ка тем  временем продолжали отступать,  разрушая за  собой
мосты,  уводя  паромы  и  лодки,  угоняя скот  и  сжигая все,  что  нельзя было
прихватить.   Их  намерения,   казалось,   были  достаточно  ясны  -  изматывая
преследователей, заманить их в глубь собственной территории, где можно получить
и свежие резервы, и вдосталь оружия.
     Однако  дозорные вскоре  донесли,  что  противник,  сделав крутой поворот,
возвращается в  опустошенный войной озерный край,  из которого недавно с  таким
трудом  вырвался.  Шед,  предоставленный самому себе  (Окш  при  этом  известии
немедленно погрузился в  раздумье),  высказался в  том  смысле,  что никогда не
мешал дуракам лезть в  петлю,  и  вновь впал в прострацию,  которая теперь была
единственной формой его борьбы с засильем чужой воли.
     Окш между тем старался разгадать причину столь странного маневра. .
     Сразу  напрашивался самый  простой  и,  не  исключено,  наиболее близкий к
истине ответ:  сломленные чередой поражений и  тяготами отступления королевские
маршалы просто заблудились в малознакомой местности.
     Впрочем,   существовали  и   другие  предположения,   парочка  из  которых
заслуживала внимания.  Первое -  враги  сознательно предпочли смерть в  болотах
позору бегства,  тем более что в  родных краях ничего хорошего их  не  ожидало.
Второе -  вольных братьев заманивали в  хитроумную ловушку.  Это  предположение
выглядело  наименее  реальным,  поскольку  для  его  осуществления  требовались
немалые  свободные  силы,   коими  королевская  власть  в  настоящее  время  не
располагала.   Все  ее  боеспособные  армии  были  вынуждены  сдерживать  атаки
противника на других направлениях.
     Короче,  упускать столь  удобный  момент  было  нельзя.  Вследствие своего
неудачного маневра  королевские войска  находились сейчас  гораздо  ближе,  чем
раньше, и возникала реальная возможность оттеснить их в такие места, где голод,
лихорадка и болотные топи довершат то, что не удастся сделать мечам и пулям.
     Жестянщики были неважными воинами,  но толковыми строителями,  и вскоре по
приказу Окша, как всегда, озвученному Шедом Пикой, через реку был наведен мост,
для сооружения которого пришлось разобрать дома во всех окрестных поселках.
     Бросив  захваченные  в  предыдущих  боях  трофеи,  армия  переправилась на
противоположный берег.  Преследование возобновилось,  но уже не вслепую,  а  по
горячим следам.  В  отдельные моменты из  авангарда вольных братьев можно  было
видеть обозы отступающих королевских войск.
     Погоне сильно мешали топкая местность и  заградительные отряды противника,
проявлявшие весьма несвойственную жестянщикам стойкость.  Вдобавок ко  всему на
землю пала непроглядная Черная ночь, которую пришлось пережидать в сырых шатрах
и палатках.
     На рассвете стало ясно, что преследование закончилось. Королевские войска,
зажатые на  узком перешейке между двух  заболоченных озер (по  крайней мере так
это выглядело на  карте),  каким-то  чудом сумели возвести за  ночь укрепления,
состоявшие  из  земляного  рва  и  бревенчатого  частокола,   густо  опутанного
проволокой -кошкодралкой .
     Штурмовать эту  стену  в  лоб  означало зазря  угробить половину армии,  а
подойти к ней поближе,  чтобы свести защитников с ума,  Окш не мог -  перешеек,
голый и гладкий, как задница блудницы, простреливался насквозь.
     Оставалось одно - строить плоты для обходного маневра через гниющие озера,
но  поскольку  лес  здесь  был  сплошь  корявый  и   низкорослый,   эта  работа
затягивалась.
     Единственной хорошей новостью было  прибытие обоза,  который уже  и  ждать
давно перестали. Воинам раздали пули, хлеб, копченое мясо, вино.
     Несколько раз  в  толпе  вновь  прибывших мелькнул тот  самый  чиновник из
наградной комиссии,  недавно  навещавший Шеда,  но  Окшу  просто  некогда  было
всерьез заняться им - все силы и все время уходили на подготовку к штурму.
     Когда  все  предварительные  работы  закончились  и   время  первой  атаки
назначено,  Окш  позволил себе  немного отдохнуть -  выпил  полбаклажки вина  и
завалился спать.  Это  была единственная возможность хоть как-то  избавиться от
замучившего его предчувствия опасности.
