о
определенных рубежей:  чем дальше и чем скорее,  тем лучше.  Основная задача
всех родов войск -  уничтожение живой силы противника.  Уничтожать поляков в
максимально возможном числе!  Никаких капитуляций!  Ни пленных,  ни раненых!
Только убитый поляк никогда снова не поднимется на нас. Операция должна быть
проведена молниеносно, в соответствии с сезоном. Задержка может быть чревата
печальной затяжкой всего дела.  Это  скажется на  всех  других планах нашего
наступления на западе и  востоке.  Я сам дам пропагандистский повод к войне.
Неважно,  будет  ли  он  убедительным или  нет.  Победителя не  станут потом
спрашивать, говорил он правду или нет. Начиная войну, говорят о победе, а не
о правде.
     После некоторой паузы Гитлер обратился к сидевшему рядом с ним Йодлю:
     - Напомните господам основные пункты второго раздела "Белого плана".
     - Кто мог их забыть?.. - начал было Геринг, но Гитлер сердито перебил:
     - Я хочу еще раз, перед лицом истории, которая смотрит на нас, услышать
от каждого,  что он сделал во исполнение моей директивы,  во исполнение воли
Германии!.. И вы, Геринг, тоже!.. Йодль, второй раздел!
     Уже приготовившийся Йодль тотчас начал:
     - Во  втором  разделе  документа  "Белый  план",  датированного третьим
апреля   сего   тысяча   девятьсот  тридцать   девятого  года,   подписанном
генерал-полковником  Гальдером  и  контрассигнованном начальником штаба  ОКВ
генерал-полковником Кейтелем,  говорится:  "Фюрер дал следующие директивы по
"Белому плану":  Первое. Все приготовления должны проводиться таким образом,
чтобы  начать  операции с  первого сентября сего  тысяча  девятьсот тридцать
девятого года.
     - Генеральный штаб!  -  ни  к  кому не обращаясь и  делая вид,  будто с
интересом ждет ответа, выкрикнул Гитлер.
     Гальдер поднялся, как подкинутый пружиной:
     - Исполнено.
     Гитлер молчаливым кивком головы приказал Йодлю продолжать.
     - Верховное  командование  вооруженных  сил,  -  читал  тот,  -  должно
разработать  точный   календарный  план   осуществления  "Белого  плана"   и
синхронизировать действия трех родов войск.
     Гитлер снова выкрикнул:
     - ОКВ?
     Кейтель поднялся с несколько меньшей поспешностью, чем Гальдер:
     - Исполнено.
     - Третий пункт? - спросил Гитлер.
     Не глядя в бумагу, Йодль доложил:
     - Все разработки по третьему пункту поступили вовремя.
     Гитлер медленно обвел  своим свинцово-тяжелым взглядом присутствующих и
остановился на угодливо настороженном лице Функа.
     - Как дела?
     Функ заговорил так торопливо, что Гаусс с трудом следил за ним.
     - Сообщение,  сделанное мне фельдмаршалом Герингом,  о том, что вы, мой
фюрер,  вчера  одобрили мероприятия,  предпринятые мною  для  финансирования
войны  и  регулирования  заработной  платы  и  цен,   а  также  мероприятия,
обеспечивающие нас на случай чрезвычайных обстоятельств и жертв, делают меня
глубоко счастливым.
     С  этими  словами Функ  сделал поклон в  сторону неподвижно сидевшего и
смотревшего ему в  лицо Гитлера.  Гитлер не  сделал ни  малейшего движения в
ответ.  Напряженное выражение его лица не изменилось. Но, повидимому, это не
смутило Функа. Он с прежней бойкостью продолжал:
     - Рад сообщить вам,  мой фюрер,  и всем вам, господа, - последовали два
поклона:  один  -  почтительный -  в  сторону Гитлера,  другой -  короткий -
сидевшим,  как каменные изваяния,  генералам.  -  Я добился уже определенных
результатов за последние несколько месяцев в своих усилиях сделать Рейхсбанк
внутри  страны  абсолютно  прочным,   а   со   стороны  заграницы  абсолютно
неуязвимым. Если даже произойдут серьезные события на международном денежном
рынке и в области кредита, то это не сможет оказать на нас влияния.
     Гитлер остановил его движением руки:
     - Можете ли вы с  полным сознанием ответственности поручиться мне,  что
тяжелая индустрия не испытывает трудностей ни с кредитом,  ни с наличностью?
