почтение.
   - Слушаю вас!
   - Я знал все это не хуже вашего.
   - Неужели?
   - Да. И вот каким образом мне удалось это разузнать.
   Жибасье поведал г-ну Жакалю  обо  всем,  что  произошло  на  Почтовой
улице: как он выдал себя за заговорщика, проник  в  таинственный  дом  и
условился о встрече в полдень в церкви Успения.
   Господин Жакаль слушал молча, а про себя восхищался проницательностью
собеседника.
   - Так вы полагаете,  что  на  похоронах  соберется  много  народу?  -
спросил он, когда Жибасье закончил свой рассказ.
   - Не меньше ста тысяч человек.
   - А в самой церкви?
   - Сколько сможет там поместиться: две-три тысячи, может быть.
   - В такой толчее разыскать вашего подопечного будет не так-то просто,
дорогой Жибасье.
   - Как говорится в Евангелии: "Иди да обрящешь".
   - Я облегчу вам задачу.
   - Вы?!
   - Да! Ровно в  полдень  он  будет  стоять  прислонившись  к  третьему
пилястру слева от входа и разговаривать с монахомдоминиканцем.
   На этот раз дар провидения, отпущенный г-ну Жакалю, настолько  потряс
Жибасье, что тот  склонился,  не  проронив  ни  слова;  подавленный  его
превосходством, Жибасье взял шляпу и вышел.

VI

Два джентльмена с большой дороги

   Жибасье вышел из особняка на Иерусалимской улице как раз в ту минуту,
как Доминик торопливо зашагал вниз по улице Турнон, после того как занес
Кармелите портрет св. Гиацинта.
   Во дворе префектуры не было никого, кроме трех человек.
   Один из них отделился от остальных; это был невысокий худой человек.
   - Вам поручено арестовать господина Сарранти?
   - А вот и нет! Господина Дюбрея - такое имя он сам себе  избрал,  так
пусть не жалуется!
   - И вы арестуете его как заговорщика?
   - Нет! Как бунтовщика.
   - Значит, готовится серьезный бунт?
   - Серьезный? Да нет! Но бунт я вам все-таки обещаю.
   - Не считаете  ли  вы,  что  это  довольно  неосмотрительно,  дорогой
собрат, поднимать бунт в такой день, как сегодня, когда  весь  Париж  на
ногах? - проговорил Жибасье, останавливаясь, дабы тем самым придать  вес
своим словам.
   - Да, разумеется, но вы же знаете пословицу: "Кто не рискует, тот  не
выигрывает".
   - Конечно, знаю. Однако сейчас мы рискуем всем сразу.
   - Да, зато играем-то мы краплеными картами!
   Это замечание немного успокоило Жибасье.
   Впрочем, он все равно выглядел встревоженным или, скорее, задумчивым.
   Объяснялось  ли  это  страданиями,  перенесенными  Жибасье   на   дне
Говорящего колодца и ожившими накануне в его памяти?
   Или  тяготы  стремительного  путешествия  и  поспешного   возвращения
оставили на его лице отпечаток сплина?  Как  бы  то  ни  было,  а  графа
Баньера де Тулона обуревали в эти минуты то ли большая озабоченность, то
ли сильное беспокойство.
   Карманьоль приметил это и не преминул поинтересоваться о причине, как
раз когда они огибали угол набережной и площади Сен-Жермен-л' Осеруа.
   - Вы чем-то озабочены? - заметил он, обращаясь к Жибасье.
   Тот стряхнул с себя задумчивость и покачал головой.
   - Что? - переспросил он.
   Карманьоль повторил свой вопрос.
   - Да, верно, - кивнул он. - Меня удивляет одна вещь, друг мой.
   - Дьявольщина! Много чести для этой вещи! - заметил Карманьоль.
   - Ну, скажем, беспокоит.
   - Говорите! И я буду счастлив, если смогу помочь  вам  избавиться  от
этого беспокойства.
