ыкать  при  более  серьезных
обстоятельствах. Спросите господина Жерара, так ли это.
   - Верно ли то, что говорил этот человек? - обратился  председатель  к
г-ну Жерару.
   Жерар  хотел  было  возразить,  но,  подняв  голову,   встретился   с
садовником взглядом.
   Он смутился, и ему недостало мужества отрицать слова старика.
   - Все верно, - пролепетал он.
   Не считая садовника, все другие свидетели  выступили  в  пользу  г-на
Жерара.
   О своей же защите г-н Сарранти не  позаботился:  он  думал,  что  его
станут обвинять в бонапартистском  заговоре,  и  рассчитывал  взять  всю
ответственность на себя, а потому и не вызвал свидетелей защиты.
   И вот дело завертелось;  г-н  Сарранти  оказался  с  кражей,  двойным
похищением и убийством на руках. Обвинение это показалось ему  настолько
нелепым, что он решил: следствие само должно признать его невиновным.
   Слишком поздно он заметил ловушку, в которую  угодил;  и  потом,  ему
претило вызывать свидетелей  для  доказательства  своей  невиновности  в
краже, похищении детей и убийстве. Сарранти казалось, что  довольно  все
отрицать - и ему поверят.
   Однако постепенно через брешь, которую Сарранти оставил  неприкрытой,
просочилось подозрение, оно переросло в сомнение, а затем - если и не  у
публики, то в представлении судей - превратилось почти в уверенность.
   Господин Сарранти был похож на человека, которого обезумевшие  лошади
несут в пропасть: он видел разверстую бездну,  осознавал  грозившую  ему
опасность, но - слишком поздно! Он не знал, за что схватиться, и не  мог
избежать  падения.  Пропасть  была  глубока,  пугающа,  безобразна:  она
грозила лишить его не только жизни, но и чести.
   Но Доминик не переставал повторять ему на ухо:
   - Мужайтесь, отец! Я-то знаю, что вы невиновны!
   И вот суд счел, что достаточно слушал  свидетелей  и  может  передать
слово адвокатам.
   Первым выступил адвокат истца.
   Когда-то  законодательный  орган  постановил,   что   стороны   будут
защищаться не сами, а через  третьих  лиц,  объединенных  в  специальный
орган. Хотел бы я знать, "снимали ли те, кто это придумал, что наряду  с
преимуществами такого  обвинения  или  такой  защиты  "по  доверенности"
законодательство толкает порой человека на бесчестный,  неосмотрительный
или сомнительный поступок.
   Потому-то во Дворце правосудия и есть адвокаты,  принимающие  сторону
преступников. Эти люди отлично знают,  что  дело,  которое  они  берутся
защищать, неправое. Но посмотрите на них, послушайте  их,  последите  за
ними: судя по их голосу, по их  жестам,  по  их  манере  держаться,  они
совершенно убеждены в правоте того, кого защищают.
   Какую же цель они преследуют, разыгрывая эту комедию?
   Я не допускаю мысли о деньгах, вознаграждении, плате. Так  зачем  они
притворяются убежденными да еще заставляют других  поверить  в  то,  что
преступник невиновен?
   Не для того ли, чтобы преступник был спасен, а невиновный осужден?
   Не следует ли и  закону,  вместо  того  чтобы  поощрять  это  нелепое
извращение человеческой совести, наказывать его?
   Возможно,  мне  возразят:  все  зависит  от  самого  адвоката,   как,
например, от врача.  Врач  призван  оказывать  помощь  убийце,  который,
занимаясь своим черным делом, получил удар ножом или пулю.  Врач  должен
возвращать к жизни осужденного, который  после  вынесения  приговора  за
открывшееся преступление пытался покончить  с  собой:  приходит  врач  и
застает раненого в состоянии близком к смерти; достаточно  оставить  все
как есть, и опасно раненный преступник скоро умрет. Но нет! Врач считает
своим долгом бороться за жизнь, противостоять смерти.
   Всюду,  где  он  находит  жизнь,  он  ее  поддерживает;  если  же  он
сталкивается со смертью, то вступает с ней в борьбу.
   Врач прибывает в такую минуту, когда убийца или,  во  всяком  случае,
осужденный вот-вот испустит дух, а смерть уже простерла над ним длань  и
готова им завладеть. Кем бы ни был умирающий, врач на  его  стороне,  он
бросает в лицо смерти перчатку науки, он говорит: "Нас двое!"
