ующего
опыта оставались только врытые в землю обрезки рельсов.
     Швереру не  верилось,  что  легочная чума так  эффективна,  как уверяли
японцы.  Специально для  него  был  проведен эксперимент,  когда подопытного
человека не сожгли,  а  со всеми предосторожностями сохранили для дальнейших
наблюдений. Наряженный в непроницаемый резиновый костюм и маску, Шверер имел
возможность воочию  убедиться в  том,  как  скоро  зараженный умер.  Швереру
бросилось в  глаза,  что,  умирая,  больной  находился в  полном  сознании и
понимал, что с ним происходит. Это его несколько беспокоило.
     - А  не боитесь ли вы,  -  спросил он Накамуру,  что зараженные солдаты
противника,  сознавая свою обреченность и исполненные ненависти к виновникам
своей  гибели,  будут способны произвести ошеломляющие атаки?  Это  имело бы
вдвойне страшные последствия для вас, генерал.
     Накамура  улыбнулся и  проговорил,  сопровождая каждую  фразу  вежливым
шипением:
     - Мы  все  учитываем.  Бомбы  должны  бросаться только в  глубоком тылу
противника, куда мы не можем рассчитывать попасть.
     - Значит, объектом нападения при помощи чумных блох всегда будут служит
мирные жители, а не войска? - с разочарованием спросил Шверер.
     - Не  всегда...  Я  имел  удовольствие докладывать вам  об  авиационных
бомбах.  Но  как  раз  сейчас  мы  намерены  произвести испытание некоторого
подобия ручных гранат.  Они будут пригодны на участках, поспешно оставляемых
нашими войсками и переходящих в руки врага.
     - Условием применения такого снаряда должна быть уверенность,  что ваши
войска быстро оторвутся от  войск противника и  что данные войска противника
нигде  больше  не  войдут  в  соприкосновение с  вашими,  -  глубокомысленно
проговорил Шверер.  -  Боюсь,  что  в  Европе это  оружие неприменимо.  Наши
пространства ничтожны по сравнению с  театром,  на котором оперируете вы.  У
нас  инфекция  непременно  оказалась  бы   занесенной  на  нашу  собственную
территорию.
     - Это  очень печально,  экселенц,  -  тоном самого искреннего огорчения
сказал   японец.   -   Но   арсенал  бактериологических  средств  отнюдь  не
ограничивается  чумой.   Можно  подумать  о   других  средствах,   столь  же
действительных,  но  не  столь молниеносных и  не  в  такой мере опасных для
собственных   войск.    А    кроме    того,    осмелюсь   напомнить   вашему
превосходительству: вы едва ли ограничились бы воздействием только на войска
русских.  Разве вас не интересуют такие глубокие тылы,  как Заволжье,  Урал,
Сибирь,  -  все  те  районы,  которые будут  служить Красной Армии  резервом
людского материала и источниками ее материального снабжения?
     - А  можно  ли  приготовить такое  количество блох,  чтобы  усеять  ими
Сибирь? - с оживлением спросил Шверер.
     Накамура издал только протяжное:
     - О-о-о!
     По его мнению,  это должно было означать,  что возможности производства
вполне достаточны для самых широких замыслов.
     Через несколько дней военный летчик ротмистр фон Кольбе повел в  воздух
самолет,  в котором сидел сам Шверер. Японец-бомбардир управлял сбрасыванием
бомб,  начиненных бактериями тифа и холеры.  Шверер, впервые находившийся на
борту  военного  самолета,   с   интересом  наблюдал  разрывы  и   поражался
декоративной красоте черных клубков,  возникавших на месте падения снарядов,
хотя  в  действительности эти  разрывы не  имели  ничего общего с  разрывами
боевых  авиабомб -  они  содержали заряд,  достаточный лишь  для  разрушения
оболочки и  разбрасывания состава с  бактериями.  Шверер вылез  из  самолета
приятно возбужденный.
     С того дня прошло довольно много времени, и настроение у Шверера успело
сильно  испортиться.  Он  был  зол  на  весь  мир,  включая самого себя.  Он
раскаивался  в  том,   что  дал  увезти  себя  на  фронт.  Участок  считался
безнадежным - со дня на день японские войска должны были его покинуть, чтобы
успеть выйти из окружения,  методически замыкаемого китайцами.  Перед уходом
предполагалось заразить  чумой  какую-нибудь  наступающую часть  противника,
которая,   по   данным  разведки,   была   лишена  механизированных  средств
передвижения и не могла бы помешать японцам оторваться от преследования.
