ий пакт -  это крушение всех расчетов, построенных на войне
в  Европе.  Это  снижение деловой  конъюнктуры;  это  падение бумаг  военной
промышленности,  в  которую вложены миллионы Ванденгейма не только в Европе,
но и тут, у себя, в Штатах. Это... это...
     Чем  дальше,  тем  страшнее наливалась кровью его шея,  затылок,  лицо.
Глядя на  то,  как Джон неподвижно сидел за  столом,  ухватившись за  трубку
телефона,  можно было подумать,  что его уже хватил удар.  Только брови, все
больше сдвигавшиеся у переносицы,  да свист тяжелого дыхания говорили о том,
что он еще жив. Джон задыхался от злобы: позволить так обернуться московским
переговорам англо-французов с Советами!  Сталин разгадал игру, затеянную для
успокоения России перед нападением Гитлера.
     Ванденгейм напрасно искал какого-то ясного и быстрого, как удар молнии,
решения.  Оно должно было все изменить, вернуть события в предназначенное им
русло, спасти положение. Но решения не было.
     Завтра же...  Кой чорт завтра?! Сегодня, сейчас, сию минуту затрезвонят
телефоны.  Меллоны, дюпоны, рокфеллеры, вся свора их доверенных и директоров
набросятся на  него  с  истерическими вопросами,  с  упреками,  с  воплями и
угрозами. Д'Арси Купер за свою мировую монополию на мыло и маргарин способен
убить родного отца!  Джемс Муни  навалится на  Джона всею тяжестью "Дженерал
моторе".  Хорошо еще, что Форд повел свои дела с Гитлером помимо Джона. Зато
у  остальных нечего просить пощады.  Они  будут пытаться за  его счет спасти
свое.  Ведь  ему  доверили ведение  дел  с  Германией,  он  отвечал за  этих
проклятых псов  -  Гитлера,  Геринга.  Недосмотрел?  Они  вырвались из  рук,
натворили у него за спиной чорт знает что? Так вот же!..
     Джон рванул телефонную трубку:
     - Берлин!.. Шахта!..
     Туманные иносказания Шахта не  успокоили Джона.  Через два дня теплоход
"Президент  Линкольн"  принял  на  борт  Джона  с  Фостером  и  целую  ораву
экспертов, секретарей, стенографов и шифровальщиков.
     Это   было  дурной  шуткой  судьбы:   самая  нечестная  миссия,   какую
Соединенные Штаты  когда-либо  посылали к  берегам своей  бабушки -  Европы,
плыла на  корабле,  носившем имя одного из  самых честных людей американской
истории.  Но едва ли кто-нибудь из окружавших Джона людей размышлял на столь
отвлеченные темы, как честность, история и доброе имя Штатов. Все их помыслы
и усилия были направлены к тому,  чтобы помочь Ванденгейму выполнить миссию,
возложенную на  него  американским воинствующим монополистическим капиталом.
Джону и его доверителям война нужна была так же, как дождь нужен хлебопашцу,
солнце  -  живому  организму.  Только  горами  трупов можно  было  запрудить
надвигавшийся на них страшный водопад кризиса.  Производство трупов означало
уничтожение танков,  пушек,  снарядов,  колбасы, сапог, кораблей, солдатских
курток, мыла, бинтов, медикаментов, машин, домов, целых городов, целых стран
- всего, что можно было производить и продавать, продавать...
     Война была  для  Ванденгеймов магическим колесом,  способным не  только
удержать на  ходу,  но и  безмерно ускорить движение промышленности,  спасти
конъюнктуру,  предотвратить катастрофу.  Так  же  смотрели на  вещи  магнаты
германской  промышленности,  производители пушек  во  Франции  и  английские
торговцы лиддитом и линкорами. Уничтожать, чтобы строить; производить, чтобы
уничтожать.  Такова была единственная система,  при  которой они  все  могли
удержаться на  вершине жизни.  Даром провидения были  такие разбойники,  как
Гитлер и  Муссолини;  посланцем бога был  новый папа -  Пий XII,  готовивший
гвозди, чтобы распять двести миллионов советских людей.
     Политико-стратегическая   цель    развязывания   германской    агрессии
выражалась в коротком, но ясном кличе: "Война сверхприбыли!"
     Джону,  метавшемуся по каюте "Президента Линкольна",  каждый потерянный
день и час казались уже катастрофой.  Он жалел о том, что плыл, а не летел в
Европу.  Дорогие часы и минуты перемалывались винтами "Линкольна".  Движение
корабля казалось Джону ходом черепахи.
