ликнул Доллас. - Президент верит
ему и должен верить до конца!
     - А  Говер мог  бы.  У  него отлично работающая машина,  -  мечтательно
проговорил Буллит.
     Глазки Долласа испуганно ощупали лицо  Буллита:  мог  ли  этот  человек
знать,  что и  первое неудачное покушение на Рузвельта в 1933 году тоже было
делом рук Говера?
     - Вы чертовски легкомысленный человек, Уильям, - недовольно пробормотал
Доллас, чтобы переменить разговор. - Всякому встречному болтаете первое, что
придет в голову. Европа теперь очень болезненно относится к проявлению каких
бы то ни было симпатий к немцам.
     - Не к немцам, а к наци, - поправил Буллит.
     - Один дьявол!
     - К  сожалению,  далеко не так.  Когда дойдет до настоящего дела,  я не
поставил бы ни цента даже на многих из тех,  кто носит свастику в петлице, а
об остальных нечего и  говорить.  У  фюрера вовсе не так много поклонников в
Германии. Там его знают лучше, чем за границей.
     - Тем больше смысла в  том,  что я  вам только что говорил:  не слишком
осторожно для посла Штатов якшаться чорт знает с кем.  Скандал,  которым это
кончилось для вас в Москве, не должен повториться.
     - Париж не Москва.
     - Но люди, кажется, начинают кое-что понимать и тут.
     - Пока они поймут все, мы завернем их в такие пеленки...
     - В  такой игре предпочтительнее саван.  -  Доллас немного помолчал.  -
Однако русские меня беспокоят все больше и  больше.  Та ужасающая гласность,
которой  они  уже  успели  предать чешские дела,  может  привести к  полному
провалу.  Мир  слишком насторожился.  Мы  вынуждены следить за  каждым своим
шагом, выбирать каждое слово.
     Буллит рассмеялся:
     - Ага!  Теперь вы понимаете,  как утомительно быть дипломатом! - весело
сказал он.  -  Привыкли дома при  свете дня хватать за  глотку всякого,  кто
стоит на вашем пути.  Да,  вы правы: мир насторожился, тот мир, который мы с
вами не любим принимать в расчет. И тут уже ничего нельзя поделать. Не мы, а
нас могут схватить за глотку при первой ошибке, и тогда уж...
     - Нокаут?
     - Да!
     Доллас резко,  всем телом повернулся к  Буллиту.  На его лице появилось
выражение неприкрытой угрозы.
     - Вы удивительный осел,  Уильям! Отдаете себе отчет в том, к чему может
привести неосторожность,  а  ведете  себя  здесь,  как  рекетир в  Штатах...
Повторяю от имени Джона: если провалитесь и тут - мы выкинем вас на помойку.
     Но Буллит и тут скрыл смущение за деланным смешком и отшутился:
     - Не воображаете ли вы,  Фосс, что моя голова мне менее дорога, чем вся
ваша лавочка?
     - Должен сознаться,  - проворчал Доллас, - что нас-то интересует именно
наша "лавочка", а не ваша голова.
     - Однако мы приехали!  - воскликнул Буллит и остановил автомобиль перед
небольшим садиком,  за едва зазеленевшими деревьями которого виднелись белые
стены уютного домика. На его крыльцо вышел высокий молодой человек и, сбежав
со ступенек, зашагал навстречу гостям.
     Доллас,  как  всегда,  настороженно  ощущал  зоркими  глазами  крепкую,
стройную фигуру и  лицо незнакомца,  с  большим улыбающимся ртом,  в котором
ярко белел ряд  крепких зубов.  Голова его  была покрыта светлыми с  сильным
рыжеватым оттенком волосами.
     Доллас подозрительно смотрел,  как  Буллит дружески тряс  руку хозяина,
поглядывая через плечо на  крыльцо.  Адвокат не спеша вылез из автомобиля и,
осторожно ступая, будто дорожка была посыпана колючками, вошел в калитку.
     - Скорее, Фосс! - с наигранной веселостью, придавая своему лицу прежнее
добродушное выражение, крикнул Буллит: - Знакомьтесь: герр Отто Абетц.
     - Абетц?!
     Доллас торопливо сунул руку в карман,  чтобы стереть с ладони мгновенно
выступивший пот...


                                     6

     Гаусс не скоро пришел в себя после "фокуса", который был проделан ночью
в  его  доме по  приказу Гитлера и  Геринга.  Слава богу,  что они деликатно
назвали это "совещанием" у  фюрера!  Было все же некоторое утешение в мысли,
что он,  Гаусс,  поддался доводам разума,  а не простому страху, когда перед
ним   совершенно  недвусмысленно  был   поставлен   ультиматум:   полное   и
безоговорочное подчинение директивам фюрера  и  его  военного кабинета,  без
каких бы  то  ни  было уклонений в  сторону собственных мнений и  намерений,
или...
