ние при луне!  Вы
бы угостили нас им, а?
   - Прекрасная мысль! - обрадовался капитан. - Скажи,  Парижанин,  тебе
этого в самом деле хочется?
   - Слово чести, я был бы вам весьма признателен.
   - Ну что же, никогда не следует забывать о своих друзьях.
   Он вынул часы.
   - Пять часов вечера, дети мои, - сказал он. - Мы поиграем с "Калипсо"
до одиннадцати, а в пять минут  двенадцатого  возьмем  его  на  абордаж.
Думаю, за полчаса мы управимся и в половине двенадцатого каждый  из  вас
уже будет лежать  в  подвесной  койке:  "Прекрасная  Тереза"  -  девушка
воспитанная и ложится не поздно даже в те дни, когда у нее бал.
   - Тем более, - заметил Парижанин, - что  к  половине  двенадцатого  у
всех танцоров ноги будут отваливаться.
   - Капитан, - обратился к Эрбелю Пьер Берто, - у меня руки чешутся.
   - Ну  что  ж,  пальни  по  ним  пару  раз,  -  отозвался  тот,  -  но
предупреждаю: эти два ядра запишешь на свой счет, а не на мой.
   - Будь что будет, - махнул рукой Пьер Берто.
   - Погоди немного, Пьер, пусть Парижанин нам расскажет,  что  они  там
делают.
   - Сейчас  доложу,  -  пообещал  Парижанин,  вскарабкавшись  на  самый
маленький марс: на сей раз суда находились друг от друга так близко, что
ему не нужно было подниматься на рею брамселя.
   - Видишь ли ты кого-нибудь, сестрица Анна?
   - Вижу лишь, как зеленеет море, - подхватил Парижанин, - да реет флаг
ее английского величества.
   - А что между морем и флагом? - уточнил капитан.
   - Каждый стоит на своем боевом посту: пушкари - у батареи, матросы  -
на шкафутах и юте, а капитан подносит рупор к губам.
   - Как жаль, Парижанин, что слух  у  тебя  не  такой  же  тонкий,  как
зрение! - посетовал Пьер Эрбель. - Не то  ты  бы  пересказал  нам  слова
капитана.
   - Да вы прислушайтесь, - предложил Парижанин, - и сами все узнаете.
   Не успел Парижанин договорить, как из носовой части вражеского  судна
полыхнули две вспышки, раздался оглушительный грохот и два ядра упали  в
фарватерную струю "Прекрасной Терезы".
   - Ага! - бросил капитан Эрбель. - Похоже на кадриль для  четверых.  А
ну, Пьер, давай! Пускай кавалер подаст даме ручку.
   Стреляй сразу из двух!
   Как только капитан выговорил  эти  слова,  Пьер  Берто  на  мгновение
склонился над орудием, потом снова поднялся и тоже поднес запал.
   Раздался выстрел.
   Капитан пристально всматривался в  даль,  словно  пытаясь  разглядеть
летящее ядро.
   Ядро ударило в носовую часть.
   Почти тотчас послышался второй выстрел, и второе ядро полетело  вслед
за первым, будто пытаясь его догнать.
   - Так-то лучше! -  обрадовался  Пьер  Берто,  видя,  как  у  англичан
оторвался огромный кусок надводного борта. -  Что  вы  на  это  скажете,
капитан?
   - Ты понапрасну теряешь время, дружище Пьер - Почему?
   - Да попади ты ему в корпус  хоть  двадцать  раз,  ты  задашь  работу
плотнику, и только. Врежь ему как следует, черт возьми!
   Целься в рангоут, переломай ему ноги, перебей крылья: дерево и  холст
ему сейчас дороже, чем плоть.
   Во время их разговора "Калипсо" по-прежнему приближался к "Прекрасной
Терезе"; она полыхнула из двух своих носовых пушек: одно из  ядер  упало
на расстоянии пистолетного выстрела от кормы брига, другое же  рикошетом
ударило "Терезе" в борт, но не сильно и плюхнулось в воду.
