и сел! - спокойно возразил
Фу.  -  Приходится рассчитывать на  то,  что не всякому янки хочется умирать
ради  прекрасных глаз своих боссов.  Но  есть слух,  что  Макарчер прислал в
Китай много японских летчиков.  Смертники-камикадзе и  ради  прекрасных глаз
дзайбацу или своего микадо почтут за  честь вернуться на острова в  урне для
праха.
     - Правильно,  товарищ Фу, - кивнув головой, подтвердил Лао Кэ. - У этих
нет ни капли ума.  Но не все японцы камикадзе. Есть среди них и обыкновенные
люди,  предпочитающие вернуться к  своим  семьям живыми и  здоровыми,  а  не
горстью пепла.  К тому же я уверен, что на опытных "Иксах" летают не японцы,
а чистокровные американцы. Макарчер не доверяет японцам, даже если они такие
отъявленные негодяи, как воспитанники Хирохито. Да, в "Иксах" сидят янки.
     - Если мы будем ждать,  пока отыщется такой янки,  мы рискуем выполнить
наше задание нивесть когда,  -  сказал Фу. - Я имел только в виду, что одним
из наших шансов в выполнении задания командования является и этот. Но расчет
мы должны вести на другое: заставить сесть на нашу землю всякого, - при этом
слове Фу обвел собеседников строгим взглядом и раздельно повторил: - всякого
неприятельского летчика, которого мы увидим в воздухе: будь он гоминдановец,
янки или японец. Для этого его нужно поставить в такие условия, чтобы у него
не  было возможности ни отразить наш натиск,  ни вести самому нападение,  ни
искать поддержки у своих спутников. Поэтому нашим первым и главным шансом на
выполнение задания является наша собственная слетанность. Слетанность прежде
всего.
     - Задание не легкое, - задумчиво проговорил Лао Кэ.
     - Командующий сказал,  - заметил начальник штаба, - что поэтому-то он и
дает его именно нашему полку.
     - Отец  так  и  сказал?   -   спросил  командир  и,   получив  в  ответ
утвердительный кивок головой,  с  улыбкой поглядел на Фу Би-чена.  -  Что ж,
командующий выбрал мою  часть,  мне остается выбрать бывшую вашу эскадрилью,
Фу.
     У  Чэна  мелькнула  мысль,   что  сейчас-то  ему  и  скажут:   "Принять
эскадрилью,  выполнять задание!"  Но  вместо  этого  Лао  Кэ  сказал  своему
заместителю:
     - И было бы совсем хорошо, если бы повели ее на задание вы.
     - Благодарю, - коротко ответил Фу.
     Лао Кэ обернулся к разочарованному Чэну.
     - Вот все и устроилось, как вы хотели, - сказал он, - прямо в бой.
     - Примите двойку второй эскадрильи,  -  сказал Фу Чэну.  -  Будете моим
правым ведомым.
     - Хорошо.
     - Для ознакомления с подробностями задания и с моими указаниями явитесь
ко мне в одиннадцать часов, - добавил Фу.


     Ровно  в  одиннадцать Чэн  пришел  к  Фу  и  выслушал его  наставления,
касающиеся местных  условий работы,  обстановки на  фронте  и  методики боя,
принятой в результате приобретенного здесь опыта. Чем дальше Чэн слушал, тем
больше он  убеждался,  что  ему предстояло либо переучиваться воевать,  либо
вступить в  противоречие с  командованием и  летчиками.  Но он держал себя в
руках.  Он  слушал и  молчал,  полагая,  что  испытание будет недолгим и  не
сегодня-завтра он получит вторую эскадрилью. Тогда он на деле покажет Фу...
     Пока  Джойс  проверял  принятый им  новый  самолет,  Чэн  отправился по
площадкам,  чтобы познакомиться с летчиками других эскадрилий.  Он переходил
от самолета к  самолету.  Летчики встречали его приветливо.  Они здоровались
так,  словно были с  ним уже давным-давно знакомы.  Разговор вращался вокруг
профессионально-злободневных  дел  либо  около  быта,   сурового,  строгого,
требовавшего отказа от многих привычек, от самых элементарных удобств.
     Чем  ближе  время  подвигалось  к  полудню,   тем  тяжелее  становилось
северянину  Чэну.   Солнце  жгло  невыносимо.  Горизонт  делался  все  более
неверным, трепещущим от потоков поднимающегося с земли раскаленного воздуха.
В мутной дали земля сливалась с побелевшим небом.
