ии,  во всех наших доминионах? А
то,  что  завтра начнется в  Турции,  Персии,  Афганистане -  везде,  где мы
чувствовали себя как дома, - не их работа?
     - Их интересы там, - Грили неопределенно махнул куда-то в угол комнаты,
- в западном полушарии.
     - Снимите шоры, Монти!
     - Глупости,   Уинн!   Теперь  уж   я   скажу  вам:   вы  больны  манией
преследования.
     - Оставим эту  тему.  Так  же,  как  будем  считать решенным между нами
вопрос: если я вожусь с вашими делами, то вовсе не потому, что вижу какую-то
перспективу,  а  лишь для того,  чтобы урвать свое на  черный день.  На  тот
неизбежный день,  когда вся  наша лавочка начнет разваливаться,  как  гнилой
сарай.
     - Хорошо,  вернемся к делу,  -  сказал Грилли. - Может быть, плюнуть на
эти  реактивки и  заняться чем-то  более рентабельным на  ближайшее будущее?
Американцы украли у  немцев достаточное количество патентов,  -  почему бы и
нам не попробовать взять свое?
     - Все, что стоило труда, они уже вывезли. К тому же могу вас уверить, в
будущем не  будет ничего более рентабельного,  чем  военное производство.  В
этом нам порукой нюх янки.
     - Они только кричат о войне.
     - Даже если им  не удастся затеять большую драку номер три,  о  которой
они мечтают, военные акции все равно будут выше всех остальных.
     - Если бы знать: надолго ли?
     - Пока нынешние лидеры сидят в  своих креслах...  Нам нужно попробовать
надуть кое-кого так же, как янки надули нас.
     - Для этого вам нужны вопросы Винера?
     - Да,  хотя нельзя строить на этот счет больших иллюзий. Инженер Шверер
может оказаться неприступным.
     - Если нельзя будет взять хитростью или силой, мы ему просто заплатим.
     - Так-то так,  но есть такой сорт людей, самый неприятный, - на попытку
купить их они отвечают ударом по физиономии.
     - Не встречал таких дураков!
     - А  они,  говорят,  стали  попадаться среди  жителей  советской  зоны.
Влияние русских... Но все равно мы должны тут опередить янки.
     Грили картинно поднял глаза к потолку.
     - Дай-то бог!


        "4"

     Анни медленно,  одним пальцем выстукивала на  машинке под диктовку фрау
Шверер.  Хотя к экономии не было решительно никаких поводов, Шверер день ото
дня  становился  все  скупее.   Из   денег,   полученных  от   американского
командования в Германии на продолжение работы над "Маршем на восток",  он не
дал  Эмме ни  пфеннига.  Он  даже не  считал нужным пригласить секретаря или
стенографа и  обходился услугами Анни.  Не  так-то  просто было ей,  сначала
превратившись из  горничной в  секретаря,  теперь еще  исполнять обязанность
машинистки.
     Непривычные пальцы Анни  долго выбирали клавиши и  часто ударяли не  по
тем буквам.  Страница получалась грязная, генерал ворчал и швырял ее обратно
сквозь щель в двери.  От страха Анни писала еще хуже и еще медленнее. Но вот
она  и  вовсе  остановилась,  пока  фрау  Шверер  молчала,  силясь  прочесть
неразборчивые строки на листке, который держала, повернув к свету.
     - Ах,  какой почерк!  - сказала она, наконец, тоном полного отчаяния. -
Что же делать?
     - Спросите у него, - сказала Анни.
     - О-о!  -  лицо  фрау  Шверер  отразило  страх,  и  она  несколько  раз
отрицательно качнула головой.
     Анни молча взяла у  нее  листок и,  подойдя к  плотно затворенной двери
кабинета,   постучала.  Ей  ответило  молчание.  Она  постучала  еще  раз  и
прислушалась.  Теперь за дверью послышались торопливые шаркающие шаги. Дверь
чуть приотворилась. Анни просунула в щелку листок.
     - Мы не можем разобрать...
     Несколько мгновений царило молчание, за которым последовало недовольное
фырканье, и раздраженный старческий голос скороговоркою прочел:
     - "Нет ничего удивительного в  том,  что  после такого поражения у  нас
появляется разочарование.  Нам начинают твердить о  необходимости изгнать из
человека зверя и сделать его тем, кем ему якобы предназначено быть, - мирным
тружеником.  Но  мы не позволим этому жалкому малодушию свить гнездо в  умах
немцев...  На  это я  надеюсь,  и  эта надежда помогает мне держать в  руках
перо..."
