- Фу! - с отвращением обронил банкир. - Этот господин шпионил!
   Госпожа де Маранд, ни слова не говоря, опустила голову.
   Наступило молчание.
   Первым его нарушил банкир.
   - И что сделал господин Жан Робер при виде этого негодяя?  -  спросил
он.
   - Бросился на него! - поспешила ответить г-жа де Маранд.
   Видя, что муж нахмурился, она прибавила: - Как и вы,  он  назвал  его
негодяем.
   - Досадная сцена! - промолвил банкир.
   - Да, сударь, - вскричала молодая женщина, не  совсем  понимая  мысль
своего мужа, - действительно досадная, потому что она могла  привести  к
скандалу, причем первопричиной его послужила я, а последствия пали бы на
вас.
   - Кто вам об этом говорит, дорогая Лидия, - ласково продолжал г-н  де
Маранд. - Если я говорю "досадная сцена", поверьте, я не думаю при  этом
о себе.
   - Как, сударь?! - воскликнула г-жа де Маранд. - Неужели вы думаете  в
такую минуту только обо мне?
   - Ну конечно, дорогая. Я вижу вас меж двух мужчин; одного вы  любите,
другого мы оба презираем. Я представляю, как эти двое схватились  у  вас
на глазах, и думаю про себя: "Бедняжке пришлось присутствовать при такой
неприятной сцене!" - потому что, полагаю, несмотря на уважение,  которое
Жан Робер к вам питает, - чего же вы  хотите:  мужчины  всегда  остаются
мужчинами! - он, должно быть, вызвал графа на дуэль?
   - Увы, да, сударь, именно с этого все и началось.
   - Началось! Что же произошло потом?
   - Господин де Вальженез бежал через туалетную комнату.
   - Ну, теперь понятно, почему я встретил господина де Вальженеза, ведь
ваша туалетная выходит на мою лестницу.
   Однако позвольте вам заметить, что в доме, должно быть,  есть  шпион.
Во-первых, потому, что он вошел без вашего  позволения,  во-вторых,  так
как вышел без моего. Иными словами, когда моя свеча погасла, он исчез, и
я не успел его схватить. Этот пройдоха знает дом лучше меня.
   - Его провела сюда моя камеристка Натали.
   - А откуда у вас это создание, дорогая?
   - Мне порекомендовала ее мадемуазель Сюзанна де Вальженез.
   - Эта тоже плохо кончит, - нахмурившись, пробормотал банкир. -  Боюсь
или, вернее, надеюсь, что так и будет. Однако чем, по-вашему, закончится
это  происшествие?  Господин  Жан  Робер  непременно  будет  драться   с
господином де Вальженезом на дуэли!
   - О нет, сударь, - вскрикнула г-жа де Маранд.
   - Как - нет? - с сомнением произнес г-н  де  Маранд.  -  Вы  же  сами
сказали, что он вызвал негодяя на дуэль, а теперь уверяете, что  они  не
будут драться!
   - Нет! Господин Жан Робер обещал, что не будет с ним драться. Он  мне
поклялся.
   - Это невозможно, дорогая Лидия.
   - Повторяю: он мне поклялся.
   - А я повторяю, что это невозможно.
   - Сударь! Он дал мне слово, а вы  сами  мне  сто  раз  говорили,  что
господин Жан Робер - честный человек, - продолжала  настаивать  г-жа  де
Маранд.
   - Я готов повторять вам это до тех пор, пока  не  смогу  убедиться  в
обратном. Но  есть  клятвы,  которым  честный  человек  изменяет  именно
потому, что он честный человек. А  обещание  не  драться  в  сложившихся
обстоятельствах - как раз такого рода.
   - Как, сударь? Неужели вы полагаете?.
   - Я думаю, что Жан Робер будет драться. Не только думаю -  я  в  этом
совершенно уверен.
   Госпожа  де  Маранд  непроизвольно  уронила  голову  на   грудь   Она
чувствовала себя глубоко несчастной.
   "Бедняжка! - подумал г-н де Маранд. - Она боится, что любимый мужчина
погибнет!"
   - Дорогая! - молвил он, взяв жену за руку - Извольте  выслушать  меня
спокойно, то есть без смущения, без волнения, без страха. Я  пришел  вас
успокоить.
   - Слушаю вас, - вздохнула г-жа де Маранд.