   - Дело вот  в  чем.  Господин  Жакаль  сказал,  что  я  найду  нашего
подопечного ровно в полдень в церкви Успения у третьей колонны слева  от
входа.
   - У третьей колонны, верно.
   - И тот будет разговаривать с монахом.
   - Со своим сыном, аббатом Домиником.
   Жибасье взглянул на Карманьоля с тем же выражением,  что  смотрел  на
г-на Жакаля.
   - Я считал себя сильным... Похоже, я заблуждался на свой счет.
   - Зачем так себя принижать? - удивился Карманьоль.
   Жибасье  помолчал;  было  очевидно,   что   он   делает   над   собой
нечеловеческое  усилие,  дабы  проникнуть  своим   рысьим   взглядом   в
ослеплявшую его темноту.
   - Либо это точное указание напрочь лживо...
   - Почему?
   - ...либо, если  оно  верно,  я  теряюсь  в  догадках  и  преисполнен
восхищения.
   - К кому?
   - К господину Жакалю.
   Карманьоль снял шляпу, как делает  владелец  бродячего  цирка,  когда
говорит о господине мэре и представителях законной власти.
   - А какое указание вы имеете в виду? - спросил он.
   - Да все эти подробности: колонна,  монах...  Пусть  господин  Жакаль
знает прошлое, даже настоящее - это я допускаю...
   Слушая Жибасье, Карманьоль одобрительно кивал.
   - ...но чтобы он знал и будущее  -  вот  что  выше  моего  понимания,
Карманьоль.
   Карманьоль захихикал, показывая белоснежные зубы.
   - А как вы себе объясняете то обстоятельство, что он знает прошлое  и
настоящее? - спросил Карманьоль.
   - В том, что господин Жакаль предсказал появление господина  Сарранти
в церкви, ничего удивительного нет: человек рискует жизнью, предпринимая
попытку свергнуть правительство; вполне естественно, что в такие  минуты
он прибегает к помощи церкви и всех святых. В том, что  господин  Жакаль
угадал выбор  господина  Сарранти  -  церковь  Успения,  -  тоже  ничего
необычного: все знают, что она - средоточие бунтовщиков.
   Карманьоль снова закивал.
   - Господин Жакаль догадался, что  господин  Сарранти  придет,  скорее
всего, в полдень, а не, скажем, в одиннадцать и не в полдвенадцатого - и
это можно  понять:  заговорщик,  часть  ночи  посвятивший  своим  темным
делишкам и не обладающий богатырским здоровьем,  не  пойдет  за  здорово
живешь к заутрене.
   Ничего необычного я не вижу и в том, что господин Жакаль  предсказал:
он будет стоять прислонившись к колонне... Проведя четверо суток в пути,
человек  чувствует  усталость:  неудивительно,  что  он  прислонится   к
колонне, чтобы отдохнуть. И то, что он будет стоять  скорее  слева,  чем
справа, тоже понятно: глава оппозиции и не может сделать  иного  выбора.
Все это хитро, умно, но  в  этом  нет  ничего  невероятного:  это  можно
вывести методом  дедукции.  Но  что  меня  по-настоящему  удивляет,  что
приводит меня в замешательство, сбивает с толку и обескураживает...
   Жибасье умолк, словно пытаясь разгадать  эту  непостижимую  для  него
тайну.
   - Чего же вы не можете постичь?
   - Каким образом господин  Жакаль  догадался,  что  именно  у  третьей
колонны будет стоять  господин  Сарранти  в  определенный  час,  да  еще
разговаривать с монахом.
   - Как?! - удивился Карманьоль? -  И  такая  малость  приводит  вас  в
недоумение и омрачает ваше чело, досточтимый сеньор?
   - Это, и ничто иное, Карманьоль, - отвечал Жибасье.
   - Да это так же просто объясняется, как и все остальное.
   - Ну да?!
   - И даже еще проще.
   - Неужели?
   - Слово чести!
