ши предки правили в Константинополе.
   - Вы правы, гражданин первый консул, - я этого не забыл.
   - Однако я не в силах назначить вас императором  Константинопольским,
хотя  постарался  избежать  всего  того,  что  сделал  Бодуэн,  то  есть
возвращаться из Иерусалима  через  Константинополь,  вместо  того  чтобы
отправиться через Константинополь в Иерусалим.
   - Нет, гражданин консул, но вы можете сделать другое.
   - Да, я могу установить майорат для вашего старшего сына, женить  вас
на дочери одного из моих генералов, если вы хотите прикоснуться к славе,
или на дочери одного из моих поставщиков, если вас интересуют деньги.
   - Гражданин первый консул! У меня три миллиона, что  ничуть  не  хуже
майората, а что касается женитьбы, у меня есть на примете невеста.
   - Вы женитесь на какой-нибудь знатной принцессе или дочери  немецкого
маркграфа?
   - Я женюсь на бедной девушке по имени Тереза; я люблю ее  уже  восемь
лет, а она семь лет верно меня ждет.
   - Дьявольщина! - вскричал Бонапарт. - Не везет же мне:
   там - Сен-Жан-д'Акр, а здесь -  вы!..  Что  же  вы  намерены  делать,
капитан?
   - А вот что, гражданин консул: для начала  женюсь,  так  как  мне  не
терпится это сделать, и, если бы не вы, даю слово, я не двинулся  бы  до
свадьбы из Сен-Мало.
   - Ну а что потом?
   -  Буду  наслаждаться  мирной  жизнью,   проедая   три   миллиона   и
приговаривая, как пастух Вергилия:
   О Melibce! deus nobis hcec otia fecit!
   - Гражданин капитан! Я не силен в латыни.
   - Да, особенно когда речь о мирной жизни, верно? Да я не прошу у  вас
тридцатилетнего мира. Нет, год-другой насладиться семейным  счастьем,  и
хватит. А  потом  с  первым  же  пушечным  выстрелом  я...  что  ж,  моя
"Прекрасная Тереза" еще целехонька!
   - Значит, я ничего не могу для вас сделать?
   - Да вот я думаю...
   - И никак ничего не придумаете?
   - Нет, но если мне что-нибудь придет в голову, я  вам  напишу,  слово
Эрбеля!
   - Неужели я даже не смогу быть крестным вашего первого сына?
   - Вам не повезло, гражданин консул: я уже дал слово другому.
   - Кому же?
   - Пьеру Берто по прозвищу Монтобанн-Верхолаз, нашему боцману.
   - А он не может уступить мне свою очередь, капитан?
   - Да что вы! Он не уступил бы даже китайскому императору. Да и нечего
сказать: он завоевал это право шпагой.
   - Каким образом?
   - Он был вторым  на  палубе  "Калипсо"  и,  между  нами,  храбрецами,
говоря, генерал, даже первым, если уж быть точным...  Словом,  я  просто
закрыл на это глаза.
   - Ну, капитан, раз уж мне с  вами  так  не  везет,  вы,  может  быть,
позволите мне о вас иногда справляться?
   - Стоит вам начать войну, гражданин  первый  консул,  и  вы  обо  мне
услышите, за это я вам ручаюсь.
   - Итак, с должника нужно брать хотя бы то, что он  может  отдать:  до
встречи в случае войны!
   - До свидания, гражданин первый консул!
   Пьер Эрбель пошел было к двери, но снова вернулся.
   - Нет, я не могу вам обещать и свидания, - поправился он.
   - Это еще почему?
   - Потому что вы сухопутный генерал, а я моряк. Значит,  маловероятно,
что мы встретимся, если вы будете воевать в Италии или Германии, а я - в
Атлантическом или Индийском океане; итак, удачи вам в  ваших  кампаниях,
гражданин первый консул.
   - А вам удачных плаваний, гражданин капитан.
   На том капитан и первый консул расстались, а встретились  вновь  лишь
пятнадцать лет спустя в Рошфоре.
   Через три дня  после  того,  как  Пьер  Эрбель  покинул  Тюильрийский
дворец, он с распростертыми объятиями вошел в скромный дом Терезы  Бреа,