   - Что бы вы подумали о господине Жане Робере - прошу заметить, что  я
говорю с вами как отец или священник и прошу вас спросить свое сердце, -
если бы он не защитил  вас  от  человека,  глубоко  вас  оскорбившего  и
способного повторить оскорбление?  Что  вы  подумаете  о  его  гордости,
чести, отваге, даже любви, если он не станет драться просто потому,  что
вы его об этом попросили, с человеком, нанесшим вам подобную обиду?
   - Не спрашивайте, сударь! - воскликнула несчастная женщина. - У  меня
путаются мысли, а когда я пытаюсь  рассудить  все  по  совести,  понимаю
ничуть не больше.
   - В третий раз вам повторяю,  Лидия,  что  я  пришел  вас  успокоить.
Давайте вместе предположим, что господин Жан Робер будет  драться,  что,
откровенно говоря, явилось бы необходимым доказательством  его  любви  к
вам, хотя я со своей стороны клянусь, что  он  драться  не  будет  -  Вы
клянетесь? - вскричала г-жа де Маранд, пристально глядя на мужа.
   - Да, я, - подтвердил банкир, - а моим клятвам  вы  можете  доверять,
Лидия. Ведь, к несчастью, - грустно прибавил  он,  -  мои  клятвы  -  не
любовные Госпожа де Маранд просияла от  счастья,  но  банкир  словно  не
замечал ее радости.
   Он продолжал:
   - Как будет встречена в свете,  позвольте  вас  спросить,  новость  о
дуэли между господином Жаном Робером и господином де  Вальженезом?  Чему
ее припишут? Начнут  выдвигать  самые  нелепые  предположения,  пока  не
всплывет  правда.  Ведь  между   поэтом   и   фатом   никакого   другого
соперничества быть не может. Я окажусь по воле  обстоятельств  втянут  в
эту историю.
   А ведь ни мне, ни вам этого не  хочется,  верно?  Я  убежден,  что  и
господин Жан Робер к  этому  не  стремится.  Так  что  не  беспокойтесь,
дорогая, и положитесь на меня. Простите, что  я  невольно  причинил  вам
беспокойство в поздний час.
   - Что же будет?.. - отважилась спросить г-жа де Маранд.  На  ее  лице
отразился ужас: она начала смутно догадываться, что именно ее муж займет
во всем этом деле место любовника.
   - Ничего необычного не произойдет, дорогая Лидия, - продолжал банкир,
- я берусь все уладить наилучшим образом.
   - Сударь! Сударь! - вскричала г-жа де Маранд, привскочив на  постели,
так что ее белая шея и округлые плечи предстали  взору  банкира,  словно
бесценное сокровище. - Сударь! Вы будете из-за меня драться?
   Господин де Маранд задрожал от восхищения.
   - Дорогая моя! - молвил он. - Клянусь, что сделаю все возможное, дабы
вы как можно дольше были уверены в моей почтительнейшей нежности.
   Он встал и в третий раз поцеловал жене руку:
   - Усните с миром!
   Госпожа  де  Маранд  схватила  его  за  обе  руки   и   проникновенно
проговорила:
   - Ах, сударь, сударь! Отчего же вы меня не полюбили!
   - Тсс! - приложил г-н де Маранд палец к губам. - Не будем говорить  о
веревке в доме повешенного.
   Забрав свечу и портфель, г-н де Маранд удалился так же  тихо,  как  и
вошел.

VIII

Глава, в которой г-н де Маранд чрезвычайно последователен

   Господин фон Гумбольдт, великий философ и геолог,  сказал  где-то  по
поводу впечатлений от землетрясений:
   "Это впечатление объясняется не тем, что  впечатления  от  катастроф,
история которых сохранилась в памяти, представляются нашему  воображению
в большом количестве. Нас захватывает то, что мы вдруг теряем врожденную
веру в устойчивость  Земли.  С  самого  нашего  детства  мы  привыкли  к
контрасту между подвижностью Океана и неподвижностью Земли.
   Все свидетельства наших чувств укрепили нас в  этой  уверенности;  но
стоит Земле дрогнуть, и этой минуты довольно, чтобы разрушить опыт  всей
нашей жизни. Неожиданно открывается неведомая мощь; покой в природе - не
более чем иллюзия, и  мы  вдруг  чувствуем,  что  оказались  безжалостно
отброшены в хаос разрушительной силы".
   У этого физического впечатления  имеется  эквивалент  во  впечатлении
морального  свойства,  которое   приобретается   через   несколько   лет
супружеской жизни, когда, после того как  мужчина  обожал  свою  жену  и
полностью  ей  доверял,  он  внезапно  видит,  что  у  него  под  ногами
разверзлась бездна сомнения.