     Как ни  странно,  ему приснилась Рагна,  которую он уже успел основательно
подзабыть. Девчонка сидела на складном походном стуле и молча разглядывала Окша
своими пронзительными и в то же время равнодушными глазами максара.
     Он спросил ее о чем-то,  но Рагна даже ухом не повела.  Окш решил, что она
обижается,  и принялся объяснять,  почему не сумел выполнить свое обещание.  Не
дослушав его до конца, девчонка все с тем же невозмутимым выражением лица вдруг
выбросила вперед правую руку.  Не трудно было догадаться,  что она указывает на
сапоги Окша, оставленные на просушку возле жаровни.
     Что могло ее заинтересовать? Грязь на подошвах? Сбитые каблуки? Щегольские
шпоры?  Окш  не  поленился подтащить сапоги  к  себе  поближе и  с  недоумением
убедился, что внутри их хлюпает кровь, а оба голенища навылет пробиты пулями.
     Заранее холодея от страшной догадки,  он откинул плащ,  которым накрывался
во время сна.  В то,  что Окш увидел, поверить было невозможно. Постель под ним
насквозь набрякла кровью, продолжавшей изливаться из простреленных голеней.
     Он проснулся и  рывком сел.  Одеяло от резкого движения сползло на пол,  и
можно было  легко убедиться,  что  все  привидевшееся ему  было  лишь кошмаром.
Однако от этого на душе почему-то легче не стало.
     Сон пропал,  но тревога осталась.  В палатке сильно пахло дымом,  а где-то
невдалеке потрескивал большой костер.  Окш  быстро оделся и,  мельком глянув на
спавшего вниз лицом Шеда,  вышел наружу.  Стражников возле костра почему-то  не
оказалось,  а  на  берегу озера,  там,  где штабелями лежали готовые к  десанту
плоты, бушевало высокое жаркое пламя.
     Окш,  обычно  уяснявший любую  ситуацию с  первого взгляда,  на  этот  раз
соображал чрезвычайно туго.  Что-то  вроде холодной омерзительной жабы сидело у
него внутри,  высасывая соки и туманя сознание. Голова закружилась, Окш упал на
четвереньки, и его вырвало, скорее даже вывернуло наизнанку.
     Сразу стало легче. Муть в голове исчезла, и своим вторым зрением он увидел
лагерь, объятый тяжким предательским сном, и несметные вражеские рати, бесшумно
подбирающиеся к нему с тыла.  Откуда они только могли взяться здесь? Кто набрал
и  вооружил их?  Кто  в  глубокой тайне  провел через всю  страну?  Королевские
маршалы,  еще недавно занимавшиеся ростовщичеством и производством колбас? Вряд
ли. Тут чувство- . валась рука опытного и предусмотрительного вояки.
     Спотыкаясь,  Окш  бросился к  центру  лагеря,  где  под  сенью  стягов был
укреплен сигнальный колокол.  Однако ни стягов,  ни колокола, ни стражи там уже
не было и
     в помине. Измена своим зловонным языком слизала их всех.
     Тогда Окш  закричал,  закричал даже не  голосом,  а  всеми клетками своего
тела, всеми силами души. Этот крик мог поднять на ноги даже мертвых. Из палаток
начали  вылезать пригубившие отравленного вина  и  вкусившие отравленного хлеба
воины - бледные, распухшие, полуживые. Избежали этой участи лишь немногие - те,
кто  во  время раздачи свежих припасов отсутствовал или  просто отложил трапезу
на. более позднее время.
     Один из таких боеспособных воинов подскочил к Окшу, которого все знали как
ближайшего сподвижника Шеда, и со злобным воплем сунул ему свою многоза-рядку.
     Окш нажал на спуск - бесполезно, подергал за рычаг помпы - тот был затянут
до  отказа.   Тогда  он  переломил  ствол  и   сразу  понял  причину  отказа  -
нестандартная пуля  намертво  зачеканила  канал.  Вот,  значит,  какие  подарки
прислали им добрые тыловые дядюшки!
     С той стороны,  откуда наступали основные силы врага, уже застучали частые
выстрелы.  Теперь о  победе и  думать было  нечего,  теперь надо  было  спасать
собственную шкуру.  Однако Окш  не  был  бы  максаром,  если  бы  позволил себе
позорное бегство.  Конечно,  его  воины обречены,  но  подставить шею под топор
палача они всегда успеют.  Уж лучше пусть продают свою жизнь втридорога,  как и
положено настоящим мужчинам.
