н, правда, перестал пока болтать об устрашающей
мощи гитлеровской армии и  воздушного флота Геринга,  однако по поводу наших
возможностей в области авиации отзывается далеко не лестно.
     - Публично?
     - В частном кругу.
     - Это имеет свое действие?
     - Чаще  -  да.  Но  нашелся  человек,  на  которого  болтовня Линдберга
подействовала обратно  его  желанию:  вместо  того  чтобы  испугаться,  этот
человек решил, что можно найти надежное противоядие от устрашающих секретов,
которыми Гитлер собирается шантажировать мир  и  нас  в  том  числе...  Этот
человек говорит,  что можно подумать над средством,  которого испугается сам
сатана, а не то что Гитлер... Мне понравился этот парень.
     - Кто такой?
     - Доктор Ванневар Буш из Массачузетского технологического института.
     - Вечно вы откопаете какого-нибудь фантазера.
     - Я осторожно расспросил кое-кого: идея Буша - далеко не фантазия.
     - Что за идея?
     - Использовать   новейшие   открытия   атомной   физики   для   военных
надобностей.
     - Атомная  физика?  -  удивленно спросил Рузвельт.  -  Я  в  этом  мало
понимаю.
     - Я еще меньше, но Буш говорит, что расщепление атомного ядра в военных
целях,  над чем уже работают ядерники в  Германии,  Англии и у нас в Штатах,
сулит   огромные  возможности.   Можно   сделать  бомбу,   превосходящую  по
разрушительной силе все, что мы способны себе представить...
     - Что-то вроде атомной бомбы?
     - В этом духе... Буш объяснит вам лучше меня.
     - Хорошо,  приведите его ко мне... Не откладывайте этого в долгий ящик,
- живо проговорил Рузвельт.  -  Но упаси вас бог консультироваться еще с кем
бы то ни было, пока я не повидаюсь с вашим Бушем. Поняли?
     - Вы, Буш и я?
     - Да.


     Гопкинс соединился с нью-йоркской конторой Ванденгейма, но Джона там не
оказалось.  Его не было и дома на Пятой авеню и вообще в Нью-Йорке.  Наконец
он отыскался в Брайт-Айленде.
     - Послезавтра -  мы в Белом доме,  -  сказал Гопкинс.  -  Тащите вашего
Буша. Он будет первым, кого мы примем.
     В трубке послышалось такое сопение, что можно было подумать, будто Джон
задыхается,  не в силах вымолвить ни слова.  После нескольких междометий он,
наконец, прокричал:
     - Гарри... О Гарри!.. Я воздвигну вам золотой мавзолей!
     - Эта мерзость понадобится вам раньше моего, - сердито ответил Гопкинс.
     - Гарри,  дружище, - орал Джон, - десять процентов от этого дела - и вы
станете самым богатым президентом в истории Штатов!
     - Вы осел,  Джон!  -  выходя из себя, крикнул Гопкинс. - Вы совершенный
осел!
     И Гопкинс так повесил трубку,  что металлическое кольцо вместе с куском
эбонита осталось на крючке.


        "5"