     Преодолевая желание растянуться в  траве,  Чэн пришел на свою площадку.
Тени от крыльев истребителей,  под которыми лежали экипажи,  становились все
короче.  Истомленные зноем оружейники и техники безмолвно подвигались вместе
с тенью, заботливо уступая самое прохладное место летчику.
     Подойдя к одной из машин, Чэн узнал летчика Вэнь И. Тот лежал в куртке,
распахнутой на широкой груди,  тяжелая голова его опиралась на закинутые под
затылок  огромные  кулаки.  От  широких  штанов  раскинутые  ноги  выглядели
необыкновенно массивными.
     - Плохая жизнь! - с сокрушением сказал Вэнь И.
     - Вам не нравится? - спросил Чэн.
     - Худо...  -  Вэнь  И  сел  и  почти  уперся  головою  в  крыло  своего
истребителя.  -  Разве это  жизнь для  истребителя?!  Пятый день без вылета.
Сгнил,  честное слово,  заживо сгнил.  Пятый день  никого не  сбиваю.  Народ
вокруг летает, а я...
     - Я понимаю.
     - В воздух нужно, а мы лежим. - Подумав, повторил сокрушенно: - Лежим!
     - Значит, так надо, - сказал Чэн.
     - Разве я не понимаю... - Не договорив, Вэнь И опять растянулся в траве
и широко раскинул руки.
     Но  вдруг  он  выполз из-под  крыла  и  уставился в  сторону командного
пункта.  Чэн  глянул туда  же  и  увидел свисающую с  неба  кудреватую черту
ракетного следа. След медленно расплывался прозрачным дымком. Приглядевшись,
Вэнь И полез в самолет. Чэн побежал к своей машине.
     Через минуту, сидя в кабине истребителя, Чэн застегивал под подбородком
шлем.  А еще через минуту из-под его винта вырвалась упругая и твердая,  как
бич,  струя воздуха.  Она стегнула по  траве,  и  стебли пригнулись к  самой
земле, затрепетали и скрылись под густою пеленой взлетевшей высокими клубами
сухой земли.  Чэн двинул сектор и с наслаждением всем существом ощутил,  как
напрягается машина,  как дрожат в жадном нетерпении все ее части.  Он поднял
руку.  Техник скрылся под крылом. Освобожденный от подкладок самолет побежал
по аэродрому.  Пальцы Чэна ласково обнимали штурвал. Плавно оторвавши хвост,
истребитель  несся   навстречу  жаркому  горизонту.   Летчик   покосился  на
разбегавшийся рядом с ним самолет Фу и потянул ручку на себя.
     Уверенно вел свою ясную,  торжественную песню мотор;  какая-то  шальная
струйка воздуха озорно посвистывала в  щелочке колпака.  Вокруг была  только
прозрачная синева  неба.  Чэн  глубоко  вздохнул и  забыл  обо  всем,  кроме
полета...


     Часть ушла на восток.  Замер тянувшийся за нею гул моторов. С земли те,
у  кого зрение было получше,  еще  могли разобрать,  как  самолеты,  набирая
высоту,  подстраивались к своим ведущим, потом звенья сходились к комэскам и
вся часть исчезала в ослепительном сиянии раскаленного неба.
     На земле не осталось теперь и тех крохотных клочков тени,  какую давали
крылья истребителей.  Техники надвинули шапки на глаза и,  усевшись в кружок
на  забрызганной  маслом  траве,   принялись  негромко  говорить  о  "своих"
летчиках, словно соломенные солдатские вдовы:
     - Это мой!


     Истребители шли  на  восток,  навстречу быстро  набегающим с  горизонта
облакам.  Далеко внизу  узкой полоской блеснула Ляохахэ.  Зелено-бурые волны
пологих  сопок  потянулись к  юго-востоку.  По  их  склонам виднелись желтые
черточки взрытой  земли  -  окопы  противника.  Они  тянулись беспорядочными
линиями Линий было много. Войска Чан Кай-ши быстро откатывались к морю.
     Одной   части   истребителей  предстояло  штурмовать  наземные   войска
гоминдановцев, другой прикрывать штурмующих.
     Штурмующие  стремительно  снизились  на  цель.  Сквозь  рев  моторов  и
оглушающий свист  винтов  воздух  рванули пулеметные очереди.  Словно тысячи
пневматических молотков забивали гоминдановскую пехоту  в  землю.  Пехотинцы
бестолково метались:  одни выскакивали из окопов в поисках места,  где можно
было бы  растянуться,  прижавшись к  спасительной земле;  иные,  застигнутые
штурмовкой на  открытом месте,  забивались в  окопы,  только что оставленные
другими.  Все,  что было живого на оборонительном рубеже противника,  искало
спасения от струй горячего металла, лившегося с неба.
