я   почти   напротив
Валь-де-Ipac; попросите его показать погреб, рассказать его историю:  он
пойдет вперед и поведает на ходу, что этот подземный  лаз  был  когда-то
частью сада Кармелиток.
   - Зачем же был нужен подземный ход в сад Кармелиток, - спросите вы, -
и куда он вел?
   Черт побери! В  монастырь  Кармелиток,  расположенный  напротив,  где
теперь Валь-де-Ipac! Спросите Живерна.
   Пусть же не винят нас в  том,  что  мы  воздвигаем  на  пути  люки  и
подземные ходы там, где нет ни  ходов,  ни  люков.  Все  левобережье  от
Нельской башни с подземным ходом до самой Сены и вплоть до  Томб-Иссуар,
вход в которую - рядом с Монружем, представляет собой сверху донизу один
огромный люк; и если в  результате  современных  разрушений  открываются
тайны верхней части Парижа, то придет, может  быть,  такой  день,  когда
обитатели левого берега проснутся и ужаснутся, открыв тайны  нижней  его
части.
   Но вернемся к нашему ночному собранию.
   Собрание это состояло, как мы уже упоминали, из двадцати карбонариев;
хотя с 1824 года движение карбонариев потерпело одну за другой несколько
неудач, было фактически распущено и по виду перестало существовать,  его
главные  члены  реорганизовали  тайное  общество  если  не  под  тем  же
названием, то на тех же основах.
   В эту ночь цель  собрания  была  такая:  основать  общество,  которое
спустя некоторое время должно было стать известным под  именем:  "Помоги
себе сам, и Бог поможет тебе". Его  основатели  намеревались  руководить
выборами и направлять и просвещать общественное сознание.
   Предлагались различные способы образования комитета,  который  должен
был заведовать делами общества: пришли к соглашению учредить комитет  на
основании выборов раз в три месяца; выборы состоятся, как  только  число
членов общества достигнет ста; договорились также, что общество не будет
выходить  из  рамок  законности   и   обеспечит   себе   таким   образом
безопасность.
   Тем не менее было  недостаточно  собираться  в  Париже  и  образовать
комитет   по   руководству   выборами,   необходимо    было    проводить
просветительскую работу в  департаментах,  чтобы  они  не  отставали  от
столицы. Стали  обсуждать  создание  избирательных  комитетов  в  каждом
округе и, насколько возможно, в каждом кантоне, а также  поддерживать  с
этими комитетами постоянную связь, чтобы наладить их функционирование.
   В   этом   состояла   цель   ночного   собрания,   заложившего   вехи
восхитительного общества "Помоги себе сам, и Бог поможет тебе",  которое
должно было значительно повлиять на исход будущих выборов.
   Обсуждение затянулось до часа ночи. Вдруг раздался хруст веток  и  на
опушке леса показался человек.
   В  одно  мгновение  в  руках  у  заговорщиков   засверкали   кинжалы,
скрываемые до той поры на груди.
   Человек все приближался, это был Туссен,  сторож  пустовавшего  дома,
карбонарий, которому поручили охранять не только дом, но и  тех,  кто  в
нем собирался.
   - В чем дело? - спросил один из главарей общества.
   - Пришел брат из дружественного общества, он просит  его  принять,  -
доложил Туссен.
   - Брат ли это?
   - Он подал все положенные условные знаки.
   - Откуда он?
   - Из Триеста.
   - Один?
   - Да.
   Карбонарии  посовещались,  сбившись  в  кружок;  Туссен  оставался  в
стороне. Наконец обсуждение закончилось, карбонарии разошлись по местам,
и послышался голос одного из них:
   - Пригласите брата, но со всеми положенными предосторожностями.
   Туссен поклонился и исчез.
   Скоро снова затрещали ветки, и между деревьями замелькали две тени.
   Карбонарии ждали молча.
   Туссен  ввел  в  кружок  карбонариев  незнакомого  брата  из  другого
общества; у того были завязаны глаза. Туссен оставил его и удалился.
   Карбонарии сомкнулись вокруг вновь прибывшего.
   Потом тот же человек, что  отдавал  распоряжения  Туссену,  заговорил
снова:
   - Кто вы и откуда прибыли? Чего хотите?
   - Я генерал, граф Лебастар де Премон, - представился вновь прибывший.
- Я только что из Триеста, откуда уехал после провала Венского дела, а в
Париж  прибыл,  чтобы  спасти  господина   Сарранти,   моего   друга   и
соучастника.