   С этого времени начинается борьба врача со смертью; шаг за шагом  она
перед ним отступает и наконец покидает ристалище; победитель остается на
поле боя; осужденный, пытавшийся покончить с собой,  убийца,  получивший
ранение, спасен! Спасен, чтобы угодить в руки человеческого  правосудия,
и последнее действует на уничтожение, как перед тем врач  бился  за  его
спасение.
   Вот так же и адвокат, скажете вы: его заботам поручают виновного,  то
есть человека серьезно раненного; он же превращает его в невиновного, то
есть человека здорового.
   Пусть тот, кто согласен с этим мнением, помнит одно: врач ни  у  кого
не отнимает жизнь, которую возвращает больному, тогда как адвокат лишает
порой жизни праведника и отдает ее преступнику.
   Именно это и произошло, когда столкнулись г-н Жерар и г-н Сарранти.
   Может быть,  адвокат  г-на  Жерара  и  верил  в  невиновность  своего
подзащитного, но не допускал мысли и о том, что г-н Сарранти преступник.
   Однако это не помешало адвокату истца заставить других поверить в то,
во что не верил он сам.
   Он соединил в напыщенном вступлении все  избитые  ораторские  приемы,
все   банальные   фразы,   то   и   дело    мелькавшие    в    тогдашних
антибонапартистских газетах; он провел сравнение между королем Карлом  X
и узурпатором - словом,  вывалил  перед  судьями  все  закуски,  которые
должны были раздразнить их аппетит перед основным блюдом. А им  был  г-н
Сарранти,  иными  словами  -  злодей,  приводящий  в  ужас  собственного
Создателя, чудовище, отвергаемое  обществом,  преступник,  способный  на
самое  черное  злодейство;  потому-то  и  требуют  для  него  примерного
наказания современники, возмущенные тем, что дышат с ним одним воздухом!
   Не произнося пугающего слова, адвокат просто закончил речь призывом к
смертной казни.
   Надобно тоже отметить, что к своему месту он  возвращался  в  ледяной
тишине.
   Это  молчание  публики,  очевидное  осуждение  толпы,  должно   быть,
оставило в душе  адвоката,  который  защищал  честнейшего  г-на  Жерара,
болезненное чувство стыда и взбесило его. Никто  ему  не  улыбнулся,  не
поздравил его, не пожал руки; едва адвокат закончил защитительную  речь,
как вокруг него самого образовалась пустота.
   Он вытер пот со  лба  и  с  мучительным  беспокойством  стал  ожидать
выступления своего противника.
   Адвокат  г-на  Сарранти  был  молодой   человек,   сторонник   партии
республиканцев; впервые он выступил в суде всего год назад  и  сразу  же
стал известен в своем кругу.
   Был он сыном одного из наших самых прославленных  ученых:  его  звали
Эмманюэль Ришар.
   Господин Сарранти был связан с его отцом, и  молодой  адвокат  пришел
предложить свои услуги по рекомендации отца.
   Г-н Сарранти принял предложение.
   Молодой человек встал, положил свою шапочку на скамью, откинул со лба
длинные темные волосы и, побледнев от волнения, начал.
   В зале воцарилась тишина с той минуты, как он собрался говорить.
   - Господа! - произнес он, пристально глядя на судей. - Пусть  вас  не
удивляет, что первое  мое  слово  -  крик  боли  и  возмущения.  С  того
мгновения, как я увидел, что назревает  чудовищное  обвинение,  которое,
надеюсь, так ни во что и не выльется, я  едва  сдерживаю  свои  чувства,
однако господин Сарранти запрещает мне отвечать  на  него.  Мое  раненое
сердце обливается кровью и глухо стонет в груди.
   В   самом   деле,   я   присутствую   при    совершении    чудовищной
несправедливости.
   Человек почтенный и почитаемый, старый солдат, проливавший  кровь  во
всех наших великих  битвах  за  того,  кто  был  его  соотечественником,
господином и другом; человек, в душу которого ни разу даже не  закралась
дурная мысль, который ни разу не запачкал рук  недостойным  делом,  этот
человек, явившийся сюда с высоко поднятой  головой,  чтобы  ответить  на
обвинение, способное порой составить честь обвиняемому, говорит вам:
   "Я рисковал головой, вступив в заговор,  способный  опрокинуть  трон,
сменить династию, перевернуть целую империю. Я проиграл.  Отдаю  себя  в
ваши руки". В ответ же он слышит: "Замолчите! Вы не заговорщик,  а  вор,
похититель детей и убийца!"
