ул шлафрок.
   - Регина здесь! В такой час! Должно быть,  случилось  несчастье!  Мои
предчувствия оправдываются.
   Петрус торопливо закончил туалет.
   - Просите, - приказал он. - Я буду ждать в мастерской.
   Слуга сошел вниз.
   - Боже мой!  Боже  мой!  -  почти  потеряв  голову  от  беспокойства,
бормотал Петрус - Я чувствовал, что надвигается чтото страшное.  Что  же
может произойти?
   В эту минуту на пороге появилась дама под вуалью. Лакей  следовал  за
ней. Он не ошибся. Петрус узнал Регину.
   - Ступайте! - приказал он Жану.
   Тот вышел и притворил за собой дверь.
   - Регина! - вскричал Петрус, бросаясь к  едва  державшейся  на  ногах
девушке. - Регина! Неужели это вы?!
   Гостья подняла вуаль и сказала: - Это я, Петрус.
   Петрус отпрянул при виде застывшего, смертельно-бледного лица графини
Рапт.
   Что же произошло?

IX

Рим

   Надеемся, наши читатели не будут возражать, если мы отложим на  время
объяснение  между  Петрусом  и  Региной  и   последуем   за   одним   из
странствующих героев нашей истории, которого мы уже  давно  потеряли  из
виду, а между тем читатели принимают в этом герое живейшее участие.
   Мы не можем проследить за ним в его долгом путешествии  через  Альпы,
через Апеннинский полуостров. Прошло полтора месяца с тех пор, как  брат
Доминик простился с Сальватором на дороге на Фонтенбло. Неделю назад  он
прибыл в Рим. То ли случайно, то ли  благодаря  мерам  предосторожности,
принятым заранее папой Леоном XII, но  Доминик  до  сих  пор  безуспешно
пытался попасть к нему на прием. Он отчаялся и решил прибегнуть к помощи
письма, которое на этот случай передал монаху Сальватор.
   Мы приглашаем вместе с нами читателя во дворец Колонны,  на  виа  деи
Санти-Апостоли; поднимемся al piano nobile,  то  есть  во  второй  этаж,
пройдем,  благодаря  преимуществу  романиста  проникать  повсюду,  через
приотворенную двустворчатую дверь и  окажемся  в  кабинете  французского
посла.
   Кабинет выглядит скромно, стены оклеены зелеными обоями, на  окнах  -
шелковые узорчатые занавески, мебель обита такой же тканью.
   Единственное украшение кабинета, когда-то одного из самых  знаменитых
в Риме своими картинами, - портрет французского короля Карла X.
   Вдоль стен лежат остатки колонн, мраморная женская рука, мужской торс
- результат недавних раскопок; рядом  с  экспонатами  -  огромная  глыба
греческого мрамора, а напротив стола -  модель  надгробия.  Простое  это
надгробие венчает бюст Пуссена.
   Барельеф представляет "Аркадских пастухов". Над барельефом - надпись:

   НИКОЛЯ ПУССЕНУ
   во славу искусств
   и Франции
   Ф.-Р. де Ш.

   Господин за  столом  составляет  депешу.  Почерк  у  него  крупный  и
разборчивый.
   Человеку около шестидесяти  лет.  У  него  высокий  выпуклый  лоб,  в
волосах чуть серебрится седина; из-под черных бровей глаза мечут молнии,
нос тонкий  и  длинный,  рот  изящно  очерчен,  подбородок  небольшой  и
круглый; щеки, опаленные во время нескончаемых путешествий, чуть тронуты
оспой; выражение лица гордое и вместе с тем ласковое. По всем  признакам
этот человек умен, находчив, решителен; будучи поэтом или  солдатом,  он
принадлежит к старинной французской породе - породе воинов.
   Как поэт он известен своими книгами "Рене", "Атала", "Мученики";  как
государственный деятель он опубликовал памфлет, озаглавленный: "Бонапарт
и Бурбоны", выступил с критикой известного ордонанса  от  5  сентября  в
брошюре "О монархии согласно Хартии"; будучи министром, он в  1823  году
объявил войну Испании; как дипломат он  представлял  Францию  сначала  в
Берлине, потом  в  Лондоне.  Итак,  перед  вами  виконт  ФрансуаРене  де
Шатобриан, посол в Риме.
   Он принадлежит к столь же древнему роду, как сама Франция.