   Среди карбонариев поднялся ропот.
   Потом все тот же голос сказал просто:
   - Снимайте повязку, генерал, вы среди братьев.
   Его сиятельство генерал де Премон снял  повязку,  и  его  благородное
лицо предстало взглядам собравшихся.
   Все сейчас же протянули ему руки, каждый  хотел  приветствовать  его,
как бывает во время застолья, когда  все  хотят  чокнуться  с  тем,  кто
произнес тост.
   Наконец волнение утихло, все снова замолчали.
   - Братья! - заговорил генерал. - Вы знаете, кто я. В тысяча восемьсот
двенадцатом году  Наполеон  послал  меня  в  Индию,  я  должен  был  там
организовать армию в каком-нибудь из королевств так, чтобы  она  была  в
состоянии выйти навстречу французам и русским,  когда  через  Каспийское
море  мы  бы  вторглись  в  Непал.  Я  организовал  армию  в   Лагорском
королевстве. Когда Наполеон пал, я  подумал,  что  наш  план  провалился
вместе с ним... Однажды прибыл господин Сарранти. Он приехал ко  мне  от
имени императора, но теперь речь шла не о том, чтобы  служить  Наполеону
Первому, - необходимо было посадить на трон Наполеона Второго.  Я  успел
лишь завязать кое-какие связи в Европе и уехал в тот же день, как узнал,
что все готово.
   Добирался я через Джеддах, Суэц, Александрию. Я прибыл в Триест,  где
связался с итальянскими  братьями,  а  потом  отправился  в  Вену...  Вы
знаете, что наш план не удался... Вернувшись в  Триест,  я  спрятался  у
одного из наших братьев  и  там  узнал  о  том,  что  господин  Сарранти
приговорен к смертной казни. Я  сейчас  же  отплыл  во  Францию,  рискуя
головой и поклявшись, что разделю судьбу друга, то есть  умру  в  случае
его казни:
   мы были соучастниками  одного  преступления  и  должны  понести  одно
наказание.
   Слушатели встретили его слова глубоким молчанием.
   Господин Лебастар де Премон продолжал:
   - Один из наших братьев в Италии снабдил меня  письмом  к  одному  из
французских братьев, господину де Маранду; это было кредитное письмо,  а
не политическая рекомендация. Господин де  Маранд  меня  принял,  я  ему
открылся и сообщил р цели своего приезда во Францию, о своем решении,  о
желании связаться с главными членами верховной венты. Господин де Маранд
сказал, что собрание должно состояться сегодня, сообщил о месте  встречи
и указал, как можно  проникнуть  в  этот  сад  и  добраться  до  вас.  Я
воспользовался его советами.  Не  знаю,  здесь  ли  сейчас  господин  де
Маранд; если он среди вас, благодарю его за помощь.
   Ни одним движением карбонарии не выдали присутствия г-на де Маранда.
   Снова наступила тишина.
   Генерал де Премон почувствовал легкий озноб, но продолжал:
   - Я знаю, братья, что наши с вами убеждения сходятся не  во  всем;  я
знаю, что среди вас есть республиканцы и орлеанисты; но и те,  и  другие
стремятся, как и я, к освобождению страны, славе Франции, чести  народа,
не так ли, братья?
   Собравшиеся кивнули, не проронив ни звука.
   - Я знаком с господином Сарранти шесть лет, - проговорил  генерал.  -
Все  это  время  мы  были  неразлучны:  я  отвечаю  за  его   храбрость,
преданность, добродетель. Словом, я ручаюсь за  него  как  за  себя!  От
своего имени, а  также  от  имени  брата,  готового  заплатить  за  свою
верность головой, я пришел просить вас мне помочь в исполнении того, что
одному мне не под силу.
   Мы должны избавить нашего брата  от  позорной  казни  и  любой  ценой
похитить господина Сарранти из тюрьмы, в которую он заключен. Для  этого
я могу предложить, во-первых, самого себя, а кроме того,  состояние,  на
которое можно целый год содержать войско французского короля...  Братья!
Вот вам моя рука! Берите мои миллионы и верните мне друга! Я все  сказал
и жду вашего ответа.
   Но горячие слова генерала были встречены молчанием.
   Говоривший огляделся. Он почувствовал, как на  лбу  у  него  выступил
холодный пот.
   - Что, черт возьми, происходит? - спросил он.
   То же молчание в ответ.