находившийся в деревушке  Планкоэ,  что  на  Аркеноне,  в  пяти  лье  от
Сен-Мало.
   Тереза радостно вскрикнула и бросилась Пьеру в объятия.
   Она не видела его три года. Она слышала, что он вернулся в Сен-Мало и
в тот же день уехал в Париж.
   Другая впала бы в отчаяние и  стала  гадать,  какое  неотложное  дело
могло заставить ее возлюбленного отказаться от встречи с ней. Но  Тереза
твердо верила в слово Пьера; она  преклонила  колени  перед  Планкоэской
Божьей Матерью, даже не думая о причине его неожиданного отъезда.
   И, как мы  видели,  Пьер  приехал  в  Париж  за  час  до  назначенной
аудиенции, а покинул столицу час спустя: его  отсутствие  длилось  всего
шесть дней. Правда, Терезе они показались шестью столетиями.
   Увидев своего любимого, она метнулась ему навстречу, а с ее губ  или,
вернее, из самого сердца вырвался радостный крик.
   Пьер расцеловал ее в мокрые от слез щеки и спросил:
   - Когда свадьба, Тереза?
   - Когда хочешь, - отвечала та. - Я уже семь лет как готова, а о нашей
помолвке объявлено уже три года назад.
   - Значит, нам осталось только предупредить мэра и кюре?
   - Ну конечно!
   - Идем предупредим их, Тереза! Я не согласен с теми, кто говорит: "Он
ждал шесть лет, подождет еще". Нет, я, наоборот,  считаю  так:  "Я  ждал
шесть лет и полагаю, что этого вполне  достаточно:  больше  ждать  я  не
хочу!"
   Тереза придерживалась,  разумеется,  того  же  мнения.  Не  успел  он
договорить, как она накинула на плечи шаль и приготовилась выйти.
   Пьер Эрбель взял ее за руку.
   Как бы ни торопились мэр и кюре, необходимо было подождать  три  дня.
За это время капитан едва не лишился рассудка.
   На третий день, когда мэр ему сказал:  "Именем  закона  объявляю  вас
мужем и женой", Пьер Эрбель заметил:
   - Какое счастье! Если бы пришлось еще ждать, я бы свихнулся.
   Девять месяцев  спустя  -  день  в  день  -  Тереза  родила  крепкого
мальчонку,  которого,  по  уговору,  крестил  Пьер  Берто  по   прозвищу
Монтобанн.  Записали  мальчика  в  книге  актов  гражданского  состояния
Сен-Мало под именем Пьера Эрбеля де Куртенея,  виконта.  Он  был  Пьером
дважды: по имени родного отца и крестного.
   Мы уже рассказывали, как, уступая  моде  той  поры,  молодой  человек
латинизировал   свое   имя   и   вместо   отчасти   вульгарного    имени
апостола-отступника избрал более аристократичное Петрус.
   Однако наберитесь терпения, дорогие читатели;  мы  еще  не  закончили
рассказ о его отце-корсаре, как называл брата генерал Эрбель.
   Медовый  месяц  капитана  Эрбеля  длился   ровно   столько,   сколько
существовал Амьенский мир. Мы ошибаемся: он затянулся на несколько  дней
дольше.
   Десять  историков  против  одного  вам  скажут,  если,  конечно,   вы
пожелаете к ним обратиться, как был  нарушен  договор  1802  года;  зато
только  я  могу  вам  поведать,  чем  закончился  медовый  месяц  нашего
достойного капитана.
   Пока длился мир, все шло хорошо в  семье  Эрбелей.  Муж  обожал  свою
жену, нежную и тихую, будто ангел; он обожал сына  и  уверял  -  не  без
основания, может быть, - что  это  самый  красивый  малыш  не  только  в
Сен-Мало, но и во всей Бретани, а то и во всей Франции.  Короче  говоря,
это был счастливейший смертный, и если бы не война, это состояние  покоя
длилось бы, верно, месяцы и годы и ни одно облачко не  омрачило  бы  его
ясного небосвода.
   Но со стороны Англии стала надвигаться буря. Английское правительство
заключило  мир  вынужденный;  для  этого  императору  Павлу  I  пришлось
вступить в коалицию с Пруссией, Данией и  Швецией,  благодаря  чему  был
