удник  специального  отдела  "СБ"!  Плюс
корыстные  двуличные работяги со Станции!  А в итоге - плохо перевариваемое
блюдо под названием "квинтэссенция человеческих амбиций"... Как его есть-то
будем?
     - Для начала стоит убрать один явно лишний компонент,  -  хладнокровно
отпарировал Густав фон Хетцен.  - Разумеется, никого из Службы Безопасности
здесь  нет  и  никогда  не  было.  Еще  раз  делаю  тебе  упрек  в   плохой
сосредоточенности:   система  подготовки  "стражей"  имеется  и  у  "Ордена
Езуитов". Это, к твоему сведению, как раз вторая тайная степень посвящения.
     - А  ведь точно,  забыл...  - растерянно сознался Роман.  - Называется
"Степень святого Мозеса",  а ее девиз: "Око за око, и зуб за зуб". И отсюда
прямая дорожка к опасному Кириллу Инфантьеву!
     - Я уверен, что он этот самый "Страж" и есть, - подтвердил Командор. -
И  боевая  подготовка  у  него соответствующая,  и психологическая...  Плюс
многочисленные отлучки,  а также приятельские отношения с Сержем,  который,
считай,  спас  его  во  время темных событий на третьем "цветке" трехлетней
давности.  Причем  рыцарь  применил  действия,  единственно  правильные   с
медицинской точки зрения... Так, даю тебе возможность реабилитироваться!
     - Понял-понял-понял!  Чтобы  Инфантьев  начал  исполнять   обязанности
"стража",  нужен кто-то вышестоящий по орденской иерархии,  который и отдал
ему приказ!
     - В самую точку,  - улыбнулся отец.  - То есть,  как минимум,  магистр
Ордена. Но это, как ты сам понимаешь, не господин де Пери.
     - Ах, да, у него же "сверхсила"... Но тогда кто же?
     - Ответ на этот и некоторые другие вопросы ты узнаешь через  сутки,  -
загадочно  повел  глазами Командор.  - А идентифицировать Сержа можно двумя
выразительными словами:  "авантюрист  и  самозванец".  Нахватавшись  где-то
сведений   о  "Космическом  Крестианстве"  и  его  ответвлениях,  он  нашел
привлекательное учение и сам посвятил себя в "рыцари",  не имея  для  этого
никаких  оснований.  Так  что  характеристика,  данная ему Ольдой Ласкэ,  я
думаю, справедливая.
     После обилия новых сведений,  Роману,  разумеется,  вовсе не улыбалось
ждать даже лишние полчаса из числа  тех  двадцати  четырех,  что  ему  были
предложены. Вдобавок, в одном из вопросов захотелось разобраться немедленно
и узнать мнение отца насчет того,  кто мог быть объектом защиты со  стороны
Инфантьева-"Стража",  и от кого исходили все напасти. Однако, к величайшему
сожалению,  этого сделать не удалось  -  на  передатчике  заверещал  сигнал
вызова.
     Деловито щелкнув переключателем, Роман привычно представился, на что в
ответ   переговорное   устройство   с  придыхающими  жеманными  интонациями
попросило угадать,  кто именно на связи.  От неожиданности молодой  человек
болезненно   прикусил   кончик   языка   и  был  вынужден  весьма  некстати
причмокнуть. На другом конце линии тут же пришли в полный восторг, и Роман,
скребанув ногтем по пластмассе, еле успел уменьшить громкость, ибо ни отцу,
ни кому другому не нужно было слышать  восхитительные  пассажи  мадемуазели
Ласкэ  по поводу посланного ей воздушного поцелуя.  Тут же Ольда,  злорадно
хихикая,  всласть поиздевалась над простодушною  Малинкой,  которая  наивно
надеялась с помощью примитивной грубой силы воспрепятствовать столь важному
для Романа разговору с нею,  особой советницей Династии. Тотчас выяснилось,
что,  оставшись  без  своей  личной портативной радиостанции в позолоченном
корпусе,  которую  Малинка,  отняв,  в  спешке  едва  не  раздавила  своими
сверхсильными пальцами,  неунывающая госпожа советница прямиком отправилась
к страдающим от скуки оставшимся на "цветке" десантникам и уже  через  пять
минут  имела в своем распоряжении вполне надежное армейское средство связи,
которое было позаимствовано у внешне самого страшного из мужиков - то есть,
у лейтенанта.  "Не сомневаюсь, что Гуннара это сильно подбодрило..." - вяло
процедил Роман,  а потом безо всяких дипломатических вступлений  потребовал
от  мадемуазели  Ласкэ  точного  ответа  на  вопрос,  суть  которого ей уже
известна.  Проявив,  таким образом, некоторую бесцеремонность, он не ожидал
встретить особых уверток.  В конце концов, если не хочется отвечать, то для
чего звонить?