   - Может быть, сам того не желая, я предложил  нечто  неподобающее?  -
продолжал он. - Не обидел ли я вас? Возможно,  вы  усматриваете  в  моей
просьбе интерес сугубо личный и полагаете, что  перед  вами  лишь  друг,
требующий защиты друга?..  Братья!  Я  проехал  пять  тысяч  лье,  чтобы
увидеться с вами; я не знаю никого из вас. Мне известно, что и вы,  и  я
любим добро и ненавидим зло. Значит, мы знакомы, хотя никогда раньше  не
виделись и я говорю с вами впервые в жизни.
   Во имя вечной справедливости прошу вас избавить от несправедливого  и
позорного наказания, от ужасной смерти одного из величайших праведников,
которых я когда-либо знал!.. Отвечайте же,  братья,  или  я  приму  ваше
молчание  за  отказ,  за  одобрение  самого  несправедливого  приговора,
который когда-либо звучал в человеческих устах!
   Загнанные в угол, заговорщики не могли долее отмалчиваться.
   Все тот же человек, что говорил все это время  от  лица  собравшихся,
поднял руку, давая понять, что снова просит слова, и изрек:
   - Братья! Любая просьба брата священна и по нашим законам должна быть
поставлена на обсуждение, а потом  принята  или  отклонена  большинством
голосов. Мы сейчас обсудим просьбу его сиятельства.
   Генералу  не  были  в  новинку  суровые  правила;  он  поклонился,  а
обступавшие его до этого времени карбонарии отошли в сторону.
   Через несколько  минут  председательствующий  подошел  к  генералу  и
сказал тем же тоном, что судья, выносящий приговор:
   - Генерал! Я выражаю  не  только  свою  мысль,  но  говорю  от  имени
большинства присутствующих здесь  членов;  я  уполномочен  передать  вам
следующее. Цезарь говорил, что на  жену  Цезаря  не  должно  пасть  даже
подозрения. Свобода - это матрона, которая должна быть всегда  столь  же
чиста и незапятнанна, как жена Цезаря! Итак,  брат,  -  я  сожалею,  что
вынужден дать вам такой ответ, - даже если  бы  существовали  очевидные,
бесспорные доказательства невиновности  господина  Сарранти,  по  мнению
большинства  членов,  нам  не  следовало  бы  поддерживать  предприятие,
имеющее целью вырвать  из  рук  закона  того,  кого  этот  закон  осудил
справедливо; поймите меня правильно, генерал,  я  говорю  "справедливо",
имея в виду: "когда не доказано обратное" ..  Поверьте,  наши  искренние
симпатии  были  на  стороне  господина  Сарранти  во  все  время   этого
мучительного разбирательства; мы содрогнулись в ту  минуту,  как  должны
были услышать вердикт; наши сердца обливались кровью, когда  ему  читали
смертный приговор... Теперь, генерал,  докажите  невиновность  господина
Сарранти - и у вас будет не две руки,  а  десять,  чтобы  помочь  вашему
делу, да что там десять - сто тысяч рук!
   Приблизившись к г-ну Лебастару де Премону еще на шаг, он прибавил:
   - Генерал! Вы можете доказать, что господин Сарранти невиновен?
   - Увы, - повесив голову, приуныл генерал. - Кроме собственного  моего
убеждения, других доказательств у меня нет!
   - В таком  случае,  -  заметил  глава  карбонариев,  -  наше  решение
окончательно.
   Поклонившись  г-ну  Лебастару  де  Премону,  он   отошел   к   группе
заговорщиков; те собрались расходиться.
   Генерал  поднял  голову,  протянул  руку  и,  предпринимая  последнюю
попытку, сказал:
   - Братья! Это ответ большинства, и я его принимаю.  Однако  позвольте
мне воззвать к отдельным членам. Братья!  Есть  ли  среди  вас  человек,
убежденный, как и я,  в  невиновности  господина  Сарранти?  Пусть  этот
человек выйдет сюда, и мы вместе попытаемся сделать то,  что  я  был  бы
счастлив предпринять с вашей общей помощью.
   Говоривший до этого карбонарий обернулся к товарищам.
   - Братья! - сказал он. - Если среди вас есть  человек,  убежденный  в
невиновности господина Сарранти, он волен присоединиться  к  генералу  и
попытать вместе с ним счастья.
   От группы карбонариев отделился один человек. Он подошел к генералу и
опустил левую руку на плечо графу де Премону, а правой рукой снял маску.