     Если не считать провала военной диверсии против Ленинграда,  порученной
финнам,  дальнейший ход  событий после  разгрома Польши удовлетворял Гаусса.
Страх перед немедленным столкновением с  Россией сковал Гитлера.  Для Гаусса
это было хорошим признаком.  Но  теперь на  Гитлера напал зуд наступления на
запад:  покончить с Францией до весны 1940 года! К счастью, генеральный штаб
все же проявлял осторожность.  Заместитель начальника генерального штаба фон
Штюльпнагель  представил  фюреру   записку   о   невозможности  немедленного
наступления на  Францию.  Варлимонт тоже  старательно собирал доказательства
тому,  что положение германской промышленности и  экономики позволяет только
думать  об  обороне  западной границы и  диктует необходимость повременить с
решительным натиском.  Даже Браухич, всегда бывший крайним оптимистом, и тот
противился теперь крупным наступательным операциям.
     А  Гитлер рвал и  метал.  После того как  Геринг передал ему содержание
разговора с  Ванденгеймом,  фюрер горел нетерпением наброситься на  Францию.
Его  навязчивой идеей стало подписание капитуляции Франции в  Компьене.  Эта
мания,  далекая  от  каких  бы  то  ни  было  политических  идей  и  военных
соображений,  вызывала к  жизни  ряд  директив и  приказов,  последовательно
опротестовывавшихся генеральным штабом из-за полной неосуществимости.
     Наконец,  собрав в имперскую канцелярию всех руководящих представителей
командования вермахта,  всех генералов,  прошедших польскую кампанию, и всех
сидевших без дела на  берегах Рейна,  Гитлер предъявил им ультиматум:  шесть
недель на подготовку. Генеральное наступление на Францию начинается с обхода
линии Мажино через Бельгию и район Маастрихта.
     Возражать Гитлеру значило рисковать карьерой, а иногда и жизнью. Такого
желания  ни  у  кого  из  генералов  не  было.  Они  предпочитали молчаливым
саботажем доказать  ему  вздорность поставленных сроков,  хотя  по  существу
плана - нарушения нейтралитета Бельгии и Голландии - возражений ни у кого не
было.  Это был испытанный способ осуществления старого плана Шлиффена.  Если
бельгийский король предпочитал,  как страус, прятать голову под крыло, чтобы
не замечать смертельной опасности,  нависшей над его страной, - его дело. Но
этим следовало воспользоваться.
     Очередное совещание,  на  котором выяснилось,  что из  полуторамесячной
подготовки к  сокрушению Франции  ничего  не  получается,  происходило,  как
всегда,  в  рейхсканцелярии.  Гитлер  был  особенно мрачен в  тот  день.  Он
нетерпеливо  прерывал  докладывавшего  Йодля,  злобно  обрывал  генералов  и
непрерывно писал что-то  на  клочках бумаги.  К  концу заседания эти обрывки
целой  стопкой лежали  перед  ним.  Гаусс  ждал,  что  с  минуты на  минуту,
пользуясь своими записями,  Гитлер приступит к разгрому генералов, боявшихся
приступать к  разгрому Франции.  Но  все  произошло совсем иначе.  В  полном
молчании Гитлер  бесцеремонно оглядел одного за  другим генералов,  сгреб  в
горсть свои записки и,  подойдя к  камину,  швырнул их  в  огонь.  Несколько
листков отлетели в  сторону.  Гитлер  молча  указал на  них  адъютанту.  Тот
поспешно подобрал их и  тоже кинул в  камин.  Гитлер стоял и  наблюдал,  как
пламя  пожирает бумагу.  В  огромной комнате  царила  тишина.  Затем  Гитлер
повернулся спиной к  собравшимся и,  ни  на  кого не поглядев,  ни с  кем не
простившись, вышел. Его отступление в обычном порядке прикрывали адъютанты.
     За  столом  продолжало  царить  недоуменное молчание.  Никто  не  знал:
окончено совещание или Гитлер вернется? Как решен вопрос и решен ли вообще?
     Генералы сидели,  не  глядя друг на друга.  Прошло еще несколько минут.
Гаусс  посмотрел  на  каменно-неподвижное  лицо  Кейтеля.   На  нем,  как  и
полагается,  ничего нельзя было прочесть.  Такими же  непроницаемыми масками
были  и   лица  остальных.   Гаусс  отлично  понимал,   что   под  напускной
бесстрастностью клокочут чувства,  отнюдь  не  сулящие  Гитлеру  безмятежной
уверенности в любви и преданности этих людей. Гаусс радовался этим чувствам,
но  и  его собственное лицо не  выдавало другим ни этой радости,  ни надежд,
которые он  возлагал на  их  оскорбленное самолюбие,  на  раздражение одних,
обиды других и на общее презрение генералов к непозволительно третировавшему
их выскочке.
     Переждав еще некоторое время,  Гаусс,  ни  на  кого не глядя,  поднялся
из-за стола и неторопливо пошел к выходу.  Уже когда он приближался к двери,
за его спиной послышался шум отодвигаемых стульев. Но он заставил себя и тут
не обернуться.  Достаточно было того,  что этот шум означал маленькую победу
над презренным ефрейтором.
     Из-за системы работы,  принятой в окружении Гитлера, с одной стороны, и
вследствие взаимной  настороженности,  разделявшей генералов,  -  с  другой,
Гаусс не  имел  представления о  последствиях,  какие имела эта  революция в
стакане воды для его коллег.  Сам он в следующую же ночь получил приглашение
к Гитлеру. Встреча произошла с глазу на глаз.
     - Вы  назначаетесь командующим армейской  группой  "А",  -  без  всяких
предисловий, едва ответив кивком на приветствие генерала, проговорил Гитлер.
- Предлагаю вам и вашему начальнику штаба...
     Он сделал театральную паузу,  намереваясь, повидимому, озадачить Гаусса
каким-то  неожиданным  именем.   Но  когда  Гитлер  выкрикнул  имя  генерала
Манштейна,  старик принял это  так,  словно дело шло о  чем-то  вовсе его не
интересующем.  Хотя фон Манштейн вовсе не был тем генералом,  которому Гаусс
хотел бы доверить руководство своим штабом,  однако спорить не стоило. Гаусс
сделал вид,  будто начальник штаба -  лучший подарок.  Манштейн был одним из
быстро выдвигавшихся любимчиков фюрера.
     А  Гитлер  с  такою  поспешностью,  словно  не  хотел  оставить  Гауссу
возможности вставить хотя бы слово, продолжал:
     - Я отказываюсь от решения немедленно начать широкое наступление против
Франции.  -  И тут же оговорился: - Пусть не думают, что меня убедили доводы
узколобых   специалистов   из   генерального  штаба.   Ничуть   не   бывало!
Просто-напросто сегодня ночью мне пришло в  голову новое решение,  требующее
времени  для  разработки  деталей.   С   обходом  через  Бельгию  я  сочетаю
фронтальный прорыв линии Мажино...
     При  этих  словах Гаусс  ясно  представил себе  хорошо знакомую картину
Вердена. Гитлер с удовлетворением уловил едва приметное движение седой брови
генерала и с особенным ожесточением выкрикнул:
     - Довольно  бабьей  болтовни!   Дивизией  больше  или   меньше  десятью
дивизиями - разве в этом дело, когда речь идет о моих планах?! Смотрите!..
     Он   порывисто  вскочил  и   подбежал  к   огромному  столу,   где  под
ослепительной, низко опущенной лампой зеленело поле карты.
     - Вот чего они от меня хотели. - Палец Гитлера очертил широкую дугу над
Бельгией и Голландией.  - Охвата флангов по Шлиффену, и только! Дальше этого
их фантазия не идет.  А  учли они,  что все в быстроте?  -  В голосе Гитлера
прорвался страх.  -  А  что,  если мы  застрянем?  Тогда мы  между молотом и
наковальней.  Быстрота - вот спасение! Иначе один чорт знает, что произойдет
во  Франции и  Англии,  смогут  ли  там  устоять нынешние правительства,  не
зашевелятся ли марксисты? Нет, нет, главное - быстрота.
     Оглядев генерала, Гитлер с неприязнью проворчал:
     - Я  знаю,  вы любите медлить.  В  мыслях,  в действиях.  -  И внезапно
переходя на крик:  - Но я помогу вам понять, что такое быстрота. Вчера ночью
я уже продумал средство,  дающее возможность преодолеть сопротивление нашего
главного  врага  -  времени...  -  И  как  будто  желая  побороть  атмосферу
неловкости,  он стал выкрикивать слова все быстрее:  -  Вы фетишисты: нельзя
того,  нельзя  другого!  А  я  говорю:  "Можно все".  Я  уже  открыл формулу
опережения времени.  Она доступна каждому школьнику.  Завтра я  продиктую ее
вам,  и  вы  станете господином будущего...  Вода и  воздух...  Ах  да,  еще
огонь!..  Все  пустяки для  девичьих загадок!  Я  не  хочу уткнуться носом в
преграды в виде рек и каналов на голландской равнине. Не хочу! Что там будут
делать мои танки?
     - Значение  каналов  как  преграды сильно  преувеличено голландцами,  -
сердито заметил Гаусс.  - Толстухе Вильгельмине больше нечем защищаться, как
только уверениями,  будто она способна затопить всю свою страну... вероятно,
слезами.
     - Если это и не так,  я все же считаю, что мы не должны лезть туда, где
противник нас  ждет.  Решающий удар  будет  ему  нанесен  в  месте  наиболее
неожиданном. Вот здесь!
     Широкий ноготь Гитлера уперся в  то  место  линии Мажино,  где  за  нею
простиралась зелено-коричневая полоса лесистых Арденн.
     - Но  едва ли  тут  существуют лучшие условия для использования танков,
чем на севере, - сказал Гаусс. - Покрытые лесами холмы...
     Гитлер не стал слушать.
     - Внезапность удара там,  где французы его ожидают меньше,  чем в любом
другом месте, компенсирует это неудобство. - И, помолчав, упрямо повторил: -
Решающий удар  будет нанесен тут.  От  него  будет зависеть свобода действий
Бока.  Прорвав линию Мажино, вы стремительно движетесь к морю... Противник в
клещах.  Он капитулирует или уничтожается. Никаких других решений... Сегодня
Манштейн прибудет в ваше распоряжение. Завтра я жду вас обоих...
     В тот же вечер,  встретившись с Манштейном,  Гаусс понял, что не слышал
от  Гитлера ни одной его собственной мысли.  Старику стало ясно,  что ловкий
генерал "из  молодых",  Манштейн,  сумел  через  голову Браухича и  Гальдера
подсунуть Гитлеру свой  авантюристический план.  Манштейн не  мог  бы  этого
сделать без согласия Кейтеля и  Йодля.  Значит,  ближайшие советники Гитлера
были на стороне Манштейна.  В  таких условиях спорить с  ним и  с его планом
было   бесполезно.   Сопротивлением  Браухича   и   Гальдера,   отстаивавших
шлиффеновскую схему как основную, можно было пренебречь; к тому же здесь, на
западном фронте,  Гауссу не грозила встреча с Россией -  это раз.  Скорейшая
ликвидация французской армии обеспечивала спокойный тыл Германии ко  времени
столкновения с Россией,  неизбежность которого становилась все яснее,  - это
два.  Все  говорило  за  то,  что  Гаусс  должен  не  только  принять  новое
назначение, но и постараться как можно лучше и скорее выполнить предложенный
ему план Манштейна,  хотя бы  он и  был трижды авантюристичен.  Три авантюры
ефрейтору уже  удались:  Австрия,  Чехия,  Польша.  Почему бы  не  удаться и
четвертой?
     Впрочем,  скоро  Гаусс понял,  что  ошибся в  счете:  ту  новую военную
авантюру на западе,  в которой он сам должен был принять участие,  следовало
считать уже не четвертой,  а пятой. Четвертая же прошла на глазах удивленной
Европы раньше.  9 апреля мир узнал об оккупации нацистскими войсками Дании и
Норвегии.  Правда,  еще с месяц горстка англо-французов держалась у Нарвика,
но в  конце концов и  ее сбросили в  море.  Командование союзников проявляло
значительно меньше  рвения в  этой  жизненно важной для  них  операции,  чем
каких-нибудь  два  месяца  тому  назад,   когда  речь  шла  о  переброске  в
Скандинавию и  Финляндию экспедиционных войск для борьбы с  СССР на  стороне
Маннергейма.
     Со Скандинавскими странами как с потенциальной базой для союзников было
покончено.
     Окончательная разработка плана  Манштейна  быстро  продвигалась вперед.
Генеральный штаб принимал теперь участие в  работе оперативного отдела штаба
Гаусса.


