Геринга,  не  отличающегося тактичностью и
могущего поставить своего фюрера в глупое положение перед остальными, Гитлер
внезапно оборвал свою  речь  на  полуслове и  исподлобья оглядел слушателей.
Казалось,  он силился понять, разгадал ли кто-нибудь, что все его "познания"
в области чешских вооружений - пустой блеф.
     Так  же  неожиданно,  как  умолк,  он  вдруг  вскочил с  кресла  и,  не
оглядываясь, выбежал из комнаты.
     Прошло  несколько  минут   удивленного  молчания.   Гесс,   по   своему
обыкновению, принялся рисовать в блокноте. Гаусс стал было наблюдать за тем,
как из-под его карандаша один за  другим,  во множестве,  появлялись ушастые
зайчики.  Гесс рисовал их  с  удивительной ловкостью и  быстротой.  В  любую
минуту мог  вернуться Гитлер и  продолжить совещание о  чешских вооружениях.
Гаусс аккуратно разложил перед собою бумаги в  том порядке,  как намеревался
докладывать,  в надежде, что ему все-таки дадут возможность высказаться. Но,
так же внезапно,  как здесь происходило все, дверь, ведущая в личные комнаты
Гитлера,   распахнулась  и   появившийся  на   пороге  Госсбах  торжественно
провозгласил:
     - Совещание окончено!


                                     15

     Франц  Лемке,  называвшийся теперь  шофером  Курцем,  тщательно прикрыл
штору  перед  радиатором генеральского "мерседеса",  но  пронзительный ветер
выдувал из-под капота остатки тепла.  Франц терпеливо ждал. Ему не приходило
в голову справиться,  почему его заставляют так долго стоять, хотя, задай он
такой вопрос швейцару,  тот не выразил бы удивления.  Его превосходительство
генерал фон Шверер был синонимом точности.  В штабе не помнили случая, когда
он заставил бы ждать себя хотя бы пять минут, а не то чтобы час.
     Наконец сухая,  маленькая фигура  Шверера мелькнула мимо  швейцара.  Не
ответив, как обычно, на поклон, не приняв салюта часовых у подъезда, генерал
нырнул в распахнутую дверцу лимузина.
     Лемке тронул машину. Он не повернул головы, не сделал ни одного лишнего
движения.  Оставалось двести  метров до  того  места,  где  Лейпцигерштрассе
упирается в площадь.  Автомобиль набирал скорость.  Франц все не поворачивал
головы.  Генерал молчал. Лимузин миновал Лейпцигерплатц. Оставались секунды,
чтобы решить,  в какую из четырех улиц,  идущих от Потсдамерплатц, свернуть.
Генерал  молчал.  Франц  не  поворачивал головы.  Сбросить газ  и  замедлить
скорость  значило  задать  безмолвный  вопрос  генералу.  Он  не  хотел  его
задавать.  Изредка трубя фанфарой,  автомобиль промчался мимо  настороженных
шуцманов и вонзился в Бельзюштрассе. Слева от генерала мелькнул желтый купол
маяка в  асфальте,  и автомобиль углубился в тень Тиргартена.  Франц включил
большой свет.  Стволы деревьев мелькали по сторонам. Почти не замедляя хода,
не   обращая  внимания  на  красные  огни  светофоров,   Франц  вырвался  на
Шарлоттенбургское шоссе  и,  не  ожидая  приказания,  резко  повернул влево.
Автомобиль заскрипел баллонами на повороте и помчался по прямой, как стрела,
просеке. На повороте генерала прижало в угол лимузина. Он не издал ни звука.
Он   радовался  тому,   что  по   недоразумению  или  в   силу  необъяснимой
догадливости,  но Курц делал именно то,  что хотелось ему самому, - мчался в
пространство  без  определенной  цели,  с  единственным  намерением  набрать
побольше скорости.
     Шверер опустил стекло,  с удовольствием ловя врывающуюся струю воздуха.
Ветер  ударил Лемке в  затылок.  Франц понял это  по-своему -  генерал хочет
воздуха.  Сколько угодно! Франц сильнее нажал акселератор. Шуршание баллонов
перешло в пронзительный свист.
     Мимо  неслись уже  последние дома Бисмаркштрассе.  "Сейчас мы  будем на
Кайзердамме",  -  подумал генерал. Но, ворвавшись на площадь Софии-Шарлотты,
Лемке  сделал  двойной зигзаг,  чтобы  избежать столкновения с  ошеломленным
шофером такси,  и  резко повернул влево.  Они были в узкой Витцлебенштрассе.