     Гауссу даже  не  хотелось думать о  том,  что  они,  собственно говоря,
подразумевали под этим многозначительным "или".  Не  намеревались же они,  в
самом деле,  расправиться с  десятком генералов так  же,  как расправились с
бандой Рема?..  А впрочем...  впрочем,  разве заодно с Ремом не отправили на
тот свет Шлейхера? Да и не одного Шлейхера.
     Сколько ни пытался Гаусс уверить себя в том,  что смотрит сверху вниз и
на Гитлера и на Геринга,  и в том, что ему совершенно наплевать на то, как к
нему   относится  этот   боров,   вообразивший  себя  генерал-фельдмаршалом,
сегодняшнее приглашение к Герингу заставило его волноваться. И старик сильно
покривил бы душой,  если бы сказал себе, что в этом волнении не было оттенка
некоторой радости по поводу того,  что это приглашение могло означать только
одно: ликвидацию конфликта.
     Правда,  его заставили долго ждать в приемной,  но сегодня Гаусс не мог
заподозрить в  этом  намерение  оскорбить его.  Он  отлично  знал,  в  каком
критическом положении находились отношения с Австрией,  и знал о важной роли
Геринга в этих событиях.
     Через  приемную  то  и  дело  шныряли  адъютанты,   военные,  чиновники
министерств.  С озабоченном видом,  не заметив Гаусса, быстро прошел Нейрат.
Он  пробыл у  Геринга недолго и  вышел с  сияющим видом.  Гаусс поднялся ему
навстречу. Они отошли в дальний угол. Нейрат сел, испустив вздох облегчения.
     - Хвала господу, кажется, все устраивается как нельзя лучше!
     - Удастся обойтись без вторжения?
     - Напротив,  -  в радостном возбуждении воскликнул Нейрат,  - вторжение
неизбежно!
     - Не понимаю,  что ты видишь в этом хорошего. Как бы меня ни убеждали в
противном, я не считаю нас способными сейчас на большую войну.
     Нейрат дружески похлопал его по острой коленке.
     - Сколько раз тебе говорить: о большой войне не может быть и речи. Наши
войска пройдут по Австрии парадным маршем,  после того как все будет сделано
изнутри людьми Зейсс-Инкварта.
     - А державы?
     - Вопрос ясен: руки у нас развязаны. Готовьте оркестры! На пушки можете
надевать чехлы.
     - А сами австрийцы? Ты думаешь, они не будут сопротивляться?
     - От  имени  фюрера Геринг уже  издал  приказ:  всякий сопротивляющийся
должен уничтожаться на месте. К завтрашнему утру Австрия должна стать частью
рейха!  Президент Миклас  еще  колеблется,  но  я  не  понимаю,  на  что  он
рассчитывает...
     - А уверены вы в том, что Муссолини...
     - Ему уже дали понять,  что французы тотчас наступят ему на хвост, если
он пошевелится.
     - Но ведь это же неправда!
     - Пусть он  попробует установить,  правда это  или нет.  Французы ведут
такую игру,  что сами в ней запутались,  а другому и подавно не разобраться.
Буллит сдержал свое слово.
     Нейрат обеими руками сильно потер  щеки,  словно хотел  привести самого
себя в чувство.
     - До  сих  пор не  могу опомниться:  так блестяще,  так удивительно все
идет!.. А ты здесь зачем?
     - Еще сам не знаю.
     - Не упускай случая выступить хотя бы в последнем акте!
     Гаусс пожал плечами:
     - Это же не последний спектакль!
     - Не знаю, пройдет ли еще что-нибудь так изумительно легко... Не зевай,
старина, не зевай.
     Нейрат дружески протянул ему руку и исчез.
     Через  несколько минут  адъютант  щелкнул  шпорами  перед  задумавшимся
Гауссом и повел его за собой.
     К  удивлению генерала,  они  миновали  знакомый  ему  огромный  кабинет
Геринга,  в котором на этот раз царила полная тишина. Не было слышно даже их
собственных  шагов,  заглушаемых  толстым  ковром.  Слабый  свет  нескольких
канделябров,   отражавшийся  от   золотой  обивки  стен,   наполнял  комнату
полумраком. В углу на диване Гаусс заметил молчаливые черные фигуры офицеров
СС.