     Ко времени прибытия Гаусса к своей армейской группе, то-есть к маю 1940
года,  немецко-фашистские силы на западе были уже доведены до 116 пехотных и
10 танковых дивизий. Они располагались следующим образом:
     Армейская группа "Б" силою 28  дивизий занимала фронт от Северного моря
до Аахена. Ее целью был захват Голландии и Бельгии и вторжение во Францию на
правом фланге всех сил.
     Армейская группа "А" в  составе 44  дивизий -  на  фронте от  Аахена до
Мозеля.
     И, наконец, на левом фланге:
     Армейская  группа  "Ц"  в  17  дивизий,   вдоль  Рейна,  от  Мозеля  до
швейцарской границы.
     Сверх  этого в  распоряжении Гитлера оставалось еще  около 70  дивизий.
Сорок из них числились в  резерве главного командования.  Остальные тридцать
он не решался тронуть со своей восточной границы.
     Со стороны союзников немецко-фашистским силам противостояли:
     51 дивизия армейской группы генерала Бийота -  на севере. Крайний левый
фланг  Бийота держали 9  английских дивизий между  окончанием линии Мажино у
Лонгви до  бельгийской границы и  позади этой  границы до  моря у  Дюнкерка.
Потенциальной  поддержкой  этой  группировки  должны  были  служить  еще  32
голландско-бельгийские дивизии,  в  случае  если  бы  немцы  решили нарушить
нейтралитет этих стран.
     Южнее с Бийотом смыкалась группа Претала,  и далее к Швейцарии тянулась
группа Бессона общей численностью в 43 дивизии.
     В укреплениях линии Мажино сидели еще с десяток первоочередных дивизий,
изнервничавшихся и наполовину разложившихся от бездействия за восемь месяцев
"странной войны".
     Гауссу  оставалось  едва   достаточно  времени,   чтобы  разобраться  в
обстановке на месте и познакомиться со своими командующими. В ночь с 9 на 10
мая  по  приказу Гитлера немецкие войска  пришли в  движение одновременно по
всему фронту групп "А" и  "Б".  Пехота,  поддержанная танками и  пикирующими
бомбардировщиками,  двинулась вперед.  Голландские планы удержать нападающих
затоплением страны оказались чистой фантастикой.  Входившие в  группу Бийота
англо-французские  войска,   которые  должны  были   при   первых  признаках
наступления предупредить врага и, войдя в Бельгию, занять линию Маас - Лувен
- Антверпен, опоздали.
     То,  на что вся логика и весь ход исторических событий указывали как на
неизбежность,  -  гитлеровское вторжение через незащищенные маленькие страны
Бельгию  и  Голландию  -   состоялось.  Предательская  политика  французских
генералов во главе с Петэном сыграла свою роковую роль.
     То,  что на  протяжении двух десятилетий настойчиво вбивалось в  головы
всем  французам,  военным  и  штатским,  -  неприступность  линии  Мажино  -
оказалось  трагическим  блефом.   Нацистские  войска   без   особого   труда
просочились сквозь нее. Их оперативной целью был исторический Седан.