     С  тыла  на  них  двигалось свежее до  зубов  вооруженное войско,  глубина
построения которого достигала десяти  рядов.  С  фронта дорогу к  спасению тоже
преграждал враг,  но враг совсем другой -  голодный,  измученный,  неоднократно
битый.  Единственным его преимуществом был земляной вал, увенчанный бревенчатым
частоколом.
     Выбирать не  приходилось.  Позади  была  полная  безнадежность,  впереди -
какой-то шанс, пусть и ничтожный.
     То,  что в  распоряжении Окша осталось не так уж и  много воинов,  имело и
свою положительную сторону -  он  мог  без  труда накрыть их,  словно невидимой
сетью,   своей  волей.  Сейчас  все  они  действовали  как  единый  организм  -
многоликий,  многорукий,  многоногий, - но подчиненный одной-единственной общей
воле.
     Приказав воинам бросить бесполезные многозарядки и вооружиться мечами, Окш
погнал  их  прямо  на  вражеские укрепления.  Пока  путь  атакующих пролегал по
ложбине,  почти  не  просматривавшейся с  вала,  королевские стрелки  выжидали,
экономя пули. Зато когда вольные братья гурьбой высыпали на перешеек, тщательно
очищенный не  только от  деревьев,  но даже от пней,  прямо в  лицо им стеганул
густой залп.
     Окш бежал одним из  последних,  стараясь держаться так,  чтобы между ним и
плюющимся пулями частоколом постоянно находился кто-нибудь из воинов.  Это была
не трусость,  а обычная предосторожность,  тем более что живые люди значили для
Окша ничуть не  больше,  чем  другие атрибуты военного ремесла:  много-зарядки,
мечи, доспехи и так далее.
     Прежде чем  воля  Окша,  способная в  равной мере и  защищать,  и  губить,
достигла сознания тех,  кто скрывался за частоколом, перед ним одного за другим
убили четверых вольных братьев.
     Как всегда в  таких случаях,  он  на  краткий миг ощутил весь хаос чувств,
обуревавших его  будущих жертв  страх  разной степени интенсивности,  вплоть до
животного, ненависть, жалкие надежды, горькое разочарование, мольбы о спасении,
мысли о  близких.  Затем все было кончено -  хрупкие человеческие души не могли
вынести всесокрушающий напор воли максара.
     Стрельба сразу прекратилась,  и уцелевшие вольные братья перебрались через
частокол, где в мгновение ока изрубили его беспомощных защитников и вооружились
их многозарядками. Первая часть задуманного Окшем плана удалась.
     Между  тем   основные  силы  королевских  войск  приближались,   на   ходу
перестраиваясь  в  штурмовые  колонны.   Взять  это  довольно-таки  примитивное
укрепление,  к  тому  же  защищаемое  недостаточным  количеством  бойцов,  они,
конечно,  возьмут,  если не с первой попытки, то со второй или третьей, но гора
трупов при этом сравняется по высоте с гребнем земляного вала.
     А  Окшу  здесь  больше  делать  нечего.  Пусть  вольные братья  дерутся на
указанной им  позиции,  обеспечивая отход  своего  вождя,  а  ему  самому  надо
искоренять измену,  из  каких бы  высоких сфер она ни исходила,  собирать новые
армии и мстить,  мстить,  мстить - мстить до тех пор, покуда дышит хотя бы один
из тех, кто оказался виновником его нынешнего позора.
     Местность  вокруг  была  совершенно незнакомой,  и  Окш  пожалел,  что  не
захватил с собой карту. Хотя кто мог предположить заранее, что ему, еще недавно
повелевавшему целой армией, придется в одиночку бежать по чахлому, отравленному
болотными миазмами лесу,
     Перешеек   постепенно   сужался.   Темная   вода,   заросшая   у   берегов
буровато-зеленой,  похожей на жидкое коровье дерьмо ряской,  поблескивала уже с
двух  сторон.  Вот  будет номер,  если это  не  перешеек,  а  всего лишь далеко
вдающийся в озеро мыс!
     Беспокоило Окша еще и  то,  что по  мере удаления от места схватки чувство
опасности не уменьшалось,  а,  наоборот,  возрастало.  Не исключено, что где-то
впереди его поджидает засада или... или погоня скрытно следует позади.