   До XIII века его предки имели герб в виде веера из павлиньих перьев в
натуральную величину. Однако после битвы при Мансура Жоффруа,  четвертый
по счету знаменосец Людовика Святого,  предпочел  скорее  завернуться  в
знамя Франции, чем отдать его сарацинам. Он получил  неисчислимые  раны,
знамя тоже было прорвано во многих  местах,  и  Людовик  Святой  повелел
герою украсить герб множеством золотых цветков  лилии  и  девизом:  "Моя
кровь  -  на  знаменах  Франции".  Этот  человек  -  большой  сеньор   и
превосходный поэт. Провидение поставило  его  на  пути  у  монархии  как
пророка, о котором говорит историк Иосиф  и  который  шесть  дней  ходил
вокруг стен Иерусалима с криком- "Иерусалим, горе тебе!" - а на  седьмой
день крикнул:
   "Мне горе!" - и свалившийся со стены камень рассек его надвое.
   Монархия его ненавидит, как любого, кто справедлив и говорит  правду;
поэтому-то она его удалила под предлогом благодарности за его  верность.
Сыграли на его художественной натуре: ему предложили посольство в  Риме,
он не мог устоять перед притягательными руинами - и вот он  уже  римский
посол.
   Чем он занимается в Вечном городе?
   Следит за жизнью  угасающего  Леона  XII.  Ведет  переписку  с  г-жой
Рекамье, Беатриче этого второго Данте, Леонорой этого второго поэта.  Он
готовит надгробие Пуссену: барельеф он заказал Депре, а бюст - Лемуану В
свободное время виконт занимается раскопками в Торре-Вергата,  и  не  на
государственные  деньги,  а  на  свои  собственные  разумеется;  остатки
древностей, которые вы видели в его кабинете, - результат его раскопок.
   Сейчас он счастлив, словно  мальчишка:  накануне  он  выиграл  в  эту
"лотерею смерти", как ее называют, кусок  греческого  мрамора,  довольно
большой, чтобы высечь из него бюст Пуссена. Как раз в эту минуту дверь в
кабинет отворяется, виконт поднимает голову и спрашивает привратника:
   - Что там такое, Гаэтано?
   -  Ваше  превосходительство!  -  отвечает  лакей.  -  Вас  спрашивает
французский монах, он пришел пешком из Парижа и хочет с вами поговорить,
как он утверждает, о деле чрезвычайной важности.
   - Монах? - удивленно переспросил посол. - А какого ордена?
   - Доминиканского.
   - Просите!
   Он сейчас же встал из-за стола.
   Как все великодушные люди, как  все  поэты,  виконт  с  благоговением
относился к святым вещам и людям Церкви.
   Теперь можно было заметить, что он невысокого роста,  голова  у  него
слишком велика для его хрупкого тела и словно вросла в плечи, как у всех
потомков рыцарей, не снимавших шлемы.
   Когда монах появился в дверях, виконт встретил его стоя.
   Оба с одного взгляда поняли, с кем имеют  дело  или,  говоря  точнее,
признали один в другом родственную душу.
   Есть такая порода людей: те,  кто  к  ней  принадлежит,  узнают  друг
друга, где бы они ни встретились; раньше они  не  виделись,  это  верно,
однако не так ли  и  на  небесах  соединяются  души  людей,  никогда  не
встречавшихся в жизни?
   Старший из двоих протянул руки. Молодой поклонился.
   Затем старший почтительно произнес:
   - Входите, отец мой.
   Брат Доминик вошел в кабинет.
   Посол взглядом приказал лакею закрыть дверь  и  позаботиться  о  том,
чтобы никто им не мешал.
   Монах вынул из-за пазухи письмо и передал  его  г-ну  де  Шатобриану;
тому довольно было  одного  взгляда:  он  сейчас  же  узнал  собственный
почерк.
   - Мое письмо! - произнес он.
   - Я не  знаю  никого,  кто  лучше  мог  бы  представить  меня  вашему
превосходительству, - признался монах.
   - Письмо к моему другу Вальженезу!.. Как оно попало  к  вам  в  руки,
отец мой?
   -  Я  получил   его   от   сына   господина   де   Вальженеза,   ваше
превосходительство.
   - От сына? - вскричал посол. - От Конрада?
   Монах кивнул.
   - Несчастный юноша!  -  вздохнул  старик.  -  Я  знаю  его  красивым,
молодым, полным надежды: его смерть была так страшна, нелепа!
   - Вы, как и все,  думаете,  что  он  умер,  ваше  превосходительство.
Однако вам, другу его отца, я могу открыться: он не умер, он здравствует
и почтительнейше вам кланяется.
