абиринте,  носившем  тогда  название  Малого  Бисетра.   Он
напоминал в некотором роде мрачные, сырые, расположенные один над другим
подвалы Лилля.
   Сальватор  знал  это  место,   так   как   не   раз   бывал   там   с
филантропическими целями; поэтому ему нетрудно было пробираться по этому
лабиринту.
   Он зашел в левую часть дома и  взлетел  на  шестой  этаж,  под  самую
крышу. В грязном коридоре было семь или восемь дверей.
   Он стал прикладываться ухом к каждой из них и слушать.
   Ничего не услышав, он собирался спуститься  этажом  ниже,  как  вдруг
через разбитое еще в незапамятные времена окошко, выходившее на лестницу
смежного дома, он увидел мадемуазель Фифину.
   Он сбежал вниз, снова поднялся, но теперь  уже  по  другой  лестнице,
ступая неслышно, так что мадемуазель Фифина,  барабанившая  в  дверь  со
всевозраставшим нетерпением, не заметила его появления.
   Продолжая стучать в дверь, она кричала:
   - Да открывайте же, это я, Жиба, я!
   Однако Жибасье не отворял, хотя ему, должно  быть,  нравилось,  когда
его звали на итальянский манер.
   Вернувшись к себе в четыре часа утра, он, вероятно, еще находился под
впечатлением  вчерашнего   происшествия,   переживая   свое   счастливое
избавление от опасности столь же неминуемой, сколько и неожиданной.
   Вдруг в дверь постучали.
   Но Жибасье решил, что это сон. Он был убежден: нет такого человека на
свете, который любил бы его настолько горячо,  чтобы  навещать  в  столь
ранний час. Жибасье решительно отвернулся  к  стене  и  попытался  снова
заснуть, не обращая внимания на шум и проговаривая:
   - Стучите, стучите!
   Однако мадемуазель Фифина судила иначе и потому продолжала барабанить
еще сильнее, называя каторжника самыми нежными именами.
   Неожиданно она почувствовала, как ей на плечо легла чья-то рука.
   Она обернулась и увидела Сальватора.
   Мгновенно оценив положение, она открыла было рот,  чтобы  позвать  на
помощь.
   - Тихо, негодяйка, если не хочешь сейчас же отправиться в  тюрьму!  -
прошипел Сальватор.
   - В тюрьму? За что?
   - Прежде всего, за воровство.
   - Я не воровка, слышите? Я честная девушка! - взвыла распутница.
   - Не только воровка, у которой при себе полмиллиона не  принадлежащих
ей денег, но и...
   Он шепнул ей на ухо несколько слов.
   Девица смертельно побледнела.
   - Это не я! - запричитала она. - Я его не убивала! Это все  любовница
Костыля, Бебе-Рыжавка!
   - Иначе говоря, ты держала лампу, пока она убивала его подставкой для
дров. Впрочем, все эти подробности вы обсудите, когда окажетесь в  одной
камере. Теперь будешь кричать или мне крикнуть?
   Девица издала стон.
   - Пошевеливайся, я тороплюсь! - прибавил Сальватор.
   Дрожа от ненависти, мадемуазель Фифина запустила руку под косынку  на
груди и достала из-за пазухи охапку банковских билетов.
   Сальватор пересчитал их. Было всего шесть пачек.
   - Хорошо! - похвалил он. - Еще четыре, и закончим этот разговор.
   К счастью для Сальватора,  а  возможно  и  для  нее  самой,  так  как
Сальватор  был  не  из  тех,  кого  можно  было  захватить  врасплох,  у
мадемуазель Фифины не оказалось при себе никакого оружия.
   - Ну-ну, давай-ка сюда четыре пачки! - повторил Сальватор.
   Фифина скрипнула зубами, снова запустила руку за корсаж и вынула  две
пачки.
   - Еще две! - приказал Сальватор.
   Мошенница сунула руку и достала предпоследнюю пачку.
   - Давай еще одну! - нетерпеливо топнув, сказал молодой человек.
   - Это все! - возразила она.
   - Всего было десять пачек, - заметил Сальватор. - Ну, давай  поскорее
последнюю, я спешу.
   - Если и была десятая пачка, я, стало быть, обронила  ее  дорогой!  -
решительно отвечала мадемуазель Фифина.
   - Мадемуазель Жозефина Дюмон! - произнес Сальватор. - Берегитесь!  Вы
играете с огнем.
   Девица вздрогнула, услышав свое настоящее имя.
   Она для виду снова пошарила за пазухой.
   - Клянусь вам, больше у меня ничего нет! - вскричала она.
   - Вы лжете! - заявил Сальватор.