Можете  ли   вы   мне   гарантировать,   что   интересы  фюреров  германской
промышленности будут  надежно  защищены и  они  смогут  целиком отдать  свои
помыслы развитию производства?  Заботиться о  их  вложениях,  охранять их  и
гарантировать прибыль - вот ваше дело.
     - Гарантирую, мой фюрер.
     - Вы   поставили  об   этом  в   известность  руководителей  германской
промышленности?
     - Да, мой фюрер.
     - Их интересы - мои интересы. Мое дело - их дело.
     - Понимаю,  мой фюрер. - Голос Функа сделался вкрадчивым. - Я незаметно
превратил в золото вклады Рейхсбанка.  Кроме того,  я провел приготовления с
целью  беспощадного сокращения  всех  потребностей,  не  имеющих  жизненного
значения,  а  также всех  общественных расходов,  которые не  имеют военного
значения.
     - Не стесняйтесь завинчивать пресс,  - проговорил Гитлер. - Пусть немцы
подтягивают пояса.  С  полным брюхом хуже  работается.  Страх  голода должен
держать  рабочего  в  повиновении  хозяину.  Поскорее  приканчивайте  мелкую
промышленность и ремесленников.  Они ничем не могут быть нам полезны,  когда
речь идет о  постройке танков и производстве пушек.  Пусть нужда гонит их на
военные заводы.  Там нужны руки.  Того,  кто не знает ремесла, мы поставим в
ряды  пехоты.  Когда  я  посылаю на  смерть десять миллионов лучших немецких
юношей,  а не намерен миндальничать со всякой дрянью.  Гоните их в армию и к
Круппу! Железной метлой нужды! Слышите, Функ?!
     - Я считаю это своим долгом,  мой фюрер. Как генеральный уполномоченный
в области экономики, назначенный вами, мой фюрер, я торжественно обещаю вам,
мой фюрер, выполнить долг до конца. Хайль Гитлер!
     Гаусс презрительно покосился в сторону суетливого министра. Он не любил
этого преемника Шахта.
     Снова наступило молчание;  снова Гитлер обводил взглядом лица  сидящих.
На этот раз он ткнул пальцем в сторону Гиммлера:
     - Что вами сделано в связи с предстоящими операциями?
     Гиммлер отвечал не вставая:
     - Мне, как рейхсфюреру СС, вы поручили окончательно возвратить в состав
империи всех  лиц  немецкой национальности и  расовых немцев,  проживающих в
иностранных государствах.  Все  меры приняты.  Всякий немец,  проживающий на
иностранной территории, которого мы не сочли нужным использовать там, обязан
немедля  вернуться  в   пределы  отечества.   Многие   уже   здесь.   Другие
возвращаются.   Уклоняющиеся,   которых  мы  обнаружим  на  занимаемых  нами
территориях,  как  Польша и  другие,  составят пополнение для исправительных
лагерей, наравне с коренным населением оккупируемых стран и областей.
     - А нарушители нашего приказа в странах, еще не ставших частями империи
или объектом ее интересов? Ну, скажем, в Южной Америке? - спросил Гитлер.
     - Они и там жестоко пожалеют о своем непослушании вам, мой фюрер.
     - Никакого миндальничанья, надеюсь?
     Лицо Гиммлера оставалось равнодушно-спокойным, когда он ответил:
     - Все, как вы приказали, мой фюрер.
     - А коренное население областей, которые мы займем? Как дела с ним?
     - Все  готово для  того,  чтобы  оно  ни  на  минуту не  могло выйти из
повиновения империи и ее органам.
     Гитлер, не оборачиваясь, бросил через плечо:
     - Видеман!
     - Мой фюрер!
     - Директива?
     - Здесь, мой фюрер. - И стоявший за спиною Гитлера Видеман громко начал
читать по листу: - "Директива номер один для ведения войны..."
     Гитлер сердито прервал его:
     - Я сам.
     Видеман подал  ему  бумагу.  Гитлер отодвинул ее  перед  собой почти на
вытянутую   руку   и,    приняв   театрально-торжественную   позу,   оглядел
присутствующих.
     - Директива номер один для ведения войны...  - начал он и сделал паузу.
Гауссу показалось, что Гитлер посмотрел на Шверера, потом на него. Гаусс тут
же поймал на себе и ощупывающий его колючий взгляд Шверера.
     Шверер действительно исподтишка,  так,  чтобы это не бросилось в  глаза
остальным,  уже несколько раз оглядывал Гаусса.  В  голове старика гвоздило:
"Что,   если   он   опять   подложил  мне   какую-нибудь  пакость,   как   с
Чехословакией?.. Польский поход по праву принадлежит мне..."