Вправо осталась площадь.  Несколько крутых поворотов,  от которых у генерала
закружилась  голова,   и   перед  ним   стрела  автомобильной  дороги  вдоль
Кронпринцессинвег.  Генерал схватился за  фуражку,  точно  ее  могло  унести
ветром.  От  Ванзее веяло  холодом и  сыростью.  По  сторонам стояли деревья
Грюневальда,  декоративно яркие  в  свете фар,  сливающиеся в  две  сплошные
полосы в бешеном беге машины.
     Упрямо не закрывая окна, генерал поднял воротник шинели.
     Оставалось несколько сот метров до конечной петли.
     - Благодарю, Курц... можно домой.
     Лемке  сбросил  газ.  Задние  баллоны  угрожающе заскрипели на  кривой.
Генерала опять прижало в  угол кабины.  Нос автомобиля повернулся к Берлину.
Светлое зарево встало над лесом.
     Выходя из автомобиля, Шверер сказал.
     - Прекрасная поездка, Курц.
     - Рад стараться, экселенц. Если позволите, я бы воспользовался машиной,
чтобы съездить на часок по своим делам.
     Лемке медленно ехал  по  улице,  ища  сигнальный глазок телефона общего
пользования.  Разговор был  краток Лемке  вышел  из  будки  удовлетворенный.
Оглядел улицу.  Не было видно даже шупо.  В  этих кварталах жизнь затихла на
несколько часов. Не многие из обитателей фешенебельных квартир сидели сейчас
дома около полуночи они разъезжались по  клубам и  локалям.  Только под утро
они начнут возвращаться.  В  эти ночные часы улицы Вестена были пустынны.  В
арках  ворот шупо  флиртовали с  горничными.  Изредка слышались неторопливые
шаги ночного сторожа в сапогах,  подбитых каучуком.  Его шаги не должны были
беспокоить хозяев особняков,  когда те спят.  Быстрым движением проходил луч
карманного фонаря по  замкам чугунных калиток.  Едва  слышно звякали ключи в
руке, проверяющей запоры.
     Лемке миновал линию кольцевой дороги и  пересек Веддинг.  Тут тоже было
тихо.  Но совсем по-другому,  чем в  Вестене.  Шупо здесь уже не шептались в
воротах  с  горничными.   Они  были  настороже  -   держались  парочками  на
перекрестках,  так,  чтобы  видны  были  насквозь сразу две  улицы.  Веддинг
оставался красным даже  в  коричневом Берлине.  Он  жил  словно  на  осадном
положении.
     Лемке пересек почти весь город и свернул по узкой Унгернштрассе.
     Улица дугой огибала темневшие слева деревья Шиллер-парка. Здесь не было
уже ни прохожих, ни шупо. Темно и пустынно. На одном из перекрестков аллей в
свете фары появилась фигура одинокого пешехода. Точно не замечая автомобиля,
он  остановился на  мостовой и  стал закуривать.  Лемке затормозил.  Погасил
фары.  В  темноте  был  слышен  стук  захлопнувшейся  автомобильной  дверцы.
Автомобиль покатился дальше.
     Лемке  сунул  руку  в  карман кожаного пальто и  достал радиолампу.  Он
протянул ее человеку, сидевшему на заднем сиденье.
     - Сдала генераторная, - сказал Лемке. - Надо заменить.
     Тот,  другой,  перегнулся с заднего сиденья за лампой.  В слабом свете,
падающем от приборов, можно было различить резкие черты лица Зинна.
     Он откинул спинку сиденья, отодвинул переборку, отделяющую пассажирское
помещение от багажника.
     Все делалось быстро и ловко.
     - Аккумуляторов хватит? - спросил он через плечо.
     - Зарядились на совесть!  - В голосе Лемке послышался смешок. - Я катал
его превосходительство.
     Автомобиль остановился.  Зинн включил передатчик. Лемке вышел и закинул
провод антенны на  ближайшее дерево.  Потом вернулся к  автомобилю и  поднял
капот, делая вид, будто копается в моторе. Из-за плотно прикрытых дверец был
едва слышен голос Зинна:
     - Слушайте, слушайте, говорит передатчик "Свободная Германия".
     "Починка  мотора"  продолжалась уже  довольно долго,  когда  в  темноте
послышались шаги.
     Лемке прислушался.  Шаги приближались.  Едва успев оборвать и отбросить
антенну,  Лемке  приотворил дверцу и,  просунув руку,  включил дальний свет.
Ослепительный луч  прожекторов залил улицу.  В  яркой полосе показались двое
полицейских. Они замахали руками, ослепленные ярким светом фар.