     Едва он успел об этом подумать, как длинный раскаленный гвоздь (по крайней
мере так ему показалось) прошил правую ногу пониже колена. Окш с разбега
     упал,  вскочил впопыхах,  снова упал и откатился под защиту плоского,  как
могильная плита, замшелого камня.
     Стреляли скорее всего с  близкой дистанции,  но,  как  Окш ни  напрягался,
противника заметить не  мог.  Не помогали ни его способность проникать в  чужие
души,  ни второе зрение.  А что,  если это сработал самострел, установленный на
какую-нибудь крупную дичь,  вроде  лесного оленя,  или  пулю  выпустил случайно
оказавшийся здесь  королевский воин,  сразу  после выстрела смывшийся от  греха
подальше?
     Как бы  то ни было,  отлеживаться за камнем не имело никакого смысла.  Окш
уже  успел убедиться,  что  впереди,  на  дистанции,  недоступной для  обычного
человеческого взора, перешеек расширяется, теряет свой дикий вид и превращается
в  хорошо обжитое пространство с  домами,  огородами,  дорогами,  а главное,  с
людьми, которые сделают для него все, что он пожелает.
     Окш  сдвинул гармошкой мягкое  голенище сапога и  кое-как  перевязал рану.
Пуля пробила и кость,  и надкостницу,  и мякоть икры. Сон начинал сбываться. Но
только при чем здесь Рагна?
     Он ужом прополз не меньше пяти сотен шагов и  лишь тогда решился встать на
здоровую ногу. Вместо костыля Окш опирался на трофейную многозарядку. Опасность
по-прежнему витала над  ним,  как  стая  стервятников,  хотя ни  единая тень не
проскользнула в  зарослях,  ни  единый шорох не донесся до его ушей,  ни единая
чужая мыслишка не оскверняла первозданного покоя древних болот.
     Окшу  удалось  доковылять  только  до  ближайшего  хилого  деревца,  ствол
которого был похож на штопор,  а  ветки на ерши,  которыми трубочисты прочищают
камины.  Боль снова пронзила ногу, на этот раз левую. Стало ясно, что его хотят
взять живым,  поэтому и бьют по ногам.  И все же интересно, что это за призовой
стрелок охотится за ним? На человека не похож, человек уже давно выдал бы себя,
но и не максар - те многозарядок в руки не берут, считая их оружием рабов.
     - Лежи спокойно,  -  раздался из-за  кустов сиплый голос уже немолодого и,
как видно, очень хладнокровного человека. - А то, что в руках держишь, брось...
Так, правильно... Больше ничего нет?
     Окш промолчал,  решив пока от  разговоров с  преследователем воздержаться.
Ведь  бывает так,  что  одно неосторожно сказанное слово потом обернется против
тебя самого.
     Кусты,  за которыми скрывался стрелок,  как-то странно затрепетали, словно
это были и не кусты вовсе, а лишь их отражение в остекленевшем воздухе, а затем
перед Окшем,  как чертик из шкатулки, предстал тот самый кособокий и хромоногий
чинуша,  сначала навещавший Шеда  Пику,  вечный тому покой,  а  потом угощавший
вольных братьев отравленными припасами.  Вот ведь паук ядовитый!  И  как только
Окш проглядел его раньше!
     Хромота и  общая  телесная несуразность вовсе  не  мешали этому  предателю
двигаться легко  и  бесшумно,  как  лесной дух.  Приставив ствол многозарядки к
виску Окша, он сказал:
     - Заведи руки за спину,  я их свяжу... И мне так спокойнее, и тебе лишнего
искушения не будет...  А в мозгах моих можешь не ковыряться. На мне и не такие,
как ты, зубы ломали.
     Но Окш уже и  сам успел убедиться,  что душа этого человека прикрыта таким
надежным панцирем, что его не прошибут даже все вместе взятые максары. Не душа,
а кремень. И ведь рождаются где-то на свет вот такие монстры - с виду от одного
плевка развалится,  а  его,  Окша,  запросто одолел.  Не  иначе это  тот  самый
загадочный чужеземец, который по наущению Карглака за ним охотится.
     - Тебя Хавром звать?  -  Сейчас это было единственное, чем Окш мог удивить
своего соперника.
     -Хавром,  Хавром,  - закивал головой тот. - Это кто же тебе мог сболтнуть?
Наверное,  тот самый соглядатай,  который выследил тебя в доме пекаря.  Кстати,
весь поселок до  сих  пор  вспоминает твои булочки.  Говорят,  такого объедения
отродясь не знали.
