а мы стоим. Так вот, я хочу вас спросить, - с  неожиданной  горячностью  и
даже страстностью произнес Васнецов, -  неужели  вы  думаете,  что  старая
Россия, даже с поправкой на  естественные  темпы  ее  развития,  могла  бы
устоять  против  этого  нашествия?  Вспомните  первую  мировую  войну!  Вы
скажете, что и сегодня врагу противостоит  исконная  ненависть  русских  к
любым интервентам? Согласен. Но сегодня русские стоят насмерть  не  только
потому, что они русские, а потому, что они  советские  русские!  И  другие
народы нашей страны стоят бок о бок с нами, потому что они советские люди.
Советские! И война эта не просто схватка двух государств, но двух  систем,
двух образов жизни, двух идеологий!
   Легкий румянец покрыл впалые, до синевы выбритые щеки Васнецова.  Потом
на его лице появилась ироническая усмешка.
   - Нет времени доспорить с вами насчет порядочных и подлецов. Хочу  лишь
спросить: те немцы, которые протянули руки к  нашим  глоткам,  они  какие?
Нет,  вы  ответьте,  ответьте!  -  воскликнул  он,  видя,   что   Валицкий
протестующе пожал плечами. - Ведь если согласиться с вашим,  так  сказать,
чисто домашним делением, то и среди них есть и  те  и  другие,  так?  Нет,
дорогой мой Федор Васильевич, тех  немцев,  которые  терзают  сейчас  нашу
землю, определяет единственное и главное: они  фашисты.  Пусть  разные  по
степени своей субъективной приверженности к фашизму,  но  именно  сущность
фашизма, его цели определяют сегодня их поведение! Здесь, в стенах  вашего
дома, вы вполне можете обойтись своими критериями порядочности и подлости.
Но как  только  вы  вступаете  в  классовую  борьбу,  единственным  верным
критерием становится реальная принадлежность к тому или иному  лагерю.  За
ту идею, которую мы с вами считаем справедливой, за то знамя, что держит в
руках этот боец, - он кивнул на рисунок Валицкого, - стоит сражаться и  не
жалко отдать жизнь. Вот так!
   Он сощурил свои глубоко запавшие глаза и добавил:
   - Теперь я могу ответить на ваш вопрос. Вы спросили,  верю  ли  я.  Да,
Федор Васильевич, я верю. Непоколебимо верю!
   Он прошелся по кабинету и уже другим тоном, тепло и участливо спросил:
   - Куда эвакуировалась ваша супруга? Где она сейчас?
   - Под Куйбышевом. У дальних родственников, - коротко ответил  Валицкий.
Он все еще находился под  впечатлением  страстных  слов  этого  на  первый
взгляд сурового, замкнутого человека.
   - Может быть, ей надо в чем-то помочь?  Я  могу  поручить  связаться  с
Куйбышевским обкомом партии.
   - Нет, нет, что вы! - поспешно ответил Валицкий. Мысль о том, что обком
партии будет в этой обстановке заниматься делами его семьи, показалась ему
и в самом деле нелепой.
   - Если не ошибаюсь, у вас есть сын?
   - Да. Он на фронте.
   - Спасибо вам, Федор Васильевич! - сказал Васнецов.
   - За что же? - воскликнул Валицкий. - Это я вас должен благодарить!.. Я
пережил ужасные дни в  сознании,  что  не  могу...  участвовать...  Часами
бесцельно сидел за этим столом, читал какую-то дикую повесть...
   - Эту? - спросил Васнецов, беря со стола раскрытую  книгу.  Полистал  и
спросил: - Английская?
   - Марк Твен. Помните? Ну, Том Сойер и прочее. Никогда не думал,  что  у
него есть такое странное произведение.
   - О чем?
   - Бог знает что! - торопливо пояснил Валицкий. - О дьяволе. Философская
повесть. Дьявол утверждает, что  жизнь  человечества  в  целом  и  каждого
человека в отдельности предрешена и что любая попытка изменить ход событий
влечет за собой страшные последствия... Извините, все это глупости, вам не
до них.
