страдания.  -
Может, ты и это станешь отрицать?
   Она выхватила из-за корсажа письмо, торопливо его  развернула  и,  не
читая, наизусть повторила слово в слово:
   - "Камилл, дорогой Камилл! Где ты в этот час,  когда  я  вижу  только
тебя, слышу только тебя, думаю только о тебе?"
   - Теперь моя очередь сказать  вам:  "Довольно!"  -  закричал  Камилл,
вырвал письмо из рук креолки и растерзал его в клочья.
   - Рвите, рвите! - приговаривала  та.  -  К  несчастью,  я  помню  его
назубок.
   - Значит, вам мало было за мной шпионить, вы еще  распечатываете  мои
письма или взламываете мои замки? - покраснев от злости, взревел Камилл.
   - Да... Ну и что?.. Да, я за тобой шпионю, распечатываю твои  письма,
взламываю замки! Так ты меня еще не знаешь, несчастный?  Не  знаешь,  на
что я способна? Посмотри мне в лицо.
   Разве я похожа на женщину, которой можно безнаказанно изменять?!
   Несмотря на соблазнительную внешность, креолка была страшна в  гневе.
Художник при виде затравленного выражения  ее  глаз  и  застывшего  лица
непременно написал бы с нее Медею или Юдифь.
   Камилл отпрянул, не  находя  что  ответить.  Но  он  чувствовал,  что
положение осложнится, если молчание затянется  еще  хоть  на  минуту,  и
попытался взять лестью.
   - Как ты хороша сейчас! - воскликнул он. - Ты только посмотри на себя
и сравни с другими женщинами. Да  нет  ни  одной  краше  тебя!  А  разве
кого-нибудь любят больше тебя?
   - Мне и не  нужно,  чтобы  меня  любили  больше,  -  гордо  возразила
креолка. - Я хочу, чтобы меня любили одну.
   - Именно это я и имел в виду! - подхватил Камилл.
   - Неужели? - возмутилась Долорес. - Теперь,  когда  доказательства  у
меня в руках, ты станешь отрицать, что имел интрижку  с  этим  ничтожным
созданием?
   Слово "создание", сказанное в адрес его любимой  Сюзанны,  покоробило
Камилла. Он насупился и ничего не ответил.
   - Да, - повторила Долорес, да, с ничтожным созданием!
   И эпитет, и это слово прекрасно подходят! О, я знаю ее не  хуже  вас,
даже лучше, может быть; для этого мне хватило одного вечера.
   По непонятной причине последние слова смутили говорившую, хотя ничего
особенного она вроде бы не сказала.
   Камилл заметил ее промах и сейчас же им воспользовался.
   - Послушай,  -  сказал  он  жене,  -  хотя  то,  что  я  тебе  скажу,
неделикатно, я не стану отрицать, что Сюзанна в меня влюблена.
   - Значит, она тебя любит?! - вскричала креолка. - Ты  признаешь,  что
эта правда?
   - Не в нашей власти, дорогая моя, внушить или не  внушить  любовь,  -
отвечал Камилл. - Больше того, - философски проговорил он,  -  разве  мы
вольны любить или не любить?
   - А ты любишь мадемуазель  де  Вальженез,  да  или  нет?  -  спросила
Долорес; она не хотела, чтобы Камилл выскользнул у нее из рук.
   - Я ее не люблю... Вернее, любить можно по-разному. Это сестра  моего
друга, и я ее не ненавижу.
   - Любишь ли ты мадемуазель Сюзанну де Вальженез как  женщину?  Спрошу
еще яснее: мадемуазель Сюзанна де Вальженез - твоя любовница?
   - Любовница?
   - Раз я твоя жена, она может быть только любовницей.
   - Нет, разумеется, она мне не любовница.
   - И ты не любишь ее как женщину?
   - Как женщину? Нет.
   - Хотелось бы верить.
   - Это замечательно! - молвил Камилл, протягивая жене руки.
   - Погоди, Камилл. Я  хотела  бы  тебе  поверить,  но  мне  необходимо
получить доказательство.
   - Какое?
   - Давай уедем.
   - Как - уедем? - удивился Камилл. - С чего нам уезжать?
   - Потому что непорядочно морочить голову  мадемуазель  де  Вальженез.
Она тебя любит, как ты говоришь, стало быть,  она  надеется.  Ты  ее  не
любишь: она страдает. Есть способ положить конец и надежде, и страданию:
уехать.
   Камилл попытался все свести к шутке.
   - Я готов допустить, что отъезд будет выходом из этого  положения,  -
сказал он. - Пример тому мы находим во многих комедиях. Но куда  поехать
- вот в чем вопрос.