   - Сделайте одолжение: приподнимите завесу таинственности  и  откройте
мне этот секрет!
   - С величайшим удовольствием.
   - Я слушаю.
   - Вы знаете Барбетту?
   - Я знаю, что есть такая  улица;  она  берет  свое  начало  от  улицы
Труа-Павийон, а заканчивается на бывшей улице Тампль.
   - Не то!
   - Еще я знаю заставу с  таким  же  названием,  входившую  когда-то  в
кольцо,  опоясывавшее  Париж  во  времена  ФилиппаАвгуста;  застава  эта
обязана  своим  названием   Этьену   Барбетту,   дорожному   смотрителю,
управляющему монетным двором и купеческому старшине.
   - Опять не то!
   - Я знаю особняк Барбетта, где Изабелла Баварская разрешилась дофином
Карлом Седьмым. А герцог Орлеанский вышел из  этого  особняка  дождливой
ночью двадцать третьего ноября тысяча  четыреста  седьмого  года  и  был
убит...
   - Хватит! - вскричал  Карманьоль,  задыхаясь,  словно  его  заставили
проглотить шпагу. - Хватит! Еще слово, Жибасье, и я пойду хлопотать  для
вас о кафедре истории.
   - Вы правы! - согласился Жибасье. - Эрудиция меня погубит.
   Так о какой Барбетте вы ведете речь? Об улице, заставе или особняке?
   - Ни о той, ни о другой, ни  о  третьем,  прославленный  бакалавр,  -
восхищенно взглянув на Жибасье, молвил Карманьоль и переложил кошелек из
правого кармана в левый, подальше от своего спутника, не без  оснований,
возможно,  полагая,  что  всего  можно  ожидать  от  человека,  готового
сознаться в том, что тот так много  знает,  и  знающего,  очевидно,  еще
больше такого, в чем он не сознается никогда.
   - Нет, - продолжал Карманьоль. - Я  имею  в  виду  Барбетту,  которая
сдает стулья внаем в церкви святого Иакова и живет в Виноградном тупике.
   - Что такое эта ваша Барбетта!.. -  презрительно  бросил  Жибасье.  -
Какое ничтожное общество вы себе избрали, Карманьоль!
   - Всего в жизни надо попробовать, высокочтимый граф!
   - Ну и?.. - промолвил Жибасье.
   - Вот я и говорю, что Барбетта сдает стулья внаем; и на этих  стульях
мой друг Овсюг... Вы знаете Овсюга?
   - Да, в лицо.
   - ...и на этих стульях мой друг Овсюг гнушается сидеть.
   - Какое отношение эта  женщина,  сдающая  внаем  стулья,  на  которых
гнушается сидеть  ваш  друг  Овсюг,  имеет  к  тайне,  которую  я  жажду
разгадать?
   - Самое прямое!
   - Ну и ну! - проговорил Жибасье; он остановился,  хлопая  глазами,  и
покрутил пальцами, сцепив руки на животе, всем своим видом словно  желая
сказать: "Не понимаю!"
   Карманьоль тоже остановился  и  заулыбался,  наслаждаясь  собственным
триумфом.
   Часы на церкви Успения пробили без четверти двенадцать.
   Казалось, оба собеседника забыли обо всем на свете, считая удары.
   - Без четверти двенадцать, - отметили они. - Отлично, у нас еще  есть
время.
   Это восклицание свидетельствовало о том, что  их  беседа  обоим  была
далеко не безразлична.
   Впрочем, Жибасье казался более заинтересованным,  чем  Карманьоль,  и
потому именно он спрашивал, а Карманьоль отвечал.
   - Я слушаю, - продолжал Жибасье.
   - У вас, дорогой коллега, нет таких склонностей к святой Церкви,  как
у меня, и потому вы, может быть, не знаете,  что  все  женщины,  сдающие
стулья внаем, отлично друг друга знают.
   - Готов признать, что понятия об этом не имел, -  отвечал  Жибасье  с
откровенностью, свойственной сильным людям.
