачислить.  Королев".  Ниже  стояла
дата.
   Федор Васильевич хотел что-то сказать, но почувствовал,  что  не  может
вымолвить ни слова.
   Наконец он произнес сдавленным голосом: "Спасибо", - встал  и  медленно
пошел к двери, сжимая в руках повестку.
   У самого порога он остановился и так же медленно вернулся к столу.
   - Иван Максимович, - проговорил он едва слышно, - я  никогда  не  видел
вашей дочери. И мне хочется... Скажите, какая она была?
   Он увидел, как по строгому, неподвижному и, казалось, недоступному  для
проявления каких-либо эмоций лицу Королева пробежала дрожь.
   - Зачем это вам? - глухо спросил он.
   - Я хочу знать. Я должен это знать, - настойчиво повторил Валицкий. - Я
хочу представить... видеть ее... я прошу вас сказать...
   Королев прикрыл глаза широкой ладонью:
   - Росту невысокого... Маленькая такая... На врача училась...
   Он хотел добавить что-то еще, но не  смог.  Едва  слышно  он  повторил:
"Маленькая..." И снова умолк. Потом сделал несколько  судорожных  глотков,
встал и подошел к окну.
   - Идите, товарищ Валицкий, - сказал он наконец, не оборачиваясь. -  Ну?
Идите же!..



7

   Рано утром 11 июля  в  палатку  Звягинцева  вошел  капитан  Суровцев  и
доложил, что его вызывает командир  дивизии,  занявшей  вчера  позиции  на
центральном участке.
   Звягинцев удивился:
   - Может быть, он меня вызывает?
   - Никак нет, приказано явиться мне, - ответил Суровцев,  но  пожал  при
этом плечами, как бы давая  понять,  что  он  и  сам  недоумевает,  почему
приказано явиться ему, а не майору, которому он подчинен.
   Суровцев был чисто выбрит, свежий подворотничок  узкой  белой  полоской
выделялся на покрытой загаром шее, поблескивали голенища начищенных  сапог
- он явно готовился к предстоящей встрече с начальством.
   "Странно, - подумал Звягинцев,  -  неужели  в  дивизии  не  знают,  что
батальон находится в моем распоряжении? К тому же  я  представитель  штаба
фронта, и об этом известно полковнику Чорохову.  Но,  может  быть,  он  не
имеет отношения к этому вызову?"
   - Вам сообщили, зачем вызывают? - спросил он.
   Суровцев снова пожал плечами.
   - Насколько я мог понять,  для  получения  какого-то  боевого  задания.
Приказано иметь при  себе  все  данные  о  личном  составе  и  вооружении.
Разрешите взять вашу машину, товарищ майор? На моей резину меняют.
   - Подождите, - сказал Звягинцев, - я что-то не пойму. Батальон подчинен
мне, а я - штабу фронта. Вы об этом-то сказали?
   - Пробовал, товарищ майор. - Суровцев виновато улыбнулся. -  Только  он
на меня так гаркнул в трубку, что даже в ухе зазвенело.
   - Кто гаркнул?
   -  Да  комдив  же!  Полковник  Чорохов.  В  моем  ты,  говорит,  теперь
подчинении, и точка!
   "Нелепость какая-то! - с раздражением подумал Звягинцев. - Неужели  это
результат вчерашнего?.."
   Накануне,  возвращаясь  из  района  работ  батальона,  Звягинцев  решил
заехать посмотреть, как идет строительство  окопов  и  ходов  сообщения  в
недавно прибывшей чороховской дивизии.
   Там  он  увидел,  как  какой-то  высоченного  роста  усатый  военный  в
накинутой на плечи плащ-палатке медленно ходит вдоль  только  что  вырытых
окопов, измеряя суковатой палкой  их  глубину.  Недавно  прошел  дождь,  и
военный скользил подошвами сапог по раскисшей земле.  Он  то  спрыгивал  в
окоп,  то  с  юношеской  ловкостью  выбирался  на  поверхность  и  наконец
остановился у пулеметной позиции.
   Пулеметчик, совсем еще молодой красноармеец, попытался  было  вскочить,
когда подошел командир, но тот заставил его лечь, сам улегся рядом, взялся
за пулемет и неожиданно дал длинную очередь.
   Видимо,  пули  просвистели  прямо  над  головами   работающих   впереди
красноармейцев, потому что все они поспешно прижались к земле.
   - Немцам тоже так кланяться будете? - гаркнул, вставая и выпрямляясь во
весь свой огромный рост, усатый.
   - Послушайте... товарищ! - возмущенно крикнул Звягинцев. - Что  это  за
фокусы вы тут показываете? Людей перестреляете!