   - Знаете, капитан, - заговорил Пьер Берто, растянувшись на  одной  из
двух пушек, - по-моему, мы на приличном расстоянии от англичан -  хорошо
бы не подпускать их ближе, уж вы мне поверьте.
   - А что для этого необходимо?
   - Поднять на "Прекрасной Терезе" все паруса. Ах, если бы я мог стоять
у руля и в то же время стрелять из  пушек,  я  бы,  капитан,  так  повел
судно, что, будь между двумя кораблями натянута паутинка,  она  осталась
бы цела.
   - Разверните грот и бизань и переложите бом-кливер! - крикнул капитан
Эрбель, в то время как Пьер Берто взялся за запал и выстрелил.
   На сей раз ядро угодило в рею.
   - Вот это настоящий удар! - похвалил  капитан  Эрбель.  -  Ну,  Пьер,
получишь десять луидоров на то, чтобы прогулять их в первой  же  гавани,
если попадешь в фок-мачту  или  в  грот-мачту  между  верхним  и  нижним
марселем.
   - Да здравствует капитан! - закричали матросы.
   - А можно стрелять книпелями? - уточнил Пьер.
   - Да стреляй чем хочешь, черт подери! - махнул рукой капитан.
   Пьер Берто потребовал у боцмана  необходимые  снаряды;  тот  приказал
поднести стопку зарядных картузов, состоявших из  двух  ядер,  связанных
между собой цепью.
   Зарядив обе пушки, Пьер Берто прицелился и выстрелил.
   Ядро прошло сквозь фок и грот в полу футе от мачты.
   - Ну-ну, намерение похвальное, - пошутил капитан Эрбель.
   Весь экипаж побежал в конец палубы, к юту.
   Часть матросов, чтобы лучше  видеть  происходящее,  вскарабкалась  на
ванты. Марсовые, сидя на марсах, сидели неподвижно,  словно  в  ложе  на
благотворительном спектакле.
   Пьер Берто зарядил обе пушки новыми картузами.
   - Э-гей, капитан! - крикнул Парижанин.
   - Что там нового, гражданин Муфтар?
   - Они, капитан, перетаскивают одну пушку с кормы на нос, а  две  -  с
носа на корму.
   - И что ты сам об этом думаешь, Парижанин?
   - Наверное, им надоело получать от  нас  по  лбу,  а  самим  в  ответ
щекотать   нам   пятки,   и   потому    они    решили    угостить    нас
тридцатишестифунтовой пушкой.
   - Слышишь, Пьер?
   - Да, капитан
   - Пьер, десять луидоров!
   - Капитан, я и без того постарался бы  изо  всех  сил.  Судите  сами:
огонь!
   И, приказав себе стрелять, Пьер поднес  фитиль  к  пороху;  прогремел
выстрел: в парусах зияла огромная дыра.
   Почти в тот же миг "Калипсо" ответило  таким  же  грохотом,  и  ядро,
отломив кусок  реи  большого  марселя,  разорвало  висевшего  на  вантах
матроса пополам.
   - Слушай, Пьер, - закричал Парижанин, - неужели ты  позволишь,  чтобы
нас всех вот так перебили?
   - Тысяча чертей!  -  выругался  Пьер.  -  Похоже,  у  них  тоже  есть
тридцатишестифунтовая  пушка.  Погоди,  погоди,  Парижанин,  сейчас   ты
кое-что увидишь!
   На  этот  раз  Пьер  Берто  прицелился  особенно  старательно,  потом
торопливо поднялся, поднес фитиль, и все это заняло считанные секунды.
   Послышался оглушительный треск. Грот-стеньга покачнулась,  словно  не
зная, куда упасть - вперед или  назад,  наконец  накренилась  вперед  и,
надломившись над марсом, рухнула на палубу, накрыв ее парусом: цепь ядра
ее подрубила.
