ра и совершенно оправившаяся рядом с любящим Людовиком.
   В центре зала, напротив сцены, две  ложи  или,  вернее,  те,  кто  их
занимал, вызывали особое любопытство зрителей. Заметим, однако, что  эти
ложи интересовали присутствовавших по-разному.
   В левой из двух лож сидела, важно развалясь, в сияющем, будто солнце,
платье,  размах  которого  превосходил  грядущие  кринолины,   принцесса
Ванврская, прелестница Шант-Лила. Время от времени  она  томно  поводила
головой, чтобы ответить г-ну де Маранду, а тот  тушевался  или,  точнее,
делал вид, что отходит в сторону.
   В правой - кто это? Вы, может  быть,  не  помните,  дорогие  читатели
(признаться, мы и сами вспоминаем о ней с трудом)
   восхитительную танцовщицу по имени Розена Энгель во время ее бенефиса
в Венском Императорском театре.
   Именно она занимала эту ложу и была одета в платье  из  белого  газа,
переливающееся жемчугом, драгоценными камнями, бриллиантами. Рядом с ней
(на сей раз в черном фраке) сидел тот самый человек, которого мы  видели
в Венском театре. Тогда он был в  белом  кашемировом  одеянии,  расшитом
золотом и жемчугом, а голову  его  венчал  парчовый  тюрбан,  украшенный
зелеными павлиньими перьями. Это его, сидевшего  в  императорском  зале,
принимали за владельца алмазных копей Пунаха. И был это генерал Лебастар
де Премон.
   Чуть позади от синьоры Розены, одетый, как и генерал, в черное, стоял
печальный г-н Сарранти, словно олицетворявший собой страдание.
   Переводя взгляд с этой ложи вниз, можно было без труда заметить,  что
зрители,  занимавшие  нижние  ложи,  с  не  меньшим  интересом   ожидают
выступления дебютантки.
   Среди них были недавно  поженившиеся  Жюстен  и  Мина,  они  пытались
успокоить старого Мюллера, сердце которого билось от страха  при  мысли,
что французская публика не поддержит успех его ученицы.
   Рядом с ними - прелестная пара: Сальватор и Фрагола, то  есть  любовь
безмятежная, безоблачная, неуязвимая - счастье двух сердец, свежее,  как
первая любовь, крепкое и прочное - как любовь на закате дней.
   Напротив этих двух лож - два неприметных  персонажа,  не  имевших  ни
малейшего желания привлекать к себе внимание:
   Жан  Робер  и  г-жа  де  Маранд.  Если  когда-нибудь,  читатели,  вам
доводилось провести в темной ложе два часа в обществе  любимой  женщины,
заглядывая ей в глаза и слушая  прекрасную  музыку,  если  когда-нибудь,
читательницы, вы, позабыв на два часа и о  публике,  и  о  целом  свете,
наслаждались в полной безопасности сокровищами души и разума,  присущими
вашему возлюбленному, тогда вы должны понять,  как  проходил  вечер  для
нашего друга Жана Робера и г-жи де Маранд.
   Скажем только, что  среди  оркестрантов  один  стоял,  как  пария,  с
философским видом набивая нос табаком, дабы утешить себя за  одиночество
и людскую неблагодарнось; г-н Жакаль, - и все актеры, сыгравшие  главные
роли в настоящей драме, будут представлены вниманию читателей.
   Успех Кармелиты (или, вернее, Коломбы,  потому  что  после  памятного
спектакля это имя так за нею и осталось) превзошел все надежды.  Никогда
Паста, Пиццарони, Менвьель, Каталани, Малибран,  а  в  наши  дни  Гризи,
Полина Виардо, Фреццолини, - никогда ни одна из этих  великих  певиц  не
слышала таких оваций.
   Романс из последнего акта пришлось по  требованию  неистовой  публики
повторять трижды. Можно было подумать, что зрители не в  силах  покинуть
зал. Голос Коломбы их буквально завораживал.
   Ее вызывали десять раз. Мужчины  кричали  "браво",  дамы  бросали  ей
цветы и подарки.
   Тысяча человек ждали у дверей, чтобы поздравить ее, увидеть  поближе,
коснуться, если возможно, края ее платья, им казалось, что эта  красивая
неулыбчивая девушка  превращала  неопределенное  и  не  всегда  понятное
искусство музыки в нечто осязаемое, имеющее форму и цвет.
   Среди тех, кто ожидал ее выхода, находился и старик Мюллер. Он плакал
от радости. Она различила его в толпе и пошла прямо к нему,  не  обращая
внимания на восторженные крики.
   - Учитель! Вы мной довольны? - спросила она.
   - Ты поешь музыку так, как ее диктует Бог и пишет Вебер, девочка моя,
то есть безукоризненно! - снимая шляпу, отвечал старый учитель.
   Эта простая и почтительная  похвала  старика,  адресованная  девушке,
была отлично понята толпой: все сняли шляпы и поклонились  певице,  пока
она мимо них проходила.
   А она, взяв старого учителя за руку, исчезла, промолвив на прощание:
   - Почему, Коломбан, вместо того чтобы умереть, ты  не  задушил  меня,
как Отелло Дездемону!