   Он не видел знаков различия этого военного, не его звание  сейчас  мало
интересовало Звягинцева.
   Командир в плащ-палатке обернулся, оглядел Звягинцева с головы до  ног,
шевельнул длинными усами и спросил:
   - А ты откуда взялся, майор?
   - Не знаю, обязан ли я вам докладывать... - начал  было  Звягинцев,  но
человек, перед которым он теперь стоял, резко прервал его:
   - Обязан, раз находишься в расположении моей дивизии.
   Звягинцев понял, что перед ним полковник Чорохов.
   По слухам, Чорохов был когда-то матросом, участвовал в штурме  Зимнего.
Говорили, что, окончив военную академию и став командиром,  он  так  и  не
расстался с некоторыми привычками матросской юности. Это Звягинцев  теперь
и почувствовал.
   Доложив о себе, Звягинцев, однако, не удержался, сказал сдержаннее, чем
прежде, но все же осуждающе:
   - Кругом же люди работают, товарищ полковник! Ваши же бойцы.
   - Вот именно - бойцы! - протрубил Чорохов. Проворчал еще что-то и пошел
дальше вдоль окопов, противотанковых рвов, проволочных заграждений.
   И вот теперь, вспоминая об этом происшествии, Звягинцев подумал: "Может
быть, между тем, что произошло вчера, и сегодняшним приказом Чорохова есть
какая-то связь?"
   Но тут же откинул эту мысль: в то, что Чорохов сводит мелкие счеты,  он
не мог поверить.
   Суровцев вытащил из брючного кармана свои именные часы, взглянул на них
и сказал:
   - Так как же, товарищ майор, машину вашу взять разрешите?
   Звягинцев раздумывал, как  правильнее  поступить.  Отпустить  Суровцева
одного? Или протестовать?  Этот  Чорохов  явно  склонен  к  самоуправству.
Видимо, следует немедленно связаться с  генералом  Пядышевым.  Но  как?  У
Звягинцева не было прямой телефонной связи с Гатчиной,  где  располагалось
командование Лужской группы войск. Чтобы позвонить туда,  все  равно  надо
ехать в дивизию...
   - Хорошо, - сказал наконец Звягинцев нетерпеливо переминающемуся с ноги
на ногу Суровцеву, - поедем вместе. Какие документы вы взяли?
   - Данные о личном составе и вооружении.
   - Захватите еще схему минных полей.
   - Слушаю, товарищ майор. Я и сам думал...
   Звягинцев сел в машину  рядом  с  комбатом.  Он  умышленно  сел  не  на
переднее место, которое по неписаному  армейскому  закону  обычно  занимал
старший начальник, а рядом с капитаном, как бы желая  подчеркнуть,  что  в
данном случае не претендует на старшинство.
   Настроение  у  Звягинцева  было  испорчено:  перспектива  разговора   с
Чороховым мало улыбалась ему.
   Молчал и Суровцев, видимо понимая состояние майора.


   Штаб стрелковой дивизии Чорохова располагался в городе  Луге,  то  есть
примерно  в  тридцати  километрах  от  района,  где  работал  в  предполье
оборонительной полосы батальон Суровцева.
   Они ехали по  тому  пути,  который  относительно  недавно  проделали  в
обратном направлении.
   Но теперь эту дорогу нельзя было узнать. Пустынная, почти безлюдная той
светлой  июньской  ночью,  теперь  она  была  совсем  иной.  Навстречу  им
двигались войска - бойцы, идущие строем и цепочками по дороге и  обочинам,
военные грузовики, тягачи с орудиями.
   Разговорову приходилось то и дело прижимать "эмку" к обочине, пропуская
воинские колонны, бронетранспортеры и танки.
   Звягинцев смотрел в окно машины, и настроение его постепенно  менялось.
Он не знал, принадлежат ли  все  эти  бойцы,  грузовики,  орудия  и  танки
дивизии Чорохова, или они разойдутся  по  ответвлениям  дороги  на  другие
участки Лужского рубежа. Но как бы  то  ни  было,  вид  больших  войсковых
колонн, орудий и танков радовал.
   - Сила! - произнес Разговоров, в  очередной  раз  останавливая  машину,
чтобы пропустить орудия крупных калибров - шестидюймовки,  длинноствольные
пушки, короткие гаубицы  и  противотанковые  "сорокапятки".  Он  вышел  из
машины и стал у обочины, широко раскрытыми  глазами  глядя  на  проходящие
войска.
   Звягинцев тоже вышел  и  по  появившейся  в  последнее  время  привычке
взглянул вверх. А если внезапный налет немецкой авиации?