   - Да хоть обыщите меня! - неосторожно обмолвилась она.
   - Я бы согласился  скорее  лишиться  пятидесяти  тысяч  франков,  чем
прикасаться к такой змее, как ты, - отвечал молодой человек с выражением
крайней брезгливости. - Ступай вперед, первый же жандарм тебя обыщет.
   Он подтолкнул ее локтем к лестнице, словно не хотел прикасаться к ней
рукой.
   - Заберите свои деньги, и будьте вы прокляты! - прошипела она.
   Выхватив последнюю пачку, она в бешенстве швырнула ее под ноги.
   - Отлично! - сказал Сальватор. - А теперь ступай просить  прощения  у
Бартелеми И если он еще пожалуется мне на тебя, я передаю  тебя  в  руки
правосудия.
   Мадемуазель Фифина спустилась по лестнице, грозя Сальватору кулаком.
   Тот провожал ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась за одним из
поворотов огромной винтовой  лестницы,  после  чего  наклонился,  поднял
пачку, отделил  десять  билетов  и  положил  их  в  бумажник,  а  девять
нетронутых пачек вместе с начатой заснул в карман.

XVIII

Глава, в которой показано, как опасно не получать, а давать расписки

   Как только мадемуазель Фифина  исчезла,  а  Сальватор  убрал  деньги,
дверь Жибасье распахнулась и любитель приключений появился на  пороге  в
белых мольтовых штанах. На голове  у  него  была  косынка,  а  на  ногах
расшитые тапочки.
   Стук в дверь, нежные имена, которыми называла его через дверь девица,
ее испуганный крик при виде Сальватора,  препирательства,  последовавшие
за их встречей, нарушили, как мы уже сказали, сон  честнейшего  Жибасье.
Он решил посмотреть, что происходит у него за дверью,  стряхнул  с  себя
сон, вскочил с постели, натянул штаны, сунул ноги в тапочки  и  неслышно
подкрался к двери Не уловив ни малейшего шума, он подумал, что  там  уже
никого нет.
   Велико же было его удивление, когда он увидел на лестнице Сальватора.
Мы должны заметить, к чести осторожного Жибасье, что при виде незнакомца
он хотел сейчас же захлопнуть дверь.
   Но Сальватору был знаком каторжник и в лицо, и понаслышке.  Он  знал,
какую роль сыграл Жибасье в деле похищения Мины, и с тех пор  следил  за
ним прямо или косвенно. Сальватор с таким трудом его  разыскал,  что  не
мог дать ему исчезнуть, как только тот появился.
   Он придержал рукой готовую захлопнуться дверь и  как  можно  любезнее
спросил:
   - Я имею честь говорить с господином Жибасье?
   -  Да,  сударь,  -  недоверчиво  глядя  припухшими  со  сна  глазами,
отозвался тот. - С кем имею честь?
   - Вы меня не знаете? - спросил Сальватор, пытаясь приотворить дверь.
   - Нет, клянусь честью, - проговорил каторжник, - хотя я,  несомненно,
видел ваше лицо, но откуда мне знать где именно?!
   - Вы можете определить по моему  костюму,  кто  я  такой,  -  заметил
Сальватор.
   - Комиссионер! А как вас зовут?
   - Сальватор.
   - А-а, кажется, ваше  место  на  улице  О-Фер?  -  испуганно  спросил
Жибасье.
   - Совершенно верно.
   - Что вам угодно?
   - Я непременно скажу вам об этом, если вы позволите мне войти.
   - Хм! - с сомнением обронил Жибасье.
   - Вы меня боитесь? - молвил Сальватор, проскользнув в щель.
   - Я?! С какой стати мне вас бояться? Я не сделал вам ничего  дурного,
зачем же вам причинять мне зло?
   - Да, я желаю вам только добра и пришел  как  раз  затем,  чтобы  вам
помочь, - подтвердил Сальватор.
   Жибасье тяжело вздохнул. Он так же мало верил в то, что кто-то желает
ему добра, как мало сам заботился о благе других.
   - Вы сомневаетесь? - спросил Сальватор.
   - Признаться, я не очень в это верю, - ответил каторжник.
   - Вы сможете судить об этом сами.
   - Извольте сесть.
   - Это ни к чему, - возразил Сальватор. - Я очень спешу,  и  если  то,
что я предложу в двух словах, вам  подойдет,  мы  сейчас  же  ударим  по
рукам.
   - Как вам угодно .. А я сяду, - сказал  Жибасье,  чувствуя  Некоторую
слабость во всем теле после ночных происшествий - Вот  так!  -  прибавил
он, усаживаясь на стуле. - Теперь, если вы желаете мне сообщить,  чем  я
обязан удовольствию вас видеть, я слушаю.