     Еще  две  или  три  такие же  пустые и  тихие,  погруженные в  такой же
полумрак  комнаты,  и  послушно следовавший за  адъютантом Гаусс  очутился в
огромном зале,  который в  первый момент принял было за  картинную галлерею.
Рассеченные на  правильные квадраты дубовые панели стен были сплошь завешаны
полотнами.  Невидимые лампы источали свет в  отдельности на  каждое из  них,
оставляя в  тени  все  остальное пространство зала.  Поэтому Гаусс в  первое
мгновение и не увидел ничего,  кроме оленей, зубров, лошадей над барьерами и
красных фраков охотников,  изображенных на картинах.  Но вот откуда-то снизу
послышался хриплый  голос  Геринга.  И  стоило  Гауссу  обратить  взгляд  по
направлению этого голоса,  как  он  увидел нечто,  что  воспринял как личное
оскорбление: в небольшом золотом бассейне-ванной, едва прикрытая слоем воды,
желтела безобразная туша голого Геринга.
     Первым порывом Гаусса было повернуться и  уйти.  Но  он тут же заметил,
что не одинок в этом странном салоне. Несколько генералов, высших чиновников
министерства иностранных дел,  генералы и  офицеры СС  сидели в  креслах или
просто стояли у  барьерчика,  окружавшего бассейн.  Среди них Гаусс увидел и
Пруста.  Раздувая рыжие  усы,  тот  кричал  в  телефон  так  громко,  словно
командовал на плацу батальонным учением:
     - Повторяю:  генерал-фельдмаршал приказал  придвинуть части  к  границе
настолько,  чтобы завтра на  рассвете они могли быть в  Вене...  Да,  сигнал
будет  дан  сегодня  же.   Действовать  молниеносно,  чтобы  австрийцы  были
вынуждены   складывать   оружие.    Обходить,   окружать,   обезоруживать!..
Сопротивление?  Его не  будет.  Ну,  а  если окажутся дураки,  расстреливать
напоказ остальным.  - Пруст подул в усы и крикнул: - Вот и все! Донесения по
телефону сюда,  в ставку генерал-фельдмаршала! - И, выпучив глаза, повел ими
в  сторону бассейна,  где Геринг,  лежа на  спине и  выставив вверх огромный
живот, вполголоса разговаривал с Кроне.
     Не прерывая разговора,  Геринг кивнул Прусту и  продолжал,  обращаясь к
Кроне:
     - Но  вместо  глупых  щитов  с  гербами,  которые могут  тешить  только
американского выскочку, я решил сделать вот это... - и он повел мокрою рукою
в сторону картин. - Сначала я хотел было сделать бассейн в библиотеке... Как
вы находите?
     - Это было бы здорово; вся мудрость мира по стенам, а в центре...
     - В центре - я.
     - Вот именно, - со странной усмешкой подтвердил Кроне.
     - Но  потом  мне  показалось это  скучным.  Картины  заставляют немного
отвлекаться от дел, а книги - это скучно!
     - Это тоже верно. Только я предпочел бы другие сюжеты.
     - Знаю...  - Геринг рассмеялся. - Правильно! Погодите, покончим сегодня
с этой возней, и завтра я позову вас на вечерок.
     К  бассейну подбежал адъютант с телефонной трубкой,  за которой тянулся
длинный шнур.
     - Вена, экселенц!
     - Какого чорта?.. - недовольно отозвался Геринг.
     - Доктор Зейсс-Инкварт у аппарата.
     Геринг  лениво  перевалился на  бок  и  потянулся было  мокрой рукой  к
трубке, но передумал:
     - Нет...  Дайте сюда микрофон и включите усилитель. У меня нет секретов
от  господ...  -  И  он  величественным жестом  указал на  обступивших ванну
посетителей.
     Пока адъютанты торопливо устанавливали возле ванны микрофон и усилитель
телефона, Геринг продолжал непринужденно болтать с Кроне. Наконец, когда все
было готово, Геринг, погрузившись по горло в воду, крикнул в микрофон:
     - Господин доктор?.. Мой шурин у вас?
     В усилителе послышался голос Зейсс-Инкварта:
     - Его тут нет.
     - Как  ваши дела?  -  спросил Геринг.  -  Вы  уже  вручили заявление об
отставке или хотите мне сказать еще что-нибудь?
     Зейсс:  -  Канцлер отложил плебисцит на  воскресенье и  поставил нас  в
затруднительное положение.  Одновременно с отсрочкой плебисцита были приняты
широкие меры  по  обеспечению безопасности,  например запрещение выходить на
улицу, начиная с восьми часов вечера.