     4  часа 30 минут 10 мая.  Первые выстрелы пушек,  первые танки,  первые
трупы.
     Первые  тревожные телеграммы с  фронта  не  застали  дома  ни  премьера
Франции  Рейно,  ни  министра обороны Даладье.  Но  бывалые курьеры кабинета
министров знали, где им искать своих шефов. Пахнущие порохом и кровью листки
шифровок не спеша понеслись к Елисейским полям. Несмотря на то, что вражда и
соперничество двух членов кабинета зашли так  далеко,  что не  разговаривали
друг  с  другом не  только они  сами,  но  даже их  подруги,  курьеры искали
министров в  одном и  том же месте -  на Елисейских полях,  в самом шикарном
квартале Парижа.  "Мики Маус" французского парламента, юркий, стремительный,
элегантный даже в  пижаме,  Рейно принял драматическую телеграмму в  постели
своей многолетней любовницы - политической интриганки, немецкой разведчицы и
фашистки графини де Порт.  Вторая телеграмма,  адресованная министру обороны
Эдуарду Даладье,  была  доставлена прямо в  особняк комиссионерши крупнейших
капиталистических  объединений  Франции,   итальянской  шпионки  и  фашистки
маркизы де Крюссель д'Юзе.
     Острый  запах  пороха  и  крови,  исходивший от  каждого слова  роковых
телеграмм, смешался с запахом белья куртизанок.
     В  разных  концах  мира  по-разному  реагировали на  известия  о  конце
"странной войны", о вторжении Гитлера в нейтральные Бельгию и Голландию.