   - Мы поедем туда, где нас любят, Камилл. А где нас любят, там и  есть
наша настоящая родина. Я готова следовать за тобой куда пожелаешь  -  за
сотню лье от Франции, за тысячу лье - только уедем!
   - Да, конечно, - ответил Камилл. - Я и  сам  давно  хотел  предложить
тебе съездить в Италию или в Испанию, да боялся твоих упреков.
   - Моих упреков?
   - Да. Пойми же! "Я жил многие годы в Париже и почти все здесь  видел,
- говорил я себе, - но она, моя бедняжка Долорес, как все девушки  нашей
страны, давно вынашивала эту сладкую мечту - увидеть Париж и умереть,  -
не разбужу ли я ее раньше чем кончится ее сон?"
   - Если тебя удерживало лишь твое деликатное внимание, Камилл,  то  мы
можем ехать: я увидела в Париже все, что хотела посмотреть.
   - Будь по-твоему, дорогая, - сказал Камилл, - мы уедем.
   - Когда?
   - Когда хочешь.
   - Завтра.
   - Завтра? - растерялся американец.
   - Ну да, если вас в  Париже  держит  лишь  опасение  потревожить  мой
сладкий сон.
   - Да, да, меня ничто не держит, это верно, - подтвердил Камилл. -  Но
уложить вещи - дело непростое, одного дня будет мало. Завтра! - повторил
Камилл. - А покупки, а визиты, а расчеты?
   - Мои вещи уложены, покупки сделаны, счета уплачены.
   Вчера я приказала отнести вместо прощальных визитов карточки  во  все
дома, где нас принимали.
   - Но понадобится несколько дней, чтобы пожать руку друзьям.
   - С твоим характером, Камилл, друзей не  имеют,  у  тебя  могут  быть
только знакомые. Самым близким знакомым был Лоредан. Вчера его убили,  а
сегодня состоялись похороны. Больше тебе пожать руку  в  Париже  некому.
Едем завтра.
   - Нет, это просто невозможно.
   - Будь осторожен! Как ты мне отвечаешь, Камилл!
   - Ну а как же? А мои поставщики? Что они скажут, если я уеду вот так?
Я буду похож на банкрота. А ведь я уезжаю, а не убегаю!
   - Сколько времени тебе нужно на то, чтобы твой отъезд не был похож на
бегство? Отвечай!
   - Ну, не знаю...
   - Трех дней довольно?
   - По правде говоря, такая настойчивость ни к чему, дорогая.
   - Четыре дня, пять, шесть, - резко  продолжала  молодая  женщина;  ее
трясло от злости. - Этого довольно?
   -  Для  тебя  это  так  важно?  -  спросил  Камилл,   не   на   шутку
обеспокоившись раздраженным состоянием жены.
   - Жизненно важно.
   - В таком случае через неделю.
   - Через неделю, так через неделю! - непреклонно  произнесла  г-жа  де
Розан и взглянула на ящик, куда заперла пистолеты и кинжал. -  Но  знай,
что я приняла решение до того, как ты вошел в эту комнату. И если  через
неделю мы не уедем, мы с тобой, Камилл, предстанем  перед  Богом  и  там
ответим за свое поведение.
   Молодая женщина произнесла эти слова  так  уверенно,  что  Камилл  не
удержался и вздрогнул.
   - Хорошо, - задумчиво молвил он и насупился. - Хорошо,  через  неделю
мы уедем. Даю тебе слово чести.
   Подхватив свой фрак, который,  как  мы  сказали,  Камилл  сбросил  на
кресло, он удалился в свою комнату, смежную со спальней жены. Не отдавая
себе отчета в том, что делает, он заперся на ключ и толкнул задвижку.

XVI

Глава, в которой Камилл де Розан признает, что ему трудно будет убить Сальватора, как он обещал Сюзанне де Вальженез

   Читатели помнят, что, покидая мадемуазель Сюзанну де Вальженез, о чем
мы поведали в конце главы XIV, наш друг Камилл решил, что нашел  простое
средство,  как  отделаться  от  Сальватора  или,  если  вам  больше  так
нравится, Конрада, то есть законного наследника Вальженезов.
   Но в нашем полном противоречий  мире  недостаточно  придумать,  каким
образом отделаться от помехи: между задуманным и его  исполнением  порой
лежит целая пропасть.
   Приняв решение, Камилл де Розан явился к Сальватору и, не застав его,
оставил свою карточку.
   На следующий день после семейной сцены четы  Розанов,  о  которой  мы
рассказали, Сальватор - под своим настоящим именем Конрада де Вальженеза
- прибыл к американскому джентльмену и велел лакею доложить о себе.