     Генерал высунул голову из кабинета и сердито спросил:
     - Эмма, где мой атофан?
     Фрау Шверер бросила взгляд на неуклюжую бляху круглых стенных часов.
     - О, правда, пора итти за лекарством, Конрад! - сказала она.
     Анни поймала брошенный в щелку листок и вернулась к машинке.
     - Ты допишешь, когда принесешь лекарство, - сказала фрау Шверер.
     - Он и так сердится, что я долго пишу.
     Фрау Шверер в испуге приложила палец к губам и оглянулась на дверь.
     - Тсс! - Подумав, она сказала: - Хорошо, я схожу сама, а ты тут пиши.
     Старуха на цыпочках приблизилась к двери кабинета и прислушалась. Потом
так же тихонько подошла к противоположной двери,  которую перед нею отворила
Анни. За порогом открылся провал разрушенной бомбой части дома. Над провалом
висели дощатые мостки с перильцами, кончавшиеся лестничкой.
     Стуча каблуками по доскам, фрау Шверер вышла на улицу.
     Ни  гудки  автомобилей,  ни  шорох  шин  не  нарушали  тишины  мертвого
квартала. Только редкий стук эрзацтуфель слышался между развалинами.
     Фрау  Шверер  успела  пройти  не  больше десятка шагов,  когда  увидела
появившегося из-за угла Эгона.
     - Ты  идешь  к  нему?  -  озабоченно спросила  она,  поцеловав  сына  в
склоненную голову.
     - Да, я должен с ним поговорить, хотя в прошлый раз мы поссорились.
     Фрау Шверер вздохнула:
     - Ты забываешь: он твой отец!..
     - Уговорите его бросить то дело, которым он занимается вопреки здравому
смыслу.
     - Твой отец может заниматься чем хочет!
     - Я этого не думаю, мама...
     - Ах, какое кому дело!
     - Вы, мама, не понимаете того, что происходит.
     - Вы все воображаете, будто я такая уж глупая! А я все отлично понимаю.
Мы с Анни переписываем его труд, и как только...
     - Посоветуйте ему выбросить все это в печку,  прийти к нам, в советскую
зону,  и публично,  прямо сказать:  "Я такой-то,  я всю жизнь совершал злые,
вредные глупости; помогите мне хоть раз сделать что-нибудь умное и доброе".
     - Эгон!
     - Третьего выхода нет.
     - Он  говорит,  что  пройдет  еще  немного времени,  и  все  вернется к
прежнему.
     - Глупости!
     - Нет,  не  глупости.  Он лучше знает.  Он говорит:  еще совсем немного
времени, и американцы все приведут в порядок. Тогда у нас снова будет все: и
дом, и деньги, и положение, не худшее, чем прежде.
     - Мама!  -  в  ужасе воскликнул Эгон.  -  Подумайте,  что вы  говорите:
служить американцам!
     - Он лучше знает.
     - Неужели он  не  понял  ничего  из  всего,  что  я  старался так  ясно
объяснить ему?
     - Если ты с ним говорил об этом,  то тебе действительно лучше не ходить
к нам... К тому же он сердится на тебя за то, что ты занимаешься пустяками.
     - То,  что я сейчас делаю, мне во много раз милее всех построенных мною
самолетов.
     Эгон снял шляпу и наклонился к руке матери.
     - Принеси нам  чего-нибудь съестного,  -  сказала фрау  Шверер и  снова
осторожно прикоснулась губами  к  его  волосам.  -  У  нас  совсем неважно с
продуктами из-за этого глупого американского "воздушного моста".
     - Ага!  -  Эгон усмехнулся.  -  Значит, не все, что делают ваши любимые
американцы, так уж хорошо!
     - Ах,  не говори!  Сидеть без угля и без масла -  не вижу в этом ничего
хорошего. И все, говорят, из-за ослиного упрямства этих американцев.
     - Это не просто упрямство,  мама.  Это целый заговор против нас, против
немцев и вообще против всех, кто не хочет возвращения фашизма.
     - Ты  опять за  свое,  -  недовольно проговорила Эмма.  -  Мне  пора...
Приходи ко мне...  Нет, нет, к отцу не нужно, не ходи, ты его раздражаешь. -
С этими словами она поцеловала его в лоб. - Прощай.
     Эгон, не оглядываясь, свернул за руины на углу.