     По радио,  с океана,  были назначены в Европе все совещания, определены
места и  часы сбора,  вызваны и инструктированы участники.  Пожалуй,  только
один человек,  которого Джону необходимо было увидеть, не был уведомлен ни о
месте,  ни о  времени встречи.  Это был группенфюрер СС Вильгельм фон Кроне.
Джон должен был увидеть его первым, и наедине. Он должен был узнать все, что
Кроне выведал о  планах нацистов,  о намерениях Геринга.  Нужно было понять,
почему толстый жадюга, с такою ловкостью вымогающий подачки, не хочет или не
может выполнить свои обязательства.
     Но увидеться с Кроне Джону не удалось ни в день высадки в Гамбурге,  ни
по  приезде в  Берлин.  Боясь провала,  Кроне ограничился тем,  что доставил
Джону  документ,  который  должен  был  объяснить все.  Это  была  фотокопия
стенограммы секретного совещания  Гитлера  с  другими  главарями  нацистской
шайки. Вооружившись лупой, Джон прочел:
     "Гитлер. Риббентроп, сообщите заинтересованным державам: я не настолько
безумен,  чтобы  желать  войны.  Я  -  за  мир.  Обязательства,  которые  мы
подписываем,  всегда исполняются.  Того,  что мы  не надеемся выполнить,  мы
никогда не  подпишем.  Германский народ желает жить  в  мире  со  всеми.  Мы
убеждены,  что в  наших отношениях с Францией такая договоренность возможна,
если правительства проявят подлинную дальновидность в  подходе к  касающимся
их проблемам. Вы меня поняли, Риббентроп?
     Риббентроп. О да, мой фюрер.
     Гитлер.  Даже  Советской  России  вы  можете  еще  раз  повторить,  что
имперское правительство будет соблюдать букву и  дух своих соглашений с нею.
Добавьте:  рейхсканцлер уверен,  что именно нынешняя Германия и только она в
состоянии  проводить  такую  положительную политику  в  отношении Советского
Союза.  Только наше государство не питает никаких враждебных чувств к  чужим
политическим системам, каковы бы они ни были. Вы меня поняли, Риббентроп?
     Риббентроп. О да, мой фюрер!
     Гитлер.  Мы  не  намерены нарушать права какой-нибудь нации,  и  мы  не
желаем ни  урезать жизненные возможности какого-либо народа,  ни порабощать,
угнетать или подчинять его. Мы не признаем больше принципа германизации. Нам
чуждо  умонастроение последнего  столетия,  считавшего возможным  превратить
поляков и  французов в  немцев.  Окружающие нас  нации мы  рассматриваем как
существующие факты.  Немецкий народ  хочет  существовать точно так  же,  как
хочет  существовать французский  народ  и  как  хочет  существовать польский
народ.  Германия  готова  принять  участие  в  любом  самом  торжественном и
длительном пакте о  ненападении,  так  как  Германия не  думает ни  о  каком
нападении, а думает лишь о своей безопасности. Вы поняли меня, Риббентроп?
     Риббентроп. Да, мой фюрер.
     Гитлер.  Вы вечно вставляете в ноты что-нибудь свое, но на этот раз это
вам не удастся:  я  сам проверю каждую депешу,  которую вы будете отправлять
нашим послам. Понимаете?
     Риббентроп. Да, мой фюрер.
     Гитлер.  Вы  должны теперь без  конца  твердить:  Германия склоняется к
миру,  но  не  из  слабости или  страха.  Она  стоит за  мир  именно в  силу
национал-социалистской концепции народа и государства. Мы не намерены никому
навязывать то,  что им  чуждо:  немецкий характер,  немецкий язык,  немецкую
культуру. Вам все ясно, Риббентроп?
     Риббентроп. Да, мой фюрер.