   Однако сегодня было пасмурно, облака кучевые,  низкие,  уже  накрапывал
дождь. Вероятно, поэтому командование  и  рискнуло  продолжать  переброску
войск  в  дневное  время.  "А  может  быть,   противнику   снова   удалось
продвинуться, и штаб  фронта  вынужден  спешно  перебрасывать  войска,  не
считаясь со временем суток?" - подумал Звягинцев.
   Работая  в  штабе  округа,  а  затем  -  фронта,  Звягинцев  оперировал
масштабами дивизий, корпусов, армий. А теперь он  превратился  в  обычного
армейского майора, живущего прежде всего интересами своей части. И  сейчас
ему было трудно представить себе характер предстоящих операций. Что это за
войска? - спрашивал себя Звягинцев.  Переброшены  ли  они  сюда  с  других
участков  фронта,  или  это  резервы,  присланные   Ставкой?   Один   факт
несомненен: на Лужской линии обороны сосредоточиваются крупные силы.
   Но  раз  это  так,  то,  следовательно,  именно   здесь   решено   дать
сокрушительный отпор немцам, отбросить их, погнать назад, разгромить.
   - Смотрите, товарищ майор, а ведь это  курсанты!  -  обратился  к  нему
Суровцев.
   Звягинцеву достаточно  было  приглядеться,  чтобы  по  петлицам  узнать
курсантов артиллерийских училищ. Радость сразу померкла. "Даже курсанты! -
подумал он. - Значит, всех собрали, всех подчистую!.. - И снова  вспыхнула
тревога: - А как же я? Неужели опять стану штабистом-тыловиком?"
   - Слушай, капитан, - еще раз с тайной надеждой спросил он Суровцева,  -
ты уверен, что тебе сам Чорохов звонил?
   Суровцев повернулся к нему:
   - Как же тут ошибиться? Ко мне  из  штаба  дивизии  связь  вчера  ночью
протянули. А на рассвете сразу звонок. "Кто?" - спрашиваю.  В  ответ  бас,
точно труба иерихонская: "Не "кто", а полковник Чорохов. Комбата Суровцева
мне!" Прямиком, без всякого условного кода по таблице. И фамилию знает.
   - Так, значит, "прямиком"... - задумчиво повторил Звягинцев.
   - Товарищ майор, - сказал Суровцев, и в  голосе  его  зазвучало  что-то
вроде обиды, - вы уж не думаете ли, что я сам в дивизию ехать  напросился?
Я даже с Пастуховым советовался, как быть. Он  говорит:  "Приказ  старшего
начальника. Ехать надо. Только майору доложи".
   Он умолк.
   - Ты правильно поступил, капитан, - твердо сказал Звягинцев  и  добавил
как бы про себя: - Хотелось бы мне увидеть, как фашистские танки на  наших
минах взрываться будут...


   Было около восьми утра, когда они въехали в Лугу.
   Город уже стал фронтовым. Кое-где виднелись разбитые авиацией дома,  на
улицах чернели воронки от фугасных бомб. Связисты  тянули  провода,  то  и
дело   проходили   военные    грузовики,    на    перекрестках    дежурили
красноармейцы-регулировщики.
   Командный пункт дивизии  размещался  в  небольшом  домике  на  северной
окраине  города.  Над  дверью  еще   висела   вывеска   "Городской   совет
Осоавиахима". Неподалеку стояли два грузовика-фургона, прикрытые  зелеными
сетями. Звягинцев невольно рассмеялся: на  сетях  были  наклеены  потертые
изображения каких-то рощиц, озер с плавающими лебедями, - кому-то пришла в
голову идея использовать для маскировки театральные декорации.
   У крыльца стоял часовой. Взглянув на петлицы Звягинцева, он  крикнул  в
открытую дверь:
   - Товарищ лейтенант!
   Через минуту на  пороге  появился  лейтенант  в  начищенных  до  блеска
сапогах.
   - Доложите комдиву: майор Звягинцев и капитан Суровцев  из  инженерного
батальона, - сказал ему Звягинцев.
   Лейтенант взглянул на стоящего несколько в отдалении Суровцева и, снова
переводя взгляд на Звягинцева, ответил:
   - Полковник сейчас занят. Комбата приказано сразу к нему... Вы  комбат,
товарищ майор?
   - Мы по одному делу, - резко ответил Звягинцев и прошел вперед.
   Когда они  вошли  в  комнату  командира  дивизии,  Чорохов  и  какой-то
немолодой бритоголовый майор стояли спиной к двери у прикрепленной к стене
большой карты Лужского района.
   Звягинцев отметил их  покрытые  грязью  и  пылью  сапоги,  гимнастерки,
взмокшие на спинах, и понял, что полковник и майор только что вернулись  с
позиций.
