я  в  тупиковом
тоннеле Убежища. - Тарвад на мгновение оторвался от свирели. - Одну из них
он заставил двигаться. Я видел это своими глазами.
     - Такие машины могут двигаться в десятки  раз  быстрее  человека.  На
одной из них я собираюсь убежать от  Лета.  -  В  словах  чужеродца  судье
почудился оттенок гордости.
     - Куда? В какие края?
     - Вот об этом я и собираюсь поговорить с  тобой.  -  Чужеродец  опять
уставился на черепах. - Значит, все эти твари должны погибнуть?
     - Да. Им не уйти от Лета.
     - Но когда Лето отступит, здесь появятся другие такие же?
     - После того,  как  пройдут  дожди  и  взойдет  трава,  их  приползет
видимо-невидимо. Иначе чем бы  мы  тогда  питались?  Ведь  о  всех  других
животных мы знаем только из древних преданий.
     - И какого размера будут эти черепахи?
     - Раз в пять-шесть меньше тех, которые ты  видишь.  Здесь  они  будут
отъедаться вплоть до прихода нового Лета.
     - Следовательно, должно существовать такое место, где эти твари могут
жить и размножаться, пока земля тут превращается  в  камень,  а  камень  в
песок.
     - Если такое место и существует, до него не так-то  легко  добраться.
Да и человеку там придется совсем  несладко.  Черепахи  съедобны,  но  они
совершенно чужды нам. У них  нет  ни  ног,  ни  мозга,  ни  внутренностей.
Неизвестно  даже,  способны  ли  они  видеть  и   слышать.   Трудно   себе
представить, какой мир мог породить столь странных  существ.  Кроме  того,
там, где бродит столько мяса, должны бродить и его пожиратели. В наши края
они, к счастью, не забредают. Но панцири некоторых черепах носят  страшные
шрамы. В рост человека длиной и глубиной по локоть.
     - Неужели никто из вас не добирался до тех мест?
     - Плести небылицы - любимое занятие стариков. Спроси лучше у них. Я и
так рассказал тебе слишком много. Ты же  знаешь,  что  у  нас  не  принято
откровенничать  с  чужеродцами.  Если  не  хочешь  умереть  как   человек,
поступай, как знаешь. Можешь взять себе машину, о которой ты говорил.  Нам
она не нужна. Поезжай на ней куда угодно.
     - Но этому мешает одно обстоятельство.
     - Какое же? - Судья уже понял,  что  от  чужеродца  не  так-то  легко
отвязаться, но решил терпеть до конца.
     - Черепахи едят траву, а вы - черепах. Машине тоже нужна пища.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Она движется с помощью жидкого  воздуха,  который  производят  ваши
машины холода.
     - Вот его ты никогда не получишь! - голос  судьи  зазвенел.  -  Холод
нужен тем, кто скоро ляжет в  саркофаг.  Если  он  окончится  раньше,  чем
температура в  Убежище  упадет  до  приемлемого  предела,  мы  все  просто
изжаримся. Холод для нас - это жизнь! Нам дорог каждый сосуд!
     - Мне нужно всего десять-двенадцать штук. Для  вас  такое  количество
ничего не значит.
     - Десять сосудов - это минимальная норма для одного саркофага. У кого
именно ты предлагаешь отобрать их?
     - А ведь я мог бы  спасти  твою  дочь.  И  не  ее  одну.  Отдай  свои
собственные сосуды и поезжай вместе сынами. Если мы доберемся  до  страны,
которую не сжигает Лето, впоследствии туда  сможет  перебраться  весь  ваш
народ.
     - Ты безумец! Ты ровным счетом ничего  не  знаешь  о  нас.  Мы  здесь
родились и здесь умрем. Нам не позволено уйти.
     - Кем не позволено?
     - Нашими отцами. Нашим опытом. Нашей жизнью. Впрочем, и сам ты далеко
не уйдешь. Твоя машина не пройдет и  несколько  тысяч  шагов,  можешь  мне
поверить...
     - Все ее механизмы вполне надежны.