   - Рассуждения этого дьявола в общем-то не новы, - усмехнулся  Васнецов.
- Немало дьяволов в человеческой истории  делали  все  от  них  зависящее,
чтобы  внушить  людям  мысль  о  покорности  судьбе.  Но   революционерам,
большевикам эта мысль ненавистна. Мы не покоримся никогда и никому. В  том
числе и немецкому фашизму. Недавно в горком пришло письмо от группы бойцов
и командиров. Как бы вы думали, о чем? О  том,  какому  наказанию  следует
подвергнуть Гитлера и его шайку, когда мы победим.
   - К сожалению, это неактуально и пока не имеет практического  значения,
- с горечью проговорил Валицкий.
   -  Имеет!  -  убежденно  сказал  Васнецов.  -  Все  имеет  практическое
значение. И ваш проект памятника, и то письмо. В  них  -  вера  в  победу.
Вера, несмотря на то что  враг  на  пороге!  Кстати:  я  вас  очень  прошу
сохранить этот эскиз. Уверен, он пригодится.
   Часы пробили половину десятого.
   Васнецов быстро взглянул на медный циферблат, сверил  время  со  своими
часами и заторопился:
   - Надо ехать. Итак, горком просит  вас,  Федор  Васильевич,  завтра  же
утром отправиться на Кировский. Вам  приходилось  бывать  когда-нибудь  на
этом заводе?
   - К сожалению, нет. Все мои связи  с  бывшим  Путиловским  ограничились
тем, что комиссар той ополченской дивизии,  где  я  служил,  был  как  раз
оттуда. Иван Максимович Королев.
   - Королев вновь на заводе, - заметил  Васнецов.  -  Дирекция  поставила
вопрос о возвращении в цеха наиболее старых и опытных  специалистов.  -  И
повторил: - Значит, утром - на Кировский. Указания насчет вас будут  даны.
Вам предстоит срочно выяснить, хватит  ли  там  уже  пробуренных  скважин,
достаточно ли оборудования... Словом, в  состоянии  ли  завод  перейти  на
автономное водоснабжение, если городская сеть будет разрушена. Пропуск вам
доставят завтра к восьми утра.
   Он протянул Валицкому руку.
   В это время из репродуктора прозвучал голос:
   - Граждане! Район подвергается артиллерийскому  обстрелу.  Движение  по
улицам прекратить. Населению укрыться.
   Зачастил метроном.
   - Вам  придется  обождать,  Сергей  Афанасьевич!  -  озабоченно  сказал
Валицкий. - Знаете, теперь пошли такие  строгости!  У  нас  есть  неплохой
подвал. Я, правда, старался избегать...
   - И очень напрасно, - сказал Васнецов. - Надо обязательно спускаться  в
убежище. Это приказ.
   Радуясь, что Васнецов остается, и испытывая чувство некоторого смущения
оттого, что подвал плохой, сырой, полутемный, Валицкий медленно шел  рядом
с ним по лестнице.
   Подъезд был уже наполнен людьми, - вниз, в убежище, вела  из  вестибюля
узкая лестница, по которой могли одновременно спускаться  не  больше  двух
человек.
   - Ну вот, - сказал Васнецов, - теперь до свидания.
   - А разве вы?.. - растерянно сказал Валицкий.
   -  Работа,  Федор  Васильевич,  работа!  -   скороговоркой   проговорил
Васнецов. - А вам сейчас - вниз! А утром - на Кировский. Договорились?
   И,  пожав  Валицкому  руку,  дивизионный  комиссар  пошел   к   выходу,
пробираясь между толпящимися людьми.