   Согласитесь, господа, нужно быть весьма сильным, чтобы,  не  дрогнув,
встретить это тройное  обвинение.  И  мой  подзащитный  -  действительно
сильный человек. Ведь на все это он  отвечает  следующее:  "Если  я  был
способен на все то, в чем вы меня обвиняете, то проницательный  господин
с орлиным взором, так хорошо разбиравшийся в  людях,  не  подал  бы  мне
руки, не назвал бы своим другом, не приказал бы мне: "Ступай!.."
   - Простите, мэтр Эмманюэль Ришар, - прервал его председатель. -  Кого
вы имеете в виду?
   - Я говорю о его величестве Наполеоне Первом, коронованном  в  тысяча
восемьсот четвертом году в Париже, императоре Французском,  коронованном
в тысяча восемьсот пятом году в Милане, короле Итальянском, скончавшемся
в плену на острове Святой Елены пятого  мая  тысяча  восемьсот  двадцать
первого года, - громко отчеканил молодой адвокат.
   Невозможно передать  впечатление,  которое  произвели  эти  слова  на
собравшихся: их охватила дрожь.
   В те времена Наполеона было принято  называть  узурпатором,  тираном,
корсиканским людоедом. Вот уже тринадцать лет, со дня его падения, никто
не произносил вслух даже наедине с лучшим  другом  того,  что  Эмманюэль
Ришар проговорил во всеуслышание перед судьями и публикой.
   Жандармы, сидевшие по обе стороны от г-на Сарранти, повскакали с мест
и ждали от председателя одного взгляда, одного жеста, чтобы  наброситься
на дерзкого адвоката.
   Его спасла собственная безумная дерзость; члены  трибунала  оцепенели
от неожиданности.
   Господин Сарранти схватил молодого человека за руку.
   - Сейчас же прекратите! - проговорил он. - Во имя вашего  отца  прошу
вас не компрометировать себя.
   - Во имя вашего отца и моего тоже - продолжайте! - вскричал Доминик.
   - Вы, господа, - не унимался Эмманюэль, - были свидетелями процессов,
на  которых  обвиняемые  опровергали  показания   свидетелей,   отрицали
очевидные доказательства, молили королевского  прокурора  о  пощаде.  Вы
видели такое не раз, почти всегда так и бывает... Мы  же,  господа,  прш
отовили вам зрелище поинтереснее.
   Мы хотим вам сказать:
   "Да, мы виновны, и вот доказательства нашей вины;  да,  мы  замышляли
против внутренней безопасности государства, и вот  доказательства  этого
преступления;  да,  мы  хотели   изменить   форму   правления,   и   вот
доказательства; да, мы плели заговор против короля и членов  королевской
фамилии, и вот доказательства; да, мы виновны в оскорблении  величества,
и вот доказательства; да, да, мы заслужили наказания за отцеубийство,  и
вот доказательства; да, мы просим, чтобы нас отправили на эшафот босиком
и с темной вуалью на голове, как того требуют наш  долг,  наше  желание,
наш обет..."
   Из уст всех присутствовавших вырвался крик ужаса.
   - Замолчите! Замолчите! - зашикали со всех сторон на юного  фанатика.
- Вы его губите!
   - Говорите! Говорите! - приказал г-н Сарранти. - Я хочу, чтобы именно
так меня защищали.
   Публика взорвалась аплодисментами.
   - Жандармы! Очистить зал! - закричал председатель.
   Повернувшись к адвокату, он продолжал:
   - Мэтр Эмманюэль Ришар! Лишаю вас слова!
   - Теперь это не имеет значения, - заметил адвокат. - Я  исполнил  то,
что мне было поручено, и сказал все, что хотел.
   Он обратился к г-ну Сарранти с вопросом:
   - Вы удовлетворены, сударь? Правильно ли я исполнил вашу волю?
   Вместо ответа г-н Сарранти обнял своего защитника.
   Тем временем жандармы бросились  исполнять  приказание  председателя;
однако возмущенная толпа взревела так, что председатель понял: дело  это
не только трудное, но и небезопасное.