   И впрямь, знаете ли вы положение более тяжелое и плачевное, чем то, в
котором оказывается мужчина, крепко привязавшийся к женщине, проживший с
ней бок о бок годы в полной безмятежности и вдруг чувствующий,  что  его
вере и спокойствию нанесен удар. Сомнение,  берущее  начало  в  женщине,
которую он любит, распространяется на все мироздание. Он  сомневается  в
себе, в других, в божественном свете. Наконец, он  становится  похож  на
того, о ком говорит г-н фон Гумбодьдт и кто прожил тридцать лет в полной
уверенности,  что  у  него  под  ногами  твердая  почва,  но  неожиданно
чувствует, что она дрожит и уходит у него из-под ног.
   К счастью, г-н де Маранд находился в другом положении, вообще  трудно
поддающемся описанию.  Как  он  и  сказал  жене,  "знание  себя  самого"
заставило его  с  большой  снисходительностью  относиться  к  прекрасной
грешнице, которая в результате приведенных нами обстоятельств связала  с
ним свою судьбу.
   И за снисходительность, которую он проявлял по отношению  к  г-же  де
Маранд, ему нужно было тем более отдать должное, что он любил свою  жену
так, как никогда не мог бы  полюбить  никакую  другую  женщину  в  целом
свете. Но поскольку не бывает  любви  без  ревности,  г-н  де  Маранд  в
глубине души, должно быть, ревновал жену к Жану Роберу. И действительно,
ему случалось переживать жгучую, глубокую, неодолимую ревность.
   Однако стоило ли  быть  умным  человеком,  если  бы  ум  служил  лишь
прикрытием для тех из наших страданий, к которым общество относится не с
жалостью, а с насмешкой?
   Итак, г-н де Маранд действовал  не  только  как  философ,  но  и  как
сердечный человек. Имея в руках женщину, от которой он,  строго  говоря,
не мог требовать физической и чувственной любви,  он  все  устроил  так,
чтобы она была вынуждена платить ему моральным расположением,  зовущимся
любовью.
   Таким  образом,  г-н  де  Маранд  был,  может  быть,  самым  ревнивым
человеком на свете, хотя производил совершенно иное впечатление.
   Неудивительно поэтому, что, решившись быть  другом  Жана  Робера,  он
торопился стать  врагом  г-на  де  Вальженеза.  Его  ненависть  к  этому
человеку была  чем-то  вроде  клапана  безопасности,  через  который  он
выплескивал  ревность  к  поэту;  если  бы  не  это  ниспосланное  Небом
приспособление, рано или поздно на воздух взлетела бы вся машина.
   И вот представился удобный случай выпустить эту ненависть.
   На следующий день после описанной нами ночной сцены  г-н  де  Маранд,
вместо того чтобы отправиться в девять  часов  в  собственной  карете  в
Тюильри, вышел в семь  часов  пешком,  нанял  на  бульваре  кабриолет  и
приказал отвезти его на Университетскую улицу, где жил Жан Робер.
   Господин де Маранд поднялся в  четвертый  этаж  к  молодому  поэту  и
позвонил.
   Слуга открыл дверь. Господин де Маранд собрался узнать, может  ли  он
видеть г-на Жана Робера, и украдкой осмотрел приемную.
   На столе лежал футляр с пистолетами, а в  углу  ждала  пара  дуэльных
шпаг.
   Господин де Маранд осведомился о хозяине дома. Лакей отвечал, что тот
никого не принимает.
   К несчастью, г-н де Маранд, обладавший столь же тонким слухом, что  и
проницательным взглядом, отчетливо разобрал несколько  мужских  голосов,
споривших в спальне.
   Он передал свою карточку слуге и приказал вручить  ее  хозяину  дома,
когда тот останется один. Г-н де Маранд прибавил, что снова зайдет около
десяти часов утра, то есть после своего визита к королю.
   Слова "после визита к королю" возымели магическое действие,  и  лакей
заверил г-на Маранда, что его приказание будет в точности исполнено.
   Банкир ушел.
   Но в нескольких  шагах  от  двери  Жана  Робера  он  приказал  кучеру
остановить и развернуть кабриолет так, чтобы он мог увидеть  посетителей
поэта.
   Вскоре из дома вышли два молодых человека, и он их узнал.
   Это были Людовик и Петрус. Они направились в  его  сторону,  так  что
г-ну де Маранду осталось только выйти из кабриолета, и он очутился прямо
перед ними.
   Молодые люди попятились, вежливо раскланиваясь с банкиром, к которому
питали огромную симпатию, а также уважали как политика. Им и в голову не
могло прийти, что у г-на де  Маранда  может  быть  к  ним  дело,  но  он
остановил их улыбкой.