     - ...Теперь, когда положение на восточной границе стало невыносимым для
Германии, я намерен добиться решения силой.
     Гитлер приостановился,  как бы  ожидая ответа на  это вступление,  быть
может,  даже надеясь на  возражение или хотя бы только недовольное выражение
чьего-либо лица.  Это дало бы ему возможность не сдерживать рвавшуюся наружу
истерику. Глаза его мутнели и наливались кровью, голос делался все глуше.
     - Второе:  нападение на  Польшу должно быть проведено в  соответствии с
приготовлениями,  сделанными по "Белому плану". Оперативные цели, намеченные
для отдельных соединений, остаются неизменными. Дата атаки - первое сентября
тысяча девятьсот тридцать девятого года.  Время  атаки -  четыре часа  сорок
пять минут.  Это же время распространяется на операцию флота против Гдыни, в
Данцигском заливе и против моста в Диршау.
     Он  начал читать так громко,  словно находился на площади.  Это был уже
почти крик,  резонировавший под потолком зала, у мраморных стен, заполнявший
все  пространство.  Гауссу чудилось,  что весь мир заполнен хриплыми воплями
истерика.   Что  скрывать,   он  и  сам  ждал  этой  минуты,  как  ждали  ее
коллеги-генералы.  Эта  минута могла  бы  быть  самой  радостной со  времени
поражения в  первой мировой войне.  Но радость была отравлена досадой на то,
что  голос ефрейтора так безобразно груб;  на  то,  что в  нем слышен акцент
иноземного выходца,  что все они -  генералы германской армии -  сидят,  как
мальчишки,  и только слушают, не смея поднять лиц... Этот паршивый коротышка
уже заранее присваивал себе грядущую славу неодержанных побед...
     Гитлер рычал:
     - Весьма важно,  чтобы ответственность за начало враждебных операций на
западе была возложена на  Францию и  Англию.  Сначала на  западе должны быть
проведены только операции местного значения, против незначительных нарушений
наших  границ.  Германская  сухопутная граница  на  западе  не  должна  быть
пересечена ни в одном пункте без моего ведома...
     "Повторение истории с Рейнской зоной,  -  подумал Гаусс. - Хорошо, если
все  обойдется такою  же  комедией  со  стороны  французов и  англичан,  как
тогда..."
     - То же самое относится к операциям на море,  -  продолжал Гитлер.  - А
также к операциям, которые могут быть и должны быть ограничены исключительно
охраной границ против вражеских атак...
     Казалось,  Гитлер не мог справиться с хрипом, заглушавшим его голос. Он
задыхался от собственного крика.
     Гаусс мельком взглянул на  Редера.  По  мере того как Гитлер выкрикивал
приказания,  лицо адмирала вытягивалось.  Гаусс мысленно усмехнулся:  "А, ты
ждал,  что тебе позволят делать что угодно?.. Придется равняться на нас, мой
милый...  На нас!" Гаусс не любил Редера, как не любил моряков вообще. Он не
верил в мощь германского надводного флота.  Он считал ее дутой,  а весь флот
таким  же  неосновательно чванным,  как  фигуру гроссадмирала.  Гаусс  делал
исключение только для подводного флота.  Подлодки играли важную роль во всех
планах,  направленных против Англии.  Подводные разбойники умели делать свое
дело!
     Но  вдруг  голос  Гитлера  упал.   Он  бормотал  себе  под  нос  что-то
неразборчивое и скоро умолк совсем.  В огромном зале наступила тишина. Никто
не  решался заговорить:  не было известно,  закончил ли Гитлер свою речь.  А
прерывать его ни у кого не было охоты.  Как часто в таких случаях, храбрецом
оказался Геринг.
     - Быть может,  мой  фюрер,  перейдем в  ваш кабинет?  -  спросил он.  -
Гиммлер должен сказать нам несколько слов о последних приготовлениях.
     - Сначала ты скажешь,  что намерен делать с Варшавой?  - ехидно заметил
Гиммлер.
     Гаусс  понял,  что  Гиммлеру не  хочется итти  в  кабинет и  он  тянет,
выигрывая время.  Гитлер  вялым  кивком в  сторону Геринга дал  понять,  что
согласен с Гиммлером.
     - Буду  краток,  -  заявил  Геринг.  -  Никакие силы  не  помешают моим
бомбардировщикам превратить Варшаву в  кучу камней,  если она не  сдастся по
первому приказу победителей.