     Все  здесь было совсем не  похоже на  его  представления о  войне.  Все
двигалось и казалось более чем ненадежным.  Правда,  с фронта японскую часть
прикрывало обширное болото,  но  Шверер чересчур много наслышался о  котлах,
которые китайская 8-я  армия повсеместно устраивала японцам.  Он  очень ясно
представлял  себе,   как  подвижные  китайские  части,  отлично  знакомые  с
местностью,   охватывают  японцев  и,  прижав  их  к  непроходимому  болоту,
поголовно уничтожают. Вместе с японцами попадает в этот котел и он...
     Ко  всему,  местопребывание группы  Исии  на  какой-то  полузаброшенной
мельнице оказалось лишенным самых элементарных удобств. Все вокруг провоняло
крысами.  При каждом неосторожном движении с  полов и  стен поднимались тучи
серой, затхлой муки. Начищенные, как зеркало, сапоги Шверера стали похожи на
полотняные.  Мука забиралась в нос,  и Шверер уже несколько раз чихнул. Нет,
положительно такая война не  нравилась Швереру,  и  он  с  нетерпением ждал,
когда японцы начнут действовать.  Сообщение о том,  что операция отложена до
следующей ночи,  привело Шверера в уныние.  Провести в таких условиях ночь и
весь завтрашний день? За одно это можно было бы возненавидеть Гаусса!
     Во  сне  Шверер  видел  долговязую фигуру своего врага  в  штатском,  с
зонтиком и в галошах...


        "7"

     Потерять из поля зрения силуэт мельника - это была катастрофа. Чэн ясно
представлял себе,  как  мельник сломя  голову бежит к  японскому штабу,  как
предупреждает о  приближении отряда по тропе,  о движении Фу Би-чена в обход
японского фланга.  Он уже ясно видел всю картину провала операции.  И в этом
не был виноват никто,  кроме него,  Чэна.  Не стоять тут,  изображая из себя
командира,  а  итти рядом с мельником,  не спускать с него мушки пистолета -
вот что он должен был делать!
     Он с досадой сказал Стилу:
     - Стой! Я потерял проводника.
     Чэн соскочил на  землю.  Вылез и  Джойс.  Едва он сделал два шага,  как
сразу попал в топь.
     Чэн услышал смех Джойса.
     - Чему вы? - с раздражением спросил Чэн.
     - Действительно, прекрасный проводник...
     Чэн стиснул зубы.
     Подошли солдаты во главе с  высоким командиром.  Повидимому,  они сразу
поняли,  что произошло, но никто не издал ни звука. Молчал командир, молчали
Чэн  и  Джойс.  И  вдруг в  тишине безветреной ночи все ясно услышали шелест
раздвигаемой жесткой травы.  Звук быстро приближался. Чэн выхватил пистолет,
но  в  тот  же  миг  высокие стебли перед его  лицом покачнулись и  на  него
надвинулась темная фигура человека. Это был мельник.
     Чэн навел пистолет на перебежчика, но мельник смело отстранил оружие.
     - Японцы близко,  -  сказал он.  -  Хорошо,  что вы остановились,  ваша
машина слишком шумит.
     - Он хочет заставить нас бросить броневик и  попасться японцам с голыми
руками, - по-английски сказал Стил, высунувшись из дверцы.
     Мельник,  настороженно прислушивавшийся к звукам незнакомых слов,  одно
мгновение помолчал, потом решительно заявил:
     - Ее нужно толкать руками... Иначе японцы услышат.
     - Это пахнет правдой,  -  сказал Джойс.  -  Если мы хотим подойти к ним
неожиданно,  придется  протолкнуть броневик  на  руках.  -  И,  обращаясь  к
мельнику, спросил: - Далеко до них?
     Чэн перевел ответ:
     - С половину ли.
     Стил осторожно притворил дверцу и взялся за руль.  Джойс и Чэн вместе с
остальными принялись толкать броневик.
     В  тишине  слышалось тяжелое  дыхание  людей,  да  изредка  раздавалось
чмоканье чьей-нибудь ноги,  попавшей в  трясину.  Тумана больше не было,  но
впереди,  там,  где возвышалась полоса берега,  казалось еще темней,  чем на
болоте.  Продвинувшись шагов на сто, люди в изнеможении остановились. Только
высокий командир готов был еще напирать и  напирать.  У  Чэна до слез болела
рана,  но  он  первым взялся снова за потеплевшую от многих рук сталь брони.
Машина двинулась дальше. Теперь мельник шел медленно, шаг за шагом нащупывая
тропу.