   Камилл почувствовал волнение, как бывает в  ответственную  минуту  со
всеми, кто принимает поспешные решения, продиктованные скорее чувствами,
нежели разумом. Хозяин приказал проводить прибывшего в гостиную и сейчас
же вслед за ним вошел туда сам.
   Но чтобы стало понятно то, что затем произойдет,  сообщим  читателям,
откуда возвращался Сальватор, когда зашел к Камиллу.
   Он побывал у своей кузины, мадемуазель Сюзанны де Вальженез.
   Когда он в первый раз попросил провести его к девушке, ему  ответили,
что мадемуазель де Вальженез никого не принимает.
   Он повторил свою просьбу и снова получил отказ.
   Но  наш  друг  Сальватор  был  терпелив  и  от  своих  намерений   не
отказывался.
   Он взял другую карточку и к словам "Конрад де Вальженез"
   приписал карандашом: "Явился поговорить о наследстве".
   Никогда магическое слово, чудесный талисман не  отворяли  дворец  феи
стремительнее, чем эта приписка. Конрада  пригласили  в  гостиную,  куда
несколько минут спустя вошла мадемуазель де Вальженез.
   Отчаяние, в которое девушку ввергла потеря состояния, изменило ее  до
неузнаваемости: взгляд ее потух, она осунулась,  побледнела  и  походила
теперь на болезненных мареммских красавиц с  блуждающим  взором,  словно
помышляющих о мире ином. Сюзанну трясло как  в  лихорадке,  и  ее  дрожь
отчасти передалась Сальватору: когда она вошла в гостиную,  он  невольно
вздрогнул.
   Для визита к кузине Сальватор облачился не просто в приличный костюм,
подобающий светскому человеку, но выбрал самый модный  фрак,  отвечающий
требованиям строжайшего этикета.
   Когда Сюзанна увидела,  как  он  изыскан  и  хорош  собой,  ее  глаза
загорелись ненавистью.
   - Вы хотели со мной говорить, сударь? - сухо вымолвила она,  напустив
на себя высокомерный вид.
   - Да, кузина, - отозвался Сальватор.
   Мадемуазель де Вальженез презрительно поморщилась при слове "кузина",
которое показалось ей оскорбительно фамильярным.
   - А что вам может быть от меня нужно?  -  продолжала  она  в  прежнем
тоне.
   - Я пришел обсудить с вами положение, в котором  вы  оказались  после
смерти брата, - не обращая внимания на презрительные гримасы мадемуазель
де Вальженез, проговорил Сальватор.
   - Так вам угодно побеседовать со мной о наследстве?
   - Вы понимаете, насколько это серьезно, не так ли?
   - Кажется, вы полагаете, что наследство принадлежит вам?
   - Я не полагаю, а утверждаю это.
   - Утверждение еще ничего не значит. Мы будем судиться.
   - Утверждение действительно ничего не значит, - согласился Сальватор.
- Но судиться нынче дорого. Вы не станете судиться, кузина.
   - А кто мне может помешать? Не вы ли?
   - Боже сохрани!
   - Кто же?
   - Ваш здравый смысл, ваш разум, но в особенности ваш нотариус.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Я хочу сказать, что вы вызывали  вчера  своего,  а  также  и  моего
нотариуса, славного господина Баратто. Вы попросили ввести  вас  в  курс
дел. Когда вы узнали, что у вас ничего больше нет, вы попросили  у  него
совета. Он посоветовал вам не судиться, потому что завещание, которым  я
располагаю, абсолютно бесспорно.
   - Я посоветуюсь со своим доверенным лицом.
   - Скилла не даст вам лучшего совета, чем Харибда <Харибда в греческой
мифологии  -  чудовище  в  виде  страшного  водоворота,  трижды  в  день
поглощающего и  извергающего  черные  воды  пролива,  на  другом  берегу
которого в пещере обитает шестиглавая Скилла Даже Посейдон  не  в  силах
спасти от гибели человека, попавшего  между  Харибдой  и  Скиллой,  где,
однако, все-таки проплыл Одиссей>.
   - Так что же вам угодно, сударь? Я не  понимаю  цели  вашего  визита,
разве что вы вознамерились выместить на женщине злобу, которую питали  к
ее брату.
   Сальватор покачал головой и грустно улыбнулся.
   - Я ни к кому не питаю злобы, - возразил он. - Я даже не сердился  на
Лоредана, как же я могу быть недовольным вами?