     Расставшись с  матерью,  он  почти тотчас забыл о  ней и  стал думать о
своем.  Он шел долго и неторопливо.  Его заботили затруднения, встретившиеся
именно теперь,  когда дело дошло до  практического осуществления проекта его
счетной машины.  Советский комендант дал разрешение на  постройку,  но негде
было  взять  средств для  покупки материалов.  Может  быть,  следует пойти к
Вирту? У Вирта, как у заведующего отделом транспорта в магистрате, наверное,
есть ненужный металл, который он сможет дать. Эгон давно убедился в том, что
Рупрехт Вирт -  достойный преемник своего учителя Франца Лемке. Кому, как не
Вирту,  Эгон был обязан тем,  что ему удалось вернуться на родину из Швеции,
куда  он   был  вынужден  перекочевать  из  Норвегии,   когда  ее  захватили
гитлеровцы. А вон ведь многие эмигранты до сих пор сидят на чужбине. Да, да,
Эгон уверен: Вирт поможет ему и теперь в деле со счетной машиной!
     Через  полчаса  Эгон  поднялся  на  третий  этаж  дома,  где  помещался
магистрат.
     - Дорогой  доктор,  где  вы  пропадали?  -  встретил его  Рупрехт Вирт,
коренастый,  небольшого роста молодой человек с открытым лицом и зачесанными
назад русыми волосами.
     - Я, наконец, закончил свой аппарат, - сказал Эгон.
     - Значит,   можно  освободить  какую-то  долю  человеческого  мозга  от
необходимости делать расчеты?
     - Представьте себе, я добился возможности интегрировать.
     - Это здорово!
     - Я  никогда не  чувствовал такого удовлетворения!  Ведь  моей  счетной
машиной никто не может завоевать мир.
     - Кто знает...  -  неопределенно проговорил Вирт.  -  Судя по тому, что
американцы украли  в  Германии и  все  патенты  мирного  характера,  следует
думать,  что  и  последними можно  воевать.  Притом  воевать самым  активным
образом.
     - Мир помешался на войнах...  Я  не вижу этому конца...  -  пробормотал
Эгон.
     - К счастью,  тому миру, о котором вы говорите, противостоит другой мир
- мир социализма, мир творческого труда!..
     - Англичане и  американцы первыми забыли,  во имя чего и как велась эта
война.
     Вирт, вспомнив что-то, ударил себя по лбу:
     - Я  все хочу вас спросить:  в число тех военных патентов,  что вывезли
американцы, попали все ваши изобретения?
     - Не все, но многие.
     - А то, что не попало в их руки?
     - Это немного...
     - Но существенно?
     - Без этого мой бывший хозяин доктор Винер,  которого хорошо знавал наш
Лемке,  не  сможет довести до  конца свое последнее грязное дело -  передачу
американцам новой модели "фау".
     - Сейчас речь не о нем: те из ваших ужасных усовершенствований...
     - Не напоминайте мне о них! - с отвращением проговорил Эгон.
     - ...которые не попали к американцам, в надежном месте?
     - Как нельзя больше!  -  Эгон грустно покачал головой. - Бумаги давно в
печке.
     - Значит, для того чтобы ими овладеть, нужно, чтобы вы сызнова записали
все это?
     - Этого не заставит меня сделать сам господь-бог!
     - Меня больше бога интересует Винер. Если бы он вдруг появился...
     - Здесь?..
     - Он или какой-нибудь его эмиссар...
     - Я  бы послал к  чорту любого из них.  Поговорим лучше о  моей счетной
машине.
     - Я знаю, вам нехватает материалов. Сейчас мы с вами кое-куда пойдем...
     На  улице  Эгон  с  трудом поспевал за  Руппом,  который шагал  быстро,
уверенно и твердо.


        "5"

     - Курите,  -  приветливо  сказал  Кроне,  подвигая  собеседнику ящик  с
сигарами.
     Эрнст Шверер,  худой человек,  с нестарым,  но сильно помятым лицом и с
обильною сединой в волосах,  принялся медленно,  словно нехотя, приготовлять
сигару.  Взгляд Кроне цепко ощупывал его  лицо,  всю  фигуру,  даже  пальцы,
вертевшие сигару.  Пальцы Эрнста заметно вздрагивали,  и  веко  левого глаза
сводил легкий тик.
     - Перестаньте  нервничать,   Шверер,   -   тем   же   тоном   спокойной
приветливости проговорил Кроне.  -  Не случилось ничего непоправимого. Из-за
того,  что ваш брат отказался ехать сюда,  Германия не станет ни слабее,  ни
сильнее, ни богаче, ни беднее.