     Когда  Чэн  оглянулся,  ему  показалось,  что  полоска  горизонта стала
чуть-чуть светлей, чем окружающая их тьма: неужели рассвет?.. Он пригляделся
к  циферблату:  до  назначенного удара  осталось  не  больше  четверти часа.
Шопотом приказал подналечь.  Машина покатилась быстрей,  люди  почти бежали.
Некоторые выбились из  сил  и  отстали.  Можно было подумать,  что  броневик
двигают только высокий командир и Джойс - такими большими казались они.
     Наконец мельник остановился.
     - Вот видишь?
     Чэн  посмотрел в  направлении его  вытянутой руки  и  различил  контуры
мельницы.  До  нее осталось не больше полутораста-двухсот шагов.  Можно было
только  удивляться  тому,  что  японцев  не  потревожило приближение отряда.
Повидимому,  они чувствовали себя со  стороны болота в  полной безопасности.
"Или притаились",  -  мелькнула мысль у  Чэна,  и в этот миг он увидел,  что
мельник  пригнулся и  побежал к  берегу.  Прежде  чем  Чэн  успел  выхватить
пистолет, фигура проводника растворилась на фоне холма.
     Далеко направо к небу взвилась красная ракета Фу Би-чена.


     Сон  Шверера  был  недолог.   Несмотря  на   шелковое  белье,   на  все
антипаразитные средства,  которые были пущены в ход,  чтобы предохранить его
от  насекомых,  он  все же  проснулся от  ощущения,  что кто-то  щекочет его
одновременно в  разных местах тела.  Чесались спина  и  грудь,  руки,  ноги,
живот.  Проснувшись,  он тотчас вскочил и с трудом отогнал мысль, что усыпан
чумными  блохами,  вырвавшимися из  какой-нибудь  японской гранаты.  Наскоро
одевшись и бормоча себе под нос все бранные слова,  какие знал,  он вышел из
каморки.  Резкий свет ручного фонаря еще  ярче,  чем  прежде,  обнаружил все
убожество обстановки, в которой Шверер вынужден был проводить время вдали от
дома, от привычных удобств, от родных.
     При  мысли о  родных,  он  вспомнил об  Отто  и  даже приостановился от
удивления:  куда он мог деваться? Ведь постель его была пуста. Неужели и тут
он нашел объект для шалости? Неужели сорванца не угомонили ночи, проведенные
в кабаках Харбина?
     В  нижнем этаже  мельницы Шверер увидел свет.  Накамура стоял  спиною к
двери и,  заглядывая через плечо сидящего за  столом Исии,  читал иероглифы,
которые быстро выводила рука врача.  По мере чтения выражение лица японского
генерала делалось все более довольным.
     В донесении,  которое писал полковник Исии Сиро,  говорилось,  что план
предстоящей операции был составлен под общим наблюдением и  руководством его
превосходительства  начальника  императорской  военной  миссии   в   Харбине
генерал-майора Накамуры.  Накамура с  удовлетворением подумал,  что в  штабе
квантунской армии завтра же  узнают об обещании гоминдановского генерала Янь
Ши-фана,  стоящего за  южным концом болота,  не мешать операции,  задуманной
Накамурой. Далее в донесении сообщалось, что через сутки после того, как тут
произойдет небольшое,  разыгранное лишь для  вида сражение с  Янь  Ши-фаном,
войска красных будут заражены чумой.  Болезнь эта  станет распространяться с
такой молниеносной быстротой,  что в  неделю и  от всей армии Янь Ши-фана не
останется ни одного солдата.
     Накамура удовлетворенно втянул сквозь зубы воздух.
     - Командующему армией будет  приятно читать такое прекрасное донесение,
- сказал он.
     Изобразив последний иероглиф и  поставив под  ним  свою именную печать,
Исии вежливо предложил.
     - Быть может,  и вам,  тесе какко,  угодно поставить изображение вашего
высокого имени рядом с моею скромной печатью?
     Накамура уклонился от  такой  чести:  еще  никто не  знает,  как  будет
осуществлен прекрасный план.  Нет смысла ставить свою печать раньше времени.
Пока за все отвечает Исии, так пусть и отвечает. Вот если все пройдет хорошо
- другое дело.
     За спинами японцев неожиданно послышалось громкое чиханье Шверера.  Оба
испуганно обернулись. Увидев немца, Накамура расплылся в угодливой улыбке.