     - Свет! Выключить свет! - крикнул один из них и побежал к машине.
     - Что  за  машина?  -  спросил он.  В  его  руке сверкнул тоненький луч
фонаря,  скользнул по  Лемке,  по машине,  по фигуре Зинна и  остановился на
флажке,  бессильно повисшем на тоненькой никелированной штанге.  Второй шупо
грубо дернул маленькое полотнище. Оно затрещало.
     - Осторожно, вахмистр, - спокойно сказал Лемке. - Вам придется сообщить
мне свою фамилию, чтобы я мог сослаться на вас, требуя новый флажок.
     Вместо ответа полицейский протянул руку:
     - Ваши документы!
     Но  шупо,  тот,  что  с  фонарем,  уже  разглядел  военный  флажок.  Он
примирительно спросил:
     - Что-нибудь с мотором, дружище?
     - Чья машина? - угрюмо повторил его товарищ.
     - Его превосходительства генерал-лейтенанта фон Шверера.
     Шупо переглянулись и молча, притронувшись к козырькам, продолжали путь.
     - Сволочи, сорвали передачу на самой середине! - сказал Зннн.
     Лемке долго молчал в раздумье. Потом сказал:
     - Что, если попробовать с моего двора? Шум мы заглушим: Рупп будет мыть
машину из шланга.
     - Придется попробовать.  Нужно во  что бы  то  да  стало предупредить о
готовящихся погромах.
     Лемке включил мотор, и они поехали.


     Когда  генерал  Шверер  вернулся  домой,  фрау  Эмма,  сдерживая слезы,
рассказала  ему,   что  она  давно  уже  заметила  пропажу  одной  из  своих
драгоценностей.  Она никому не сказала об этом, думая, что потеряла ее сама.
Но  с  тех  пор исчезли еще две вещи.  А  сегодня утром она обнаружила кражу
нескольких золотых монет, лежавших в шкатулке на туалете.
     Генерал кисло поморщился.
     - Золото давно изъято из обращения...
     - Поэтому я его и хранила!
     - Надеюсь, ты никому не говорила об этом?
     - Кроме Эрни, никто не знает.
     - Напрасно ты впутываешь его в такое дело.
     У фрау Шверер сделалось виноватое лицо.
     - Я не вижу ничего дурного в том, что Эрни пригласил полицию.
     - Они уже были здесь? - нахмурился генерал.
     - По крайней мере, все выяснилось: виновата Анни.
     - Анни?!
     Генерал побагровел.  Он  не допускал мысли,  что его любимица-горничная
могла  быть  виновницей кражи.  Дочь  его  старого  фельдфебеля?  Почти  его
воспитанница?! Нет!
     - Глупости! Ничего подобного она не могла сделать! - сердито сказал он.
     - Эрни сказал, что это доказало.
     - Позови ее сюда!
     Фрау Эмма окончательно смутилась.
     - Ее нет дома... Ее увезли в полицию, - едва слышно проговорила она.
     На лбу Шверера вздулась вена.
     - Эрнста ко мне!
     - Он уехал... с нею...
     Воротник душил генерала. Он резко повернуло" и пошел к себе.
     - Но,  Конрад, - растерянно крикнула Эмма, - ведь Эрни же знает, что он
делает!
     Генерал не обернулся.


                                     16

     Эгон подъезжал к Берлину.
     Когда поезд уже  громыхал над домами,  Эгон решил не  останавливаться у
родителей. Он взял у кондуктора список гостиниц и, раскрыв его наугад, попал
на  букву  К.  Бросилось в  глаза набранное жирным шрифтом:  "Кайзерхоф".  К
чорту!  Он не желает швырять деньги ради сомнительного удовольствия провести
два  дня  в   обществе  всеимперского  "хайляйфа".   Если  это  прежде  было
стеснительно,  то теперь, вероятно, просто невыносимо. Дальше: "Город Киль",
Миттельштрассе,  22.  Два шага от вокзала,  самый центр.  Пусть будет "Город
Киль"!
     То  малозначащее обстоятельство,  что  Эгон  остановился  в  гостинице,
сделало вдруг его отношения с  домом более простыми и  легкими.  Даже не без
радостного чувства он набрал на диске номер отцовского телефона. Генерала не
было дома. Эгон сказал матери, что заедет вечером.
     Потом  позвонил Бельцу  и  выразил желание повидаться.  Бельц  назначил
свидание в погребке Роммеле на Шарлоттенштрассе.