     Не тут-то  было!  Ольда  принялась  плести  лихие  словесные кружева и
откаблучивать  такие  синтаксические  выкрутасы,  что  ничего  мало-мальски
конкретного  выудить  оттуда  не удавалось,  кроме,  пожалуй,  настойчивого
желания самой разузнать,  для чего клану фон Хетцен потребовалась  подобная
информация.  Младший представитель этого клана по мужской линии не вытерпел
и решил повысить голос, однако в этот момент его плечо задела мягкая еловая
лапа,  и связь тотчас оборвалась - в эфире стало тихо, как под водой зимней
полыньи.  Конь сына Командора последним из  всех  пересек  невидимую  черту
"технической  мертвой  зоны"  и одновременно "зоны ночной смерти",  которые
тянулись далее до самой Сафат-реки...
     ...По мере  того,  как  Роман  присматривался к новому месту,  ему все
больше чудилось,  что еще вот-вот несколько шагов  -  и  впереди  покажется
какой-нибудь  семейный  пансионат  или  санаторий.  Этот  интересный лесной
массив столь же сильно отличался от тех диких зарослей, которые они недавно
миновали,  как  и  головы  супругов  Шедуэлл  друг от друга.  Каждое дерево
отстояло на строго выверенное расстояние от соседнего и казалось точной его
копией,  что  еще  больше  подчеркивалось одинаковой высотой.  Никакой иной
растительности не существовало - исчезла даже трава,  а почва была сухой  и
сыпучей, похожей на смешанную с песком мелко раскрошенную черную землю. Это
стало главным неудобством для движения,  ибо  копыта  коней  не  то,  чтобы
вязли, но ступали неровно, постоянно сбиваясь с шага. И без того не слишком
быстрое  движение  прилично  замедлилось.  Кроме  того,   внимание   сильно
отвлекала  "иллюзия прозрачности",  при которой казалось,  что такой чистый
лесок должен легко просматриваться насквозь  от  первого  и  до  последнего
ствола.  Однако  при  малейшем  наклоне  в  любую  сторону  в  поле  зрения
обязательно оказывалось новое дерево, за ним другое, третье... четвертое...
пятое...  Один  раз  Роману даже привиделось,  что ели и сосны,  как живые,
неуловимо перемещаются туда-сюда,  делая невозможным  скольконибудь  точный
обзор  -  он  крепко  зажмурился  и  с  яростью  затряс  головой,  испортив
аккуратную прическу.  Невероятное видение исчезло,  но  перспектива  обзора
нисколько  не улучшилась:  ель методически сменялась сосной,  а затем перед
глазами вновь возникала ель,  за которой открывалась очередная сосна. Такое
обязательное  чередование  выглядело  неприятным,  но  не настолько,  чтобы
восприниматься источником тревоги.  По-настоящему  угнетало  лишь  то,  что
пасмурное  утро  не  собиралось превращаться в болееменее ясное.  Напротив,
сумерки незаметно сгущались.
     Роман ожидал,   что   отец   вот-вот  поинтересуется  содержанием  его
последней  радиобеседы,  однако  Командор  отнесся  к  близости  Сафат-реки
чересчур   серьезно   и   имел  такой  вид,  словно  каждую  минуту  ожидал
какого-нибудь подвоха.  Его тревожило  любое  резкое  движение  даже  своих
испытанных  десантников,  ну а с Вадима он прямо-таки не сводил глаз.  Но и
господин проводник чувствовал себя не очень уютно,  ибо  постоянно  пытался
пропустить  кого-нибудь  из  соседей вперед.  Это не встречало ни малейшего
понимания,  и ритм хода сбивался еще больше.  Зато настроение лошади витязя
как-то незаметно сменилось на полностью апатичное - не поднимая морды,  она
вяло брела,  куда ее направляли,  и не издавала уже ни единого беспокойного
звука.  Ее  хозяину  такое  поведение  отчего-то не нравилось,  и он иногда
принимался горячить животное,  похлопывая его по бокам  рукавицей.  Это  не
приносило  какого-либо эффекта,  за исключением пугливого подрагивания того
места, по которому хлопали.