   Посол бросил на монаха непонимающий взгляд. Он начинал сомневаться, в
своем ли уме гость.
   Монах словно угадал, что творится у его собеседника в душе, и грустно
улыбнулся.
   - Я не сумасшедший, - сказал он. - Ничего не бойтесь и ни  в  чем  не
сомневайтесь: вы, человек, посвященный во все тайны, должны  знать,  что
действительность богаче фантазии.
   - Конрад жив?
   - Да.
   - Чем он занимается?
   - Это не моя тайна, а его, ваше превосходительство.
   - Должно быть, это нечто великое! Я хорошо его знал,  у  него  доброе
сердце... Теперь расскажите, как и почему он вам передал это письмо. Чем
могу вам служить? Располагайте мною.
   - Ваше превосходительство предлагает мне свою помощь, даже не  узнав,
с кем имеет дело, даже не спросив, кто я такой!
   - Вы - человек! Значит, вы мой брат.  Вы  -  священник,  стало  быть,
посланы Богом. Больше мне не нужно ничего знать.
   - Зато я должен сказать  вам  все.  Возможно,  поддерживать  со  мной
отношения небезопасно.
   - Отец мой, вспомните Сида... Святой Мартин, переодевшись в  лохмотья
прокаженного, взывал к нему со дна рва: "Сеньор  рыцарь!  Сжальтесь  над
бедным прокаженным, свалившимся в эту яму, откуда он теперь не  в  силах
выбраться. Подайте ему руку. Вы ничем не рискуете, ведь у  вас  железная
перчатка!" Сид спешился, подошел ко рву, снял  перчатку  и  ответил:  "С
Божьей помощью я протяну тебе обнаженную руку!" И он действительно подал
прокаженному руку, а прокаженный обратился  в  святого  и  отвел  своего
спасителя к вечной жизни. Вот вам моя рука, отец мой.  Если  не  хотите,
чтобы я рисковал, не говорите мне: "Опасность рядом!"
   Монах спрятал свою руку в длинном рукаве.
   - Ваше превосходительство! - предупредил он. - Я  сын  человека,  имя
которого, несомненно, дошло и до вас.
   - Представьтесь.
   - Я сын... Сарранти, приговоренного к смерти два месяца  назад  судом
присяжных департамента Сены.
   Посол невольно отшатнулся.
   - Можно быть осужденным и оставаться невиновным, - продолжал монах.
   - Кража и убийство! - пробормотал посол.
   - Вспомните Каласа, Лезюрка. Не  будьте  более  строги  или,  скорее,
глухи, чем король Карл Десятый!
   - Карл Десятый?
   - Да. Когда я к нему пришел, бросился ему в ноги и сказал:
   "Сир! Мне нужно три месяца, и я докажу, что мой отец  невиновен",  он
мне ответил: "У вас есть три месяца! Ни один  волос  не  упадет  за  это
время с головы вашего отца". Я отправился в путь, и вот  я  перед  вашим
превосходительством; я говорю: "Клянусь всем, что есть  святого,  кровью
Спасителя нашего Иисуса Христа, пролитой за нас, что мой отец  невиновен
и доказательство этого - здесь!"
   Монах хлопнул себя по груди.
   - У вас есть при себе доказательство невиновности вашего отца,  а  вы
не хотите его обнародовать? - вскричал поэт.
   Монах покачал головой.
   - Не могу, - возразил он.
   - Что вам мешает это сделать?
   - Мой долг, сутана. Железная печать - тайна исповеди  -  наложена  на
мои уста десницей рока.
   - В таком случае вам необходимо  увидеться  со  святым  отцом,  папой
римским,  его  святейшеством  Леоном  Двенадцатым.  Святой  Петр,   чьим
преемником он является, получил от самого Христа  право  освобождать  от
данного слова.
   - За этим я и пришел в Рим! - внезапно просветлев  лицом,  воскликнул
монах. - Вот почему я здесь, перед вами, в вашем дворце.  Я  пришел  вам
сказать: вот уже целую неделю мне всячески мешают попасть в  Ватикан.  А
время идет. Над головой моего отца занесен меч, и  с  каждым  мгновением
смерть все ближе. Сильные враги хотят  его  смерти!  Я  дал  себе  слово
прибегнуть к помощи вашего  превосходительства  лишь  в  случае  крайней
нужды, но вот такая минута настала. На коленях прошу вас, как и  короля,
которого вы представляете: я должен увидеться с  его  святейшеством  как
можно скорее или, как бы я ни торопился, я прибуду слишком поздно!