     Гитлер.  Повторите им всем в  десятый раз:  в Европе мы не имеем больше
никаких территориальных притязаний.  Польша и Германия должны оставить мысль
о войне не только на десять лет, но на сто, а вернее - навсегда. Германия не
нападет на  Польшу.  Германия уладит  все  вопросы с  Польшей полюбовно,  не
исключая вопроса о коридоре.  Так же,  как Германия надеется,  что Польша не
намерена захватывать у нее Восточную Пруссию, остаток Силезии. Я вполне могу
сказать,   что  с  тех  пор,  как  Лига  наций  окончательно  отказалась  от
последовательно проводимых ею попыток нарушить порядок в Данциге и назначила
новым  комиссаром  выдающегося своими  моральными  качествами человека,  это
наиболее опасное  для  европейского мира  место  полностью утратило характер
угрожающий...  Европа и весь мир должны поверить:  тот,  кто будет разжигать
войну,  может желать только хаоса. Наша национал-социалистская наука видит в
каждой  войне,  которая  ведется  для  подчинения себе  других  народов,  ту
причину,   которая   неминуемо  ослабит   победителя  и   превратит  его   в
побежденного.
     Риббентроп. Да!
     Гитлер. Что "да"?
     Риббентроп. Я все понял, мой фюрер..."
     Джон в бешенстве отшвырнул стенограмму.
     - Проклятые кретины!..
     Жесткие листки глянцевитой фотографической бумаги рассыпались по ковру.
Некоторое время Джон тупо глядел на  них.  Потом сообразил,  что их оставить
тут  нельзя.  Найди  их  кто-нибудь  -  это  дорого  обойдется Кроне.  Он  с
кряхтением ползал  по  ковру,  собирая  листки.  Это  подействовало на  него
успокаивающе.  Он расправил их и  стал читать дальше:  чашу глупости Гитлера
нужно испить до  конца.  Что бы ни болтал этот идиот,  Ванденгейму следовало
это знать. Нужно действовать с открытыми глазами... Но уж он покажет Гитлеру
миролюбие!  Он  попомнит  ему  нежелание  воевать  с  Польшей!  Он  заставит
паршивого ефрейторишку и  всех  его  подручных плакать кровавыми слезами над
стенограммой об уважении прав России.
     Джон  с  такой злобой поправил съехавшие было  очки,  что  стало больно
переносице.
     Он выругался и, с размаху погрузившись в кресло, возобновил чтение:
     "Гитлер.  Доверяйте  вашей  интуиции,  вашему  инстинкту,  всему,  чему
хотите,  только не вашим знаниям.  Запомните это раз навсегда. Откажитесь от
всяких сложностей,  от всяких доктрин.  Специалисты погружены в свои теории,
как пауки в  паутину.  Они не способны выткать ничего более путного.  Просто
приказывайте  им,   и  тогда  они  создадут  проекты,  пригодные  для  дела.
Специалисты всегда  могут  изменить  точку  зрения  в  соответствии с  вашим
желанием.  Малообразованный,  по  физически здоровый  человек  полезнее  для
общества,   чем  умственно  развитой  человек.   Наш  дух  должен  научиться
маршировать,   а   это   значит:   германские  силы  должны  итти  в   ногу.
Вымаршированные мысли - лучшие мысли. В них бьется священный германский дух,
дух столетий, дух тысячелетий..."
     Ванденгейм потер лоб, силясь понять то, что читал.
     "Геббельс.   Германский  дух  -  основа.  Мы  должны  бороться  за  его
укрепление.   Вся  наша  система  воспитания,   в  сущности  говоря,  должна
корениться на  трех понятиях:  раса,  оружие,  вождь.  Основное -  внедрение
расового сознания в нашего человека.
     Гесс.  Восприимчивость массы очень ограничена,  круг ее пониманий узок,
зато забывчивость очень велика.
     Геббельс.  Искусство заключается в том, что я непрерывно доказываю свою
правоту,  а  вовсе не в том,  чтобы искать объективную истину и доктринерски
излагать ее. Не правда ли, мой фюрер?
     Гитлер. Гуманизм, культура, международное право - все пустые слова.
     Геббельс. Прекрасно, мой фюрер! Исторические слова!
     Розенберг.  Человек  был  внутренне  искалечен,  потому  что  в  минуту
слабости,   в  трудные  минуты  его  судьбы,   ему  в  соблазнительном  виде
представляли чуждый ему  сам  по  себе мотив:  гуманность,  общечеловеческая
культура...
     Гиммлер. Человечество может управляться лишь путем применения страха".
     Ванденгейм щелкнул ногтем по листу:
     - В  этом есть уже  смысл,  хотя это  и  не  имеет отношения к  делу...
Впрочем, посмотрим, что они лопочут дальше.
     "Фрик. Если мой фюрер позволит?..
     Гитлер. Говорите.
     Фрик.  Современная гуманность  и  попечительство о  больном,  слабом  и
неполноценном индивидууме отражаются  на  народе,  как  величайшее бедствие.