опрокинут кабинет министров  Питта,  а  оратор  Эддингтон  был  назначен
первым лордом министерства финансов.  К  несчастью,  мир  просуществовал
недолго.
   Убийство Павла I пошатнуло это ненадежное здание. Англичане  обвинили
Францию в том, что она  слишком  медленно  освобождает  Рим,  Неаполь  и
остров Эльбу. Франция обвинила Англию в том, что та вообще не уходит  из
Мальты и Египта. Бонапарт решил встретить грядущие события во  всеоружии
и снарядил экспедицию в Санто-Доминго. Политический  барометр  предвещал
неизбежную войну.
   С того дня, как эта намечавшаяся экспедиция привела  все  французские
гавани  в  лихорадочное  возбуждение,  предшествующее   обычно   морским
сражениям, капитан Эрбель потерял покой и сон Тихое семейное счастье  не
могло заглушить его жажды приключений:  для  него  семейная  жизнь  была
цветущим островком в океане, где моряк может  ненадолго  передохнуть,  и
только. Настоящим призванием капитана  было  море:  оно  не  давало  ему
покоя, тянуло к себе, словно ревнивая любовница, и манило  помимо  воли.
Он стал печальным и не пропускал ни одного  рыбацкого  судна,  чтобы  не
расспросить экипаж, когда начнутся военные  действия.  Дни  напролет  он
просиживал на  самом  высоком  утесе,  всматриваясь  в  даль,  где  море
сливалось с небом.
   Тереза, йа все  смотревшая  его  глазами,  вскоре  заметила,  как  он
переменился, и долго  не  могла  понять,  чему  приписать  его  странное
состояние.  Мрачное  настроение,   угрюмое   молчание   были   настолько
несвойственны ее мужу, что она не на шутку испугалась, но ни о чем ет  о
не спрашивала.
   Она понимала, что рано или поздно он заговорит  сам.  И  вот  однажды
ночью ее разбудили порывистые движения и громкие крики капитана.
   Ему привиделось во сне сражение, и он закричал что есть мочи:
   -  Вперед!  Бей  англичан!  Дети  мои,  на  абордаж!  Да  здравствует
Республика!
   Бой был нелегкий. Но через некоторое время  он,  видимо,  закончился,
как и для Сида, сам собой: некому стало сражаться.
   Капитан, приподнявшийся было на постели, рухнул на подушку с криком:
   - Спускай флаг, английская собака! Победа! Победа!
   И он снова уснул мирным сном победителя.
   Так несчастная Тереза узнала правду.
   Сон ее как рукой сняло, и она прошептала:
   - Сам того не зная, он  только  что  объяснил  мне,  почему  на  него
находит тоска.  Бедный  Пьер!  Из  любви  ко  мне  он  сидит  здесь  как
привязанный, чувствует себя пленником в этом доме  и  бьется  головой  о
решетку, словно тигр в клетке...
   Увы, теперь я понимаю: эта тихая жизнь не для тебя, бедный мой  Пьер!
Тебе нужен простор, вольный воздух, бескрайнее небо  над  головой,  море
под ногами; тебе нужны великие бури  и  сражения,  гнев  человеческий  и
Божий! А я ничего не видела, не понимала, ни о чем  не  догадывалась:  я
тебя любила! Прости меня, дорогой Пьер!
   Тереза в смертной тоске стала ждать утра, а когда  рассвело,  сказала
как можно тверже:
   - Пьер, ты здесь скучаешь!
   - Я? - отозвался он.
   - Да.
   - Даже и не думай об этом!
   - Пьер, ты никогда не лгал. Даже со мной оставайся всегда  честным  и
искренним, как и подобает моряку.
   Пьер пролепетал что-то невнятное.
   - Безделье для тебя губительно, друг мой, - продолжала Тереза.
   - А твоя любовь меня восхищает, - отвечал Пьер.
   - Тебе пора в путь, Пьер, мы на пороге войны.
   - Да, так все говорят.
   - А ты, любимый мой, уже начал военные действия.
   - Что ты имеешь в виду?
   Тереза рассказала, что было ночью.
   -  Вполне  возможно,  -  согласился  Пьер.  -  Всю  ночь  мне  снился