     Не зная,  сколько  еще  времени  продлится  не  слишком организованное
движение вперед,  Роман решил  было  заняться  мысленным  анализом  фактов,
однако очень скоро обнаружил,  что думает исключительно о девушках. Попытка
освободиться от навязчивого присутствия в голове образов  прекрасного  пола
по  закону  подлости моментально дала обратный эффект:  образы укрупнились,
стали четче,  и принялись улыбаться.  Вскоре  из  двух  эфемерных  силуэтов
остался только один, все больше и больше приобретавший индивидуальные черты
восхитительной мадемуазели Ласкэ - она принялась усиленно подмигивать  сыну
Командора...  Это  воображаемое  действие  пробудило  у Романа столь бурную
эротическую фантазию,  что он был даже рад,  когда чейто окрик вывел его из
одновременно возбужденного и расслабленного состояния.
     Кричал кто-то из десантников и отчего-то сзади - это несколько удивило
молодого   человека,  так  как  он  предполагал,  что  все  время  двигался
замыкающим.  Встрепенувшись,  Роман  огляделся  по  сторонам  и  неожиданно
обнаружил,  что  их  компактная  группа  незаметно рассыпалась на отдельные
составные единицы.  Старшего и младшего фон  Хетценов  разделяло  приличное
расстояние,  хотя  последний отлично помнил,  что двигался строго за отцом.
Вадим  вообще  почему-то  спешился,  словно  вздумал   немного   размяться;
определить,   что  собирались  делать  остальные,  тоже  не  представлялось
возможным - казалось,  каждый готовился ехать или по какому-то  одному  ему
ведомому  маршруту,  или  просто  куда  глаза  глядят.  Крик  заставил всех
очнуться и немедленно замереть на месте.  Некоторое время люди приходили  в
себя,  а затем осторожненько начали съезжаться,  явно опасаясь,  что это не
получится.  Однако  ничего  мистического  не  произошло:  вскоре   всадники
сгрудились в кучку,  и все глаза устремились на Вадима. Особого волнения на
лицах уже не было,  а имелось вполне понятное ожидание небольшого  выговора
от витязя и пожелания на будущее быть более внимательными.  Но Вадим, глядя
на Густава  фон  Хетцена,  негромко  сказал,  что  рекомендует  подумать  о
немедленном   возвращении.   На  естественный  вопрос:  "В  чем  дело?"  он
разъяснил, что после "вертушки" не в  состоянии  определить, где  находится
Сафат-река.
     Командор осмотрелся - со всех сторон по-прежнему шли бесконечные  ряды
практически одинаковых деревьев - и призадумался.  Компас не действовал, не
было видно и следов,  словно почва умела как-то  саморазравниваться.  Кроме
того,  неожиданно  выяснилось,  что витязь позабыл на станции свои наручные
механические часы,  без  которых  здесь  можно  было  бесцельно  проплутать
слишком  много  времени  и  окончательно  заблудиться.  Поэтому предложение
одного из десантников - взобраться на  одну  из  сосен  и  все  выяснить  -
пришлось весьма кстати.
     В седельных сумках было много чего полезного из походного  снаряжения,
и  вскоре  вызвавшийся  атлет  уже  ловко  карабкался  по  гладкому стволу,
используя сапоги с присосками и особые шипастые перчатки.  На плече у  него
болтался  моток  тонкого  прочного  троса,  так  что  проблем со спуском не
возникало.  Сложности начались в другом:  благополучно добравшись до  самой
верхушки   дерева  и  ответив  на  нетерпеливые  выкрики-вопросы  Командора
спокойным: "Сейчас, сейчас...", десантник стремительно съехал по тросу вниз
и  уже было раскрыл рот для доклада,  как вдруг замер с очень глупым видом,
покраснел,  словно курсант,  пойманный на  первой  же  самоволке,  а  затем
выдохнул    растерянное:    "Забыл..."   На   возмущенное   начальственное:
"Что-о-оо?!" Эдвин,  запинаясь,  сказал,  что он видел какую-то  реку,  но,
очутившись  на  земле,  начисто  потерял  ориентировку  и  теперь  не может
определить направление.  Тут же он снова  бросился  к  дереву,  намереваясь
совершить  восхождение вторично,  однако был остановлен задумчивым вопросом
Романа, адресованным отцу: "А и в самом деле, как ему ориентироваться?"