   - Пьер! - радостно прокричал капитан. - Я слышал,  есть  такая  книга
"Опасные связи" . Ты ее случаем не читал? Ты  выиграл  десять  луидоров,
мальчик мой!
   - Стало быть, выпьем за здоровье  капитана!  -  обрадованно  зашумели
матросы.
   - А теперь, - продолжал капитан, - "Калипсо" наша,  и  досталась  она
нам почти даром, но надо дождаться появления луны, верно, Парижанин?
   - Я думаю, осторожность не помешает, - отвечал тот. - Уже смеркается,
а в той работе, которая нам еще предстоит, не  мешало  бы  видеть,  куда
ставишь ногу.
   - Раз уж вы вели себя примерно, -  прибавил  капитан,  -  обещаю  вам
фейерверк.
   Сумерки сгустились, темнело с невероятной быстротой,  что  характерно
для тропических широт.
   Капитан  Эрбель  приказал  поднять  фонари  на  брам-стеньге,   чтобы
англичане не подумали, будто их противник решил скрыться в темноте.
   Приказание было исполнено.
   Англичанин  в  знак  того,  что  он  тоже  не  считает   эту   партию
завершенной, водрузил сигнальные огни.
   Похоже, обе стороны с одинаковым нетерпением ждали появления луны.
   Оба судна вышли из ветра, словно  потерпели  аварию;  в  темноте  они
напоминали две грозовые тучи,  плывущие  по  волнам,  в  недрах  которых
кроются гром и молния.
   В одиннадцать часов появилась луна.
   В то же мгновение нежный свет осветил все вокруг и посеребрил море.
   Капитан Эрбель вынул часы.
   - Дети мои! - сказал он. - Как я вам сказал, в четверть  двенадцатого
мы должны захватить "Калипсо", а в половине двенадцатого - уже лежать  в
своих койках. Времени у нас мало.
   Не будем обращать внимания на  неприятеля,  он  волен  поступать  как
знает. Нам же предстоит следующее... Пьер Берто перетащил  свою  упряжку
вперед?
   - Так точно, капитан, - доложил Пьер Берто.
   - Заряжено шрапнелью?
   - Да, капитан.
   - Мы пойдем прямо на англичанина.  Пьер  Берто  отсалютует  из  обеих
своих красавиц; мы пошлем привет  из  всех  пушек  левого  борта,  потом
быстро развернемся, подойдем вплотную, забросим наши крюки  и  выстрелим
из пушек правого борта: превосходно! Так как  англичане  лишились  своей
стеньги и проворны теперь не больше, чем человек с  переломанной  ногой,
они в нас успеют выстрелить лишь из пушек  правого  борта;  восемнадцать
двадцатичетырехфунтовых     орудий     против      двадцати      четырех
восемнадцатифунтовых и двух тридцатишестифунтовых: считайте сами,  и  вы
увидите, что у нас чистый перевес в восемь выстрелов. А теперь вперед  -
остальное за мной. Вперед, братцы! Да здравствует Франция!
   Громкие крики: "Да здравствует Франция!" -  вырвались,  казалось,  из
самой глубины моря и возвестили англичанам, что бой  сейчас  вспыхнет  с
новой силой.
   В   ту   же   минуту   "Прекрасная   Тереза"   развернулась,    чтобы
воспользоваться попутным ветром.
   Сначала даже могло показаться, что она удаляется от "Калипсо", но как
только она почувствовала, что ветер дует  ей  в  корму,  направилась  на
неприятеля и налетела на него, будто морская хищница на свою жертву.
   Надобно отметить, что  матросы  капитана  Эрбеля  слепо  повиновались
любому его приказанию.
   Если бы он повелел идти прямо на "Мальстрем" - эту легендарную бездну
из скандинавских сказок,  заглатывающую  трехпалубные  корабли  не  хуже
Сатурна, пожиравшего детей, -  штурман  направил  бы  корабль  прямо  на
"Мальстрем".
