Августу не  нужен был проводник.  Он  уверенно шагал по
темным дворам,  шнырял по узким лестницам и  коридорам,  пока не добрался до
двери  с   маленькой  дощечкой.   "Чентро  информачионе  про  део".   И  это
обстоятельство тоже  отметил Август:  на  отделе разведки вывеска оставалась
итальянской, так же как и треуголка на жандарме. Август осторожно приотворил
дверь и  просунул нос в щель.  Приемная была пуста.  За год ее обстановка не
изменилась:  те же потрепанные портьеры на окнах,  те же большие просиженные
кресла с  неудобными спинками,  тот  же  стол с  большим распятием,  тот  же
смешанный запах  воска,  ладана  и  плесени и  та  же  мертвящая тишина и  в
комнате,  и за тремя выходящими в нее дверями кабинетов, и, пожалуй, во всем
крыле дома.
     Август не  удивлялся этой тишине,  так  как  нарочно выбрал для  своего
посещения время, когда служащие расходились на обед.
     Август проскользнул в приемную и прислушался.  Тот, кто увидел бы его в
этот момент,  не узнал бы прежнего, уверенного в себе, немного тяжеловесного
и  грубоватого патера Августа Гаусса из  бывших немецких офицеров,  еще  так
недавно покрикивавшего на Блэкборна и  издевавшегося над своим собратом Роу.
Сейчас он  был  больше похож на  старую,  облезшую крысу,  тревожно нюхающую
воздух.
     Дверь в  соседнюю комнату была неплотно затворена,  но щелку прикрывала
опущенная с  той  стороны  портьера.  Август  прислушался -  было  тихо.  Он
кашлянул. Еще раз. Подошел к двери и почтительно произнес:
     - Во имя отца и сына... прошу дозволения войти...
     Ответа не последовало.
     Убедившись в  том,  что  рядом никого нет,  Август чуть-чуть  раздвинул
портьеру.  За нею был просторный кабинет: его узкие забранные решетками окна
упирались  в  каменную  кладку  какой-то  стены.  Август  с  трудом  поборол
профессиональное искушение войти, быстро проглядеть лежащие на столе бумаги.
     Заложив руки за  спину,  он  несколько раз прошелся по приемной,  чтобы
заставить себя сосредоточиться на предстоящем свидании.  Уселся в кресло. Он
раздумывал над  первыми  фразами  своего  обращения к  фра  Джорджу Уорнеру,
иезуиту-американцу.  Друзья  советовали ему  поговорить в  первую  очередь с
Уорнером.  Ему  даже показали этого монаха в  городе,  когда тот  проезжал в
автомобиле,  -  судя по физиономий, это был как раз тот тип, с которым можно
говорить откровенно.
     Размышления Августа  были  прерваны  шумом  шагов  в  коридоре.  Кто-то
миновал  вход  в  приемную.  Послышался стук  двери,  ведущей из  коридора в
кабинет.  Август хотел было кашлянуть, чтобы дать знать о своем присутствии,
но  решил,  что  меньше всего нужно встречаться с  кем-либо,  прежде чем  он
поговорит с Уорнером.  Он бесшумно приблизился к двери кабинета и заглянул в
щель между косяком и  портьерой.  То,  что  он  увидел,  заставило его  ноги
прирасти к полу:  в рыжей сутане капуцина в кабинете стоял Доллас.  В первый
миг Август готов был бы  отдать голову на  отсечение,  что это Аллен Доллас,
недавно заседавший во Франкфурте. Только редкий седой, а не рыжий пух вокруг
тонзуры натолкнул его на мысль,  что это и есть старший брат Аллена - Фостер
Доллас, тот самый Фостер, о чьем сенсационном отречении от сует мира недавно
кричала вся американская пресса.
     А Доллас,  повидимому,  не спешил.  Развалившись в кресле, он любовался
теперь кольцами дыма, всплывавшими к потолку от раскуренной им сигары.
     Скоро дверь кабинета,  выходившая в коридор, снова отворилась, и Август
узнал в вошедшем иезуита Уорнера.
     Август на  цыпочках вернулся к  своему креслу и,  взяв  в  руки один из
лежавших на столике журналов,  стал прислушиваться к тому,  что происходит в
кабинете.


     Уорнер замер у  порога и  почтительно склонился перед Долласом,  ожидая
благословения. Но тот, небрежно махнув рукой, сказал:
     - Можно без церемоний, Уорнер, никого нет, - и ногою пододвинул иезуиту
кресло. - Садитесь.