Помощь слабому - жестокость. Она ведет его к гибели. А мы не можем толкать к
гибели  наш  собственный  народ.   В  свете  грядущих  испытаний  мы  должны
пересмотреть   всю    систему   воспитания,    социального   обеспечения   и
здравоохранения. Нужно сделать жизнь германца суровой.
     Гиммлер.  Доктору Фрику,  повидимому, еще не ясно: у нас нет времени на
то,   чтобы  что-то  пересматривать  и  перестраивать.  Мы  должны  попросту
перестать  сентиментальничать.   Массам  нужен   кнут,   а   не   социальное
обеспечение.
     Геринг. Мне нужны люди с крепкими кулаками, которых не останавливают ни
слабые нервы, ни принципы, когда нужно укокошить того, кого я им укажу.
     Гиммлер. Совершенно с тобой согласен.
     Гитлер. Что скажет наш дорогой Розенберг?
     Гесс.  Розенберг должен иметь в виду, что внедрение национальной идеи в
широкие слои  нашего населения возможно лишь  в  том  случае,  если  рядом с
положительной  борьбой  за   душу  народа  мы  проведем  полное  искоренение
интернациональных отравителей его.
     Дарре.  Господин формирует не  только животное,  но и  подвластного ему
человека не каким-то там образованием и тому подобным, а дрессировкой.
     Гитлер. Мне кажется, я предоставил слово нашему Розенбергу.
     Розенберг.  Уничтожение польского государства является целью  Германии.
Германии так же  незачем церемониться с  поляками,  как она не церемонится с
чехами. Пространство - это борьба насмерть со славянством".
     - Боже правый!  - удивленно воскликнул Ванденгейм. - Решительно никакой
логики. Но, кажется, этот малый подошел к цели.
     После некоторого колебания Джон вызвал Долласа и по мере того,  как сам
прочитывал листки, передавал их адвокату.
     Оба  американца  с  удивлением  увидели,  что  содержание второй  части
стенограммы резко противоположно тому,  что  говорилось в  начале совещания.
Камертоном к  неожиданному повороту в  речах  гитлеровцев послужило столь же
краткое, сколь неожиданное заявление Геринга:
     "Геринг.  Теперь мы начинаем свою историю Европы. Она не будет написана
чернилами. Наши чернила - кровь.
     Геббельс. Ты прав, Герман: война самая простая форма уничтожения жизни.
     Борман. И единственно верная.
     Розенберг. Естественный закон предписывает борьбу за существование. Для
Германии смысл этого закона в немедленной войне за пространство.  Германская
нация  не  может отказаться от  национального империализма.  Он  является ее
жизненным законом.  А национальный империализм -  это кровь. Геббельс должен
втолковать немцам,  что ошибочно рассматривать войну, как уничтожение. Война
способствует расцвету всех  материальных и  интеллектуальных сил  германской
эпохи.  Война - явление созидательное. Разрушая, она создает. Война - вечный
омолаживатель.  Германский народ не должен видеть ее разрушительной стороны.
Сталь и кровь -  это баня,  очищающая народ для новых идеалов.  Каждый немец
должен знать -  война не  является чем-то преступным,  она вовсе не является
грехом  против человечества и  гуманности.  Когда  начнут грохотать гранаты,
сердце немца должно лопаться от  восторга.  Немцы должны знать,  что  значит
маршировать, когда их ведет Гитлер.
     Геббельс.  Когда головы поляков,  русских,  французов и  англичан будут
покрывать землю, как снег зимой, немец будет молиться, чтобы погода подольше
оставалась такой.
     Гитлер.  И тем не менее французы должны верить, что мы пришли к ним как
борцы за  справедливый мир,  за  общественный порядок и  за вечный мир.  Все
поняли меня?
     Геббельс. Да, мой фюрер.
     Гитлер.  Мы  должны неустанно пропагандировать мысль,  что  вина  лежит
всецело и  исключительно на противниках.  Делайте это,  даже если вам самому
будет казаться,  что дело обстоит наоборот. Народ вовсе не состоит из людей,
всегда  способных рассуждать здраво.  Чем  меньше  так  называемого научного
балласта в нашей пропаганде, чем больше она обращается к элементарным, пусть
даже  низким чувствам толпы,  тем  больше будет успех нашего слова и  нашего
дела.  Лучше германская ложь,  чем  так  называемая общечеловеческая правда.