   - Можете ли вы освободиться на неделю?
   - Смотря  для  чего,  ведь  это  тысяча  семьсот  шестнадцатая  часть
человеческой жизни, учитывая последние статистические  данные,  согласно
которым средняя продолжительность жизни - тридцать три года.
   - Дорогой господин Жибасье! - ласково улыбнулся Сальватор. - Допуская
эту статистику для  остального  человечества,  я  рад  видеть-,  что  вы
составляете исключение из этого правила.
   И хотя  вы  не  выглядите  много  старше  этого  возраста,  лет  вам,
бесспорно, уже давно перевалило за тридцать.
   -  Стоит  ли  этим  хвастаться?  -  философски  заметил  достойнейший
Жибасье.
   - Вопрос не в этом, - продолжал Сальватор.
   - В чем же?
   - Миновав роковой возраст, вы, по всей вероятности,  дважды  пройдете
среднюю отметку, то есть доживете до шестидесяти  шести  лет.  Из  этого
следует, что для вас неделя - всего три тысячи четырехсотая часть жизни.
Прошу поверить, что я не собираюсь торговаться по поводу  цены  за  вашу
неделю, я лишь внес некоторое уточнение в ваше  суждение  о  собственном
вашем долголетии.
   -  Да,  да,  -  кивнул  Жибасье,  видимо,  его  убедили   рассуждения
Сальватора на этот  счет.  -  Однако  буду  ли  я  занят  в  эту  неделю
чем-нибудь приятным?
   - Приятным и полезным! Вы исполните, что бывает редко на этом  свете,
предписание Горация, чьи труды  такой  ученый  муж,  как  вы,  наверняка
культивирует: Utile dulci <Полезное с приятным (латин )>.
   - О чем идет речь? - заинтересовался Жибасье; его как артиста в своем
роде увлек выразительный слог Сальватора.
   - О путешествиях.
   - А-а, браво!
   - Вы любите путешествовать?
   - Обожаю.
   - Как все удачно складывается!
   - Куда же мне надлежит отправиться?
   - В Германию.
   - Germania mater... <Мать-Германия (латин )> Чем дальше - тем  лучше!
- вскричал Жибасье. - Я  тем  более  готов  послужить  в  Германии,  что
отлично знаю эту страну, а  мои  путешествия  там  всегда  заканчивались
очень удачно.
   - Это мне известно, поэтому вы и получили такое предложение.  Удачный
исход дела напрямую зависит от вашего счастья.
   - Неужели? - спросил Жибасье.
   Он еще не совсем пришел в себя после столкновения с плотником, и  ему
послышалось "от вашей чести".
   - Счастья! - подчеркнул Сальватор.
   - Очень хорошо, -  сказал  Жибасье.  -  Ну  что  ж,  все  это  вполне
возможно; я был бы рад случаю уехать на несколько дней из Франции.
   - Как все совпало!
   - В Париже у меня ухудшается здоровье.
   - Да, у вас в  самом  деле  припухли  гдаза,  на  шее  синяки,  кровь
приливает к голове.
   - До такой степени, дорогой господин Сальватор,  что  этой  ночью,  -
отвечал Жибасье, - я едва не умер от апоплексического удара.
   - К счастью, вам, очевидно, вовремя пустили  кровь?  -  с  притворным
участием спросил Сальватор.
   -  Да,  -  отозвался  мошенник.  -  Кровь  мне  пустили,  и  довольно
старательно.
   -  Вьг,  стало  быть,  как  нельзя  лучше   чувствуете   себя   перед
путешествием: в теле образовалась легкость...
   - Да, удивительная легкость!
   - Значит, мы можем приступить к обсуждению этого вопроса?
   - Приступайте, дорогой господин, приступайте! О чем идет речь?
   - Да дело-то чрезвычайно простое: нужно передать письмо.
   Вот и все.
   - Хм, хм! - с сомнением проговорил  Жибасье,  у  него  в  душе  снова
зашевелились тысячи подозрений. - Посылать человека  в  Германию  только
затем,  чтобы  передать  письмо,  когда  почтовая   служба   великолепно
организована. Дьявольщина!
   - Как вы сказали? - переспросил не спускавший с него глаз Сальватор.
   - Я сказал, что если это чертово письмо такое же, как все  остальные,
- покачал головой Жибасье, - то почему бы вам не отправить его почтой? Я
полагаю, это обошлось бы вам дешевле.
   - Вы правы, - подтвердил Сальватор. - Это очень важное письмо.
   - Связано с политикой, вероятно?