   - Так вот, - продолжал Карманьоль,  гордый  тем,  что  сообщил  нечто
новое столь просвещенному человеку, как Жибасье, - эта женщина,  сдающая
стулья внаем в церкви Сен-Жак...
   - Барбетта?  -  уточнил  Жибасье,  не  желая  упустить  ни  слова  из
разговора.
   - Да, вот именно! Она дружит  с  женщиной,  сдающей  стулья  внаем  в
церкви Сен-Сюльпис, и эта ее приятельница живет на улице По-де-Фер.
   - Ага! - вскричал Жибасье, ослепленный догадкой.
   - Догадались, к чему я клоню?
   - Могу только предполагать, предчувствовать, догадываться...
   - Так вот, женщина, сдающая стулья внаем в церкви СенСюльпис,  служит
консьержкой, как я вам только что сказал, в том самом доме, до  которого
вы вчера ночью "довели" господина Сарранти и где живет  его  сын,  аббат
Доминик.
   - Продолжайте! - приказал Жибасье, ни за что  на  свете  не  желавший
упустить ниточку, за которую, как ему казалось, он ухватился.
   - Когда господин Жакаль получил нынче  утром  письмо,  в  котором  вы
пересказывали ему вчерашние события, он прежде всего послал  за  мной  и
спросил, не знаю ли я кого-нибудь в том  доме  на  улице  По-де-Фер.  Вы
понимаете, дорогой Жибасье, как я обрадовался,  когда  увидел,  что  дом
охраняет подруга моей приятельницы. Я только кивнул господину  Жакалю  и
побежал к Барбетте. Я знал, что застану у нее Овсюга:  в  это  время  он
пьет кофе. В общем, я побежал в Виноградный тупик. Овсюг был там.
   Я шепнул ему на ухо два слова, он Барбетте - четыре, и та  сейчас  же
побежала к своей подружке, сдающей внаем стулья в церкви Сен-Сюльпис.
   - А-а, неплохо, неплохо! - похвалил Жибасье, начиная  догадываться  о
том, куда клонит его собеседник. - Продолжайте, я не пропускаю ни одного
вашего слова.
   - Итак, нынче утром, в половине  девятого,  Барбетта  отправилась  на
улицу По-де-Фер. Кажется, я вам сказал, что Овсюг  в  нескольких  словах
изложил ей суть дела. И первое, что она заметила, - письмо, просунутое в
щель одной из дверей; оно было адресовано господину Доминику Сарранти.
   "Хе-хе! Так ваш монах, стало  быть,  еще  не  вернулся?"  -  спросила
Барбетта у своей приятельницы.
   "Нет, - отвечала та, - я жду его с минуты на минуту".
   "Странно, что его так долго нет".
   "Разве  этих  монахов  поймешь?..  А  почему,   собственно,   вы   им
интересуетесь?"
   "Да просто потому, что увидела адресованное ему письмо",  -  ответила
Барбетта.
   "Его принесли вчера вечером".
   "Странно! - продолжала Барбетта. - Похоже, почерк-то женский!"
   "Что вы! - возразила другая. - Вот уже пять лет аббат  Доминик  здесь
живет, и за все время я ни разу не видела, чтобы к нему  приходила  хоть
одна женщина".
   "Что ни говорите, а...".
   "Да нет, нет! Это писал мужчина. Знаете, он меня так напугал!.."
   "Неужели он вас обругал, милочка?"
   "Нет, слава Богу, пожаловаться не могу. Видите  ли,  я  вздремнула...
Открываю глаза - откуда ни  возьмись  передо  мной  высокий  господин  в
черном".
   "Уж не дьявол ли это был?"
   "Нет, тогда бы после его ухода пахло серой...  Он  меня  спросил,  не
вернулся ли аббат Доминик. "Нет, - сказала я, - пока не возвращался".  -
"Могу вам сообщить, что он будет дома нынче вечером или  завтра  утром".