13

   Проходная Кировского завода была слабо освещена  свисающими  с  потолка
лампочками, окрашенными в  синий  цвет.  Деревянные  барьеры  образовывали
узкие проходы к дверям, за которыми начиналась территория завода. У дверей
стояли две женщины. Одна пожилая,  высокая,  плотная,  с  лицом,  покрытым
рябинками,  другая  помоложе  и  пониже  ростом.  Обе  они  были  одеты  в
брезентовые куртки, из-под  юбок  выглядывали  сапоги,  на  ремнях  висели
брезентовые кобуры с наганами.
   Звягинцев вытащил из кармана гимнастерки свое  удостоверение.  Одна  из
женщин  взяла  его,  нахмурив  брови,  полистала,  прочла  командировочное
предписание.
   - Куда следуете?
   - В штаб обороны, - нетерпеливо ответил Звягинцев.
   Вторая, перегнувшись через перила, тоже  заглянула  в  удостоверение  и
сказала:
   - Ладно, Андреева, не задерживай командира, сейчас я позвоню.
   Она сняла трубку плоского телефонного аппарата, висевшего  в  простенке
между дверьми.
   - Охрану мне! Кто это?.. Воронцова с проходной говорит...  Тут  военный
товарищ хочет к вам в штаб пройти... Ясно!
   Повесила  трубку,  поправила  оттягивавшую  ремень  кобуру  и   сказала
Звягинцеву:
   - Сейчас придут. Обождите...
   Где-то невдалеке разорвался снаряд. Потом второй.
   - Кидает! - проговорила та, что назвалась Воронцовой, и поджала губы.
   - Пристрелку делает! - отозвалась Андреева.
   - А вы что же, во время обстрела здесь остаетесь? Я хотел сказать -  на
посту? - спросил Звягинцев.
   - Это смотря какой обстрел, - несколько свысока ответила  Воронцова.  -
Коли сюда палит, - у нас тут рядом щель вырыта. А так попусту  не  бегаем,
проходную без охраны тоже не оставишь. Мало  ли  какая  сволочь  на  завод
может пробраться!
   Из темноты в проходную шагнул пожилой широкоплечий мужчина  в  ватнике,
перепоясанном брючным ремнем, на котором тоже  висела  кобура,  только  не
брезентовая, как у женщин, а из коричневой кожи.
   - Лаптев, - представился он Звягинцеву. - Куда следуете, товарищ майор?
   Все повторилось сначала. Лаптев пролистал удостоверение  Звягинцева  от
первой странички,  на  которой  значились  имя,  отчество  и  фамилия,  до
последней, где отмечалось, женат ли  "предъявитель  сего"  или  холост,  а
также  номер  личного  оружия,  затем,  все  так  же  не   спеша,   прочел
командировочное  предписание  и  только  после  этого   вернул   документы
Звягинцеву.
   - Пошли, товарищ майор, - сказал он.
   В  темноте,  едва  рассеиваемой  возникшим  где-то  пожаром,  Звягинцев
разглядел несколько сторожевых башен, громаду танка "КВ", стену  бетонного
дота.
   Раздался  звук  автомобильной  сирены  -  промчалась  пожарная  машина.
Торопливо, но почти не нарушая строя, по четыре в ряд, придерживая на ходу
санитарные сумки, пробежали девушки. Гулко и  часто  стучал  из  невидимых
репродукторов метроном.
   - Что горит? - спросил Звягинцев быстро идущего впереди Лаптева.
   - Тигельная кузница, - ответил тот, не оборачиваясь, -  совсем  недавно
загорелась... Шарахнул снарядом, сволочь, и...
   Он не договорил: неподалеку оглушительно  стала  бить  зенитка.  Лаптев
остановился  и  поднял  руку.  Звягинцев  не  сразу  понял,  к  чему   тот
прислушивается... А когда и сам прислушался, то различил в короткие  между
выстрелами зенитки паузы далекое сверлящее гудение.
   - На свет прилетел, гад, - сквозь  зубы  проговорил  Лаптев,  -  сейчас
фугаски бросит. Переждем?