     Уорнер с облегчением выпрямился.
     - Меня здесь просто замучил этикет. До чего дома все проще, господи!
     - Сигару?
     Уорнер молча взял сигару и,  пошарив в глубоком кармане сутаны,  достал
спичку и зажег ее о поверхность стола.
     - Проклятая жара, - сказал он, распахивая ворот сутаны.
     - Да, берега Тибра не берега Флориды, - с незнакомой Августу игривостью
ответил Доллас.
     - Не  раз  вспомнишь купальный халат,  золотой песок  Майями и  хорошую
девчонку.
     - Но, но, фра Джордж! - с иронической укоризной остановил его Доллас.
     - Надеюсь, когда Спеллман станет папой, тут пойдут другие порядки.
     - Его святейшество папа чувствует себя пока отлично.
     - Чорт побери!  -  вырвалось у  Уорнера.  -  Можно объявить его  трижды
святым, но ведь не вечен же он!
     - На земле? Конечно... Однако что нового?
     - Про вести из Константинополя знаете?
     - Нет, а что? - с любопытством встрепенулся Доллас.
     - Наши упрятали патриарха Максимоса в сумасшедший дом.
     - Здорово!  -  Доллас потер  потные руки  и  с  особенным удовольствием
затянулся сигарой.
     - Афиногор  уже   сдал   дела   Нью-Йоркской  епархии   и   вылетел   в
Константинополь.  Его избрание вселенским патриархом - вопрос той или другой
суммы. В "выборных" делах у наших достаточно опыта.
     - Отлично,  очень хорошо!  -  с  удовольствием повторил Доллас.  -  Это
значительно облегчит нам работу. Афиногор не будет артачиться, как Максимос.
     - А  вы  не боитесь,  монсиньор,  что новое кадило,  которое Ванденгейм
раздувает с экуменическим движением, может нам помешать?
     - Именно потому,  что  там  за  дело взялся старина Джон,  нам  с  этой
стороны ничто не угрожает.  Они не станут с  нами бороться за души негров из
Конго.  Ванденгейм правильно рассудил,  что  нужно  собрать в  единый  кулак
разбросанных по свету христиан всяких толков. Если этот кулак будет подчинен
Ванденгейму,  то  он  только  поможет толкнуть боевую колесницу именно туда,
куда нам нужно, - на восток.
     - Скорей бы уж... - пробурчал Уорнер.
     - А  куда  нам  торопиться?  Святая  римская церковь мыслит категориями
вечности! - с серьезной миной сказал Доллас. - Столетием позже или раньше, -
важно,  что  в  конечном счете  человечество будет  подчинено единой державе
христовой, в лице ее святейшего владыки папы.
     - Это вы  мне или репетируете речь по  радио?  "Категории вечности"!  -
передразнил Уорнер.  -  Нет, я не согласен ждать годы. Хочется еще в царстве
земном пощупать вот этими руками то, что приходится на мою скромную долю.
     - Грешная душа! - Фостер, прищурив один глаз, уставился на собеседника.
- Мало вам того,  что именно церковь спасла вас от  электрического стула?  -
При этих словах Уорнер сделал резкое движение, как бы намереваясь вскочить и
броситься на  собеседника,  но  Доллас  только  рассмеялся и  движением руки
усадил его на место. - Ну, ну, спокойно!
     - Это  нечестно,  -  задыхаясь  от  злобы,  проговорил Уорнер.  -  Меня
уверили, что никогда никто не напомнит мне...
     - Я нечаянно.
     - Не советую вам, Фосс...
     - Как?  -  Доллас приставил руку к уху,  делая вид,  будто не расслышал
слов Уорнера, который с угрозою повторил:
     - Никому не советую напоминать мне об этом.
     - Не думал,  что вы так впечатлительны,  брат мой, - с усмешкой ответил
Доллас. - А что касается ваших ухваток, то должен вам сказать...
     - Мои ухватки - это мои ухватки, сэр!
     - Фра Фостер, - поправил Доллас.
     - Ладно, забудем...
     - И все-таки не советую вам таскать при себе пистолет.
     - С чего вы взяли?..
     Доллас рассмеялся.
     - Не  схватились же  вы  за задний карман потому,  что у  вас там лежит
евангелие.
     - Ладно, ладно...
     - И все же - вы монах, Уорнер, а не военный разведчик.
     - Особой разницы не вижу.
     Доллас состроил кислую гримасу.
     - Честное слово,  Уорнер, став духовной особой, вы сохранили замашки...