     - А если сдастся? - спросил Гиммлер.
     - Не беда!  -  ответил Геринг.  - Мои летчики сделают свое дело, прежде
чем  поляки успеют поднять белый флаг.  Урок  Польше должен быть  уроком для
всей Европы.
     - Жаль...  очень жаль...  -  негромко проворчал Гитлер,  но в мгновенно
воцарившейся тишине все  хорошо расслышали:  -  Я  сожалею,  что  это только
Варшава, а не Москва... Очень сожалею...
     С  этими словами он  устало поднялся и,  словно через силу  волоча свои
огромные ступни, поплелся к дверям кабинета.
     Геринг назвал тех, кто должен последовать за Гитлером.
     Гаусс не торопился вставать. Он аккуратно собрал свои расчеты, которыми
никто так и  не поинтересовался,  сложил их в  портфель и  последним вошел в
кабинет.  Все сидели уже вокруг стола.  Гаусс опустился в кресло подальше от
фюрера.
     - Риббентроп,  -  ворчливо проговорил Гитлер,  -  прочтите то  место из
записки Дирксена... вы знаете...
     Риббентроп покорно, хотя и с видимой неохотой, начал читать:
     - Из записки нашего посла в  Лондоне о  предполагаемой позиции Англии в
случае германо-польского конфликта:  "На основании предшествующего изложения
психологических  моментов,   влияющих  на   отношение  Англии  к   комплексу
германо-польских   проблем,    может    быть    поставлен   вопрос:    какую
предположительно позицию займет Англия в германо-польском конфликте? На этот
вопрос  нельзя  ответить  ни  "да",  ни  "нет".  Надлежит исследовать каждый
отдельный случай,  чтобы получить ясное представление о позиции Англии..." Я
пропускаю  случаи,   не  относящиеся  к  нынешней  ситуации,  и  перехожу  к
последнему,  -  сказал  Риббентроп.  -  "Если  бы  мы  сумели  инсценировать
провокацию с польской стороны,  например обстрел немецкой деревни по приказу
какого-нибудь  польского командира батареи  или  бомбежку  немецкого селения
польскими летчиками,  то  решающее значение при  определении позиции  Англии
имели бы ясность и бесспорность умело организованной провокации..."
     Заметив, что Гитлер хочет говорить, Риббентроп остановился.
     - Хотя господин Дирксен и  глуп,  я  высоко оцениваю это  сообщение,  -
сказал  Гитлер.  -  Оно  проникнуто  пониманием национал-социалистского духа
борьбы  и  реалистической политики Германии.  Я  приказал генерал-полковнику
Кейтелю  организовать в  ночь  на  первое  сентября  секретную  операцию  на
польской границе. Генерал Кейтель, доложите господам, что сделано.
     На  этот  раз  голос Кейтеля звучал не  так  фельдфебельски бодро,  как
всегда:
     - Операция была  мною  возложена на  генерала Александера.  Взвод наших
людей,  переодетых в  форму польской армии,  с польским легким вооружением -
винтовками,  ручными пулеметами и гранатами -  должен был быть переброшен на
польскую сторону с наступлением темноты. Под покровом темноты взвод во главе
с надежным офицером следует вдоль границы.  Если нужно,  он бесшумно снимает
мешающие ему  посты  польской пограничной стражи.  Ночью  взвод атакует нашу
пограничную охрану,  уничтожает заставу  номер  пятьсот шестьдесят девять  и
врывается в  город Глейвиц.  Охрану глейвицкой радиостанции взвод подвергает
расстрелу.  Подготовленный к  тому  времени в  Глейвице работник Александера
выступает по  глейвицкому передатчику с  призывом к  немцам  восстать против
фюрера  и   империи.   Подоспевающие  немецкие  части  вступают  в   бой  за
радиостанцию.  Взвод с  боем отступает к  польской границе.  Он истребляется
нашими войсками или берется в плен и расстреливается.
     - Отлично! - с возбуждением воскликнул Гитлер.
     - Однако...   -   с  ударением  проговорил  Кейтель,  -  обратившись  к
рейхсфюреру СС  доктору  Гиммлеру  за  необходимым польским обмундированием,
оружием и автомобилями, мы получили отказ.
     - Как? - угрожающе спросил Гитлер.
     - Нам отказали, - обиженно повторил Кейтель.