   - Через полчаса, брат, вы будете у ног его святейшества.
   Посол позвонил.
   Снова вошел лакей.
   - Передайте, чтобы закладывали мою карету и подавали мне одеваться!
   Он обернулся к монаху и сказал:
   - Я должен облачиться в посольский мундир; подождите меня, отец мой.
   Через десять минут монах и посол выехали на  виа  Пасседжо,  миновали
мост Св. Ангела и покатили на площадь Св. Петра.

X

Преемник святого Петра

   Леон XII - Аннибал делла Дженга, родившийся недалеко  от  Сполете  17
августа 1760 года, избранный папой 28 сентября 1823 года - вот уже около
пяти лет занимал папский трон.
   В описываемое нами время это уже был шестидесятивосьмилетний  старик,
высокий, худой, грустный и  в  то  же  время  просветленный.  Обычно  он
находился в скромном, почти голом кабинете  в  обществе  любимого  кота,
питаясь кукурузной кашей.
   Он знал, что неизлечимо болен, но не  терял  присутствия  духа  и  со
смирением  встречал  свою  судьбу.  Уже  двадцать  два  раза  он  принял
предсмертное причащение, то есть двадцать два раза  находился  на  грани
жизни и смерти и был готов, подобно Бенуа XIII,  поставить  под  кровать
гроб.
   Аннибал делла Дженга  получил  назначение  по  указанию  его  собрата
кардинала  Североли,  который  был  отстранен   от   понтификата   из-за
исключения Австрии и указал на него как на своего преемника.
   Когда тридцатью четырьмя голосами он был избран папой  и  только  что
назначившие  его  папой  кардиналы  стали  его  поздравлять,  он  поднял
пурпурную мантию и указал членам конклава на свои распухшие ноги.
   - Неужели вы думаете, что я соглашусь взвалить на себя груз,  который
вы хотите мне доверить? Он слишком тяжел для меня. Что станет с Церковью
среди всей этой неразберихи, когда  управление  будет  передано  заботам
умирающего калеки?
   Именно этому своему качеству - калеки и умирающего - Леон XII  и  был
обязан своим назначением.
   Нового папу избирают лишь на том условии,  что  он  умрет  как  можно
раньше, а ни один из двухсот пятидесяти четырех  последователей  святого
Петра еще не достиг к тому времени апостольского возраста,  то  есть  не
состоял двадцать пять лет в понтификате.
   Non videbis annos Petri! <Ты не узнаешь возраста Петра! (Латин  )>  -
так гласит  пословица  или,  скорее,  предсказание,  которым  предваряют
выборы каждого нового папы.
   Принимая имя Леона XII, Аннибал  делла  Дженга  будто  взял  на  себя
обязанность поскорее умереть.
   Флорентиец Леон XI, избранный в 1605 году, правил всего двадцать семь
дней.
   Тем не менее этот немощный человек с больными ногами будто получил на
время меч Святой Церкви от самого святого Павла.
   Он  объявил  беспощадную  войну  грабежу,  приказав  похватать   всех
крестьян одной деревни  и  перевезти  их  в  свое  родное  Сполете.  Эти
крестьяне обвинялись в  связях  с  бандитами,  да  и  сами  пробавлялись
грабежом. С этой минуты о  них  больше  ничего  не  слышали,  словно  их
перевезли в какой-нибудь Ботани-Бей.
   Кроме того, он показал себя ревностным исполнителем церковных  правил
и  запретил  театр  и  другие  увеселительные  зрелища  в   год   своего
пятидесятилетия.
   Рим превратился в безлюдную пустыню.
   Ведь  римляне-горожане  имели  один  доход:  сдача  жилья  внаем,   а
римляне-горцы жили одним занятием: поддерживали связи с бандитами.
   В результате папа Леон XI разорил тех и других, и все проклинали  его
как могли.
   После  его  смерти  двух  жителей  Остиги   едва   не   задушили   за
одно-единственное прегрешение: они вздумали уважительно  высказаться  об
усопшем.
   В молодости, когда он еще не имел отношения к Святой Церкви  и  звали
его просто il marchesino - маленький маркиз, - один астролог  предсказал
ему, что однажды он станет папой.
   Вот после этого предсказания родные и заставили его вступить в орден.
   На чем было основано предсказание?
   Странная эта история свидетельствует  лишь  об  одном:  будущее  дано
предсказать человеку, по-настоящему обладающему даром провидения.
   Учащиеся коллежа в  Сполете  втайне  от  преподавателей  организовали
однажды шуточную процессию, неся на носилках статую Мадонны.