     - Уверены ли  вы  в  том,  что  человек,  посланный к  китайцам,  чтобы
заманить их, не выдаст ваших намерений, экселенц? - спросил Шверер.
     Шверер сам не знал,  как пришла ему эта мысль,  но стоило ее высказать,
как она показалась вполне основательной.
     - Мы оставили у себя в руках залог его верности, - ответил Накамура.
     - Пфа! Верность китайца! - Шверер пренебрежительно фыркнул.
     - Жена и дочь...
     - А...
     Это  было  единственным  звуком,  который  успел  издать  Шверер.  Гром
пушечного выстрела заполнил помещение.  Посыпались стекла и  глина  разбитой
снарядом  стены.  Тотчас  же  послышалась трескотня  винтовочных выстрелов и
второй удар пушки.
     Все трое, сталкиваясь друг с другом, бросились к выходу.
     Выскочив на  двор,  Шверер  услышал  гулкое  таканье тяжелого японского
пулемета...   второго...   третьего.  В  темноте  сверкали  короткие  блески
выстрелов:  одни Шверер видел сзади,  другие били как бы ему в лицо.  Третий
раз  ударила  пушка.  Следом  за  разрывом снаряда яркое  пламя  полыхнуло в
деревянной надстройке мельницы.
     Шверер побежал прочь, выкрикивая:
     - Отто!.. Отто!..
     Перебежав двор,  Шверер увидел фанзу. Первым движением было скрыться за
ее  стенами,  но  он  тут  же  сообразил,  что глинобитные стены строения не
защита.  Он  огляделся,  ища  какого-нибудь  укрытия,  и  тут  увидел  Отто,
выбежавшего из этой фанзы.
     - Скорей,  скорей отсюда! - крикнул ему Шверер. - Первое же попадание в
склад бактериологических гранат...
     Отто стоял, прислонившись к стене фанзы.
     - Скорее же, скорее! - бормотал Шверер, пытаясь оттащить сына от стены.
     Отто посмотрел отцу в лицо, будто только сейчас узнал его.
     - Да, да, скорее отсюда... сейчас...
     Отто, не оборачиваясь, побежал к сараям, за которыми стояли автомобили.
Шверер бросился было за ним,  но в  этот миг за его спиною сверкнуло пламя -
такое  яркое,  что  стала  видна каждая соломинка на  крыше фанзы.  Страшный
грохот потряс воздух,  и  Швереру показалось,  что  на  него  обрушился весь
мир...
     Гранаты!
     Это была единственная мысль,  которая успела прийти Швереру,  когда он,
отброшенный взрывом, покатился по склону холма...


     Шверер пришел в  себя в  автомобиле,  мчавшемся по степи.  Первое,  что
увидел Шверер,  были несущиеся по сторонам в ослепительном свете фар высокие
стебли гаоляна.  Они мелькали так быстро,  что у Шверера закружилась голова.
Он  снова  закрыл глаза.  И  вдруг  вспомнил:  чумные гранаты!  И  тотчас же
почувствовал, что под бельем у него что-то копошится, ползает... Блохи!.. Он
застонал от  ужаса и  принялся срывать с  себя одежду,  белье.  Отто пытался
удержать его,  хватал за руки,  но генерал,  скрежеща зубами,  с пеною у рта
рвал и рвал на себе все,  пока не почувствовал,  что холодный ветер,  бьющий
навстречу мчавшейся машине,  не ударяет его по голому телу... Тогда он сразу
обмяк и, заплакав гнусавым старческим плачем, упал на сиденье...


     Было уже совсем светло,  когда Фу Би-чен,  Стил и Джойс сошлись у фанзы
за тем местом,  где раньше была мельница.  Последним подошел Чэн. Тыча дулом
пистолета  в  спину  плетущегося  перед  ним  японца,  летчик  заставил  его
приблизиться к командиру.  На японце были погоны врача. Он что-то бормотал и
заискивающе улыбался. Фу Би-чен, научившийся за время войны японским словам,
необходимым в  походе,  не мог понять,  что говорил японец.  А тот с досадой
повторял все одно и  то  же.  Он хотел объяснить китайцам,  что они могут не
бояться заразы: жаркое пламя сгоревшей мельницы уничтожило и опасные гранаты
и зараженных блох; китайцы могли не бояться.
     Японец растягивал большой губастый рот в угодливой улыбке.
     Фу Би-чен подошел к фанзе мельника,  не тронутой пожаром,  и заглянул в
черный  квадрат входа.  Когда  глаза  его  привыкли к  полутьме,  он  увидел
ребенка, ворочавшегося на куче ветоши.