     Гитлер обернулся в  сторону Гиммлера.  Но  прежде чем он успел что-либо
сказать, Гиммлер поспешно заговорил:
     - Мой фюрер, не хотите же вы, чтобы этот "взвод" провалил великое дело,
которое вы  так  мудро  задумали и  начали с  таким  искусством?  -  Гиммлер
насмешливо повторил,  глядя на  Кейтеля:  -  "Взвод"!  Здесь нужен не  взвод
солдат, не "надежный" офицер, а люди, для которых риск был бы искуплением их
вины, смерть была бы благодеянием.
     - Опять ваши уголовники?  - с неприязнью спросил Кейтель. - Мы не можем
послать с ними ни одного офицера.
     - А им и не нужны ваши офицеры,  -  отпарировал Гиммлер. - Им нужны мои
тюремщики, господин генерал-полковник, а не генштабисты.
     - И  вы  воображаете,  что,  вернувшись из  операции,  эта  банда будет
хранить молчание?
     - Мне важно,  чтобы они захотели пойти в операцию, а это они захотят. Я
обещаю им свободу и денежное вознаграждение.  А о том,  будут ли они болтать
после  операции,  позвольте позаботиться нам.  Если  угодно фюреру,  Гейдрих
доложит подробности.
     Гейдрих не ждал разрешения Гитлера.
     - Болтать им  не  придется:  те  из  группы,  кто  не  будет  перебит в
перестрелке,  должны быть в  тот  же  день расстреляны службой безопасности.
Кальтенбруннер уже получил распоряжения.
     - Все готово, - лаконически проскрипел Кальтенбруннер.
     - Вот! - сказал Гиммлер, с торжеством посмотрев на Кейтеля.
     Тот пожал плечами,  как бы желая сказать:  "Подумаешь, новость! Мы тоже
расстреляли бы всех своих". А вслух проговорил:
     - Кто поручится, что ваша банда не разбежится, едва переступив границу?
     - Во-первых,  -  резко заявил Гейдрих, - они знают, что мы их выловим и
четвертуем.   А   за  выполнение  задачи  им  обещана  свобода  и   награда.
Во-вторых...  они не знают того, что сделанная каждому из них прививка якобы
против столбняка в течение двадцати четырех часов...
     - Так что у  них просто не будет времени болтать,  -  мимоходом заметил
Гиммлер.
     - Мне это нравится,  -  задумчиво проговорил Гитлер.  -  Благодарю вас,
доктор Гиммлер.  Но...  я  хочу,  чтобы ОКВ было все же в  курсе всего этого
дела.  Офицер  ОКВ  должен присутствовать в  Глейвице и,  может  быть,  даже
руководить операцией по окружению и уничтожению группы Кальтенбруннера.
     Гаусс понял:  Гитлер хочет перестраховаться. Он знает, что армия боится
службы безопасности,  и потому ненавидит ее людей. Уж армейцы-то не выпустят
ни одного диверсанта,  если сказать солдатам,  что это люди Кальтенбруннера.
Перестреляют, как куропаток. Ход понравился Гауссу.
     Гитлер остановил взгляд на Шверере. У старика защемило под ложечкой. "Я
так и знал,  -  подумал он. - Опять проделка Гаусса: сейчас меня сунут в эту
кашу". Гитлер действительно проговорил:
     - Заветной мечтой генерала Шверера был восточный поход.  Я  предоставлю
ему честь начать это дело...  Генерал Шверер!  - Шверер нехотя приподнялся в
кресле.   -   Германия   возлагает   на   вас   уничтожение  особой   группы
Кальтенбруннера.  Преследуя беглецов в польских мундирах,  вы первым ступите
на землю Польши.
     - Благодарю вас,  мой  фюрер,  -  вяло проговорил Шверер.  Ему при этом
казалось,  что  он  чувствует на  своем  затылке насмешливый взгляд  Гаусса.
Однако, едва опустившись в кресло, он забыл обо всем, кроме бередившего мозг
вопроса:  "Уж  не  понадобилось ли  им  опять  подставить меня  под  выстрел
какого-нибудь  гиммлеровского уголовника,  наряженного  в  польский  мундир,
чтобы иметь еще один предлог для наступления?.."
     Холодные мурашки бежали по спине старика. Он не слышал больше того, что
говорилось за столом.
     Но  на  этот раз он ошибался:  план захвата глейвицкой радиостанции был
для Гаусса такой же новостью, как для Шверера.
     Заседание  окончилось.  Гитлер,  как  всегда,  неожиданно  замолчав  на
полуслове, сорвал