   Юный маркиз Дженга - его предки получили титул маркиза и земли из рук
Леона X - был самым миловидным мальчиком, его и избрали на роль Мадонны.
   Неожиданно появился преподаватель. Ученики, которые держали  носилки,
пускаются в бегство, а Пресвятая Дева Мария падает  вместе  с  носилками
наземь.  Колдун  предсказывает,  что  мальчик,  изображавший  Мадонну  и
упавший с плеч товарищей, станет однажды папой.  Спустя  пятьдесят  лет,
когда колдуна уже нет в живых, его пророчество исполняется.
   Внешняя привлекательность, благодаря которой мальчика избрали на роль
Пресвятой Девы, по слухам, едва  не  явилась  причиной  того,  что  юный
маркиз был готов погубить душу.
   Поговаривали о двух великих страстях, очистивших его от грехов,  если
только не наоборот: во-первых,  к  благородной  римлянке,  во-вторых,  к
великосветской даме из Баварии.
   Когда папе доложили о визите посла Франции, он был  занят  охотой  на
мелких птиц в саду Ватикана.
   Охота  была  единственной  слабостью  -  святой  отец  сам   в   этом
признавался, - с которой  ему  так  и  не  удалось  справиться.  Zelanti
<Истинно  верующие  (итал  )>  считали   такое   развлечение   настоящим
преступлением.
   Леон XII очень любил г-на де Шатобриана.
   Когда он услышал о его приходе, он поспешил  передать  в  руки  лакея
одноствольное ружье и приказал незамедлительно проводить  прославленного
посетителя, а сам поспешил в кабинет.
   Посла и его подопечного повели темным коридором в личные  апартаменты
его святейшества. Когда они появились на пороге кабинета, папа уже сидел
за столом и ждал. Он поднялся и пошел навстречу поэту.
   Поэт не стал нарушать церемониала и, словно позабыв о  своем  высоком
назначении, опустился на одно колено. Но Леон XII поспешил его  поднять,
взял за руку и проводил к креслу.
   С Домиником папа обошелся иначе. Он не мешал ему встать на  колени  и
поцеловать край его одеяния.
   Когда папа обернулся, он увидел, что г-н де Шатобриан опять стоит,  и
взмахом руки пригласил его сесть снова. Однако тот сказал:
   - Пресвятой отец! Я должен не только встать, но и удалиться. Я привел
к вам молодого человека, который явился похлопотать за своего  отца.  Он
оставил позади  четыреста  лье,  столько  же  ему  предстоит  пройти  на
обратном пути. Он пришел с надеждой, и в зависимости от того, скажете ли
вы ему "да" или "нет", он уйдет с радостью или в слезах.
   Обернувшись к молодому монаху, продолжавшему стоять  на  коленях,  он
прибавил:
   - Мужайтесь, отец мой! Оставляю вас с  тем,  кто  выше  всех  королей
земных настолько же, насколько сами они выше нищего,  просившего  у  нас
милостыню у входа в Ватикан.
   - Вы возвращаетесь в посольство? - спросил монах,  ужаснувшись  тому,
что остается с папой наедине. - Неужели я вас больше не увижу?
   - Напротив! - с улыбкой возразил  покровитель  брата  Доминика.  -  Я
питаю к вам живейший интерес и не хочу оставлять вас. С  разрешения  его
святейшества я подожду вас в Станцах.
   Пусть вас не беспокоит, если мне придется ждать: я позабуду о времени
перед творениями того, кто его победил.
   Папа протянул ему руку и, несмотря на его возражения, посол припал  к
ней губами. Он вышел, оставив двух людей, занимавших:  один  -  верхнюю,
другой - нижнюю ступень иерархической лестницы Святой Церкви  -  папу  и
монаха.
   Моисей  не  был  так  бледен  и  робок,  когда  оказался  на   Синае,
ослепленный лучами божественной славы, как брат Доминик,  когда  остался
один на один с Леоном XII.
   Во все время его пути сердце  его  все  больше  переполняли  тоска  и
сомнение, по мере того как становилась все ближе встреча с человеком, от
которого зависела жизнь его отца.
   Папе оказалось достаточно одного взгляда на  прекрасного  монаха:  он
сейчас же понял, что молодой человек вот-вот лишится чувств.
   Он протянул ему руку и сказал:
   - Будьте мужественны, сын мой. Какой бы  проступок,  какой  бы  грех,
какое бы преступление вы ни совершили, Бо