   - Я! - молвил он.
   - Сальватор! - воскликнули девятнадцать других заговорщиков.
   Это в самом деле был Сальватор. Будучи убежден  в  невиновности  г-на
Сарранти, он предложил генералу свою помощь.
   Остальные карбонарии потянулись один  за  другим  в  терновую  аллею,
которая вела к входу в подземелье, и исчезли в темноте.
   Сальватор остался с графом де Премоном.

ХХХII

Что можно и чего нельзя сделать за деньги

   Привалившись спиной к дереву, Сальватор с минуту разглядывал генерала
Лебастара де Премона.
   Сам г-н Сарранти, слушая свой смертный приговор, был менее подавлен и
бледен, чем генерал, получив такой жестокий ответ от друзей,  к  которым
он, рискуя жизнью, пришел за помощью.
   Сальватор подошел к нему.
   Генерал подал ему руку.
   - Сударь! - заговорил генерал. - Я знаю вас только  понаслышке.  Ваши
друзья  произнесли  ваше  имя  вслух,   и   мне   это   кажется   добрым
предзнаменованием. Кто вас называет, поминает Спасителя.
   - Это, сударь, в самом деле имя не случайное, - улыбнулся Сальватор.
   - Вы знакомы с Сарранти?
   - Нет, сударь, но  я  близкий  и,  главное,  верный  друг  его  сына.
Признаюсь, генерал, я страдаю не меньше вашего и потому в деле  спасения
господина Сарранти я весь к вашим услугам.
   - Так вы не разделяете мнения ваших братьев? -  обрадовался  генерал,
воспряв духом от добрых слов Сальватора.
   - Послушайте, генерал! - проговорил Сальватор. - Движение масс, почти
всегда справедливое, потому что  оно  инстинктивно,  зачастую  бывает  и
слепо, сурово, жестоко. Каждый из этих  людей,  только  что  утвердивших
смертный приговор господину Сарранти, вынес бы,  спроси  вы  каждого  по
отдельности, совсем другой приговор, то есть тот, который вынесу я  сам.
Нет, в глубине души я  не  верю,  что  господин  Сарранти  виновен.  Кто
тридцать лет  рискует  головой  на  поле  боя,  в  смертельных  схватках
политических партий, тот  не  способен  на  подлость  и  не  может  быть
ничтожным вором  и  обыкновенным  убийцей.  Итак,  душой  я  на  стороне
господина Сарранти.
   Генерал пожал Сальватору руку.
   - Спасибо, сударь, за ваши слова, - поблагодарил он.
   - Однако, - продолжал Сальватор, - с той минуты, как я предложил  вам
свою помощь, я предоставил себя в ваше распоряжение.
   - Что вы хотите сказать? Я волнуюсь.
   - Я имею в виду, сударь, что в данном положении недостаточно  заявить
о невиновности нашего друга, надо это доказать, да так, чтобы  никто  не
мог этого оспорить. В борьбе заговорщиков с правительством, а  значит  и
правительства с заговорщиками,  любые  средства  хороши,  а  то  оружие,
которое нередко два  порядочных  человека  отказываются  употреблять  во
время дуэли, жадно подхватывают политические партии.
   - Прошу объяснить вашу мысль!
   - Правительство жаждет смерти господина Сарранти. Оно хочет, чтобы он
умер  с  позором,  потому  что  позор  падает   на   противников   этого
правительства и можно будет сказать, что все заговорщики - негодяи,  раз
они выбрали своим главой человека, который оказался вором и убийцей.
   -  Так  вот  почему  королевский   прокурор   отклонил   политическое
обвинение! - догадался генерал.
   - Именно поэтому господин Сарранти так настойчиво пытался  взять  его
на себя.
   - И что же?
   - Правительство уступит лишь  по  представлении  видимых,  осязаемых,
явных доказательств. Дело не только  в  том,  чтобы  сказать:  "Господин
Сарранти невиновен  в  преступлении,  которое  вменяется  ему  в  вину",
надобно сказать: "Вот кто виновен в преступлении, в котором вы обвиняете
господина Сарранти".
   - А у вас есть эти доказательства? - вскричал генерал.  -  Вы  знаете
имя настоящего преступника?
   - Доказательств у меня нет,  виновный  мне  неизвестен,  -  признался
Сальватор, - однако...
   - Однако?..
   - Возможно, я напал на его след.
   - Говорите же, говорите! И вы и впрямь будете достойны своего имени!