     - Но, господин группенфюрер, его приезд имеет очень большое значение!
     - Чем  дольше я  к  вам  приглядываюсь,  тем больше вы  напоминаете мне
вашего брата.
     - Между мной и Эгоном нет ничего общего,  -  заносчиво проговорил Эрнст
Шверер.
     - Я имею в виду вашего убитого на Восточном фронте брата Отто. У вас та
же  исполнительная ограниченность и  неспособность смотреть  на  вещи  более
широко, чем сказано в приказе.
     - Я хорошо понимаю политический смысл похищения Эгона.
     - Как раз этого-то от вас и не требуется.  Было бы гораздо лучше,  если
бы   вместо  "политических"  размышлений  вы   дали   себе   труд  подумать:
"Осуществить план -  выведать у Эгона его тайну - Штризе не удалось. Как мне
его увезти?"
     На этот раз тон насмешливого превосходства прозвучал в ответе Эрнста:
     - Советская зона не Америка, киднапинг там не в моде...
     Кроне поднялся из-за стола и подошел к растворенному окну.
     - Уверены ли вы, что никаких записей у Эгона нет? - спросил он Эрнста.
     - Он сам сказал мне.
     - Допустим,  что он не соврал и все, что есть ценного, заключено теперь
в его голове.
     - Это безусловно так!
     - Значит,  нам нужна его голова! Разумеется, не в отдельной упаковке...
Нужно  найти способ доставить его  сюда,  хотя  бы  на  короткое время,  для
разговора с американцами.
     Эрнст Шверер усмехнулся:
     - Мы могли бы и сами...
     - Это будет их делом: выжать из него то, что им нужно.
     - Я... предпочел бы точно знать, что они от него выудят.
     - Нас с вами это не касается.
     Кроне прошелся по комнате.
     - Итак,  -  сказал он, оборачиваясь к Эрнсту, - завтра мы вместе с вами
отправляемся в  советскую зону и  на  месте посмотрим,  что можно сделать...
Доктор Шверер ведь женат?
     - Да.
     - У него, кажется, есть дети?
     - Дочка, восемь лет.
     - Вы прибавили ей год,  - поправил Кроне. - Значит, завтра утром. И вот
что:  позаботьтесь  о  том,  чтобы  захватить  с  собой  немного  продуктов.
Чего-нибудь такого, что любят ваши родители. Ведь вы еще состоите в любимцах
мамаши?
     - Я  вас  не  совсем  понимаю,  господин группенфюрер...  -  озадаченно
пробормотал Эрнст.
     - Это и  не  обязательно...  Вам нужны деньги?  Можете не отвечать:  вы
достаточно плохо владеете лицом. - Кроне вынул бумажник и отсчитал несколько
бумажек.  -  Вас,  конечно,  больше устраивают доллары, нежели оккупационные
марки?.. Прошу!
     Когда Эрнст был уже у двери, Кроне рассмеялся и спросил:
     - А  почему вы  не  спросили меня:  что  общего между нашей операцией и
вкусами ваших стариков?
     - Вы же сами сказали, что это меня не касается.
     - Думали поразить меня выдержкой?  Нет,  милый мой,  это не выдержка, а
безразличие.
     - Извините, господин группенфюрер.
     - Я  хочу сказать,  что к  заданию американцев вы должны относиться так
же,  как отнеслись бы к нашим.  Так слушайте,  план прост: вы должны убедить
свою матушку пригласить внучку на денек к себе.  Погостить и поесть случайно
раздобытых лакомств. Пока девочка будет у бабушки, - одна или с матерью, это
не имеет значения, - за нею может прийти сам доктор Шверер. Понятно?
     - Почти...
     - Но даже на этой стороне нужно избегать шума.
     - А если брат не отпустит дочь на эту сторону, к старикам?
     - Тогда я достану ее сам. Так или иначе, ее нужно взять. Легче похитить
ребенка, чем возиться с увозом вашего брата.
     - Конечно,  -  согласился Эрнст и  уже  смело взял  из  ящика Кроне две
сигары и сунул себе в карман. - Это, конечно, легче...
     После ухода Эрнста Кроне опустил шторы и зажег свет.
     Окна уютно светились сквозь живую изгородь, окружающую небольшой домик.