     Высоко барражировали свои истребители прикрытия,  чтобы не подпустить к
штурмующим истребителей противника.
     Наплывающие с востока облака постепенно затянули небо.  И вдруг,  когда
атака  уже  подходила к  концу,  откуда ни  возьмись,  из  облака,  прямо на
головное звено штурмующих вывалился гоминдановский истребитель.  Повидимому,
вражеский летчик  сам  не  ожидал  такой  встречи:  едва  завидев самолеты с
опознавательными знаками НОА,  он попытался постепенно набрать высоту, чтобы
скрыться в облаке. Но путь к облакам был ему отрезан. Звено истребителей НОА
гнало его к земле.  Все ниже и ниже шел гоминдановец.  В поисках спасения он
прижал машину к земле,  змейкой заметался на бреющем.  Ниже уже некуда - вот
она, земля!..
     Сверху застучали очереди истребителей.  Серая  машина сделала последнюю
попытку   вырваться  из   смертельного  кольца   преследующих.   Напрасно  -
беспощадные очереди резанули ее  в  лоб,  по  мотору,  по бокам.  Охваченный
пламенем самолет задрался,  как вставший на  дыбы смертельно раненный зверь,
на миг повис в воздухе,  перевернулся.  Через несколько секунд столб черного
дыма поднимался к небу с того места, где вражеский самолет врезался в землю.
     А тем временем уже завязалась смертельная игра со вторым гоминдановцем,
так же  неожиданно появившимся из облаков и,  подобно первому,  попытавшимся
избежать боя. Все разыгралось в том же порядке. Дружной атакой врага прижали
к земле. Еще раньше чем исчез столб дыма от первого сбитого самолета, второй
враг задымил,  ударился о  землю,  разламываясь на части,  обрызгал пылающим
бензином зеленый склон холма.
     Лао Кэ сверху наблюдал за погоней,  не пуская свое звено в бой. Заметив
третий вражеский самолет,  появившийся следом за первыми двумя, Лао Кэ решил
пробить облачность,  чтобы выяснить,  откуда, словно слепые котята из мешка,
сыплются  враги.   Но  тут  он  увидел,  что  сбоку  появилась  еще  семерка
гоминдановских машин.  Одна из собственных "шестерок" Лао Кэ тотчас вступила
в  бой.  К  неприятельской семерке спикировали на  поддержку еще  два звена,
словно  по   команде  наведенные  каким-то  невидимым  наблюдателем.   Через
несколько секунд в поле зрения командира было уже не меньше сорока -  сорока
пяти американо-чанкайшистских истребителей.  В разрывы облачности были видны
барражирующие над облаками вражеские самолеты второго яруса.
     В  такой тактике для  Лао  Кэ  не  было ничего неожиданного.  Противник
всегда придерживался своего приема выходить в бой с расположения несколькими
ярусами,  сильно эшелонированными по высоте.  При этом самый верхний ярус, в
который входило всего  два-три  звена,  во  главе с  командиром всей  части,
держал высоту,  максимально доступную данному типу самолета.  На  протяжении
всего  боя  эти  звенья ходили на  своем  "потолке",  не  принимая участия в
сражении, каким бы ожесточенным оно ни было. Они, как настоящие стервятники,
высматривали отбившиеся от строя или подбитые истребители НОА. Стоило одному
из  них  отойти  от  звена,  как  разбойники оказывались тут  как  тут.  Они
бросались на одиночку и стремились растерзать его, прежде чем летчик успевал
прийти в себя от внезапного наскока врагов. Если же он, отбившись, ускользал
или снова умело пристраивался к своим,  вражеские летчики, не преследуя его,
не ввязываясь в общий бой, ныряли в облака. Они возвращались в верхний ярус,
к своему командиру, чтобы кружиться там в ожидании новой добычи.
     Но  беда врагов состояла в  том,  что  среди летчиков Народной армии не
было трусов, пытавшихся избежать боя. Даже застигнутые врасплох, они дрались
с  ожесточением.  Чаще всего бой  затягивался до  момента,  когда на  помощь
приходили свои. Тогда врагам, кто бы они ни были: гоминдановцы, американские
наемники или подневольные смертники из  Японии,  не оставалось ничего иного,
как удирать с  поля боя.  С  каждым днем у  вражеских звеньев верхнего яруса
делалось все меньше и  меньше работы.  Они ходили в  поднебесье равнодушными
наблюдателями того, как били их сообщников.