   Звягинцев спросил, далеко ли еще идти, но голос его потонул  в  грохоте
зениток.
   Теперь стало совершенно очевидно, что стреляет не одна пушка и не  две,
а несколько, и стреляли они  не  только  с  территории  завода,  но  и  из
соседних кварталов.
   Неподалеку  с  грохотом  разорвалась  фугасная  бомба.  Лаптев  схватил
Звягинцева за руку и, с силой потянув в сторону,  спрыгнул  куда-то  вниз,
увлекая его за собой.
   Спустя несколько секунд Лаптев  включил  карманный  фонарик.  Звягинцев
увидел, что они находятся в глубокой, почти в человеческий рост,  траншее.
Стены и потолок ее были обшиты  досками.  Вдоль  одной  из  стен  тянулись
скамейки.
   Помня  о  задании,  с  которым  он  прибыл  на  Кировский,   Звягинцев,
оказавшись в убежище, решил не тратить здесь времени зря.
   - А ну-ка, дай фонарик, товарищ Лаптев, - сказал он и медленно двинулся
вдоль траншеи.
   Осветив узким  лучом  стены,  посмотрел,  как  сделана  обшивка,  затем
исследовал потолок и поддерживающие его стояки,  прикидывая,  выдержит  ли
крепление, если бомба разорвется в непосредственной близости.
   С удовлетворением отметив про себя, что убежище  сделано  добротно,  он
выключил свет и протянул фонарик Лаптеву.
   - Ну, давай, товарищ Лаптев, двигать дальше, - сказал он.
   - Придется  переждать,  товарищ  майор,  -  ответил  Лаптев.  -  Трусом
казаться перед военным человеком не хочу, но и  зазря  голову  подставлять
мне не к чему. Да и вам тоже.
   - За мою голову не беспокойся, - недовольно проговорил Звягинцев. - Я к
вам направлен не для того, чтобы в убежище сидеть.
   - Само собой, - согласился Лаптев. - Только во время обстрела ходить по
территории не положено. Ни майору, ни рядовому. Да это и не убежище вовсе,
- сказал он, явно стараясь затянуть разговор. - Так, щель, можно сказать.
   - И много у вас таких щелей? - спросил Звягинцев, начиная понимать, что
спорить с упрямым Лаптевым бесполезно.
   - По  всей  заводской  территории  отрыты.  Для  рабочих  -  на  случай
бомбежки.
   - Почему же сейчас здесь пусто?
   - Так ведь только один самолет пока прорвался.  И  обстрела  настоящего
нет. В первые дни, когда обстрелы в новинку  были,  многие  сразу  в  щели
бежали. А сейчас попривыкли. Несподручно взад-вперед бегать...  Случается,
обстрел по два часа длится. Потом перерыв минут на  двадцать,  и  снова...
Сами посудите, ног не хватит из  цеха  в  щель  и  обратно  бегать,  да  и
работать тогда будет некогда.
   - А если по цеху ударит?
   - Ну, смотря какой обстрел. Если  в  район  цеха  долбают,  тут  уж  не
приходится ждать, пока стукнет. У нас и в самих цехах убежища устроены - в
подвалах, в подсобках. А щели - это уж когда большая бомбежка  с  воздуха.
Вот тогда без них не обойтись.
   - Может быть, все-таки пойдем,  товарищ  Лаптев?  -  проговорил,  теряя
терпение, Звягинцев  и,  не  дожидаясь  ответа,  решительно  направился  к
выходу.
   Он  выбрался  по  ступенькам  наружу,  слыша,  как  за   ним   поспешно
поднимается Лаптев.
   В темноте - пожар, видимо, потушили - урчал танковый  мотор,  слышалась
далекая  пулеметная  стрельба.  По   небу   пронеслась   очередь   цветных
трассирующих пуль. Неистово стучал метроном.