- Он покрутил в воздухе пальцами.
     - Стесняетесь произнести слово "гангстер"?  Не смущайтесь,  пожалуйста.
Меня это не может обидеть...  Тем более,  что работа у  меня сейчас примерно
такая же, как и была.
     - Повторяете пропаганду красных, брат мой?
     - Кой чорт! Правда есть правда!
     - В первый раз вижу вас в роли борца за этот прекрасный тезис.
     - Вольно же вам напоминать мне об электрическом стуле...
     - А вы заплатили мне за молчание? - иронически спросил Доллас.
     Уорнер исподлобья посмотрел на него и угрожающе проговорил:
     - В конце концов,  если это вас устроит,  можете огласить мой послужной
список хотя бы с амвона...
     - Ну, ну, - примирительно промямлил Доллас, - это не в интересах дела.
     - То-то...  Я ведь тоже не попрекаю вас тем, что вы избежали каторги по
делу о подложном чеке...
     - Эй, Джордж!
     На  этот  раз  Уорнер  не  обратил  на  этот  крик  никакого внимания и
продолжал:
     - ...только потому,  что были сенатором и тот судья,  к которому попало
пело, тоже был "в деле". Я же молчу.
     Доллас побагровел так,  что  казалось,  кровь сейчас брызнет сквозь все
поры его щек. Его голос стал похож на шипение пылесоса, когда он сквозь зубы
процедил:
     - Когда у меня будет красная шапка...
     - Ого!
     - Она будет вот на этой голове!.. - Доллас постучал крючковатым пальцем
по  своему черепу.  -  Тогда  я  буду  иметь счастье напомнить вам  об  этом
разговоре,  который  смахивает на  что-то  вроде  подрыва  авторитета святой
церкви, брат мой.
     - Ну,  за красного-то вы меня не выдадите,  тут я спокоен.  Пусть бы вы
влезли даже на папский трон!
     - Политика есть политика;  не  только вы,  но  даже я  не  могу сказать
сегодня,  какие  взгляды мы  будем исповедовать завтра.  Если  верх  возьмут
красные...
     - То  могу вас уверить:  они не  предложат вам вольтеровского кресла...
Тогда мы  вспомним разговор об  электрическом стуле,  -  со  смехом закончил
Уорнер.
     - Ну,  довольно! - сердито отмахнулся Доллас. - У вас шутки висельника.
- И он перешел на деловой тон:  -  Когда мне представят проект нового устава
третьего ордена?
     - Мы с ним ознакомились,  и оказалось,  что там почти нечего менять. Мы
только повычеркивали к чертям всю эту ритуальную белиберду.
     - Я же вам говорил: нужно сделать освобождение членов ордена от присяги
земным властям не условным,  а безусловным.  Принимая обет терциара, человек
тем  самым автоматически перестает быть подданным своего земного государства
и   становится   беспрекословным  исполнителем  единственной  воли   -   его
святейшества папы.  При трудности сношений с Римом для агентуры, находящейся
на  востоке Европы,  нельзя рассчитывать,  чтобы терциар мог быстро получить
отсюда разрешение от  своих  обязательств и  присяг.  Из-за  этого он  может
оказаться связанным,  если он истинно верующий католик. Нужно развязать руки
всем,  у кого есть шансы пролезть в административный аппарат, на руководящие
посты.  Нужно поставить в  особую заслугу терциару и  обещать ему  отпущение
всех  грехов на  всю  жизнь вперед и  безусловное царство небесное,  если он
сумеет добыть себе билет коммуниста.
     - Такие вещи в устав не впишешь, - хмуро проговорил Уорнер.
     - Но  каждый терциар должен это  знать.  Церковные каналы еще  дают нам
возможность проникнуть в Восточную Европу.
     - Н-да!..  -  многозначительно протянул  Уорнер  и  потянулся  огромной
пятерней к затылку.
     - Знаю я  вас:  вам что-нибудь попроще!  Кирпичом по витрине -  и  дело
сделано!  Но  Восточная Европа -  не лавка ювелира.  Учитесь работать,  чорт
дери!  Мы  удовлетворили все ваши требования,  вы получили нужных вам людей,
действуйте же,  чорт дери,  в  тех масштабах,  о которых я вам толкую каждый
день. Предстоит не ограбление банка, а нечто покрупнее!
     - Послушайте,  Фосс...  Я хотел сказать:  фра Фостер...  Как будто я не
понимаю,  что дело не в паршивом сейфе.  Речь идет о том,  чтобы выпотрошить
целые страны.