   Все приказания были исполнены с безупречной точностью.
   Пьер Берто послал два шрапнельных снаряда почти в одно время  с  тем,
как в "Прекрасную Терезу" англичане выстрелили из  пушек  своего  левого
борта. Потом  прогрохотали  в  ответ  и  пушки  "Терезы".  И  не  успела
"Калипсо" развернуться правым бортом и перезарядить пушки,  как  бушприт
"Прекрасной Терезы", облепленный людьми,  словно  виноградная  гроздь  -
ягодами, врезался в ванты грот-мачты, а  капитан,  стараясь  перекричать
скрип снастей, приказал:
   - Огонь, дети мои! Последний залп! Врежьте ему как следует,  а  потом
мы возьмем его, слово крепость, приступом!
   Двенадцать заряженных шрапнелью пушек будто взвыли от радости в ответ
на это приказание.
   Зловещая вспышка осветила "Калипсо", густое облако дыма опустилось на
его палубу, послышались треск, крики, потом снова раздался голос Эрбеля,
будто повелевавшего грозой:
   - На абордаж, ребятки!
   Первым на вражескую палубу прыгнул, как всегда, капитан Эрбель.
   Но не успел он еще как следует встать на ноги, как у  него  над  ухом
кто-то сказал:
   - А все-таки крестником вашего первенца буду я, капитан.
   Эти слова принадлежали Пьеру Берто.
   В ту же минуту с бушприта посыпались, как зерна из колоса,  французы,
к ним  присоединялись  их  товарищи,  и  все  они  очутились  на  палубе
"Калипсо": в течение нескольких минут люди падали туда,  словно  град  в
летнюю бурю.
   Невозможно передать, что потом происходило на палубе  "Калипсо":  все
смешалось, началась рукопашная схватка, все  кричали,  будто  на  шабаше
демонов, но, к величайшему изумлению многих,  капитана  Эрбеля  было  не
видать и не слыхать.
   Однако спустя несколько минут он выбрался из люка. Он держал  в  руке
факел, и в его свете стало видно, что лицо капитана испачкано порохом  и
кровью.
   -  Все  на  борт  "Прекрасной  Терезы",  ребятки!  -  крикнул  он.  -
Англичанин сейчас взлетит на воздух!
   Его  слова  произвели  магическое  действие:  крики   стихли,   драка
прекратилась.
   Вдруг из глубины вражеского судна донесся истошный крик:
   - Огонь!
   Матросы "Прекрасной Терезы" бросились вон с неприятельского  брига  с
тем же проворством,  с  каким  совсем  недавно  его  осаждали;  французы
цеплялись за снасти, прыгали с борта одного судна на другое, в то  время
как капитан, Пьер Берто и еще несколько силачей, описанных нами в  самом
начале сражения и  вооруженных  невиданным  дотоле  оружием,  прикрывали
отступление.
   Оно произошло так скоро, что англичане еще не успели прийти  в  себя;
пока два человека с топорами в руках высвобождали бушприт от снастей,  в
которых он запутался, раздался крик:
   - Брасопьте левый борт вперед!  Ставьте  стаксели!  Убирайте  грот  и
бизань! Руль право на борт!
   Эти приказания, отдававшиеся властным  голосом,  которому  невозможно
было не подчиниться,  были  исполнены  с  такой  стремительностью,  что,
вопреки  воле  английского  капитана,  сцепить  два  корабля  было   уже
невозможно, и "Прекрасная Тереза", словно догадываясь о надвигавшейся на
нее опасности, отделилась от вант неприятельского судна, обрубая крючья,
отсекая тросы и мечтая об одном: как можно скорее убежать от огня.