По-моему, есть чего испугаться!"
   "Ну конечно!"
   "А-а, - сказала я, - сегодня или завтра? Ну что  же,  буду  рада  его
видеть". "Он ваш исповедник?" - улыбнулся незнакомец.
   "Сударь! Запомните: я не исповедуюсь молодым людям его  возраста".  -
"Неужели?.. Будьте добры передать ему... Впрочем, нет! У вас есть  перо,
бумага и чернила?" - "Еще бы, черт возьми!
   Можно было не спрашивать!" Я подала ему  то,  что  он  просил,  и  он
написал это письмо. "А теперь дайте чем запечатать!" - "Вот этого-то как
раз у нас и нет".
   "Неужели и впрямь нет?" - удивилась Барбетта.
   "Есть, разумеется. Да с какой стати я  буду  давать  воск  и  облатки
незнакомым людям?"
   "Конечно, так можно и разориться".
   "Дело не в этом! Как  можно  не  доверять  до  такой  степени,  чтобы
запечатывать письмо?!"
   "Да и кроме того, запечатанное письмо невозможно прочитать  после  их
ухода. Впрочем, - продолжала Барбетта, бросая взгляд на письмо, - почему
же оно запечатано?"
   "Ах, и не говорите! Он стал шарить в бумажнике... И уж так он  искал,
так искал, что все-таки нашел старую облатку".
   "Вы, стало быть, так и не узнали, что в этом письме?"
   "Нет, разумеется. Подумаешь! Я и без того знаю, что господин  Доминик
- его сын, что он будет ждать  господина  Доминика  нынче  в  полдень  в
церкви Успения у третьей колонны слева,  как  входишь  в  церковь;  а  в
Париже он живет под именем Дюбрея".
   "Значит, вы все-таки его прочли?"
   "Я  в  него  заглянула...  Мне  не  давала  покоя  мысль,  почему  он
непременно хотел его запечатать".
   В эту минуту зазвонили часы на Сен-Сюльпис.
   "Ах-ах! -  вскрикнула  консьержка  с  улицы  По-де-Фер.  -  Я  совсем
забыла!.."
   "Что именно?"
   "В девять часов -  похоронная  процессия.  А  мой  прощелыга  муженек
улизнул в кабак. Всегда он так, ну всегда! И кого  интересно  я  оставлю
вместо себя охранять дверь? Кота?"
   "А я на что?" - заметила Барбетта.
   "Вы  не  шутите?!  -  обрадовалась  консьержка.  -  Вы  готовы   меня
выручить?"
   "А как же! Люди должны друг другу помогать!"
   Засим консьержка отправилась в Сен-Сюльпис сдавать внаем стулья.
   - Да, понимаю, - кивнул Жибасье, - а Барбетта осталась одна и, в свою
очередь, заглянула в письмо.
   -  Ну  конечно!  Она  подержала  его  над  паром,  потом  без   труда
распечатала и переписала. Десять минут  спустя  у  нас  уже  был  полный
текст.
   - И о чем говорилось в письме?
   - То же, о чем рассказала консьержка дома номер двадцать  восемь.  Да
вот, кстати, текст письма.
   Карманьоль вынул из кармана лист бумаги и прочел вслух,  в  то  время
как Жибасье пробежал листок глазами.
   "Дорогой сын!
   Я нахожусь в Париже со вчерашнего вечера под  именем  Дюбрея.  Прежде
всего я навестил Вас: мне сообщили, что Вы еще не вернулись, но что  Вам
переслали мое первое письмо, и, значит, Вы скоро  будете  дома.  Ест  Вы
прибудете нынче ночью или завтра утром,  жду  Вас  в  полдень  в  церкви
Успения у третьей колонны слева от входа".
   - Ага, очень хорошо! - заметил Жибасье.
   Так, за разговором, они подошли к паперти и вошли в  церковь  Успения
ровно в полдень.