   - Простите, господа, - сказал он, - но я жду именно вас.
   - Нас? - хором переспросили молодые люди и удивленно переглянулись.
   - Да, вас. Я так и думал, что ваш друг пошлет за вами нынче утром,  и
хотел сказать вам два слова о поручении, которое он вам только что дал.
   Молодые люди снова переглянулись со всевозраставшим удивлением.
   - Вы меня знаете, господа, - продолжал г-н  де  Маранд  с  покоряющей
улыбкой. - Я человек серьезный, привык с уважением относиться к вопросам
чести, и вы не можете заподозрить  меня  в  намерении  оскорбить  вашего
друга.
   Молодые люди поклонились.
   - Итак, сделайте мне милость...
   - Какую?
   - Ответьте откровенно на мои вопросы.
   - Постараемся, сударь, - в свою очередь улыбнувшись, пообещал Петрус.
   - Вы идете к господину де Вальженезу, не так ли?
   - Да, сударь, - не скрывая изумления, кивнули молодые люди.
   - Вы идете обсудить с ним или его секундантами условия дуэли?
   - Сударь...
   - Отвечайте смело. Я министр финансов, а  не  префект  полиции.  Речь
идет о дуэли?
   - Это так, сударь.
   - О дуэли, причина коей вам неизвестна?
   Задавая этот вопрос, г-н де Маранд пристально  посмотрел  на  молодых
людей.
   - И это верно, - подтвердили те.
   - Да, -  улыбнулся  г-н  де  Маранд,  -  я  знал,  что  Жан  Робер  -
джентльмен.
   Петрус и Людовик ждали объяснений.
   - Я-то знаю причину, - продолжал банкир, - и должен сказать господину
Жану Роберу, что буду иметь честь  оказать  через  час  влияние  на  ход
событий, а это, возможно, изменит решение вашего друга.
   - Я так не думаю, сударь.  Нам  показалось,  что  наш  друг  настроен
весьма решительно.
   - Окажите мне милость, господа.
   - Охотно! - отозвались оба приятеля.
   - Не ходите к господину де Вальженезу, пока я не увижусь с господином
Жаном Робером и он снова не переговорит с вами.
   - Сударь!  Это  противоречит  указаниям  нашего  друга.  Мы  даже  не
знаем...
   - Это дело двух часов.
   -  В  некоторых  вопросах  двухчасовое  промедление   может   пагубно
сказаться на результате.
   - Уверяю вас, господа, ваш друг не рассердится, будет вам  благодарен
за задержку.
   - Вы точно знаете?
   - Слово чести.
   Молодые люди переглянулись.
   Петрус спросил:
   - Почему бы вам, сударь, не подняться к Жану Роберу прямо сейчас?
   Господин де Маранд вынул часы.
   - Сейчас без десяти минут девять; ровно в  девять  я  должен  быть  в
Тюильри, а я еще не настолько давно  стал  министром,  чтобы  заставлять
себя ждать.
   - Не позволите ли вы нам хотя  бы  подняться  и  предупредить  нашего
друга об изменениях?
   - Нет, господа, нет, умоляю вас этого не делать. Намерения  господина
Жана Робера должны измениться  после  того,  что  сообщу  ему  я.  Но  в
одиннадцать часов будьте у него.
   - Тем не менее... - продолжал настаивать Людовик.
   - Представьте, - проговорил г-н  де  Маранд,  -  что  вы  не  застали
господина де Вальженеза дома и вынуждены принять это промедление.
   - Друг мой! - заметил Петрус - Когда такой человек, как  господин  де
Маранд, уверяет, что в нашем поступке не будет ничего предосудительного,
мы можем - таково по крайней мере мое мнение - положиться на его слово.
   Он поклонился банкиру и продолжал:
   - Мы будем у нашего друга, сударь, а до тех пор не предпримем ничего,
что противоречило бы вашим намерениям.
   Молодые люди снова поклонились, давая г-ну де Маранду понять, что  не
хотят больше задерживать его на улице.
   Банкир вскочил в кабриолет и приказал гнать в Тюильри.
   Друзья зашли в кафе "Демар"  и  заказали  завтрак,  желая  с  пользой
употребить время, дарованное им г-ном де Марандом.
   Тем временем лакей Жана Робера передал хозяину карточку министра,  не
забыв, разумеется, прибавить, что тот зайдет  к  поэту  после  визита  к
королю.