   Вполне мог вспыхнуть мятеж, а в  общей  свалке  г-на  Сарранти  могли
похитить.
   Один из судей склонился к председателю и шепнул ему на ухо  несколько
слов.
   - Жандармы! - проговорил тот. - Займите  свои  места.  Суд  призывает
присутствующих к порядку.
   - Тихо! - крикнули в толпе.
   И все сейчас же умолкли, будто привыкли повиноваться этому голосу.
   С этого момента  вопрос  был  поставлен  четко:  с  одной  стороны  -
заговор, освященный именем императора и клятвой верности, что превращало
его не только в щит, но в пальмовую ветвь так называемого преступника, с
другой стороны - общественное обвинение,  решившееся  преследовать  г-на
Сарранти не как политического преступника, виновного в  оскорблении  его
величества, а вора, похитившего сто тысяч экю  и  двух  детей,  а  также
убийцу Урсулы.
   Защищаться - значило бы допускать эти обвинения; отвергать их шаг  за
шагом, одно за другим - означало бы допустить их существование.
   По приказанию г-на Сарранти Эмманюэль Ришар вел себя так, будто и  не
слышал  о  тройном  обвинении,  выдвинутом  королевским  прокурором.  Он
предоставлял   публике   судить   о   необычной   позиции   обвиняемого,
сознававшегося в преступлении, которое не  вменялось  ему  в  вину,  что
влекло за собой не смягчение, а ужесточение наказания.
   Итак, публика свое отношение к происходящему выразила вполне.
   При  других  обстоятельствах  после   защитительной   речи   адвоката
обвиняемого заседание непременно было  бы  прервано,  чтобы  дать  отдых
судьям  и  заседателям:  однако  после  того,  что  произошло  в   зале,
останавливать заседание стало опасно, и представители обвинения  решили,
что лучше поскорее покончить с этим делом, даже если  вокруг  разразится
настоящая буря.
   Господин  королевский  прокурор  встал  и  в  мертвой  тишине,  какая
наступает на море между двумя шквалами, взял слово.
   С  первых  же  его  слов  все  зрители  поняли,  что  скатываются   с
поэтических  головокружительных  высот  политического   Синая   на   дно
уголовного крючкотворства.
   Словно не было ошеломляющего выступления адвоката Ришара, словно этот
наполовину повергнутый титан только что не заставил пошатнуться на своем
троне тюильрийского Юпитера; словно не были присутствовавшие в зале  все
еще  ослеплены  блеском  императорского  орла,  пронесшегося  высоко   в
поднебесной...  Господин  королевский   прокурор   выразился   следующим
образом:
   - Господа! За последнее время общественное внимание обратили на  себя
многочисленные  преступления;  вместе  с  тем  они  вызвали  пристальное
наблюдение со стороны должностных лиц.
   Беря свое начало в скоплении постоянно растущего населения, а также в
приостановлении  некоторых   работ   или   дороговизне   продовольствия,
преступления эти происходили не чаще тех, к которым мы уже привыкли: это
критская дань, выплачиваемая ежегодно обществом  за  пороки  и  леность,
ведь  те,  подобно  античному  Минотавру,  требуют  определенное   число
жертв!..
   Было очевидно, что королевский прокурор высоко ценит настоящий период
истории; он  сделал  паузу  и  обвел  взглядом  это  людское  море:  чем
взволнованнее и беспокойнее было оно  на  глубине,  тем  на  поверхности
казалось совершенно невозмутимым.
   Публика хранила молчание.
   - Однако, господа, - продолжал королевский прокурор, - появился новый
тип преступника, к которому мы еще  не  привыкли  и  не  научились  пока
преследовать; эти преступники беспокоили общество новизной  и  смелостью
своих посягательств, но - и я говорю об этом с радостью, господа, - зло,
от которого мы  стонем,  не  так  велико,  как  представляют  некоторые,
кое-кто находит удовольствие в том,  чтобы  его  преувеличивать.  Тысячи
лживых  слухов  были  распространены   намеренно,   их   породило   само
недоброжелательство;  едва  зародившись,   слухи   эти   встречались   с
жадностью, и каждый день  рассказ  о  пресловутых  ночных  преступлениях
вносил ужас в души доверчивых людей,  оцепенение  -  в  умы  легковерных
парижан...