     - Не в механизмах дело. В них ты, возможно, и разбираешься, а вот  во
всем остальном - нет. Ты слишком мало прожил в этой  стране  и  ничему  не
научился. Даже из нашего разговора  ты  ровным  счетом  ничего  не  понял.
Прощай, чужеродец!
     - Надеюсь, мы еще  встретимся,  судья.  Подумай  над  моими  словами.
Подумай и о своей дочери. - Он протянул руку,  словно  собираясь  снять  с
девочки венец смертницы, но так и не дотронулся до него. - Только думай не
очень долго.
     После того, как чужеродец ушел, в комнате еще долго стояла тишина.
     - И все-таки, я на твоем месте сделал бы все, чтобы он ушел как можно
быстрее, -  словно  самому  себе  сказал  Тарвад.  -  Боюсь,  как  бы  его
присутствие не накликало на нас беду.
     - Худшей беды, чем та, которая скоро обрушится на нас, не бывает.
     - Кто знает, кто знает... - Тарвад задумчиво вертел в руках свирель.
     - Что ты хочешь этим сказать? Чужеродцу не удалось  вывести  меня  из
себя, но боюсь, что у тебя это получится.
     - Умерь гнев, брат. Он редкая дичь. И, наверное, ценная. За ним могут
явиться такие охотники, что и нам всем здесь не поздоровится.
     - Ничто уже не явится сюда, кроме всепожирающего  пламени.  А  теперь
оставь меня одного, брат. Я очень устал и хочу побыть в одиночестве. Иди и
ты, дочка...
     - Боюсь, как бы тебе не пришлось пожалеть об этом решении. Не забывай
о тех, милостью которых существует наш народ. Не забывай  о  том,  чем  мы
должны  платить  за  эту  милость.  Если  чужеродец  не  сможет   убраться
подобру-поздорову, он кинется на  поиски  другого  пути  спасения.  И  кто
знает, не обнаружит ли он его... Вот тогда  уж  каждый  из  нас  возжелает
смерти в геенне огненной, как избавленья. -  Тихо  наигрывая  на  свирели,
Тарвад вышел.


     Отойдя на порядочное расстояние от дома  судьи,  Артем  повалился  на
мягкую траву под стеной  какого-то  полуразрушенного  здания.  Разговор  с
Марвином опрокинул все его планы,  и  теперь  надо  было  искать  какой-то
другой  выход.  С  жизнью  расставаться  он  не  собирался,   даже   самым
безболезненным способом. Проще всего было  бы  украсть  нужное  количество
никем не охраняемого жидкого воздуха, но это было  бы  то  же  самое,  что
надругаться над младенцем или убить старика. Хотя машины холода и работали
сейчас на треть продуктивнее, чем раньше, но все сосуды высокого  давления
были наперечет.
     Небо мерцало и переливалось  всеми  оттенками  синего  цвета  и  было
больше похоже не на небо, а на океан, если  смотреть  на  него  с  большой
высоты. Какие-то тени двигались  в  его  глубине,  заслоняя  одна  другую,
кое-где темнели бездонные фиолетовые  провалы,  а  кое-где  среди  белесой
голубизны величаво текли бирюзовые реки. Впрочем, на своем,  не  таком  уж
долгом веку, Артем видел немало всяких чужих небес,  и  это  было  еще  не
самое странное. Даже не верилось, что очень скоро дыхание  неба  испепелит
здесь все живое.
     "А жалко, - подумал Артем, глядя на отцветающую, но все еще пеструю и
благоухающую равнину. - Очень жалко... Зеленая трава, чистая вода, тишина,
не нарушаемая ни бурями, ни грозами. Здесь не бывает холодов, а солнце  не
слепит глаза. Да и вообще, этого солнца никто никогда не видел, по крайней
мере, на жизни последних десяти  поколений.  В  общем  -  почти  "джанна",
мусульманский  рай.  Разве  что  чернооких  гурий  не  хватает.   Впрочем,
зеленоглазые женщины Страны Забвения отменно красивы, добры и знают толк в
любви".
     Если что-то и напоминало тут Артему о его родном, уже  почти  забитом
мире, то только здешние люди. Люди, да еще, пожалуй, руины...