     Эгон  понял,  почему Бельц  избрал именно это  место  -  студентами они
провели там  немало хороших часов!  Много воды утекло с  тех пор.  Интересно
знать, какими путями пошла жизнь остальных товарищей по университету? Кто из
них нашел свое место в нынешней жизни?
     Эгон  пришел  в  подвал Роммеле первым.  Самого дядюшки Роммеле уже  не
оказалось в живых.  Его дочь с трудом поддерживала заведение:  с тех пор как
ввели  принудительную  сдачу  крестьянами  продуктов  государству,  фройлейн
Роммеле не  может предложить посетителям даже  простой отбивной котлеты,  не
говоря уже  о  ливерных сосисках,  создавших когда-то  заведению славу среди
студентов.
     - Увы,  господин доктор,  картофель - единственный натуральный продукт,
который я могу предложить!
     - Запах масла,  запах говядины,  морковного гарнира, печеных яблок! Вс„
запахи,   одни  запахи!   -   насмешливо  проговорил  Эгон.  -  Поройтесь-ка
хорошенько.  Кладовая,  как женское сердце: если покопаться, всегда окажется
местечко для более осязаемого,  чем запахи.  Да  не забудьте приготовить ваш
картофельный салат.
     - Да, конечно, господин доктор: картофельный салат!
     - Он  сопутствовал нашей  юности.  Но  мы  сдабривали его  надеждами на
жизнь. А нынешняя молодежь имеет перед собою только прямую дорогу к смерти.
     - Хайль Гитлер!  -  громко раздалось у  дверей.  -  Кому это  предстоит
шествовать в пропасть небытия, чорт побери?!
     Фройлейн Роммеле замерла в испуге.  Эгон,  узнав Бельца,  расхохотался.
Друзья радостно поздоровались.
     Когда сели за столик, Бельц наклонился к Эгону:
     - Ты напрасно пускаешься в откровенности.
     - Кому это здесь интересно?
     - Теперь,  дитя мое,  в  Берлине не существует мест,  где бы что-нибудь
кого-нибудь не интересовало.  Хотя бы эту старую козу...  Фройлейн.  Парочку
светлого и картофельный салат.
     - А  мы  пытались изобрести что-нибудь изысканное,  полагая,  что салат
тебе будет не по нутру.
     - Когда хочешь снова стать на часок молодым...  Впрочем, я свезу тебя в
одно местечко,  где нам подадут такое!..  -  Бельц причмокнул.  - Останешься
доволен. Кстати, почему ты без орденских ленточек?
     - Я, друг мой, человек глубоко штатский.
     - Тот, кого учили убивать, никогда не разучится делать это...
     - К счастью, это неверно. Что за таинственный кабак, куда надо ходить в
орденах?
     - Не кабак, а казино! Точнее говоря, ложа военного ордена.
     Приняв от фройлейн Роммеле салат, Бельц подождал, пока она удалилась.
     - Часть, где я служу, ничего общего не имеет с армией в обычном смысле.
Я не просто командир эскадры,  я что-то вроде магистра ордена. Ты еще ничего
не слышал о "птенцах Манфреда"? Ты, видимо, действительно далек от армии.
     - К счастью, да.
     - Не советую говорить так. Даже мне.
     - Есть люди,  которым,  вероятно, хочется верить, даже зная, что верить
нельзя никому.
     - У меня такой веры в людей нет.
     Бельц задумался,  сдувая в  сторону пивную пену.  Он  не  спеша отпил и
облизал губы.
     - Какая разница с  тем,  что думали мы  все тогда!  -  воскликнул Эгон,
грустно покачав головой.  - Помнишь, как мы торопились жить, когда со дня на
день ждали: завтра позовут и нас!..
     - Чего ты хочешь?  Чтобы в  таком положении,  когда человек знает,  что
девяносто девять из  ста за  то,  что его размелют на котлеты,  он занимался
самоусовершенствованием, изучал Канта, что ли?
     - Кроме Канта, существует...
     - Э,  брось!  В такие дни существует одно -  жадность.  Успеть отведать
всего, прежде чем ты стал покойником.
     - В общем все это было довольно противно, - неожиданно проговорил Эгон.
- Я стараюсь не думать над такими вещами.
     - А  мне  за  последнее время пришлось кое  над  чем  задуматься.  Меня
назначили командиром одной специальной эскадры.
     - Этих самых "птенцов Манфреда"?
     - Вот  именно!   -   Бельц  постучал  ножом  по  тарелке.   -  Давай-ка
расплатимся.   Повторять  салат  даже  ради  студенческих  воспоминаний  нет
никакого смысла.