     Окш  дипломатично  промолчал,   а  Хавр  продолжал  мягким,   даже  слегка
заискивающим тоном:
     - А за раны эти ты на меня обиду не держи.  Иначе как бы я тебя остановил?
Скоро все как на собаке заживет...  Я  вот и бинты захватил,  и корпию,  и мазь
лечебную...  Как будто наперед знал...  Ай-яй-яй,  видно,  ты  еще не настоящий
максар, если простой пули боишься.
     - Ты меня,  приятель, с кем-то путаешь, - холодно ответил Окш. - А то, что
тебя Хавром кличут, каждой вороне известно.
     - Все  может быть,  -  кивнул Хавр,  будто разговаривал с  душевнобольным,
которому нельзя перечить.
     Он  действительно перевязал раны  по  всем  правилам лекарского искусства,
однако перед этим напялил на запястья Окша громоздкие стальные кандалы, видимо,
специально предназначенные для максаров.
     - Ну  вот и  все пока.  -  Хавр заботливо уложил пленника на свой плащ.  -
Полежи здесь,  а  я  пойду поищу какую-нибудь телегу.  Если королевские стрелки
начнут тут все подряд прочесывать,  ты  с  ними не связывайся.  Помочь они тебе
ничем не  помогут,  а  только хуже  сделают,  можешь не  сомневаться...  Просто
пропусти их мимо. Пташкой притворись или мышкой. Не мне в общем-то тебя учить.
     В  душе  Окша все  кипело,  и  самые невинные эпитеты,  которыми он  хотел
наградить этого  мозгляка,  звучали примерно так:  "Дерьмохлеб!  Репей собачий!
Пожива воронья!  Козел смердячий!"  Однако то,  что в  устах того же  Шеда Пики
звучало бы вполне естественно,  не подобало максару, никогда не унижающего себя
площадной бранью (так по крайней мере считал Окш).
     Единственное, что он высказал вслед уходящему Хавру, было даже не угрозой,
а скорее констатацией факта:
     - Зря ты это затеял. Не знаю, как долго тебе осталось жить, но эту встречу
ты будешь проклинать до конца своих дней.  -  Вполне возможно, - без тени обиды
согласйлсм Хавр. - Ну что уж теперь поделаешь...
     Кем бы ни был тот,  кто пленил Окша:  человеком,  злым духом или колдуном,
отказать в предусмотрительности ему нельзя.  Все было просчитано на много ходов
вперед, обеспечено необходимыми ресурсами, заранее отрепетировано и защищено от
случайностей.   (Можно  было  побиться  об  заклад,  что  искомая  телега  ждет
где-нибудь неподалеку.)
     Безо всяких сомнений, Окш имел дело с достойным противником, но их схватка
лишь начиналась.  Еще неизвестно,  какие козыри имеются в  запасе у прожженного
шулера Хавра,  однако и  Окш  прожил свою  короткую жизнь  не  зря  -  кое-чему
научился, и не только выпечке булочек.
     Упершись лбом  и  коленями в  землю,  он  принялся извиваться всем  телом,
стараясь  провести  скованные руки  над  тазом.  Тело  его  было  гибким,  руки
длинными,  таз поджарым, и то, что никогда бы не удалось кряжистому жестянщику,
вполне удалось потомку максаров.
     Гораздо  труднее было  высвободить из  кольца  рук  плохо  гнущиеся и  уже
начавшие опухать ноги, но, скинув сапоги, он справился и с этой задачей.
     Теперь,  когда  кандалы  наконец оказались в  поле  его  зрения,  Окш  мог
применить навыки,  полученные им  в  оружейной мастерской.  Зажав  между  колен
задник сапога,  он  вставил острый кончик шпоры в  замочную скважину кандалов и
стал  методично  нащупывать пружину,  удерживающую язычок  замка.  На  это  ему
понадобилось примерно столько же времени, сколько и для утреннего бритья.
     Затем надо  было  подготовить Хавру достойную встречу.  Окш  вновь натянул
сапоги, сунул руки в незапертые кандалы и принял прежнюю позу. Разница состояла
лишь в том,  что сейчас он сжимал в кулаке обломок шпоры,  не очень длинный, но
достаточный для того, чтобы достать до сердца.
     Для пущей достоверности Окш даже глаза закрыл - пусть этот гад думает, что
от потери крови он впал в беспамятство.
     Время,  до  этого  летевшее  со  стремител