     Истребители Народно-освободительной армии почти никогда,  ни  при каких
обстоятельствах не  покидали строя.  Принцип "кулака",  основанный на  ударе
компактной массой,  на  совершенном взаимодействии всех  звеньев эскадрильи,
дающийся в  результате хорошей слетанности всей части,  был положен в основу
тактики боевой авиации.  Этот принцип взаимодействия и  взаимной выручки был
заимствован   у   воздушных   сил   СССР   и   крепко   вошел   в   сознание
летчиков-истребителей Народной  армии.  Они  представляли себе  цель  боя  в
нанесении врагу строго продуманного группового удара.  Даже  если летчик сам
не  мог  вести боя,  -  у  него происходила задержка в  оружии или  кончался
боекомплект,  - он все равно стремился остаться в строю. Он старался принять
участие  в  общем  маневре,   морально  воздействуя  своим  присутствием  на
противника, отвлекая на себя его огонь, прикрывая товарища или оттирая врага
от попавшего в трудное положение истребителя. Со временем, разгадав до конца
разбойничьи   приемы,    привитые   гоминдановской   авиации   американскими
инструкторами и  теми  воздушными пиратами Ченнолта,  которых  там  называли
"добровольцами",   летчики  НОА,  входя  в  соприкосновение  с  противником,
стремились сразу  же  завязать  бой  во  всех  "этажах".  Ломая  излюбленную
неприятельскую тактику  и  смешивая  этажи,  летчики  НОА  использовали свое
умение  драться  в   строю  и,   не  думая  о  личных  трофеях,   добивались
максимального успеха.
     Летчикам НОА удавалось дружным напором довольно быстро очистить верхний
этаж от врагов и  загнать их вниз,  в общую кучу.  Оглушенные стремительными
атаками,  оторванные от  своего командира,  утратившие привычную ежеминутную
опеку и предоставленные самим себе,  разношерстные, не спаянные ни единством
цели,  ни преданностью народу,  и американские и китайские "воздушные тигры"
Ченнолта  и   Чан  Кай-ши  становились  жертвами  дружно  перемалывавших  их
истребителей.
     Знакомясь с  тактикой врага,  летчикам НОА  удалось нащупать его слабое
место:  привычку  действовать не  самостоятельно,  а  по  приказам  старшего
командира.   Эти  старшие  авиационные  командиры,  как  правило,  старались
остаться вне боя.  Они вели наблюдение за  ним со  стороны и  помогали своим
летчикам указаниями по  радио.  Но  стоило  гоминдановским летчикам лишиться
этих указаний,  как они сразу теряли инициативу.  Поэтому, если летчикам НОА
удавалось выбить вражеского командира с  его воздушного "командного пункта",
рядовые  летчики-гоминдановцы утрачивали  уверенность в  себе,  их  действия
лишались плановости и взаимосвязи.
     Лао Кэ и  Фу Би-чен,  принимавшие участие почти в  каждом вылете своего
полка,  внимательно изучали все ухищрения противника.  По  возвращении домой
они  производили тщательный разбор всего  виденного,  учитывали всякий новый
прием врага.
     В  тот  день,  когда  Чэн  впервые  оказался участником боевого вылета,
противник применил совокупность всех своих хитростей.
     Пользуясь  надвинувшейся плотной  облачностью,  гоминдановцы  построили
трехъярусный барраж  с  очевидным намерением неожиданно свалиться на  голову
летчикам НОА.  Но  они  упустили из  виду,  что  принцип  взаимной выручки в
народной авиации  не  ограничивается дружбой  звеньев  одной  эскадрильи или
эскадрилий одного полка.
     Когда количество горючего в  баках уже заставило Лао Кэ  думать о  том,
чтобы во-время вывести своих людей из боя, в западном секторе неба появились
сверкающие на солнце точки.  Лао Кэ сразу понял: это свои; с запада никто не
позволил бы  врагу подойти в  таком количестве.  Очень скоро Лао Кэ различил
контуры  истребителей,   мчавшихся  ему  на  выручку.   Это  была  резервная
эскадрилья его полка.  Ее натиск был настолько стремительным и дружным,  что
неприятельские  летчики  почти  одновременно,   не   ожидая  приказа  своего
командира, повернули прочь.