   - Налево, налево, товарищ майор, - торопил Лаптев,  увлекая  Звягинцева
куда-то в сторону. - Бегом теперь надо...
   Бежать Звягинцеву было трудно: болела нога. "А еще на передовую рвался,
инвалид несчастный!" - с отчаянием и злостью думал он.
   Звягинцев готов был крикнуть Лаптеву, чтобы тот бежал  помедленней,  но
вдруг где-то совсем неподалеку разорвался снаряд.
   - Ложись! - по привычке крикнул Звягинцев и, падая, увидел, что Лаптев,
как опытный боец, уже распластался на земле.
   В темноте они не видели, что снаряд  взметнул  к  небу  огромный  столб
земли,  разворотил   несколько   ящиков   с   демонтированными   станками,
приготовленными  к  отправке  через  Ладогу.  Лишь  услышали,  как   куски
покореженного металла с визгом ударили в  стену  ближнего  цеха.  И  снова
стало тихо.
   - Пошли! - крикнул Лаптев, вскакивая на ноги.
   Звягинцев подхватил чемоданчик и шинель, которые, падая, он выпустил из
рук.
   Из невидимых репродукторов прозвучал громкий голос:
   - Район пятого цеха подвергается артиллерийскому обстрелу! Рабочим цеха
немедленно укрыться! Движение по территории завода прекратить!
   - Давай сюда,  майор!  -  решительно  сказал  Лаптев  и  быстрым  шагом
направился к едва различимой в темноте насыпи.
   Приблизившись, Звягинцев увидел низкую дверь. Лаптев рванул ее на себя.
   - Вниз, товарищ майор, вниз!
   В  полной  уверенности,  что  Лаптев  снова  привел  его   в   какое-то
бомбоубежище,  Звягинцев,  проклиная  в  душе   слишком   уж   осторожного
провожатого, стал медленно спускаться вниз.
   Но Лаптев открыл еще одну дверь, и Звягинцев застыл от удивления.
   В ярко освещенной комнате стояли маленькие  столики  с  телефонами,  на
укрепленных  перпендикулярно  к  столикам  панелях   мигали   разноцветные
лампочки, у аппаратов сидели девушки в спецовках и косынках.
   - Что это, узел связи? - недоуменно спросил Звягинцев.
   - Наш штаб МПВО, товарищ майор, - ответил Лаптев. - Проходите.
   Он провел Звягинцева в следующую комнату, где за столом сидел человек в
гимнастерке и что-то писал в большой, напоминающей конторскую книге.
   - Товарищ Дашкевич! - доложил Лаптев. - Вот товарища  майора  из  штаба
фронта  к  нашему  начальству  сопровождаю,  только  сейчас  не   очень-то
пройдешь, снаряды кладет, сволочь! Пришлось к вам зайти.
   - Знаю, что обстрел, - угрюмо  ответил  Дашкевич  и,  дописав  строчку,
посмотрел на Звягинцева: - Здравствуйте, товарищ  майор.  Начальник  штаба
МПВО завода Дашкевич. Присаживайтесь.
   - Товарищ Дашкевич, - решительно сказал Звягинцев,  -  я  имею  срочное
задание штаба фронта и должен немедленно увидеться с руководством  завода.
Ждать просто не имею права. Поэтому прошу вас...
   - Минуточку! - прервал его Дашкевич и снял трубку одного из телефонов:
   - Ты это, Николай Матвеевич? Это я... Обстановка, значит,  такая:  бьет
по четвертому  километру,  по  Котляковскому  парку  и  по  Международному
проспекту. У нас сейчас еще два снаряда положил, один у турбинного, другой
недалеко  от   центральной   лаборатории.   Жертв   нет.   Очаги   пожаров
ликвидируются. Пока все. Постой! - спохватился Дашкевич. -  Здесь  у  меня
майор из штаба фронта находится. Его Лаптев к нам сопровождал, да  вот  на
полпути под обстрел попали. Так... Ясно, Николай Матвеевич.