     Зато все остальное было какое-то чужое, ни на  что  не  похожее.  Эти
лишенные головы и лап, огромные, как стога сена,  черепахи...  Трава,  чей
густой и горячий, как кровь, сок во тьме вызывает ожоги,  которые  сам  же
излечивает при свете дня... Цветы, в  чашечках  которых  копошится  серая,
клейкая мошкара, рождающаяся и умирающая  вместе  с  этими  цветками...  И
вообще, зачем здесь нужны такие  яркие  и  пахучие  цветы,  если  птицы  и
летающие насекомые напрочь отсутствуют?
     Внезапно по всему небу  стремительно  побежали  темные  пятна-кляксы,
которые все множились и росли в размерах, сливаясь между собой. Прошло еще
одно мгновение - и небо оцепенело, приобретя равномерный чернильный  цвет.
Так бывает, когда кристаллизируется  перенасыщенный  раствор  какой-нибудь
соли. Сумрак разом погасил все краски дня.  Наступила  Синяя  ночь  -  уже
пятая подряд, если память не подводила Артема. Впрочем,  подобные  события
давно уже перестали  занимать  его.  Он  утратил  всякое  представление  о
времени и жил так же, как и все в  этой  стране  -  спал,  когда  уставал,
работал, если имел желание, ел, когда чувствовал  голод.  Никто  здесь  не
строил никаких планов на будущее  и  не  считал  ничего,  что  количеством
превышало число пальцев на руках и  ногах.  От  прошлого  остались  только
смутные воспоминания и сказки, но нельзя же в сказках искать ответ на  то,
почему в этом мире спутались все концы и начала,  почему  исчезло  солнце,
хотя не исчез свет, и откуда появляется всегда нежданное Лето.
     Скоро мысли в голове Артема стали путаться и он  уснул,  но  внезапно
проснулся,  почувствовав  на  себе  чей-то  пристальный  взгляд.  Накрепко
въевшееся в кровь и плоть чувство самосохранения заставило  его  мгновенно
сгруппироваться, приготовившись к схватке.
     Однако это была всего лишь дочь судьи. В полумраке Синей ночи лицо ее
казалось неестественно бледным, и только сейчас,  лежа  у  ее  ног,  Артем
разглядел, что это вовсе не ребенок, а девушка-подросток  в  пору  раннего
расцвета. Изысканная печаль, так свойственная людям Страны  Забвения,  уже
наложила  свой  отпечаток  на  ее  черты,  однако  во   взгляде   читалась
непривычная твердость.
     - Я не хотела приходить к тебе по свету, - сказала она так, как будто
бы они были давно знакомы.
     - Темнота  наступила  совсем  недавно.  -  Артем  мысленно  прикинул,
сколько времени ей понадобилось, чтобы дойти сюда от дома судьи.  -  Разве
ты умеешь предугадывать наступление ночи?
     - Только Синей. Иногда. Но только не Черной.
     - Тебя послал отец? - Артем поднялся.
     - Нет. Я пришла сама. - Она помолчала немного, по-прежнему пристально
рассматривая Артема. - То, что ты говорил... правда?
     - По крайней мере, сам я верю в это.
     - На сумасшедшего ты не похож.
     - А тебе часто приходилось встречать сумасшедших?
     - Здесь каждый второй сумасшедший... Если ты так уверен  в  удаче,  я
хочу попытать счастья вместе с тобой.
     - Значит, ты все же не хочешь умирать?
     - Не хочу.
     - Но еще недавно ты говорила совсем другое.
     - Говорила. А что мне еще оставалось делать? Рыдать? Биться головой о
стенку? Уж если ты  обречен,  зачем  предаваться  напрасному  горю?  Лучше
прожить оставшийся срок в свое удовольствие. Сейчас я вольна  делать  все,
что захочу - веселиться до упаду, есть самую  вкусную  еду,  расстаться  с
девственностью, колотить  младших,  дерзить  взрослым.  Ведь  я  не  имела
никакой надежды! Я смирилась. Я  была  спокойна.  А  потом  пришел  ты.  И
появилась надежда.