     Лао Кэ  бросил короткий взгляд на бензиномер и,  вместо того чтобы дать
своим сигнал к  отходу,  повел звено наперерез удирающему противнику.  Враги
оказались в тисках.  Нескольких минут задержки, которыми мог рискнуть Лао Кэ
со  своим  запасом горючего,  было  достаточно,  чтобы истребители поддержки
настигли  гоминдановцев.  Началась  новая  фаза  боя:  истребление панически
удиравших "Тигров".
     Летя ведомым за Фу, Чэн заметил, что на два истребителя НОА, в пылу боя
оттертых от своих,  навалилась вражеская семерка.  Прежде чем Чэн сообразил,
что  надо  дать  об  этом  знать  командиру,   он  увидел  самолет  Вэнь  И,
устремившийся на помощь товарищам.
     Находясь метров на пятьсот выше, Вэнь И решил атаковать с пикирования с
последующим набором высоты.  Когда он сблизился с противником, левофланговый
гоминдановец не  выдержал и  повернул в  сторону.  Правый же  вошел в  левый
боевой разворот,  явно  намереваясь выйти Вэнь  И  в  бок.  Брюхо вражеского
самолета оказалось прямо в поле зрения Вэнь И.  Оставалось нажать гашетку, и
короткая пушечная очередь ударила по  врагу.  Тот  сразу завертелся и  пошел
вниз.
     Вэнь И заметил,  что с разгона оторвался от своих.  Пока летчик набирал
высоту,  чтобы  получить  превышение над  вторым  вражеским  самолетом,  две
гоминдановские машины навалились на  самого Вэнь И.  Он  должен был  набрать
высоту,  чтобы присоединиться к своим. Пользуясь этим, враги легко вышли ему
в  хвост.  Они  не  отставали,  словно  вцепились  в  него  зубами.  Вэнь  И
почувствовал легкий дробный стук где-то под ногами и понял:  это пули врага.
Первой  мыслью было:  "бак!"  Но  бак  не  был  поврежден.  Однако положение
оставалось безвыходным.  Стоило Вэнь И оторваться от правого преследователя,
как он  попадал под пулеметы левого.  Короткими очередями враги гнали его из
одного разворота в другой.  Вдруг сильная струя масла ударила в лицо Вэнь И.
Нагнетаемое помпой горячее масло било  из  простреленного маслопровода,  как
кровь из перебитой артерии.  Новые и новые струи - по очкам, в рот, в грудь.
Вэнь  И  сдернул очки,  но  глаза тотчас залило маслом.  Несколько секунд он
летел вслепую,  пока не удалось перчаткой стереть масло.  Вэнь И увидел, что
стрелка бензиномера резкими скачками спешит к нулю.  Единственной отчетливой
мыслью летчика было: "Почему же не горю?.."
     Самолет действительно не  горел.  Повидимому,  бак или бензопровод были
пробиты не зажигательной,  а бронебойной пулей.  Сощурившись и отведя лицо в
сторону от струи масла,  Вэнь И присмотрелся к манометру, - он еще показывал
какое-то  давление.  Вэнь  И  решил,  пользуясь последними вздохами  мотора,
набрать сколько удастся высоты и  атаковать,  а  там будет видно.  Но в  тот
самый миг,  когда он  потянул на  себя,  где-то сзади,  за спиною,  раздался
довольно отчетливый металлический звон и  удары по  броневой спинке.  Вэнь И
понял,  что  неприятельская очередь пришлась по  хвосту  его  самолета и  по
кабине.
     Мысли были короткие,  ясные.  Такие же быстрые, как движения самолетов,
как выстрелы,  как все,  что происходило вокруг,  измеряемое десятыми долями
секунды. Но как ни быстры были мысли, как ни отчетливы и точны были решения,
что мог сделать он  один против многочисленных врагов?  Может быть,  потому,
что его больная нога на сотую долю секунды позже,  чем нужно, реагировала на
приказ  мозга,  может  быть,  по  другой  причине,  которую  невозможно было
проанализировать в  столь неуловимый отрезок времени -  в тот момент,  когда
рука Вэнь И  потянула на  себя,  произошло непредвиденное:  трос,  идущий от
управления к  рулю высоты,  был  перебит.  Напрасно Вэнь И  прижал штурвал к
самому  животу;  напрасно он  старался вдавиться в  броневую спинку сиденья,
чтобы дать  ручке еще  хоть немного движения на  себя.  Машина уже  вышла из
повиновения.  Вот самолет, вмест