   Тем не менее капитан Эрбель не  смог  помешать  тому,  что  вражеский
бриг, из последних сил развернувшись левым бортом, грохнул  из  пушек  в
порыве гнева или из жажды мести. Но матросы были так рады  вырваться  из
опасного положения, в  котором  оставили  своего  врага,  что  почти  не
обратили  внимания  на  смерть  трех  или  четырех  товарищей  и   крики
нескольких раненых.
   - А теперь, дети мои, - сказал капитан, - вот и обещанный  фейерверк.
Внимание!
   Из всех люков английского брига повалил густой дым, в  то  время  как
над портами и жерлами пушек поднимался дымок совсем другого рода.
   До слуха французов  донесся  голос  английского  капитана,  усиленный
рупором:
   - Шлюпки на воду!
   Приказание было немедленно исполнено, и вокруг фрегата закачались  на
волнах четыре шлюпки.
   - Кормовую и шкафутную шлюпки - солдатам морской  пехоты!  -  крикнул
капитан. - Две бортовые шлюпки - матросам. Грузите сначала раненых!
   Солдаты и офицеры "Прекрасной Терезы" переглядывались.
   Они были потрясены дисциплиной  англичан.  Маневр,  проводившийся  на
борту "Калипсо" с такой  четкостью,  словно  судно  проводило  учения  в
Портсмутской гавани  или  Сальвейском  проливе,  на  борту  французского
корабля был бы попросту невозможен.
   Сначала в шлюпки спустили раненых - их было довольно  много,  и  было
решено разместить их в каждую шлюпку поровну, -  потом  солдаты  морской
пехоты в  безупречном  порядке  заняли  отведенные  им  шлюпки.  Наконец
настала очередь матросов.
   Капитан стоял на мостике и  невозмутимо  отдавал  приказания,  словно
позабыв, что у него под ногами мина.
   С этой минуты французы перестали видеть происходящее.
   Дым повалил изо всех щелей и  окутал  вражеский  корабль  покрывалом,
сквозь которое невозможно было что-либо разглядеть.
   Время от времени языки пламени взвивались вдоль мачт; потом несколько
пушек, оставшиеся заряженными, выстрелили  сами  по  себе;  затем  стало
видно, как из огня вышла одна шлюпка,  другая,  третья;  вдруг  раздался
оглушительный взрыв, судно изрыгнуло пламя,  словно  кратер  вулкана,  в
воздух взметнулись горящие обломки, прочертив в ночном  небе  светящиеся
полосы, похожие на гигантские ракеты.
   Это и был финал фейерверка, обещанного капитаном Эрбелем.
   Обломки корабля рухнули  в  море,  все  погасло,  и  снова  наступила
темнота. Ничего не осталось от  великана,  еще  недавно  крутившегося  в
огне; лишь три шлюпки бороздили море,  удаляясь  от  места  крушения  их
судна, насколько позволяли весла.
   Капитан Эрбель не стал  их  преследовать.  А  когда  одна  из  шлюпок
оказалась на  расстоянии  пушечного  выстрела  от  "Прекрасной  Терезы",
матросы и капитан  приподняли  шляпы,  приветствуя  храбрецов,  которые,
избегнув смертельной опасности от пожара, отправлялись навстречу другой,
менее заметной  и  еще  не  очень  близкой,  но  все-таки  неотвратимой:
непогоде и голоду.
   Четвертая шлюпка, в которой сидели капитан и четвертая часть экипажа,
взлетела на воздух вместе с бригом.
   Эрбель и его люди провожали взглядами три шлюпки до тех пор, пока они
окончательно не исчезли в кромешной темноте.
   Капитан достал из кармана часы  и  сказал:  -  Итак,  дети  мои,  уже
полночь.  Впрочем,  в  дни  праздников  разрешается   ложиться   позднее
обычного.
   Теперь, если нас спросят,  почему  капитан  Эрбель  не  захватил  три
четверти экипажа "Калипсо" в плен,  а  дал  им  уйти,  мы  ответим,  что
"Прекрасная Тереза", имевшая сто двадцать человек  на  борту,  не  могла
взять еще сотню.