   Звягинцев громко произнес:
   - Товарищ командир дивизии, майор Звягинцев и капитан Суровцев прибыли.
   Чорохов резко повернулся, оглядел Звягинцева с головы до ног, пошевелил
закрученными  на  концах  в  тонкие  иглы  усами  и,  обращаясь  скорее  к
Суровцеву, чем к Звягинцеву, насмешливо спросил:
   - Сколько комбатов в инженерном батальоне? А?
   Суровцев сделал поспешный шаг вперед, краска  проступила  на  его  лице
сквозь загар, он ответил:
   - Я комбат, товарищ полковник. Капитан Суровцев.
   - Так почему же он и не  докладывает?  -  недовольно  спросил  Чорохов,
переводя взгляд на Звягинцева. - Я его вызывал, а не вас, майор.
   Стараясь не сорваться и не ответить резкостью, Звягинцев начал было:
   - Разрешите, товарищ полковник...
   - Не разрешаю...  -  отрубил  Чорохов.  -  Закончу  с  комбатом,  тогда
поговорю с вами.
   Первой  мыслью  Звягинцева  было  повернуться,  пойти  на  узел  связи,
соединиться с генералом Пядышевым и доложить ему о возмутительном, на  его
взгляд, поведении комдива.
   "Но тогда я не буду знать, о чем, в  сущности,  идет  речь,  -  тут  же
подумал  Звягинцев,  -  почему   Чорохов   позволяет   себе   игнорировать
представителя штаба фронта и его задание..."
   И хотя Звягинцев чувствовал себя отвратительно  -  на  него  больше  не
обращали внимания, - он все же решил остаться.
   - Сведения о личном составе  и  вооружении  привез?  -  громко  спросил
комдив, обращаясь к Суровцеву.
   - Так точно, товарищ полковник, - поспешно ответил капитан.
   - Сдашь потом начальнику штаба дивизии. Вот... майору. - Чорохов кивнул
на бритоголового.
   - У меня и схема минных заграждений  с  собой,  -  сказал  Суровцев.  -
Вот...
   Он  потянулся  к  своему  планшету,  но  Чорохов,  точно   отмахиваясь,
остановил его движением руки:
   - Да погодь ты со своими минами! Схемы сдашь в штаб. У тебя в батальоне
все саперы?
   - Так точно, все саперы, - недоуменно подтвердил Суровцев.
   - Об этом  пока  забудь,  -  сказал  Чорохов.  -  Хватит  вам  в  земле
ковыряться.  Воевать  надо,  понял!  Получай  настоящее  боевое   задание.
Передвинешь свой батальон на десять километров восточнее. Займешь  оборону
на моем левом фланге, а  все  твои  теперешние  минные  поля  станут  моим
предпольем. Ясно?
   - Так точно, ясно, - машинально проговорил Суровцев.  Но  по  тону  его
Звягинцев, по-прежнему стоящий посреди комнаты, понял, что капитану ничего
не ясно. Да и сам он не понимал, что происходит.
   "Что он, в своем  уме,  этот  Чорохов,  или  просто  чудит?  -  подумал
Звягинцев. - Не собирается же он всерьез посадить в окопы саперную,  плохо
вооруженную  часть,  как  пехоту?  -  Звягинцев  невольно  усмехнулся.   -
Интересно, приходилось ли ему хоть раз слушать лекции профессора Карбышева
об использовании инженерных войск?"
   А Чорохов, будто читая его мысли, буркнул:
   - Ничего еще тебе не ясно, саперный комбат. А ну, давай сюда.
   Он подошел к столу, сел, сдвинул к  краю  прямоугольные  ящики  полевых
телефонов, разгладил карту и сказал вставшему за его плечом Суровцеву:
   - Смотри на карту. Начальник штаба, объясни ему задачу.
   Бритоголовый майор встал рядом с Чороховым, склонился над картой:
   - Вот здесь, капитан, восточное участка, который занимает ваш батальон,
находится  населенный  пункт  Ожогин  Волочек.  Видите?  -  У  майора  был
спокойный, усталый  голос,  и  говорил  он,  точно  учитель,  разъясняющий
ученику младших классов элементарную задачу. - Здесь, в Ожогином  Волочке,
- он опустил на карту указательный палец с коротко остриженным  ногтем,  -
оборону займет наш сосед - дивизия народного ополчения.
   - А какой ее участок? - спросил Суровцев.
   - Какой участок?! - вмешался Чорохов и хлопнул по карте  своей  широкой
ладонью. - А хрен его  знает  какой!  Вчера  вечером  ополченцы  вышли  на
позиции. И знаем мы только, что здесь будет их правый  фланг.  Вот  это  и
есть главно