     Солнца не видно,  деревья одинаковой высоты, геодезических приборов не
имеется...
     Все эти   обстоятельства   были,   очевидно,  по  достоинству  оценены
Командором, так как он, помедлив, обратился к Вадиму с просьбой разъяснить,
каким  образом  тот  не  запутался  с  самого  начала,  двигаясь через этот
непонятный лес?
     Вадим невозмутимо ответил, что он просто ехал прямо.
     Разозленный Густав фон Хетцен  решил,  что  над  ним  издеваются.  Это
мнение отразилось на его лице столь четко, что витязь был вынужден добавить
еще несколько слов: "...а другого способа пересечь лесной массив я не знаю.
В конце концов, непременно выехали бы к реке - возможно, не совсем там, где
планировали,   но   это   не    страшно.    Однако    мы    нарвались    на
пространственно-временную "вертушку",  и  теперь,  откровенно говоря,  пора
уносить ноги подобру-поздорову.  Будет настоящим везением,  если наши  кони
самостоятельно  найдут  обратную дорогу до наступления темноты.  Если же не
найдут - тогда после захода солнца мы здесь не проживем и минуты.  Тут  нет
оборотней  или  трансформеров,  зато  полным-полно  "трупырей",  а  они  не
оставляют никакой надежды на спасение".
     Стремясь опередить негативную реакцию отца на подобные пассажи,  Роман
быстро подал голос и попросил уточнить, что следует понимать под не слишком
научным  термином  "вертушка".  Вадим  выразительно  посмотрел  на  него  и
ответил,  крупно выделяя каждое слово:  "Это есть то,  что случилось с нами
несколько  минут  назад - очень надеюсь,  что минут,  а не часов.  Ясно?" -
"Нет,  не ясно,  - ангельским голосом сказал Роман.  - Поэтому,  ради всего
святого, оброните еще хоть полсловечка!"
     Витязь откашлялся, потом провел тыльной стороной ладони по лбу и вытер
влажную руку об одежду.  Просьбу сына Командора он нехотя выполнил,  однако
понятнее ничего не стало:  "Если такое случается - то  это  верный  признак
раскинувшейся  впереди "паутины".  А ведь ее тут никогда не бывало!" - "Я в
этом не сомневаюсь!  - бросил Командор.  - И "паутины" веками  статичны,  и
"зоны  смерти"...  слышали!  Но  стоит только нам появиться,  как все самое
сволочное на планете приходит в движение!  Мы что - магнит для всякой вашей
гадости?" - "Я понимаю,  что последнее замечание, скорее, риторическое, - с
неожиданной резкостью ответил Вадим,  -  но  ответ  на  него  следует  дать
утвердительный".
     Командор не нашелся,  что на это возразить  и,  в  общем-то,  был  рад
очередной   инициативе   Эдвина,   который,   стремясь   реабилитироваться,
самовольно совершил новое восхождение  к  вершине  сосны.  На  сей  раз  он
проторчал  там  значительно  дольше,  и крона ходила ходуном от его кипучей
деятельности:  делались   глубокие   зарубки   ножом,   вбивались   клинья,
старательно зачищалась в некоторых местах кора. Затем десантник в мгновение
ока оказался на земле,  несколько раз обошел вокруг дерева, постоял немного
с  задранной головой,  а потом удовлетворенно ею кивнул и решительно указал
правильное  направление.  "Угол  градусов  в  пятнадцать?   -   переспросил
ободрившийся Командор.  - Ну,  при таком допуске бояться нечего,  все же не
точка в конце маршрута,  а линия!" - "Именно так,  -  подтвердил  Эдвин  и,
помявшись,  добавил:  -  Вот  только  не  нравится  мне,  что  на  этот раз
Сафат-река  вроде  бы  оказалась  ближе..."  -  "Достаточно-достаточно!  Об
очередных  природных  странностях  поразмышляем потом,  а сейчас необходимо
двигаться вперед и как можно быстрее!"
     Разумным было это распоряжение или нет - исполнить его сразу все равно
не удалось.  Со словами:  "Погодите-ка..."  побледневший  Роман  повернулся
лицом  к  группе десантников и медленно ткнул в каждого из них указательным
пальцем. Точно так же страшно побледнел и отец, ибо тычков получилось ровно
четыре, тогда как с самого начала их сопровождало пятеро рядовых.