     - И поставить на колени несколько народов!
     - Все ясно, но ведь нужно время, вы сами только что говорили о веках...
     - Бросьте болтать чепуху,  вы  не  перед  микрофоном радио!  -  вспылил
Доллас. - Мне нужна работа, а вы с вашей шайкой возитесь, как старые бабы!
     - Я попрошу вас...  фра Фостер! - обиженно сказал Уорнер. - У меня была
не "шайка", а первоклассное дело, сэр! Одно из лучших дел в Штатах.
     - Это вы сообщите сборщикам рекламы, а мне давайте работу!
     - Я привел вам две тысячи отборных малых...
     - Мы платим им жалованье сенаторов!
     - Они сделали честь вместе со мной перейти на службу его святейшества и
едят честно заработанный хлеб.
     - Пусть они жрут хотя бы священные облатки, но дают мне дело!
     - Две тысячи ребят,  собранных в этот кулак, - Уорнер поднял над столом
лапу, сжатую в огромный, как кувалда, кулачище, - равноценны...
     - Шайке Аль-Капоне?
     - Вы обижаете нас, сэр... то-есть брат мой...
     - Ставите себя на одну доску с Костелло?
     - Нет,  монсиньор, я скромно полагаю, что кое в чем мы можем потягаться
и  с  государственным департаментом,  -  с  хорошо  разыгранной  скромностью
проговорил Уорнер.  -  Именно так...  брат мой.  -  Он  еще больше распахнул
сутану.  -  Честное слово,  нечем дышать!..  Завели бы у  себя хоть виски со
льдом.
     - Терпение,  брат  мой,  все  будет.  И  холодильники  и  электрические
вентиляторы тоже... Дайте срок.
     - Если  так  чувствуешь себя  в  "святом городе",  то  что  же  ждет  в
преисподней?
     - За   хорошие  деньги  сам   сатана  разведет  под  вашей  сковородкой
бутафорский огонь.
     - "За хорошие деньги"! Тут заработаешь, как бы не так.
     - Не хнычьте,  деньги будут.  Ванденгейм обещал создать особый фонд для
поощрения работы по моему отделу "Про Руссиа".
     - Старый чорт! Тоже тянется к России...
     - А кто к ней не тянется?
     - Кстати о  Ванденгейме!  -  оживился вдруг Уорнер.  -  Говорят,  будто
Дюпончик перехватил у вашего Джона заказ на производство новейших реактивных
штучек для военного министерства.
     - Глупости,  не может быть!..  А впрочем, кто вам говорил? - озабоченно
спросил Доллас.
     - Так я вам и выложил! - с усмешкой сказал Уорнер.
     Доллас с заискивающим видом похлопал Уорнера по колену.
     - Но вы же знаете,  старина,  что я  немного заинтересован в реактивных
делах Ванденгейма.
     - Тем хуже для вас,  старина,  -  фамильярно заявил Уорнер.  - Заказик,
перехваченный Дюпоном, оценивают в несколько сотен миллионов.
     - Нет,  право,  кто  вам говорил?  -  Доллас в  волнении ткнул сигару в
пепельницу так, что она сломалась и погасла.
     Но Уорнер только рассмеялся.
     Доллас посмотрел на часы.
     - Пора, вон уже звонят к торжественной мессе.
     - Хорошо, что мне не приходится принимать участие хотя бы в этом цирке,
- не скрывая удовольствия, сказал Уорнер. - А по какому поводу месса?
     - Господь-бог  вразумил королевских судей в  британской зоне  оккупации
Германии: они оправдали шайку немецких эскулапов.
     - При чем тут врачи, не понимаю?
     - Они  испытывали на  военнопленных средства  бактериологической войны.
Убили несколько тысяч человек.
     - Чего доброго, среди убитых были и католики?
     - Кажется,  несколько тысяч поляков,  но  это не  беда.  Папа не  очень
щепетилен насчет католиков из стран Восточной Европы.
     - А именно там-то и нужно браться за дело!
     - Да,  нужно работать засучив рукава!  - согласился Доллас. - У нас нет
ни одного лишнего дня.
     - Какая муха вас укусила?  -  весело воскликнул Уорнер.  - Вы же только
что уверяли, будто готовы ждать века.
     Доллас посмотрел на Уорнера так,  словно перед ним сидел сумасшедший, и
ничего не ответил.
     - Никогда не  поймешь,  врете вы  или говорите серьезно,  -  недовольно
пробормотал Уорнер.