     - А отец отпустит тебя?
     - Повторяю: никто не смеет сейчас мне указывать. Я невеста смерти.
     - Но остается все та же проблема. Пища для моей машины. Холод.
     - Если я попрошу, отец отдаст мне свой запас холода.
     - И будет вынужден волей-неволей сопровождать нас?
     - Нет. Будет вынужден умереть. Он никогда не покинет это место  -  ни
живым, ни мертвым.
     - Неужели тебе его не жалко?
     - Жалко. Но жалость мы понимаем  совсем  не  так,  как  ты.  Уж  если
жалеть, то нужно жалеть всех нас, от стариков до грудных младенцев.  Кроме
того, еще неизвестно, что хуже - легкая смерть от кубка пьянящего  напитка
или заточение в тесном и вонючем саркофаге. Ведь ты  действительно  ничего
не знаешь о нас! Попробовал бы ты пережить в Убежище хотя бы одно Лето!  А
я однажды уже испытала такое. Я лежала в  саркофаге  вместе  с  матерью  -
долго, очень долго. Я была уже большая, и мы едва могли повернуться в этом
гробу. Все в саркофаге нужно делать на ощупь,  в  полной  темноте.  Ты  же
знаешь, там десятки всяких рычагов и кнопок.  Напиться  -  пытка,  сменить
воздух - пытка. Про все остальное я уже и не говорю. А клопы! Видимо,  это
единственные живые существа, которые уцелели вместе с нами.  В  саркофагах
их кишмя кишит. От них нет никакого спасения. Вот уж пытка так  пытка!  Не
знаю, что случилось с моей матерью. Наверное,  она  и  до  этого  страдала
какой-то неизлечимой болезнью, которая обострилась в  саркофаге.  В  конце
концов даже я поняла, что мать медленно умирает. Чем я  могла  ей  помочь?
Она то плакала навзрыд, то  стонала,  то  хохотала.  Потом  она  принялась
рассказывать мне всю свою жизнь - во всех деталях,  от  начала  до  самого
конца. Если бы ты только знал, что она мне наговорила! Лежа в саркофаге  я
как бы пережила жизнь взрослой  женщины  и  невольно  сама  стала  гораздо
старше. А  потом  мать  умерла.  В  агонии  она  чуть  не  задушила  меня.
Представляешь, каково было мне, глупому ребенку,  находиться  рядом  с  ее
телом, сначала холодным, как камень, а потом разлагающимся. Я хотела  есть
и грызла семена тех  растений,  которые  в  летнюю  пору  мы  сберегаем  в
саркофагах. Я умирала от жажды, но не могла найти нужный рычаг. По  ошибке
я открыла заслонку сосуда с холодом. Смотри! - она оттянула ворот  рубашки
и между  левой  ключицей  и  маленьким  темно-коричневым  соском  открылся
глубокий звездообразный шрам. - Спаслась я чудом. Лето было уже на исходе,
и отец по  обязанности  судьи  первым  покинул  свой  саркофаг.  Он  сразу
догадался, что с нами неладно, и открыл крышку снаружи.
     С тех пор я больше ни  разу  не  заходила  в  Убежище.  Я  отказалась
изучать устройство саркофага. Даже если бы сейчас мне представилась  такая
возможность, я не согласилась бы снова лечь в него. Уж  лучше  умереть  на
свежем воздухе.
     - Невеселый у нас получился разговор. Признаться, о многом я даже  не
догадывался, хотя и не раз бывал в Убежище... Скажи, а  что  имел  в  виду
твой отец, когда говорил: твоя машина не пройдет и тысячи шагов?
     - Не знаю точно. Отец давно чем-то напуган. Мне кажется, дело тут вот
в чем.  Случается,  что  кто-то  хочет  усовершенствовать  машину  холода,
построить более надежный саркофаг или воспользоваться каким-нибудь древним
знанием. Никто из этих людей не сумел довести свое дело до конца. Все  они
нашли преждевременную смерть. Как будто над ними тяготел злой рок. Поэтому
отец, да и многие другие считают: если хочешь уцелеть - ничего не меняй  в
заведенном  порядке  вещей.  Пожелаешь  чего-то   нового   и   обязательно
погибнешь.