     Геринг: - Я не считаю мероприятия канцлера Шушнига удовлетворительными.
Отсрочка плебисцита -  простая оттяжка.  Впрочем, позовите к телефону самого
Шушнига.
     Зейсс: - Канцлер пошел к президенту.
     Геринг:  -  Берлин ни  в  коем случае не может согласиться с  решением,
принятым  канцлером  Шушнигом.  Вследствие  нарушения  им  Берхтесгаденского
соглашения Шушниг потерял здесь  доверие.  Мы  требуем,  чтобы  национальные
министры Австрии  немедленно вручили канцлеру свои  заявления об  отставке и
чтобы они взамен потребовали от  него также выхода в  отставку.  Если вы  не
свяжетесь с  нами сейчас же,  мы будем знать,  что вы больше не в  состоянии
звонить. Это значит, что вы вручили свое заявление об отставке.
     Кроме того,  я прошу вас послать потом фюреру телеграмму,  которую мы с
вами  обсудили.   Разумеется,  как  только  Шушниг  уйдет  в  отставку,  вам
немедленно  будет   поручено  австрийским  президентом  формирование  нового
кабинета... Шушниг не вернулся?
     Зейсс:  -  Нет,  мне сейчас сообщили,  что он пошел к президенту, чтобы
вручить ему отставку всего кабинета.
     Геринг:   -   Значит  ли  это,  что  вам  поручат  формирование  нового
правительства?
     Зейсс: - Я буду иметь возможность сообщить об этом несколько позднее.
     Геринг:  -  Я категорически заявляю, что это одно из наших обязательных
требований, помимо отставки Шушнига.
     Зейсс: - Господин Глобочник из германского посольства просит разрешения
взять трубку.
     Геринг: - Пусть возьмет.
     Глобочник:   -  Канцлер  Шушниг  заявляет,  что  технически  невозможно
распустить кабинет в такой короткий срок.
     Геринг:  -  Новый  кабинет должен быть  сформирован в  течение полутора
часов! Нет, даже в течение часа. Зейсс Инкварт еще там?
     Глобочник: - Нет, его здесь нет, его вызвали на совещание.
     Геринг: - Каково его настроение?
     Глобочник: - По-моему, у него есть свои сомнения в необходимости вызова
в Австрию партийных отрядов, находящихся сейчас в империи.
     Геринг:  -  Мы  говорим  не  об  этом.  Командует  ли  он,  собственно,
положением сейчас?
     Глобочник: - Да, сударь.
     Геринг:  -  "Да,  сударь,  да..."  Говорите же,  чорт возьми!  Когда он
сформирует новый кабинет?
     Глобочник: - Кабинет... О, возможно, часов через пять.
     Геринг: - Кабинет должен быть сформирован через час!
     Глобочник: - Слушаю, сударь.
     Геринг: - Государственный секретарь Кепплер послан мною для этой цели.
     Глобочник:  -  Докладываю дальше:  отряды СА  и  СС  уже мобилизованы в
качестве вспомогательной полиции.
     Геринг:  - Вот как! Гм... В таком случае нужно также потребовать, чтобы
партии немедленно разрешили действовать легально.
     Глобочник: - Слушаю, сударь. Будет сделано.
     Геринг: - Это должно быть сделано. Со всеми ее организациями - СС, СА и
союзом гитлеровской молодежи.
     Глобочник:  -  Слушаюсь,  господин генерал-фельдмаршал!  (Тут  голос  в
усилителе сделался умоляющим.) Мы просим вас,  господин генерал-фельдмаршал,
об одном: не возвращать сейчас сюда отрядов, эмигрировавших в империю.
     Геринг: - Хорошо, они прибудут лишь через денек-другой.
     Глобочник:  -  Зейсс-Инкварт имеет в виду, чтобы они прибыли лишь после
плебисцита.
     Геринг свирепо рявкнул:
     - Что?!
     Глобочник:  -  Он полагает,  что выдвинутая после этого программа будет
осуществлена Гитлером.
     Геринг:   -   Во  всяком  случае,  назначенный  Шушнигом  плебисцит  на
послезавтра должен быть отменен.
     Глобочник: - О, да! Он уже отменен. Это уже не подлежит сомнению.
     Геринг:   -   Учтите,   что   новый  кабинет  должен  быть   безусловно
национал-социалистским кабинетом.
     Глобочник: - Слушаю, сударь. В этом также нет никаких сомнений.
     Геринг:  -  Через  час  вы  доложите мне,  что  кабинет сформирован.  У
Кепплера есть список лиц, которые должны быть в него включены.