ожесточенный бой.
   - По тому, с какой страстью ты воевал пусть во  сне,  я  поняла,  что
время нашей безмятежной жизни прошло, а настоящая жизнь  для  тебя  там,
где опасность и слава, и я приняла очень важное решение, мой друг.
   - Какое же?
   - Помочь тебе как можно раньше выйти в море.
   - Ты, дорогая Тереза?
   - Я, Пьер. Провидение возложило на нас разные задачи, милый; я  ждала
тебя семь лет и была счастлива этим ожиданием.
   Ты пришел, и два года я была  самой  счастливой  женщиной  на  свете.
Скоро ты снова уйдешь, и я  опять  буду  ждать  твоего  возвращения.  Но
теперь со мной будет наш сын, и ждать мне будет  легче.  Мне  необходимо
многому его научить во исполнение своего материнского долга. Я  расскажу
ему о тебе, о твоих битвах, слух о которых дойдет и до нас. Каждый  день
мы будем подниматься  на  скалу  в  надежде  увидеть  вдали  твой  белый
корабль. Так, дорогой, мы оба исполним перед Всевышним долг.
   Ты,  мужчина,  будешь  защищать  свою  родину;  я,   женщина,   стану
воспитывать нашего сына; а Всевышний нас благословит.
   Пьер обыкновенно не показывал  своих  чувств,  но  когда  услышал  ее
слова, ему показалось, что над головой у жены  засветился  нимб,  как  у
Планкоэской Девы Марии, и упал к ее ногам.
   - Ты обещаешь, что не будешь без меня скучать, жена? - спросил он.
   - Не скучать, Пьер, - отвечала Тереза, - значило бы не любить тебя! Я
буду скучать, но вспомню, что тебе хорошо, и твое счастье заставит  меня
позабыть о моей печали.
   Пьер бросился в объятия жены, потом выскочил из  дома  и  побежал  по
улицам Сен-Мало, скликая всех своих матросов по именам, а  своему  другу
Пьеру Берто поручил  собрать  всех,  кого  он  встретит  по  дороге  или
застанет дома.
   Спустя неделю "Прекрасная Тереза" была  полностью  отремонтирована  и
свежевыкрашена; она собрала на борту прежний  хорошо  известный  экипаж,
усиленный    двадцатью    новичками,    а    также    двадцать    четыре
восемнадцатифунтовых орудия и две тридцатишестифунтовые пушки и вышла из
гавани Сен-Мало прогуляться по просторам, на которых пират  Пьер  Эрбель
заработал громкую славу, соперничая со своим другом и земляком Сюркуфом.
   Вышла "Тереза" 6 мая 1802 года, а уже восьмого числа того  же  месяца
захватила после десятичасовой схватки невольничье судно  с  шестнадцатью
короткоствольными пушками на борту.
   Пятнадцатого  она  захватила  португальское  судно  с   восемнадцатью
пушками и семи десятью членами экипажа.
   Двадцать пятого она завладела трехмачтовым  торговым  судном,  шедшим
под голландским флагом, груженным пятью тысячами тюков риса и пятьюстами
бочонками сахара.
   Пятнадцатого июня, в  ночь,  похожую  на  ту,  когда  капитан  Эрбель
расправился  с  "Калипсо",   "Тереза"   вывела   из   строя   английский
трехмачтовый корабль; руководил операцией Пьер Берто, за что был  сейчас
же удостоен звания лейтенанта.
   Наконец, в  начале  июля,  после  восемнадцати  боев,  пятнадцать  из
которых  закончились  захватом  неприятельских   кораблей,   "Прекрасная
Тереза" бросила якорь в  Иль-де-Франс,  откуда  вышла  с  разнообразными
трофеями лишь в 1805 году, то есть после Аустерлицкого сражения.
   Тереза сдержала данное мужу слово: каждый  день  она  поднималась  на
скалу вместе  с  сыном,  которому  уже  пошел  четвертый  год.  И  когда
"Прекрасная Тереза" подошла к берегу  ближе,  Пьер  Эрбель  различил  на
скале женщину с ребенком, размахивавших руками.
   Тереза узнала бриг своего мужа задолго до того, как он ее  не  только
узнал, но и просто заметил.