   Жан Робер заставил слугу дважды повторить поручение,  взял  карточку,
прочел имя и непроизвольно насупился. Не то чтобы он испугался - молодой
человек был храбр, - но неизвестность тревожила его.
   Что было нужно г-ну де Маранду в восемь часов утра?
   Ведь в это время банкиры и министры уже  просыпаются,  но  поэты  еще
спят!
   К счастью, долго ждать ему не пришлось.
   Ровно в десять часов в дверь позвонили, а спустя мгновение слуга ввел
г-на де Маранда.
   Жан Робер встал.
   - Примите мои извинения, сударь, - молвил он, - вы оказали мне  честь
своим визитом в половине девятого...
   - ...а вы не смогли меня принять, - закончил за него г-н де Маранд. -
Это понятно,  вы  обсуждали  один  важный  вопрос  со  своими  друзьями,
господином  Петрусом  и  господином  Людовиком.  Это  о  нас,  банкирах,
пословица  говорит:  "Делу  время  -  потехе  час".  Вы  отсрочили   мое
удовольствие от встречи с вами, но от этого удовольствие только больше.
   Эти слова можно было принять и за насмешку, и за любезность. Не зная,
как к ним отнестись, Жан Робер указал г-ну де Маранду на кресло.
   Господин де Маранд сел, жестом приглашая  Жана  Робера  занять  место
рядом.
   - Похоже, мой визит вас удивляет, сударь, - заметил банкир.
   - Это большая честь для меня...
   Господин де Маранд его перебил:
   - Меня самого удивляет то обстоятельство,  что  я  не  пришел  к  вам
раньше. Но чего же вы хотите?! Мы, финансисты,  люди  неблагодарные;  за
работой мы несправедливо забываем о  людях,  доставляющих  нам  истинное
наслаждение. Вы давно оказываете мне честь бывать в  особняке  на  улице
Лаффит, я же впервые явился к вам с ответным визитом. Должен признаться,
мне весьма неловко.
   - Сударь! - смущенно пролепетал Жан Робер, не  понимая,  куда  клонит
банкир.
   - Почему же, - продолжал г-н де Маранд, - вы благодарите меня, вместо
того чтобы выразить мне совершенно заслуженный упрек? Вы ведете себя  со
мной - простите мне терминологию финансиста - как с кредитором, а должны
бы относиться как к должнику. Я обязан вам бесчисленными визитами; я еще
вчера вечером говорил об этом с госпожой де Маранд  сразу  после  вашего
ухода.
   "Ну, вот мы и дошли до сути, - подумал Жан Робер. - Он видел,  как  я
выходил вчера из его особняка в неурочное время, и пришел узнать причину
позднего визита".
   - Госпожа де Маранд, - продолжал банкир, видя, что Жан Робер  молчит,
- очень вас любит.
   - Сударь!..
   - Она любит вас как брата.
   Господин де Маранд с  особенным  выражением  произнес  последние  два
слова.
   - Но меня особенно удивляет и огорчает, - продолжал г-н де Маранд,  -
что ей не удалось внушить вам хотя бы отчасти то  чувство,  которое  она
сама питает к вам.
   - Сударь! - поспешил заметить Жан Робер, растерявшись от того,  какой
оборот принимает их разговор и даже не догадываясь о его цели.  -  Мы  с
вами представляем настолько разные виды деятельности, что...
   - Это вам мешает испытывать ко мне дружеские чувства? -  перебил  г-н
де Маранд. - Неужели  вы  полагаете,  дорогой  поэт,  что  в  банковской
деятельности совсем не нужен ум? Вы думаете,  как  и  те,  кто  знает  о
финансовой игре лишь по потерям, что все банкиры - дураки или?..
   - О, сударь! - вскричал поэт. - Я далек от подобной мысли!
   - Я был заранее в этом уверен, - продолжал банкир, - и потому  говорю
вам: наши виды деятельности - хотя это не  бросается  в  глаза  -  имеют
немало общего. Финансы, так сказать, дают  жизнь.  Поэзия  же  учит  нас
получать от жизни  удовольствие.  Мы  представляем  два  противоположных
полюса и, следовательно, оба необходимы для того, чтобы вращалась Земля.
   - Из этих нескольких слов видно, что вы поэт не меньше меня, сударь.
   - Вы мне льстите, - отвечал г-н де Маранд,  -  я  не  заслуживаю  это
звание, хотя пытался его завоевать.
   - Вы?
   - Да. А вас это удивляет?
   - Нисколько. Однако...
   - Понимаю. Вам кажется, что банк и поэзия несовместимы.
   - Я этого не говорю, сударь.
   -