     Эгон расплатился.  От него не ускользнула жадность,  с которою фройлейн
Роммеле взяла деньги.  Если вспомнить,  как в этом же самом подвальчике отец
нынешней хозяйки открывал кредит студентам!..
     Приятели с чувством облегчения вышли на свежий воздух.
     - Где ты остановился? - спросил Бельц.
     - На Миттель. Два шага отсюда.
     - Сделай одолжение,  зайдем!  Ты вденешь в петлицу ленточки.  "Железный
крест" у моих рыцарей все-таки котируется.
     - Можно  подумать,  Ульрих,  что  ты  огорчен  отсутствием  возможности
угробить еще десяток человек в промежуток между двумя войнами.
     - Мне,  ты знаешь, жаловаться не приходится. Тот, кто работал в "цирке"
Рихтгофена, имел достаточно полный мешок.
     - Нашел чем хвастать.
     - Даже поваренок мнит себя героем,  потому что  умеет кое-как прирезать
петуха.  Почему же  не  гордиться человеку,  который может  с  ручательством
сунуть в мешок всякого,  встреченного на воздушной дороге, а? - самодовольно
воскликнул Бельц.
     По  дороге  домой  Эгон  узнал  кое-что  любопытное  о  так  называемых
"москитах", о которых ему вскользь сказал когда-то генерал Бурхард. Основным
отличием  "москитов"  от  обычных  истребителей было  то,  что  они,  помимо
пушечного  вооружения,   имели  торпеду,   укрепленную  под  фюзеляжем.  Для
безошибочного поражения противника в  бою  "москит" должен был  сблизиться с
ним на дистанцию торпедного выстрела,  производимого,  а  сущности,  в упор.
Девять шансов из  десяти было при  этом за  то,  что  и  сам "москит" должен
погибнуть в такой атаке.
     "Москиты" считались Герингом ударной  "безошибочной" силой.  Имелось  в
виду  со  временем  замелить  в  них  живых  летчиков управляемыми по  радио
пилотами-роботами.
     Своеобразие   "москитных"   частей   заставило   формировать   их    из
добровольцев.  Нагромождение ритуально-мистических фокусов сделало то,  чего
не могли бы достичь шовинистические лозунги.  Патроном ордена числился барон
Манфред  фон  Рихтгофен,  а  великим магистром -  "воздушный маршал" Третьей
империи Геринг.
     Командование    первою     "москитной"    эскадрой     было     вверено
полковник-лейтенанту Ульриху фон Бельцу.
     Своему другу Бельц по секрету признался,  что не обольщается храбростью
своих "птенцов".
     Пока  Эгон  переодевался  у  себя  в  номере,  Бельц  спросил,  что  он
предпочитает: доехать до цели на автомобиле или лететь.
     - Я давно перестал быть энтузиастом воздушных путешествий,  но если это
далеко...
     - Шестьдесят километров.
     - Давай слетаем.  По крайней мере,  не задавая вопросов,  я буду знать,
куда меня везут.
     - Пари  на  пару  "Купферберга" -  ты  не  определишь даже  направления
полета.
     - Если бы ты не был старым приятелем, я счел бы это оскорблением!
     Пронизав город по стреле Фридрихштрассе,  таксомотор обогнул колонну на
Бель-Альянсплатц и  стал кружить в  закоулках,  застроенных новыми неуютными
домами. Скоро он остановился у ворот Темпельгофа. Бельца здесь знали. Друзья
миновали гражданский аэропорт,  не предъявляя пропуска.  Только у последнего
ангара,  на вид ничем не отличающегося от остальных, но отгороженного от них
забором из  медной  сетки,  их  остановили.  Эгон  с  первого взгляда оценил
назначение сетки: электрическая изгородь. Это было ему знакомо по аэродромам
военных заводов.  Повидимому,  здесь начинались владения Геринга.  Из ангара
выкатили самолет.  Хотя  и  помеченный знаками гражданской авиации,  он  был
достаточно хорошо  известен Эгону  как  скоростная военная машина  одной  из
последних моделей. Через минуту Эгон и Бельц были в кабине.
     Самолет  стремительно побежал по  бетону  дорожки и,  совершив короткий
разбег, оторвался от земли.
     Увлеченный наблюдением за  машиной,  Эгон не  заметил,  как Бельц отдал
пилоту какое-то  приказание.  Эгон только с  удивлением увидел:  вместо того
чтобы лечь на определенный курс,  пилот начал рыскать из стороны в  сторону.
Стрелка альтиметра перед  глазами Эгона  полезла вверх.  Показания счетчик