   Слушатели переглядывались,  недоумевая,  куда  клонит  прокурор  Лишь
завсегдатаи суда присяжных, которые приходят в  поисках  того,  чего  им
недостает в собственном доме в зимнюю пору, иными словами  -  в  надежде
расслабиться и увидеть зрелище, теряющее для них со временем  новизну  и
прелесть, однако становящееся необходимым  из-за  привычки;  только  эти
завсегдатаи, хорошо знакомые с разглагольствованиями г-на Берара и  г-на
де Маршанжи, не  дрогнули,  видя,  на  какой  путь  ступает  королевский
прокурор; они отлично знали, что в народе говорят:
   "Все дороги ведут в Рим", а во Дворце  правосудия  (при  определенном
правительстве и в определенную эпоху) можно услышать такое: "Все  дороги
ведут к смертной казни".
   Не той ли дорогой вели Дидье в Гренобле, Пленьи, Коттерона и Карбонно
- в Париже, Бертона - в Сомюре, Pay, Бари, Губена и Помье - в Ла-Рошели?
   Королевский прокурор продолжал, сопровождая  свою  речь  величавым  и
чрезвычайно покровительственным жестом:
   - Успокойтесь, господа! Полиция подобна стоглазому Аргусу; она бдила,
она была готова отправиться на поиски современных Каков в самые заветные
укрытия последних, в самые глубокие их пещеры, ведь для  полиции  ничего
невозможного нет, и  представители  власти  отвечали  на  лживые  слухи,
исполняя свой долг в строжайшем соответствии с законом.
   Да, мы отнюдь не отрицаем, что имели место  тяжкие  преступления,  и,
стремясь к неукоснительному исполнению закона, мы сами ходатайствовали о
различных наказаниях, которые навлекли на себя преступники  Можете  быть
уверены, господа, что никто не избежит карающего меча правосудия. Отныне
общество спокойно самые наглые возмутители порядка у нас в руках, а  те,
что пока  гуляют  на  свободе,  непременно  понесут  наказание  за  свои
преступления.
   Так,  например,  хулиганы,   скрывавшиеся   в   окрестностях   канала
Сен-Мартен и избравшие безлюдные причалы местом своих ночных  нападений,
в настоящее время брошены в  темницу  и  предпринимают  тщетные  попытки
отклонить доказательства своей вины, выдвигаемые против них следствием.
   Господин  Феррантес,  испанец;  господин  Аристолос,  грек;  господин
Вальтер, баварец; господин  Кокрийа  из  Оверни  были  задержаны  поздно
вечером третьего дня. Полиция не имела  их  следов,  однако  нет  такого
места, где бы они могли укрыться от  недремлющего  ока  правосудия;  под
давлением неопровержимых доказательств, а  также  зная  за  собой  вину,
преступники уже дали показания.
   Присутствовавшие продолжали  переглядываться,  спрашивая  друг  друга
шепотом, что общего господа  Феррантес,  Аристолос,  Вальтер  и  Кокрийа
могут иметь с г-ном Сарранти.
   Однако завсегдатаи с доверительным видом покачивали головами,  словно
желая сказать: "Вот вы увидите, увидите!"
   Королевский прокурор не умолкал:
   -  Три  еще  более  злостных  преступления   потрясли   и   возмутили
общественность. Неподалеку  от  Бриши  был  обнаружен  труп  несчастного
солдата, получившего увольнение. В это самое время  в  Вилетте  на  поле
было  совершено  зверское  убийство  бедного  работника.  А  спустя  еще
некоторое время на дороге из Парижа  в  Сен-Жермен  убили  извозчика  из
Пуасси.
   В  считанные  дни,  господа,  правосудие  покарало  виновных  в  этих
убийствах, настигнув их на самых разных окраинах Франции.
   Однако кое-кто не ограничился пересказом этих  событий  и  поведал  о
сотне других преступлений: совершено убийство на улице  Карла  Десятого;
за Люксембургским дворцом найден кучер  в  луже  собственной  крови;  на
улице Кадран напали  на  женщину;  третьего  дня  совершено  вооруженное
нападение на почтовую карету небезызвестным Жибасье -  его  имя  не  раз
звучало в этих стенах и, несомненно, знакомо присутствующим.
   И вот, господа, пока кое-кто пытался  таким  образом  посеять  панику
среди населения, полиция установила,  что  несчастный,  обнаруженный  на
улице Карла Десятого, скончался от кровоизлияния в  легких;  что  кучера
хватил апоплексичес