     Это была девочка с  личиком,  покрытым густым слоем пыли и копоти.  Она
спала  в  обнимку с  котенком,  и  только когда луч  солнца,  скользнувший в
крошечное оконце,  упал ей на глаза, девочка недовольно сморщилась и закрыла
глаза кулачками.
     Фу  Би-чен  поднял ребенка.  Уцепившийся было  за  нее  котенок упал  и
жалобно замяукал.  Девочка тотчас очнулась и,  потянувшись к котенку, издала
тот же звук:
     - Мяу-мяу...
     Фу Би-чен оглядел внутренность фанзы,  и  стоявшие снаружи услышали его
крик:
     - Скорее сюда... Японца, врача!..
     Они вбежали в  фанзу.  Фу Би-чен молча показал в дальний угол.  На полу
лежала мертвая женщина в растерзанной одежде.
     Японец опустился на  колени возле женщины.  Через минуту он  показал на
два входных отверстия пуль.
     Чэн вышел из фанзы. Следом за ним Фу Би-чен с ребенком на руках.
     - А мельник? - спросил он.
     - Я видел его тело под холмом, - ответил Джойс.
     - Вероятно, первая же японская очередь... - объяснил Стил.
     Фу Би-чен взял на руки девочку.
     - Нежный цветок его души...
     - Я  думал,   что  знаю  нашего  китайского  крестьянина,  -  задумчиво
проговорил летчик  Чэн.  -  Но  если  бы  кто-нибудь рассказал мне  случай с
мельником... - Не договорив, он отвернулся.
     - Двенадцать лет назад,  когда я только вернулся на родину, - сказал Фу
Би-чен,  -  председатель Мао  Цзе-дун объяснил мне:  "Вам необходимо постичь
душу  китайского  крестьянина,   -   сказал  он.  -  Поднимутся  миллионы  и
миллионы..." - Фу Би-чен поднял ребенка. - Миллионы нежнейших цветов взойдут
над  землею Китая...  Пусть японский врач  осмотрит тело  мельника,  -  быть
может, он еще не умер... Мне очень хотелось видеть счастье в его глазах.


        "8"

     Через два  дня после разгрома группы генерала Накамуры,  отряд вышел на
соединение с главными силами Чжу Дэ. А еще через день к месту встречи прибыл
главком.  Солдаты Фу Би-чена выстроились в две длинные шеренги.  На них были
покрытые  заплатами,   но  чисто  выстиранные  курточки  и  кепи,  настолько
выгоревшие под  палящими лучами  солнца и  так  омытые дождями,  что  от  их
первоначальной окраски не осталось и  следа.  Впервые после двух лет разлуки
люди Фу Би-чена увидели Чжу Дэ.  Генерал неторопливо приближался к строю. Он
был одет в такую же выгоревшую одежду,  как солдаты, такой же загорелый, как
они,  с  таким  же  простым  и  суровым  лицом  крестьянина,  какие  были  у
большинства солдат.
     Приняв рапорт Фу Би-чена, Чжу Дэ снял кепи и поздоровался с отрядом. Он
поздравил солдат с  победой и  сказал короткую речь  о  значении боев  этого
трудного,  но чрезвычайно важного этапа освободительной войны; сказал о том,
как  высоко 8-я  армия несет знамя борьбы и  как ее  ценит народ,  плотью от
плоти которого она является.
     - Вот  почему,  -  сказал Чжу  Дэ,  -  народ любит вас.  Смеясь,  народ
говорит:  "Восьмая армия  -  совсем не  то,  что  грабители гоминдановцы.  В
обычные дни мы ее и не видим.  А вот стоит прийти противнику - Восьмая армия
тут как тут.  Она появляется как из-под земли".  Некоторые части противника,
которые уже  давно воюют с  вами,  бойцами Восьмой армии,  приходя на  новое
место, прежде всего осведомляются у населения: есть ли тут "восьмерка". Если
люди говорят им "да",  лица врагов темнеют.  Если враг терпит поражение и от
других частей китайской армии,  он все равно уверяет, что был разбит Восьмой
армией.  Такова ваша слава!  -  Чжу Дэ оглядел ряды бойцов.  - Поддерживайте
вашу славу,  храните ее, как святыню, и донесите до дня окончательной победы
над врагом;  помните слова нашей песни: "Только вперед, никогда назад, мы на
грани  жизни  и  смерти".  Я  знаю,  вы  хорошо  помните наше  правило:  "Ты
наступаешь -  я отступаю; т