     В  Белом доме  президент Рузвельт немедленно пригласил к  себе министра
финансов Моргентау и отдал приказ о секвестре всех бельгийских и голландских
капиталов в Соединенных Штатах.


     В  Вестминстере происходили горячие дебаты о продолжительности весенних
каникул палаты.


     Гитлер,  пританцовывая от возбуждения,  тыкал корявым пальцем в  клетку
канарейки.
     - Сисси!.. О Сисси, ты понимаешь?..


     Святейший отец, подыскивая в потрепанном евангелии убедительные тексты,
продиктовал кардиналу Мальоне одно за  другим два  послания.  Одно содержало
благословение католикам Франции и  Бельгии,  подвергшимся нападению Гитлера.
Другое   благословляло  католиков   Германии,   напавших   на   Францию   по
согласованному с папой приказу того же Гитлера.


     В  Варшаве "генерал-губернатор Польши" Франк утвердил смертный приговор
семнадцати  польским  патриотам,   задержанным  при  попытке  пробраться  во
Францию, чтобы хоть там защищать свою отчизну.


     В  Праге Гейдрих принял доклад о  приведении в исполнение приговора над
студенткой Марией  Жемличковой,  возложившей Первого  мая  красные цветы  на
могилу неизвестного чешского солдата.


     В тюрьме Бургоса по приказу Франко были задушены сорок два коммуниста -
участника войны за республику.


     В  такой обстановке начался марш Гаусса к  морю.  С  каждым днем старик
приходил все в  большее удивление от того,  с  какою легкостью проходила еще
одн