     Началась тихая паника -  выяснилось,  что  никто  почему-то  не  может
вспомнить,  как звали пропавшего. Все тупо глазели друг на друга с донельзя
напряженными лицами,  но безуспешно - в памяти словно бы образовался  некий
провал.  О возможном поиске даже и не заикались - впереди,  сзади,  слева и
справа шли,  чередовались и строились в  равнодушные  ряды  сотни  и  сотни
похожих стволов,  придавленных сверху низким беспросветным небом.  Однако и
повторить  приказ  о  продолжении  экспедиции  Густаву  фон  Хетцену   было
психологически  нелегко  -  сказывалась привычка относиться к своим людям с
исключительным вниманием.  Что предпринять сейчас,  он  не  знал.  Вадим  с
советами  не  спешил,  а поглядывал назад с таким видом,  который явственно
указывал на желание немедленно дать тягу.  Тогда,  чувствуя,  что назревает
ситуация  полного ступора,  Эдвин переглянулся с товарищами и бросил своего
коня вперед так решительно,  что остальные всадники поспешили двинуться  за
ним.  Теперь  внимание каждого было на пределе - приходилось не упускать из
виду  соседа,  непрерывно   лавируя   между   однообразными   растительными
препятствиями.  Кони этого самостоятельно делать не желали и сразу норовили
остановиться, если хозяева хоть на немного предоставляли их самих себе.
     Равномерно подпрыгивая  в  седле,  Роман почти физически ощущал четкий
ход времени,  а ведь с каждой лишней минутой их положение  становилось  все
менее безопасным!  Где находятся они сейчас,  в каком временном периоде? До
полудня или после полудня?  А может,  уже подступает вечер? Может быть, они
полностью    заблудились   и   начали   бессознательно   кружить?   Никаких
ориентиров...  ничего такого,  что хоть как-нибудь выделялось на фоне этого
поразительного  древесного  кошмара!  Сгодился  бы  любой кустарник,  любой
дрянной овражек,  паршивенькое болотце или просто лужа...  Но  все  так  же
неумолимо  из-за  ели  выплывала  сосна,  из-за  сосны  -  ель,  и ничто не
предвещало впереди и малейшей смены обстановки.
     Вадим уже окончательно уступил Эдвину все права проводника,  а тот еще
дважды делал краткие остановки,  быстро и цепко, как дикая кошка, взбирался
на очередное дерево и корректировал путь.  Никто не решался у него что-либо
спросить,  однако новые изменения маршрута оказывались  настолько  крутыми,
что  нервное  напряжение  людей  возрастало  все  больше.  Это  проявилось,
наконец,  и у витязя, который вместо того, чтобы объехать очередную слишком
уж  разлапистую  елку,  примерился  и мощным толчком левой руки сломал ее у
самого основания.  Совершенно  не  нужный  поступок  остался  без  внимания
потому,  что  Вадим  находился  в арьергарде,  откуда он,  впрочем,  тотчас
перебрался в авангард,  незаметно вытирая рукавом обильно вспотевшее  лицо.
Больше всего ему не хотелось, чтобы кто-нибудь случайно обернулся и увидел,
как падает покрытое голубовато-пепельными иголками могучее дерево -  падает
медленно,  буквально по дюйму,  да еще при этом на секунду-другую зависая в
воздухе.  И переворачиваясь с боку на бок,  словно выбирая наиболее удобное
положение и место для длительного лежания...
     Командору между тем было очень не по себе.  Неоднократно он  порывался
нагнать  Эдвина  и  завести  с  ним  переговоры  о  немедленной  остановке,
прекращении на сегодня всех дел и начале самого тщательного поиска рядового
Казимира Гарнецкого (наконец-то,  удалось вспомнить, как звали исчезнувшего
десантника).  Однако... Не хотелось признаваться самому себе, но всякий раз
мешала эгоистичная мысль, что так близко подобраться к Сафат-реке ему снова
повезет не скоро.  Командор уже отчетливо начал  понимать,  что  с  наскока
здесь  успеха не добьешься и что придется изобретать более сложный и долгий
путь к намеченной цели.  Через аристократию Дворца Рэчери  или  даже  через
богатырей...  И  все  же  ему  просто необходимо было увидеть непреодолимую
водную  преграду   своими   глазами,   чтобы   потом   начинать   серьезное
планирование, опираясь не на чужие рассказы, а на собствен