Прохожие не  без  зависти  поглядывали на  этот  уголок,  подобный островку,
уцелевшему в  море невзгод,  захлестнувших Западную Германию.  Многие знали,
что  под видом безобидного бюргера здесь нашел себе приют какой-то  субъект,
занимавший в  гитлеровские времена видное  положение и  даже  имевший звание
группенфюрера СС,  и  многие были уверены,  что если бы  дело происходило на
советской стороне,  то  этому субъекту пришлось бы  солоно.  Но  заявления в
комиссию по денацификации,  возглавляемую сэром Монтегю Грили,  ни к чему не
приводили,  разве только к  неприятностям для заявителей.  Поэтому заявления
скоро прекратились, и Кроне никто не беспокоил.
     Кроне вел замкнутую жизнь.  Днем к  нему приходили кухарка и  уборщица.
Вечера он проводил один, запершись в доме. Посетители бывали редко. Это были
люди, которых никто в этой местности не знал.
     Сегодня,  как и  всегда,  у Кроне царила тишина.  Самые любопытные уши,
если их интересовало происходящее в доме,  не уловили бы снаружи телефонного
звонка, раздавшегося в комнате, где сидел Кроне.
     - О,  Фрэнк! - с неподдельной радостью воскликнул Кроне, сняв трубку. -
Ты уже здесь?!  Ну,  ну, я буду очень рад... Только приходи пешком. Дверь на
веранду будет не заперта...
     Повесив трубку, Кроне посмотрел на часы и отпер балконную дверь.
     Прошло  не  больше четверти часа,  и  в  комнату вошел  полковник Фрэнк
Паркер. Он плотно затворил дверь за собой и повернул ключ.
     - Вот и я,  Мак,  - сказал он просто, снимая перчатки и отбрасывая их в
сторону вместе со шляпой.
     Кроне пошел ему навстречу и двумя руками потряс руку Паркера.
     - Приятно видеть тебя в  порядке!  Только с тобой я чувствую себя самим
собою и ощущаю, что цел.
     - Да  и  тебе  достался довольно трудный  пост.  По  сравнению с  тобой
пресловутый британский Лоуренс жил у арабов, как в пансионе!
     Кроне достал из шкафчика несколько бутылок.
     - Покрепче?..  Один  наш  английский коллега,  говорят,  потчует  своих
друзей   месивом  собственного  изобретения.   Он   называет  его   "Устрица
пустыни"... Прочищает мозги, как выстрел.
     С этими словами Кроне принялся за приготовление коктейля.
     Паркер оглядел комнату.
     - Совсем обжился? - спросил он.
     - Завтра снимаюсь с якоря.
     - Так я займу твою хижину.
     - Получай в наследство!
     - С рецептом "Устрицы"?
     - Как всякий другой чужой секрет, могу уступить за сходную цену.
     - А ты домой?
     - Зависит от того, что ты называешь домом.
     - В Штаты?
     - Боюсь,  что я настолько отвык от Штатов, что именно туда-то и приехал
бы, как в гости. Нет, я еду как раз в обратном направлении.
     - На ту сторону?
     - Да.
     - Покупать души?
     - За время работы в гестапо я пришел к выводу: далеко не все покупается
и продается.
     - Странный вывод... для такой службы!
     - Видишь  ли...   мне   несколько  раз   пришлось  там   столкнуться  с
коммунистами.  Их  нельзя было  ничем заставить изменить своим взглядам:  ни
кнутом, ни деньгами.
     - У немцев было мало денег.
     Кроне покачал головой.
     - Нет...  не все продается.  Нам нужно с этим считаться. Вот и сейчас я
опять нарвался на такого субъекта.  Он даже еще и не коммунист,  хотя идет к
этому.
     - Не можешь купить?
     - Его пробовали купить англичане - не вышло. Теперь мы хотим его просто
украсть.
     - Такая важная птица?
     - У  него  в  голове кое-что,  чего нам  нехватает для  некоторых работ
реактивщиков.
     - Так при чем тут англичане?
     Кроне рассмеялся.
     - Они думали утащить его у нас из-под носа, а нос им натяну я!
     - Это правильно... А что тебя гонит с места?
     - Нужно побывать среди немцев в  советской зоне  и  заодно обделать это
дело с инженером Шверером...
     - Этим самым, с реактивными проектами?"
     - Да.
     Паркер поставил на край стола пустой стакан.
     - Твое месиво действует здорово! Особенно на голодный желудок.
     - К сожалению, ничего не могу предложить, кроме бисквитов и шоколада.
     - Вполне устраивает!  Я  ведь сластена...  Я  спешил застать тебя.  Мне
предстоит провести тут некоторое время.
     - Тебе  будет  трудновато,  Фрэнк.  Немцы