     Глобочник:  -  Слушаю,  сударь. Простите меня, сударь, но Зейсс-Инкварт
хотел  просить об  одном:  чтобы эмигрировавшие отряды прибыли в  Австрию не
сейчас, а позже.
     Геринг: - Мы обсудим этот вопрос позднее.
     Глобочник: - Благодарю вас, господин генерал-фельдмаршал.
     Геринг: - Послушайте, нет никаких недоразумений в отношении легализации
партии?
     Глобочник: - О, нет! Этот вопрос совершенно ясен. На этот счет не может
быть никаких сомнений.
     Геринг: - Со всеми ее формированиями?
     Глобочник: - Да, со всеми отрядами здесь, в Австрии.
     Геринг: - В форме?
     Глобочник: - В форме.
     Геринг: - Тогда все в порядке.
     Глобочник: - СА и СС уже полчаса как дежурят. Не беспокойтесь об этом.
     Геринг:  -  Что же касается плебисцита,  то мы специально пошлем к  вам
кого-нибудь, чтобы он передал вам, какого рода плебисцит должен состояться.
     Глобочник: - Значит, торопиться незачем?
     Геринг:  -  Незачем. Что подразумевал Зейсс-Инкварт, когда говорил, что
отношения между Германией и Австрией будут развиваться на новой основе?
     Глобочник:   -   Что  он  подразумевал  под  этим?   Он  считает,   что
независимость Австрии останется незатронутой.  Не так ли?  Но все, что здесь
делается, будет осуществляться национал-социалистами.
     Геринг:  -  Мы  еще  посмотрим.  Теперь  слушайте.  В  интересах самого
Зейсс-Инкварта получить абсолютно надежные отряды,  которые будут  целиком в
его распоряжении.
     Глобочник: - Зейсс-Инкварт обсудит с вами этот вопрос.
     Геринг: - Да, он может поговорить со мной об этом.
     Глобочник: - Слушаю, сударь.
     Геринг:  -  Я  забыл  упомянуть Фишбека.  Он  должен  получить портфель
министра торговли и промышленности.
     Глобочник: - Ну, конечно. Это само собой разумеется.
     Геринг:  -  Кальтенбруннер получит органы безопасности,  а Лор - армию.
Сейчас на  время  Зейсс-Инкварт пусть  сам  возьмет армию.  С  министерством
юстиции уже решено. Вы знаете кто?
     Глобочник: - Да, конечно.
     Геринг: - Назовите мне имя.
     Глобочник: - Это ваш шурин, не так ли?
     Геринг:  -  Он.  Слушайте,  будьте  осторожны.  Всех  работников печати
следует немедленно удалить, наши люди должны стать на их место.
     Глобочник:  -  Слушаю, сударь. А лицо, о котором вы упомянули в связи с
министерством безопасности...
     Геринг:  -  Кальтенбруннер?  Конечно.  Он получит портфель. Примите все
меры предосторожности в отношении работников печати и - давайте!
     Глобочник:  -  Генерал-лейтенант  Муфф  просит  разрешения поговорить с
вами.
     Геринг: - Пусть подождет. Я не могу тут мокнуть целый час.
     Глобочник: - Мокнуть?
     Геринг: - Это к вам не относится, пусть Муфф подождет.
     По  знаку Геринга камердинер подбежал к  ванне и  помог ему  вылезти из
воды.  Не  стесняясь присутствующих,  Геринг,  отдуваясь,  пошел к  дивану и
подставил плечи под мохнатую простыню.  В усилителе было слышно нетерпеливое
покашливание Муффа.  Можно было  подумать,  что  Геринг вовсе забыл о  Вене.
Только усевшись на диване, он проворчал в поднесенный адъютантом микрофон:
     - Алло, Муфф! Что там у вас?
     Муфф:  - Разрешите еще раз упомянуть о том, чтобы партийные отряды были
возвращены из эмиграции лишь по требованию отсюда.
     Геринг:  -  Да,  но  фюрер хочет...  Впрочем,  фюрер лично обсудит этот
вопрос с Зейссом.  Это лучшие,  наиболее дисциплинированные отряды,  которые
будут находиться под  непосредственной командой Зейсса.  Это  его  наилучшее
обеспечение.
     Муфф: - Да, но впечатление за границей...
     Геринг:  -  Без глупостей, Муфф! Внешняя политика будет формулироваться
исключительно в самой Германии.  Впрочем,  Зейсс и фюрер обсудят этот вопрос
позднее. У вас больше нет вопросов?
     Муфф: - Никак нет! У телефона ваш шурин, доктор Гюбер.
     Геринг: - Это ты, Франц? Что нового?
     Гю