     - Видно,  вскрывать сейфы  не  то  же  самое,  что  делать политику,  -
сокрушенно покачав головою, сказал Доллас.
     - А  политический босс Нового Орлеана и Луизианы бывал мною доволен,  -
хвастливо произнес Уорнер.
     - Другое дело, там можно работать почти в открытую, а эти европейцы еще
не привыкли к нашим приемам...
     - Этикет! - презрительно сказал Уорнер.
     - Во  всяком случае,  вы должны запомнить,  что завоевывать ватиканскую
державу  должны  итти  не  молодчики с  кастетами,  а  "крестоносцы воинства
пречистой невесты христовой, святой римской церкви, паладины святого Петра".
Ясно?
     - Откуда вы взяли эту чепуху? - сдерживая смех, спросил Уорнер.
     - Формула его святейшества.
     - Ах,  старый мул!  -  Уорнер прыснул со смеху.  -  Мои молодцы в  роли
паладинов!
     - Вы  удивительная тупица,  Уорнер,  -  с  укоризною сказал  Доллас.  -
Неужели вы  не понимаете:  ваша же собственная польза требует усвоения всеми
католиками без исключения,  что у  них нет и  не может быть иного отечества,
как  только  святая римская церковь,  как  вселенская держава Христа?  Нужно
заставить  их   забыть   национальность  и   все   земные   обязательства  и
привязанности, кроме обязательства перед нами.
     - Что-то вроде католического варианта Соединенных штатов мира?
     - Отцы иезуиты зря  потратили деньги на  ваше образование,  Джордж:  не
что-то  вроде,  а  именно Соединенные штаты мира.  Сначала Европы,  а  потом
именно мира.
     - А знаете что, брат Фостер?! - Уорнер, кривляясь, подмигнул Долласу. -
Такая  лавочка  меня  устроит,  если  за  мною  сохранят  должность главного
эксперта по вскрытию всех сейфов,  какие достанутся нам в  качестве трофеев,
а?
     - Разговор с  вами может вогнать в  пот даже на Северном полюсе,  -  со
вздохом  сказал  Доллас.  -  Попробуйте-ка  впустить  сюда  немного  свежего
воздуха.
     - Окна здесь,  как в Синг-синге, - насмешливо ответил Уорнер, показывая
на  толстые  старинные решетки,  -  но  воздуху  мы  вам  сейчас  впустим из
приемной. - И он направился к выходу в приемную...
     Обливавшийся потом отец Август невольно перевел взгляд на  широкое окно
приемной,  выходившее на  площадь,  в  конце которой высилась громада собора
святого Петра.  В  последние минуты Август уже  плохо  следил за  разговором
прелатов.  В  голове  его  гудело так,  словно она  была  наполнена горячим,
звонким металлом.  Он  торопился придумать оправдание тому,  что сидит здесь
один.  Американцы,  конечно,  поймут, что он мог слышать их разговор. Тут, в
помещении апостольской секретной службы, это могло окончиться для него худо.
Он поспешно вскочил и, перебежав приемную, громко хлопнул дверью.
     - Кто тут? - спросил вошедший с другого конца комнаты Уорнер и сумрачно
уставился на склонившегося перед ним священника.
     - Я к отцу Уорнеру, ваше преподобие, - негромко ответил Август.
     Уорнер  движением тяжелого подбородка указал на  кресло и  неприветливо
буркнул:
     - Подождите...  -  словно через силу прибавил: - ...брат мой. - И снова
скрылся в кабинете, плотно притворив за собою дверь.


        "6"

     История шла своим неумолимым путем.
     Два лагеря стояли во всеоружии друг против друга:  лагерь мира и лагерь
войны.  Борьба развернулась по всему земному шару;  она сорвала все покровы,
обнажила все тайны реакции.
     Забыв  кровавые уроки  недавней войны,  забыв позор немецкой оккупации,
забыв о море благородной крови лучших французов,  пролитой гитлеровцами и их
пособниками из петэновско-лавалевской шайки, предатели во фраках дипломатов,
изменники  в  потрепанных сюртучках  министров и  провокаторы в  депутатских
пиджачках действовали по  указке все тех же  пресловутых "двухсот семейств",
что и прежде. Они объявили преступной самую мысль о том, что Франция никогда
не  станет воевать со  своим союзником и  освободителем -  Советским Союзом.
Отвыкшая краснеть наемная шваль  вопила  о  необходимости лишить депутатской
неприкосновенности поседевших в боях за независимость и достоинство Франции,
за жизнь и  свободу трудового французского