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   Для  тех  из  наших  читателей,  кого  интересуют  эпизодические  или
второстепенные персонажи настоящей истории, мы не станем  закрывать  эту
книгу, не успокоив их вкратце, но исчерпывающе относительно их судьбы.
   Жан Бычье Сердце (слава силе!) окончательно отказался от  мадемуазель
Фифины и ее творений; он теперь владелец сада без деревьев в Коломб.
   Фифина получила однажды вечером во время карнавала, выходя из Куртий,
то,  что  называется  предательский  удар.  Ее  немедленно  доставили  в
госпиталь св. Людовика, и она скончалась там несколько дней спустя.
   Фафиу, соперник Жана Бычье Сердце, женился  на  Коломбине  из  театра
Галилея Коперника Они выступают втроем в одном из театров на  бульварах,
где имеют  бешеный  успех;  один,  как  нам  рассказывали,  г-н  Галилей
Коперник, известен под именем Бутена, другой, вечно  юный  Фафиу  -  под
именем Кольбрена.
   Туссен-Бунтовщик  поступил  на  один  из  наших  газоперерабатывающих
заводов, где спустя пять лет стал мастером.
   Кирпич из посредственного каменщика вырос до бригадира.
   Именно он возводит по приказу архитектора эти дурацкие дома,  похожие
на казармы, которыми застроены в наши дни парижские пригороды.
   Тряпичник окончательно  подружился  с  этим  кошкодавом  по  прозвищу
папаша Фрикасе. Они стали компаньонами  по  отлову  кошек  в  двенадцати
округах.
   Папаша Фрикасе открыл на улице Сен-Дени лавочку  под  привлекательной
вывеской "Белая кошка".
   Что  касается  монсеньора  Колетти,  он  был  окончательно   назначен
кардиналом в Рим. Не мы его назначали!
   Наконец,  Бразил-Роланд,  один  из  интереснейших   персонажей   этой
истории, доживал свои дни то у Сальватора, то  у  Розочки,  где  за  ним
ухаживали, как могли, в благодарность за  его  верную  и  добросовестную
службу.

МОРАЛЬ

   Тридцать  первого  июля  1840  года  герцог  Орлеанский,  назначенный
королевским наместником, вызвал Сальватора, одного из тех, кто вместе  с
Жубером, Годефруа,  Кавеньяком,  Бастидом,  Тома,  Гинаром  и  двадцатью
другими  водрузил  после  сражения  29  июля   трехцветное   знамя   над
Тюильрийском дворцом.
   - Если нация выскажется за то, чтобы я занял трон, - спросил  герцог,
- по вашему мнению, республиканцы ко мне примкнут?
   - Ни за что, - ответил Сальватор от имени своих товарищей  -  Что  же
они сделают?
   - То же, чем вы, ваше  высочество,  занимались  вместе  с  нами:  они
организуют заговор.
   - Это упрямство! - возмутился будущий король.
   - Нет, это настойчивость, - с поклоном возразил Сальватор.