XXVII

Мальмезон

   Наступил 1815 год.
   Шестого июля еще дымилось поле битвы при Ватерлоо.
   Двадцать  первого  июня  в  шесть  часов  утра  Наполеон  вернулся  в
Елисейский дворец, а 22-го подписал следующее заявление:

   "Французы!

   Начиная войну за национальную независимость, я рассчитывал объединить
все усилия, волю каждого, участие всех национальных  органов  власти.  Я
имел основание надеяться на успех, а потому пренебрег всеми  заявлениями
держав против меня. По-видимому, обстоятельства  изменились:  я  приношу
себя в  жертву  ненависти  врагов  Франции.  Искренни  ли  они  в  своих
заявлениях,  признаваясь,  что  всегда  ненавидели  только   меня?   Моя
политическая жизнь кончена, и я  провозглашаю  своего  сына  под  именем
Наполеона   Второго   императором   Французским.   Теперешние   министры
сформируют временный правительственный совет. Интересы  сына  заставляют
меня обратиться к Палатам с  предложением  безотлагательно  организовать
законное регентство. Призываю всех  объединиться  во  имя  общественного
спасения и национальной независимости.
   Написано в Елисейском дворце
   22 июня 1815 года.

   Наполеон".

   Четыре дня спустя после подписания этого заявления, то есть 26  июня,
Наполеон - почти сразу после отречения - получил такое постановление:

   "Правительственная комиссия постановляет:

   Статья 1. Морской  министр  отдаст  распоряжение  о  снаряжении  двух
фрегатов в гавани Рошфор для доставки Наполеона БОНАПАРТА в  Соединенные
Штаты.
   Статья 2. Ему будет предоставлен по желанию вплоть  до  его  отплытия
достаточный  эскорт  под   командованием   генерал-лейтенанта   Беккера,
которому приказано обеспечить его безопасность.
   Статья  3.  Главный  управляющий  почтами  отдаст   все   необходимые
распоряжения почтовым службам.
   Статья 4. Морской министр обеспечит возвращение  фрегатов  немедленно
после прибытия на место.
   Статья 5. Фрегаты будут безотлучно находиться на Рошфорском рейде  до
прибытия охранных свидетельств.
   Статья 6. Исполнение  настоящего  постановления  поручается  морскому
министру, военному министру и министру финансов.

   Подписано: Герцог Отрантский, граф Гренье, граф Карно, барон  Кинетт,
Ко ленкур, герцог Висанский".

   На   следующий   день   герцог   Отрантский   на   основании   нового
правительственного решения  разрешил  императору  принять  по  расписке:
сервиз столового серебра на  двенадцать  персон;  фарфоровый  сервиз  от
командующих армиями; шесть  наборов  на  двенадцать  персон  постельного
белья из камчатной ткани;  шесть  комплектов  церковных  облачений,  две
дюжины тончайших простынь; две дюжины  запасных  простынь;  шесть  дюжин
полотенец, две почтовые кареты, три генеральских набора седел и  конской
сбруи, три набора седел и конской сбруи для доезжачего; четыреста  томов
из библиотеки замка Рамбуйе; различные  географические  карты;  наконец,
сто тысяч франков на дорожные расходы.
   Это было последнее приданое императора.
   В тот же день около четырех часов пополудни его  сиятельство  генерал
Беккер, отвечавший за безопасность того,  кого  теперь  называли  просто
Наполеоном Бонапартом, получил от маршала  и  военного  министра  принца
Экмюхльского  письмо.  И  хотя   тот   еще   называл   бывшего   хозяина
"императором" и "величеством", это, как увидят читатели, ни к  чему  его
не обязывало; кроме того, всем известно, что такое сила привычки.

   "Господин генерал!
   Имею   честь   передать   Вам   прилагаемое   распоряжение,   которое
правительственная комиссия поручает Вам довести до  сведения  императора
Наполеона, заметив Его Величеству, что обстоятельства изменились  и  Его
Величеству необходимо отправиться на остров Экс.

   Это постановление было принято как в его личных интересах,  так  и  в
интересах дорогого ему государства.
   Если император не примет к сведению это постановление,  Вам  надлежит
установить более жесткое наблюдение либо для того, чтобы Его  Величество
не мог выйти из Мальмезона, либо чтобы предупредить возможное  покушение
на его жизнь. Вы прикажете выставить охрану на всех улицах,  прилегающих
к Мальмезону. Я немедленно  извещу  главного  инспектора  жандармерии  и
коменданта Парижа, чтобы он предоставил в Ваше распоряжение  жандармерию
и войска, которые могут Вам понадобиться.
   Повторяю,  господин  генерал,  что  это  постановление  было  принято
исключительно в интересах государства и личной  безопасности  императора
Его  скорейшее  исполнение  необходимо,  от  этого  зависит  судьба  Его
Величества и его близких.
   Мне нет нужды говорить Вам, господин генерал, что все эти меры должны
быть приняты при сохранении тайны
   Маршал, военный министр, принц Экмюхльский".
   Час спустя все тот же генерал Беккер получил от  герцога  Отрантского
другое письмо, переданное ему военным министром
   "Ваше сиятельство!
   Комиссия отменяет инструкции,  которые  она  передала  Вам  час  тому
назад. Необходимо исполнить постановление  в  том  виде,  как  оно  было
принято вчера, согласно которому Наполеон Бонапарт  останется  на  рейде
острова Экс до прибытия его бумаг.
   Очень  важно  во  имя  блага  государства,  которое  ему  далеко   не
безразлично, чтобы он оставался там до тех  пор,  пока  окончательно  не
решится судьба его самого, а также его близких.  Будут  предприняты  все
меры к тому, чтобы эти переговоры закончились к его удовлетворению.
   Затронута  честь   Франции,   а   пока   нужно   принять   все   меры
предосторожности для личной безопасности