   - Слушайте то, что я не говорил никому, но вам  скажу,  -  подходя  к
генералу вплотную, произнес Сальватор.
   -  Говорите,  говорите!  -  прошептал  генерал,  тоже  подвигаясь   к
Сальватору.
   - В доме, принадлежавшем господину  Жерару,  куда  господин  Сарранти
поступил как наставник; в  доме,  откуда  он  бежал  девятнадцатого  или
двадцатого августа тысяча  восемьсот  двадцатого  года  -  а  все  дело,
возможно, как раз и состоит в том,  чтобы  установить  точную  дату  его
отъезда, - в парке Вири, наконец, я нашел доказательство, что по крайней
мере один ребенок был убит.
   - Уверены ли вы, что  это  доказательство  не  усугубит  и  без  того
тяжелое положение нашего друга?
   - Сударь! Когда ищешь истину - а мы пытаемся  установить  истину,  не
так ли, и если господин Сарранти  окажется  виновен,  мы  отвернемся  от
него, как это  сделали  все  остальные,  -  любое  доказательство  имеет
большое  значение,  даже  если  на  первый  взгляд  кажется,   что   оно
свидетельствует против  того,  чью  невиновность  мы  хотим  установить.
Истина несет свет в себе самой; если мы найдем истину, все станет ясно.
   -  Пусть  так...  Однако  как   же   вам   удалось   обнаружить   это
доказательство?
   - Однажды ночью я шел по  парку  Вири  со  своим  псом  по  делу,  не
имеющему касательства к тому,  что  занимает  нас  с  вами,  и  нашел  в
зарослях у подножия дуба, в ямке, которую с остервенением  раскопал  мой
пес, останки ребенка, которого закопали стоя.
   - И вы полагаете, что это один из пропавших малышей?
   - Это более чем вероятно.
   - А другой, другой ребенок? Ведь в  деле  упоминалось  о  мальчике  и
девочке?
   - Другого ребенка я, кажется, тоже отыскал.
   - Тоже благодаря псу?
   - Да.
   - Ребенок жив?
   - Жив: это девочка.
   - Дальше?
   - Основываясь на этих двух обстоятельствах, я делаю вывод: если бы  я
мог  действовать   свободно,   я,   возможно,   полностью   раскрыл   бы
преступление, что неизбежно навело бы меня на след преступника.
   - Эх, если бы вы  в  самом  деле  нашли  живую  девочку!  -  вскричал
генерал.
   - Да, живую!
   - Ей, вероятно, было лет шесть-семь, когда произошло преступление?
   - Да, шесть лет.
   - Стало быть, она могла бы вспомнить...
   - Она ничего не забыла.
   - В таком случае...
   - Она помнит слишком хорошо.
   - Не понимаю.
   - Когда я  попытался  напомнить  несчастной  девочке  о  той  ужасной
катастрофе, у нее  едва  не  помутился  разум.  В  такие  минуты  с  ней
случаются нервные припадки, это может привести к тому, что  она  лишится
рассудка. А чего будет стоить  показание  ребенка,  которого  обвинят  в
сумасшествии и, одним словом, действительно доведут до безумия? О, я все
взвесил!
   - Ну хорошо, давайте займемся мертвым  ребенком,  а  не  живым.  Если
молчит живой, то, может быть, заговорит мертвый?
   - Да, если бы у меня была свобода действий.
   - Кто же вам мешает? Ступайте к королевскому прокурору, изложите  ему
все дело, заставьте  правосудие  докопаться  до  истины,  к  которой  вы
взываете, и...
   - Да,  и  полиция  в  одну  ночь  уберет  следы,  на  которые  придет
посмотреть на следующий день правосудие. Я же вам  сказал,  что  полиция
заинтересована в  том,  чтобы  отвести  эти  доказательства  и  потопить
господина Сарранти в этом грязном деле о краже и убийстве.
   - Тогда продолжайте расследование сами. Давайте продолжим его вместе.
Вы говорите, что могли бы найти истину, если бы действовали свободно Что
может вам помешать?
   Говорите!
   - О, это уже совсем другая история, не менее  серьезная,  страшная  и
отвратительная, чем дело господина Сарранти.
   - Пусть так. Давайте же будем действовать!
   - Согласен! По мне, так ничего лучше и не надо, однако прежде...
   - Что?
   - ...давайте  найдем  способ  свободно  осмотреть  дом  и  парк,  где
преступление