   Достаточно было бы одного  слова,  чтобы  вы,  ваш  брат  и  я  снова
сблизились. Правда, слово это мало что значит  -  совесть,  -  и  он  не
должен был  никогда  его  произносить.  Я  пришел  не  для  того,  чтобы
ругаться. И если вы соблаговолите выслушать меня,  вы  узнаете:  сердце,
которое,  по  вашему  мнению,  переполнено  ненавистью,  к  вам   питает
почтительнейшее сострадание.
   - Благодарю за любезность,  сударь,  но  такие  женщины,  как  я,  не
опускаются до милостыни, они, скорее, готовы принять смерть.
   - Соблаговолите выслушать меня,  мадемуазель,  -  вежливо  проговорил
Сальватор.
   - Да, понимаю. Вы сейчас предложите мне пожизненный пенсион, чтобы  в
свете не говорили, что вы обрекли родственницу  на  нищенскую  смерть  в
приюте.
   - Ничего я вам не предлагаю, -  возразил  Сальватор,  пропустив  мимо
ушей оскорбительные предположения девушки. - Я пришел к вам с намерением
узнать о ваших нуждах, желая и надеясь их удовлетворить.
   - В таком случае  объясните  свою  мысль,  -  не  скрывая  удивления,
продолжала Сюзанна, - я теперь уж вовсе не понимаю, куда вы клоните.
   - А между тем все просто. Сколько тратите лично вы в год?
   Иными словами, какая сумма вам нужна в год для содержания дома в  том
же виде, что и сегодня?
   - Понятия не имею, - призналась мадемуазель де Вальженез. - Я никогда
не вникала в подробности.
   - Ну что ж, я сам вам скажу, - продолжал Сальватор. - При жизни брата
вы вдвоем тратили сто тысяч франков в год.
   - Сто тысяч франков! - изумилась девушка.
   - Думаю,  кузина,  ваша  доля  составляла  не  меньше  трети  в  этих
расходах, то есть в год вы лично проживали от тридцати до тридцати  пяти
тысяч франков.
   - Сударь! - вымолвила Сюзанна, еще более изумляясь; ей вдруг пришла в
голову мысль, что кузен не оставит ее  без  средств  и  что  она  сможет
отправиться с Камилл ом в путешествие. - Сударь, этой  суммы  мне  более
чем достаточно.
   - Пусть так, - кивнул Сальватор. - Но бывают трудные годы.  И  я  вам
назначаю, в предвидении таких трудных лет, содержание в пятьдесят  тысяч
франков годовых. Капитал останется у мэтра Баратто, и вы будете получать
либо каждый месяц, либо раз  в  три  месяца  проценты.  Мое  предложение
представляется вам приемлемым?
   - Сударь! - покраснев от радости, воскликнула Сюзанна. - Предположим,
я согласна. Я должна знать, по какому праву я получаю подобный дар.
   - Что касается ваших прав, мадемуазель, - улыбнулся Сальватор, -  как
я уже имел честь вам сказать, прав у вас нет никаких.
   - Я хочу сказать, на каком основании, - поправилась девушка.
   - На том основании, что вы  племянница  моего  отца,  мадемуазель,  -
строго произнес Сальватор. - Вы согласны?
   Тысячи мыслей пронеслись в голове у Сюзанны де Вальженез,  когда  она
услышала столь четко изложенное предложение.
   Она смутно догадывалась о существовании другой породы  людей,  нежели
те, каких она знавала до сих пор и какой была сама,  люди  эти  несли  в
себе божественное начало; Небо наделило их живительной силой добра, и на
землю они явились для исправления зла, совершаемого низшими  существами.
Ей грезились, словно в дымке,  розовые  любовные  дали.  Ее  жизнь  была
неясной, неопределенной вплоть до того дня, как погиб ее брат,  все  три
дня после его смерти жизнь казалась ей мрачной, полной волнений, бурной,
как вдруг озарилась  всеми  цветами  радуги.  Тысячи  соблазнов,  словно
свежий ветер, ударили ей в лицо; она захмелела от охвативших ее надежд и
подняла на Сальватора глаза, в которых светилась благодарность.
   До сих пор она  смотрела  на  него  с  ненавистью,  теперь  вместе  с
благодарностью Сюзанна переживала и  восхищение:  Сальватор  казался  ей
красивым, довольным, и она без колебаний выразила свое  восхищение  если
не в словах, то во взгляде.
   Сальватор будто  не  замечал,  какое  впечатление  он  производит  на
девушку, и все так же строго повторил свой вопрос:
   - Вы принимаете мое предложение, кузина?
   - С чувством глубокой  признательности,  -  отвечала  мадемуазель  де
Вальженез взволнованным голосом, протягивая молодому человеку руки.
   Тот поклонился и сделал было шаг к двери.