   У третьей колонны слева стоял прислонившись г-н Сарранти, а  Доминик,
опустившись рядом с ним на колени и оставаясь незамеченным, целовал  ему
руку.
   Впрочем, мы ошиблись: его видели Жибасье и Карманьоль.

VII

Как организовать мятеж

   Двоим  полицейским  хватило  одного  взгляда;  в  ту  же  минуту  они
отвернулись и направились в противоположную сторону - к хорам.
   Однако, когда они  развернулись  и  не  спеша  двинулись  в  обратном
направлении, Доминик по-прежнему стоял у колонны на коленях, а  Сарранти
исчез.
   Жибасье был близок к тому, чтобы  усомниться  в  непогрешимости  г-на
Жакаля, однако его восхищение начальником полиции лишь возросло:  сцена,
описанная и  как  бы  предсказанная  г-ном  Жакалем,  длилась  не  более
секунды, но она все же имела место.
   - Эге!  -  крякнул  Карманьоль.  -  Монах  на  месте,  а  вот  нашего
подопечного я не вижу.
   Жибасье поднялся на цыпочки, бросил натренированный взгляд в толпу  и
улыбнулся.
   - Зато его вижу я! - заметил он.
   - Где?
   - Справа от нас, по диагонали.
   - Так-так-так...
   - Смотрите внимательнее!
   - Смотрю...
   - Что вы там видите?
   - Академика, он нюхает табак.
   - Так он надеется проснуться: ему кажется, что он на  заседании...  А
кто стоит за академиком?
   - Мальчишка! Он вытаскивает у кого-то из кармана часы.
   - Должен же он сказать своему старому отцу, который час!
   Верно, Карманьоль?.. Та-а-ак... А за мальчишкой?..
   - Молодой человек подсовывает записочку девушке в молитвенник.
   -  Можете  быть  уверены,  Карманьоль,  что  это  не  приглашение  на
похороны... А кого вы видите за этой счастливой парочкой?
   -  Толстяка,  да  такого  печального,  словно  он   присутствует   на
собственных похоронах. Я уже не в первый раз встречаю этого господина во
время печальных церемоний.
   - Ему, верно, не дает покоя грустная мысль, что к себе на похороны он
прийти не сможет. Впрочем, вы уже близки к цели, друг мой. Кто там стоит
за печальным стариком?
   - А-а, и впрямь  наш  подопечный!..  Разговаривает  с  господином  де
Лафайетом.
   - Неужели с самим де Лафайетом? - произнес Жибасье с уважением, какое
даже самые ничтожные люди питали к благородному старику.
   - Как?! - изумился Карманьоль. - Вы не знаете господина де Лафайета?
   - Я покинул Париж накануне того  дня,  когда  меня  должны  были  ему
представить как перуанского кацика, прибывшего для изучения  французской
конституции.
   Двое полицейских, заложив руки за спину, с благодушным видом не спеша
направились к группе,  состоявшей  из  генерала  де  Лафайета,  г-на  де
Маранда, генерала Пажоля, Дюпона (де л'Эра)
   и еще  нескольких  человек,  которые  примыкали  к  оппозиции  и  тем
снискали всеобщую  любовь.  Вот  в  это  время  Сальватор  и  указал  на
полицейских своим друзьям.
   Жибасье не упустил ничего  из  того,  что  произошло  между  молодыми
людьми. Казалось, у Жибасье зрение  было  развито  особенно  хорошо:  он
одновременно видел, что происходит  справа  и  слева  от  него,  подобно
людям, страдающим косоглазием,  а  также  -  спереди  и  сзади,  подобно
хамелеону.
   - Я  думаю,  дорогой  Карманьоль,  что  эти  господа  нас  узнали,  -
проговорил Жибасье, одними глазами показав на пятерых молодых  людей.  -
Хорошо бы нам расстаться -  на  время,  разумеется.  Кстати,  так  будет
удобнее следить за нашим подопечным.  Надо  только  условиться,  где  мы
потом встретимся.
   - Вы прав