Нужно  монтировать  факты,   приспособляя  их  к  нашим  надобностям.  Путем
неустанной пропаганды можно заставить народ верить во что угодно. Посмотрите
на попов -  они делают это достаточно ловко.  И  их мы тоже должны поставить
себе на службу. Это относится к доктору Геббельсу.
     Геббельс. Да, мой фюрер.
     Гитлер.  Я  благодарю судьбу  за  то,  что  она  лишила  меня  научного
образования.  Я  свободен от многочисленных предрассудков.  Я  сужу обо всем
бесстрастно и  холодно.  Мы живем в  конце эпохи разума.  Суверенитет разума
является  патологической  деградацией  нормальной  жизни.   Сознание  -  это
еврейское изобретение.  Ни  в  области морали,  ни  в  области науки никакой
правды  не  существует.  Только  в  экзальтации чувств  и  в  действии можно
приблизиться к тайне мира. Нет правды, все позволено. Каждое дело имеет свой
смысл,  даже  преступление.  Мы  должны быть жестоки со  спокойной совестью:
время прекрасных чувств прошло.  Я  провожу политику силы,  не  беспокоясь о
мнимом кодексе чести и мешающем мне милосердии. Кто нас не любит, тот должен
нас, по крайней мере, бояться, чтобы не поднять на нас руку. Это относится к
вам, доктор Гиммлер!
     Гиммлер. Да, мой фюрер.
     Гитлер.  Есть  еще  время,  чтобы устроить германскому народу подлинную
кровавую баню.  Небольшую - на несколько недель. Для этого годится Польша. И
своих  людей  полезно  пугать  время  от  времени.  Повернемся  же  лицом  к
Польше..."
     Дойдя до этого места,  Ванденгейм беспокойно заерзал в  кресле и  потер
ладонью вспотевшую лысину:  разбойники приближаются к сути дела!.. Ну, Джон,
старина,  шайка,  кажется,  совсем не так плоха,  как ты подумал,  а?.. Этот
ублюдок Гитлер хитрее, чем кажется.
     "Гитлер. Масса подобна животному, которое следует своим инстинктам. Она
не  хочет ни логики,  ни рассудка.  Восприимчивость масс к  внешним явлениям
очень упрощена.  Их  возмущает только то,  чего они не могут понять,  -  так
сделайте же войну понятной им,  понятной и желанной,  как хороший обед. Я не
ради  того  довел  немцев до  фанатизма,  чтобы  они  лезли  под  перины;  я
экзальтировал немецкий народ  для  того,  чтобы  сделать  его  орудием своей
политики. Дело Геббельса - раздуть в нем этот огонь. Дело Гиммлера - держать
его в  руках.  Дело Розенберга -  вдохнуть в него тысячелетний дух германца.
Дело моих генералов -  использовать солдата так,  как  того требуют интересы
нашей Германии.  Я поворачиваю генералов лицом к Польше. Довольно разговоров
с поляками -  я назначаю срок их уничтожения...  Впрочем,  об этом отдельно.
Всем вам  незачем его знать...  Если французы на  свое горе вмешаются в  наш
спор с Польшей - им конец!
     Мы уничтожим Францию, так же как уничтожим Польшу... Смотрите на карту!
Я  хочу показать всем,  как это будет,  в конечном счете,  выглядеть:  нужно
создать блок  государств,  ради  формирования которого Германия начала войну
1914  года.  В  центре  арийского гнезда  -  большое германское государство.
Чехия,  Моравия,  Австрия -  нераздельная часть  империи.  Вокруг -  система
мелких   государств.   Такова   будущая   основа   Велико-Германии.   Польша
превращается в  чисто географическое понятие и отделяется от моря.  Выходы к
морю - прерогатива германцев. Венгрия, Сербия, Кроация, уменьшенная Румыния,
отделенная от России Украина, целый ряд раздробленных южнорусских областей и
государств - таково лицо нашей будущей империи.
     Несколько слов о России. Это важно. Предел нашего движения - линия А-А.
Я  имею  в  виду Архангельск и  Астрахань.  Гадельн,  проведите здесь линию.
Жирнее,  чтобы все видели! Эту карту сохраните, как реликвию для германского
народа. Итак: небольшое Московское государство, отрезанное от моря на севере
и   юге.   Волга   -   его   восточная  граница.   Вокруг   него   несколько
генерал-губернаторств. Между Волгой и Уралом? Розенбер