   - Я сейчас же отправляюсь к  мэтру  Баратто  составить  документ,  по
которому вы станете наследницей миллионного  состояния,  мадемуазель.  С
завтрашнего дня вы сможете получить проценты за первое полугодие.
   - Кузен! - нежным голосом остановила она его. - Конрад!
   Возможно ли, что вы меня ненавидите?
   - Повторяю вам, мадемуазель, - холодно улыбнулся Сальватор, - я ни  к
кому не питаю ненависти.
   - Возможно ли, Конрад, - продолжала Сюзанна,  с  нежностью  глядя  на
Сальватора, - чтобы вы забыли: детство и юность мы прожили бок о бок,  у
нас есть общее прошлое, мы носили одно имя, наконец, в наших венах течет
одна кровь?
   - Я ничего не забыл, Сюзанна, - хмуро произнес  Сальватор  -  Я  даже
помню, какое будущее нам прочили наши отцы; именно поэтому вы  и  видите
меня сегодня у себя.
   - Вы говорите правду, Конрад?
   - Я никогда не лгу.
   - В таком случае вы полагаете, что сделали достаточно для  племянницы
вашего отца, обеспечив, даже столь щедро, как это делаете  вы,  лишь  ее
материальное  благополучие?  Я  одна  в  целом  свете,  Конрад,  одна  с
сегодняшнего дня. Нет у  меня  больше  ни  родных,  ни  друзей,  никакой
поддержки.
   - Это Божья кара, Сюзанна, - строго проговорил молодой человек.
   - О, вы не просто строги, вы жестоки.
   - Неужели вам не в чем себя упрекнуть, Сюзанна?
   - Ни в чем серьезном, Конрад. Если, конечно, вы не считаете серьезным
проступком девичье кокетство или женские капризы.
   - Скажите, это из кокетства или из  каприза,  -  торжественно  молвил
Конрад, - вы приложили руку к отвратительным  козням,  результатом  коих
явилось похищение молодой особы из  вашего  пансиона,  произведенное  на
ваших глазах вашим братом и при вашем участии?  Вы  полагаете,  что  Бог
рано или поздно не  накажет  за  такой  каприз?  И  вот,  Сюзанна,  день
расплаты настал, Бог наказывает вас тем, что оставляет одну, лишает всех
родных:   наказание   строгое,   но   заслуженное   и,    следовательно,
справедливое.
   Мадемуазель де Вальженез опустила  голову,  краска  стыда  залила  ей
щеки.
   Спустя мгновение она медленно подняла  глаза  и,  тщательно  подбирая
слова, сказала:
   - Значит,  вы,  мой  самый  близкий,  единственный  мой  родственник,
отказываете мне не только в своей дружбе, но и в поддержке. А ведь я  не
закоренелая грешница, Конрад. В глубине души я добра,  поверьте  мне,  и
могла бы, вероятно, исправить с вашей помощью ужасную ошибку, что  верно
- то  верно,  хотя  у  меня  есть  смягчающие  обстоятельства,  если  не
оправдание. Ведь причина этого - моя любовь к брату, подтолкнувшая  меня
к этому дурному поступку. Где сейчас та девушка?
   Я припаду к ее стопам, я испрошу  у  нее  прощения.  Она  была  нищей
сиротой, я возьму ее с собой, предложу ей свою дружбу, стану ей сестрой,
дам приданое, найду жениха. Чтобы искупить несколько лет зла,  я  готова
всю оставшуюся жизнь творить добро.  Но  прошу  вас  об  одной  милости:
поддержите меня, помогите мне!
   - Слишком поздно! - обронил Сальватор.
   - Конрад! - продолжала  настаивать  Сюзанна.  -  Не  будьте  карающим
ангелом. Я часто слышала имя Сальватора как хорошего человека. Не будьте
так же строги, как Господь, ведь вы лишь Его раб.  Протяните  руку  той,
что умоляет вас об этом, но не  толкайте  в  пропасть.  Если  не  можете
одарить меня своей дружбой, прошу вас о сострадании, Конрад. Мы оба  еще
молоды, еще не все потеряно.  Понаблюдайте  за  мной,  подвергните  меня
испытанию, попытайтесь уличить меня в неправедном  поступке,  и  если  я
обращу во благо ту страсть, с которой творила зло, вы  увидите,  Конрад,
какой верной и искренней умеет быть женщина, знакомая до сих пор лишь со
злом.
   - Слишком поздно! - печально повторил Сальватор. -  Я  взял  на  себя
роль врачевателя душ,  Сюзанна;  я  лечу  раны,  которые  каждую  минуту
наносит общество. Время, которое  я  провел  с  вами,