   - Исключительно с политикой.
   - Очень деликатная миссия?
   - Чрезвычайно деликатная.
   - И, стало быть, опасная?
   - Опасная, если бы не были приняты все меры предосторожности.
   - Что вы подразумеваете под предосторожностями?
   - Это письмо будет представлять собой чистый лист бумаги.
   - А адрес?
   - Вам передадут его устно.
   - Значит, письмо написано симпатическими чернилами?
   -  Изобретенными  человеком,  который  пишет  это   письмо,   и   его
изобретение бросает вызов даже господину Тенару и господину Орфила.
   - В полиции умеют разгадывать химические  секреты  получше  господина
Тенара и господина Орфила.
   - Эти чернила бросают вызов самой полиции, и я  очень  рад  сообщить,
что вы получите двойную цену за доставку, дорогой господин  Жибасье,  на
тот случай, если вам вдруг захочется продать письмо господину Жакалю.
   - Сударь! - вскочил Жибасье. - Неужели вы считаете меня способным?..
   - Человек слаб, - заметил Сальватор.
   - Вы правы, - вздохнул каторжник.
   - Как видите, - продолжал Сальватор, - вы ничем не рискуете.
   - Вы говорите это затем, чтобы я согласился исполнить  это  поручение
за бесценок?
   - Вы не угадали: поручение это будет оплачено с учетом его важности.
   - А кто назначит цену?
   - Вы сами.
   - Я должен знать, куда именно я еду.
   - В Гейдельберг.
   - Отлично. Когда я должен отправляться?
   - Как можно раньше.
   - Завтра - не слишком рано?
   - Лучше сегодня вечером.
   - Сегодня я слишком устал, у меня была тяжелая ночь.
   - Беспокойная?
   - Очень.
   - Хорошо, пусть будет завтра утром. Теперь, дорогой господин Жибасье,
скажите, сколько вы хотите за свою работу?
   - За поездку в Гейдельберг?
   - Да.
   - Я должен пробыть там какое-то время?
   - Нет, получите ответ на письмо и - назад.
   - Если я попрошу тысячу франков... Это не слишком много?
   - Я поставлю вопрос иначе: достаточно ли этой суммы?
   - Я бережлив. Экономя в пути, я доберусь до места.
   - Итак, договорились: тысяча франков за доставку письма.
   А чтобы вы привезли ответ?..
   - ...та же сумма.
   - Значит, всего две тысячи - одна - туда, одна - обратно.
   - Совершенно верно.
   - Мы обсудили  дорожные  расходы.  Теперь  определим  плату  за  само
поручение.
   - Разве она не включена в эти две тысячи франков?
   - Вы отправляетесь в путешествие  в  интересах  чрезвычайно  богатого
дома, дорогой господин Жибасье; тысячей больше, тысячей меньше...
   - Не будет ли слишком большой смелостью с моей  стороны  просить  две
тысячи франков?
   - Ваши запросы более чем разумны.
   - Итак, две тысячи на дорожные расходы,  две  тысячи  за  выполненное
поручение...
   - Всего - четыре тысячи франков.
   Произнося эти слова, Жибасье вздохнул.
   - Не находите ли вы эту сумму слишком ничтожной? - спросил Сальватор.
   - Нет, я думаю...
   - О чем?
   - Ни о чем.
   Жибасье лгал. Он думал о  том,  какого  труда  ему  стоит  заработать
четыре тысячи франков; а ведь всего несколько часов  назад  он  с  такой
легкостью, не утруждая себя, заработал полмиллиона!
   - Однако вздыхать присуще человеку с неудовлетворенными желаниями,  -
заметил Сальватор.
   - Человеческая  зависть  неутолима,  -  проговорил  Жибасье,  отвечая
изречением на пословицу.
   - Наш великий знаток нравов Лафонтен написал на  эту  тему  басню,  -
сказал Сальватор. - Впрочем, вернемся к нашему разговору.
   Он пошарил в кармане.
   - Письмо у вас при себе? - спросил Жибасье.
   - Нет, оно должно быть написано только после того, как вы согласитесь
исполнить это поручение.
   - Я согласен.
   - Хорошенько подумайте, прежде чем соглашаться.
   - Я подумал.
   - Вы едете?
   - Завтра на рассвете.
   Сальватор вынул из кармана бумажник, раскрыл его  и  показал  Жибасье
стопку банковских билетов.
   - Ах! - вырвалось у Жибасье, словно при виде денег в сердце ему вошел
острый нож.