   Если же наш ответ не удовлетворит кого-нибудь из  наших  читателей  и
они захотят узнать, почему капитан Эрбель не потопил  шлюпки  неприятеля
тремя пушечными выстрелами, мы ответим...
   Нет, мы промолчим.

XXVI

Женитьба Корсара

   В течение десяти  лет,  последовавших  за  событиями,  о  которых  мы
рассказали, желая, по своему обыкновению, дать представление о характере
наших героев, капитан Эрбель, уже  знакомый  нашим  читателям,  шел,  не
сворачивая с раз избранного пути.
   Нам будет довольно сделать краткий обзор его побед, знакомый  нам  из
газет того времени.
   "Святой Себастьян" - португальское судно, направлявшееся из Суматры в
Иль-де-Франс с трехмиллионным грузом. Доля  Эрбеля  составила  четыреста
тысяч ливров.
   "Шарлотта" - голландский  корабль  водоизмещением  триста  шестьдесят
тонн, имевший на борту двенадцать пушек  и  семьдесят  человек  экипажа.
"Шарлотта" была продана за шестьсот тысяч ливров.
   "Орел"  -  английская  шхуна  водоизмещением  сто  шестьдесят   тонн,
проданная за сто пятьдесят тысяч ливров.
   "Святой Иаков"  и  "Карл  III"  -  испанские  корабли,  проданные  за
шестьсот тысяч ливров.
   "Аргос" - русское судно в шестьсот тонн.
   "Геракл" - английский бриг в шестьсот тонн.
   "Гордец" - английский парусник и так далее.
   К этому списку, опубликованному в официальных газетах  того  времени,
мы могли бы прибавить еще тридцать или сорок наименований, однако в наши
намерения отнюдь не входило давать полную биографию капитана Эрбеля,  мы
лишь хотим дать читателям представление о его характере.
   Вернувшись в Сен-Мало зимой 1800 года вместе с верным  Пьером  Берто,
он получил от своих земляков все возможные свидетельства симпатии. Кроме
того,  его  ожидало  письмо  от  первого  консула,   приглашавшего   его
немедленно прибыть в Париж.
   Бонапарт прежде всего поздравил храброго бретонца с его  необычайными
походами, а затем предложил ему чин  капитана  и  командование  фрегатом
республиканского флота.
   Однако Пьер Эрбель в ответ покачал головой.
   - Чего же вы хотите? - удивился первый консул.
   - Мне неловко вам в этом признаться, - отвечал Эрбель.
   - Вы, значит, честолюбивы?
   - Напротив, я считаю, что ваше предложение слишком лестно для меня.
   - Вы не хотите служить Республике?
   - Отчего же не послужить? Однако я хочу это делать по-своему.
   - Как же?
   - Оставаясь корсаром... Вы позволите говорить с вами откровенно?
   - Пожалуйста - Пока приказываю  я,  все  прекрасно;  как  только  мне
придется исполнять чью-то волю, я не буду стоить и последнего  из  своих
матросов.
   - Но ведь всегда приходится кому-то повиноваться.
   - До сих пор, гражданин консул, я исполнял лишь Божью волю, да  и  то
только когда он мне приказывал через своего первого  адъютанта,  как  мы
зовем его высочество ветер,  убрать  или  поднять  паруса;  мне  не  раз
доводилось, когда меня обуревал демон непокорности, подчинять себе  море
с опущенными парусами, кливером и бизанью. Это означает, что, если бы  я
был капитаном фрегата, я бы должен был повиноваться не только Богу, но и
вице-адмиралу, адмиралу, морскому министру,  да  откуда  мне  знать?  На
одного слугу будет слишком много хозяев.
   - Ну, я вижу, вы не забыли, что  принадлежите  к  роду  Куртенеев,  -
заметил первый консул, - и что ва