   Он повесил трубку и сказал Звягинцеву:
   -  Приказано,  пока  не  кончится  обстрел,  обождать   здесь,   майор.
Посидите...
   Кадровый  командир,   Звягинцев   привык   неукоснительно   подчиняться
приказам. Однако,  хорошо  понимая,  что  назначение  на  Кировский  завод
является заданием военным со всеми вытекающими  отсюда  последствиями,  он
все же не мог побороть в себе ощущения, что  находится  среди  гражданских
людей, в тылу, хоть и вблизи передовой. Поэтому резко ответил Дашкевичу:
   - Кем это "приказано"? Я ведь не с улицы, а из штаба фронта!
   - Ну так тем более, товарищ майор, - подчеркнуто  спокойно  откликнулся
Дашкевич. - Осколком по дороге шарахнет - задания штаба не выполните.
   - Разве у вас люди все время под землей  сидят?  -  иронически  спросил
Звягинцев.
   - Не сидят, - согласился Дашкевич, - и рабочие и  начальство  находятся
там, где им положено. Но и под бомбы не лезут... Слушай, подежурь наверху,
- обратился он к Лаптеву, - как стихнет, доведешь майора до поликлиники...
   Звягинцев хотел было спросить, при чем тут поликлиника, но в это  время
в комнату вошла одна из девушек-телефонисток и доложила:
   - В городе объявлена воздушная тревога. Налет на Автово.
   - Ясно, - нахмурился Дашкевич, взял ручку и вписал несколько строчек  в
свою конторскую книгу. Потом поднял голову и, спохватившись, сказал: - Так
чего вы стоите, товарищ майор? Садитесь. Вижу, нога-то у тебя  больная,  -
добавил он, дружески переходя на "ты".
   Звягинцев молча сел.
   Вошла другая связистка.
   - Обстрел железнодорожной ветки в Автово, - доложила она. -  С  восьмой
вышки видно, что на Лифляндской улице пожар.
   Дашкевич кивнул, опустил ручку в чернильницу и снова  что-то  вписал  в
свою книгу. Потом придвинул к себе микрофон, включил его и четко объявил:
   - Говорит штаб МПВО Кировского завода.  Артиллерийский  обстрел  района
продолжается. Всем вышкам и наземным постам вести наблюдение. Движение  по
территории завода не разрешается.
   Щелкнул выключателем, отодвинул микрофон.
   - Товарищ Дашкевич, - сказал Звягинцев, -  может  быть,  вы  разъясните
некоторые порядки у вас?..
   Звягинцев хотел, чтобы Дашкевич ввел его в курс дела, но тот решил, что
майор снова рвется наверх.
   - Так ведь у фашистов, сволочей, подлая тактика, - сказал он.  -  Мы-то
ее уже знаем. Парой снарядов по заводу  ударит  и  затихает,  начинает  по
соседним районам бить. Мы успокоимся, люди из убежищ выйдут,  а  он  давай
беглым огнем в это время!.. Раз уж война, и нам учиться приходится...
   Звягинцев почувствовал, как чуть дрогнул под ногами пол,  точно  где-то
произошел подземный толчок. "Похоже, бомба", - мелькнуло в его сознании.
   В комнату опять вошла связистка.
   - Тяжелыми бьет! - торопливо сказала она. -  По  южной  и  юго-западной
части. Подряд девять снарядов. Три человека убито, двое ранено.
   В  спокойном,  медлительном  на  вид  Дашкевиче  произошла   мгновенная
перемена. Резким движением он снял трубку:
   -  Пожарные  машины  -  в  район  обстрела,  быстро!  Юг  и  юго-запад.
Санитарной команде и спасателям - туда же.
   Сорвал трубку другого телефона:
   - Товарищ Зальцман?..  Дашкевич.  Тяжелым  калибром  бьет  по  южной  и
юго-западной  части.  По  предварительным  данным,   трое   убитых