   Сальватор как будто ничего не  заметил.  Он  отделил  два  билета  от
других и обратился к Жибасье с такими словами:
   - Без задатка нет и сделки. Вот вам  на  дорожные  расходы,  а  когда
вернетесь и привезете ответ, получите еще две тысячи.
   Жибасье медлил, и Сальватор положил билеты на стол.
   Каторжник взял их в руки,  внимательно  осмотрел,  ощупал  большим  и
указательным пальцами, проверил на свет.
   - Настоящие, - подтвердил Жибасье.
   - А вы полагали, что я могу дать вам фальшивые?
   -  Нет,  однако  вас  самого  могли   обмануть:   с   некоторых   пор
фальшивомонетчики достигли больших высот.
   - Кому вы об этом рассказываете! - хмыкнул Сальватор.
   - Когда я снова вас увижу?
   - Нынче вечером. В котором часу вы будете дома?
   - Я не собираюсь никуда выходить.
   - Ах, ну да, вы устали...
   - Вот именно.
   - Хорошо, в девять вечера, если угодно.
   - Договорились.
   Сальватор шагнул к двери.
   Он уже взялся за ключ, как вдруг прибавил:
   - Мне чуть было не пришлось возвращаться с другого конца Парижа.
   - Зачем?
   - Я забыл одну малость.
   - Какую же?
   - Попросить у вас расписку. Вы же понимаете, что эти деньги не мои: у
бедного комиссионера не может быть в бумажнике десяти тысяч франков,  он
не платит своим курьерам по четыре тысячи!
   - Меня бы тоже это удивило.
   - Я даже не понимаю, почему это не вызвало у вас подозрения.
   - Подозрение уже начинает шевелиться у меня в душе.
   - Тогда напишите мне расписочку на две тысячи франков, и делу конец.
   -  Совершенно  справедливо!  -  кивнул  Жибасье,  подвигая   к   себе
письменный прибор и лист бумаги.
   Он обернулся к Сальватору.
   - Простую расписку, да?
   - О Господи, да самую обыкновенную!
   - Без обозначения?
   - Укажите только сумму. Мы же знаем, за что вы получили  эти  деньги,
ну и довольно.
   Жибасье то ли машинально, то ли потому, что  знал,  как  легко  могут
улететь билеты, и опасался, что и этих может неожиданно лишиться, прижал
их к столу левым локтем и стал выводить расписку изящнейшим почерком.
   Затем он протянул ее Сальватору, тот внимательно прочел, с  довольным
видом сложил и убрал в карман.
   Жибасье наблюдал за ним с некоторым беспокойством.
   Его насторожила усмешка Сальватора.
   Невозможно описать, что он  почувствовал,  когда  Сальватор  скрестил
руки на груди, посмотрел Жибасье прямо в лицо и,  не  скрывая  насмешки,
проговорил:
   - Надобно заметить, господин  шантажист,  что  вы  не  только  крайне
неосторожны, но и глупы.  Как?!  Вы  поверили  в  мою  сказку?  Вы,  как
ребенок, попались в ловушку.  Невероятно!  Неужели  ночное  происшествие
ничему вас не научило и вы думали, что никто не станет вас искать? Вы не
сообразили, что довольно одного подозрения - и получить  образец  вашего
почерка совсем нетрудно. Но вы  глупы  и  довольно  неосторожно  крадете
деньги,  которые  доверяет  вам  господин  Жакаль!   Садитесь-ка,   граф
Эрколано, и слушайте меня внимательно.
   Жибасье  слушал  начало  этой  речи  со  всевозраставшим  удивлением.
Сообразив,  какую  глупость  он  допустил,  дав   Сальватору   расписку,
написанную его рукой, он решил забрать эту расписку назад и приготовился
наброситься  на  него.  Но  Сальватор,  несомненно,  предвидел   все   и
предупредил нападение:  он  выхватил  из  кармана  заряженный  пистолет,
приставил его к сруди каторжника и повторил:
   - Садитесь, граф Эрколано, и слушайте, что я вам скажу.
   Жан Бычье Сердце отнял у Жибасье во время ночной схватки все  оружие.
Впрочем, мошенник привык действовать скорее  хитростью,  а  не  силой  и
решил, что ему ничего не остается, как подчиниться. Он рухнул  на  стул,
зеленый от злости и мокрый от пота.
   Жибасье понимал,  что,  как  у  маршала  де  Виллеруа,  у  него  тоже
наступила такая пора жизни, когда удача  нас  покидает  и  нам  остается
ждать лишь поражений.
   Сальватор обошел стол, сел напротив Жибасье и, поигрывая  пистолетом,
повел речь в таких выражениях:
   - Вас приговорили к каторге за кражи и подлоги, и вы  чудом  избежали
смерти за убий