     - Понятно... - сказал Артем, хотя на самом деле ему до сих пор  почти
ничего не было понятно.
     Молчание затягивалось, и первым его нарушила девочка:
     - У тебя есть какое-нибудь имя, чужеродец?
     - Представь себе, есть. Если хочешь, можешь звать меня...
     - Нет! - она вскинула руку в предостерегающем жесте. - Твое имя может
мне не понравиться. Когда-нибудь я дам тебе другое имя, настоящее.
     -  Именно  ты?   -   Что-то   не   устраивало   Артема   в   чересчур
безапелляционных высказываниях девочки.
     "Интересно,  сколько  ей  лет  по  нашему  счету,  -  подумал  он.  -
Четырнадцать? Шестнадцать? Девочки в ее возрасте не говорят  так.  Неужели
она действительно прожила во  мраке  и  ужасе  саркофага  жизнь  взрослого
человека? Любопытно, как поведет себя дальше эта юная смертница?"
     - Именно я, - сказала девочка, глядя на него спокойно и ясно... -  И,
кажется, я даже знаю, при каких обстоятельствах это случится.
     - Ты ясновидящая? - спросил Артем, а сам подумал: "Уж  не  помешанная
ли она? Вот будет мне подарочек в дорогу!"
     - Нет. Но иногда мне снятся очень странные сны. Бывает, что я вижу их
даже наяву. Как только ты ушел, меня посетило  одно  такое  наваждение.  Я
ясно поняла, что на следующий день мы обязательно отправимся в путь, но...
- голос ее дрогнул впервые за время разговора. - Но  перед  этим  случится
что-то страшное.
     - С нами?
     - Нет... По крайней мере, не с тобой. Лучше расскажи, из  каких  мест
ты пришел?
     - Моя родина так далеко, что я уже потерял  надежду  туда  вернуться.
Поверь, это совершенно другой мир. И главное его отличие вот  в  чем...  -
Артем на мгновение задумался. - Как бы  тебе  получше  объяснить...  Кусок
мяса, вырванный из тела черепахи, продолжает жить своей жизнью, ползает  и
даже питается. Но это лишь видимость жизни. Мой мир отличается  от  вашего
так же, как живая, полноценная черепаха от куска ее плоти. Страна Забвения
лишь клочок того необъятного мира, в котором когда-то жили ваши предки.
     - В каком направлении нужно идти, чтобы попасть в твой мир? - Девочка
никак не выразила своего отношения к последним словам Артема.
     - Такого направления просто не существует. По крайней мере, сейчас. Я
в ловушке. И ты тоже в ловушке. В ловушке  весь  ваш  народ  и,  наверное,
множество других народов. Только вы попали в этот  капкан  случайно,  а  я
влез в него по собственной воле. Сейчас ты наверняка  ничего  не  поймешь.
Пора для этого еще не настала. Подожди немного.
     - Я подожду. Чему-чему, а терпению меня научили...  Скажи,  а  откуда
тебе известно устройство всяких машин?
     - В моем родном мире машины встречаются чуть ли не на каждом шагу.
     - И машины холода тоже?
     - Маленькие машины холода есть почти в каждом доме. Но  больше  всего
строится машин для передвижения. На одних  ездят,  на  других  летают,  на
третьих ныряют под воду. В некоторых машинах  я  неплохо  разбирался.  Они
совсем другие, чем ваши, но что-то общее все же  есть.  Твой  дядя  Тарвад
объяснил мне общие принципы их работы, а до остального я дошел своим умом.
     - Ты молодой или старый?
     - Не знаю. А твой отец какой?
     - У него есть дети. Значит, он старый.
     - Выходит, что и я старый. Хотя детей у меня нет.
     - В той стране, где ты родился, у всех серые глаза?
     - Нет. Бывают и черные, и синие, и даже коричневые.
     - Это хорошо, - задумчиво сказала  девочка.  -  Наверное,  это  очень
скучно, когда у всех серые глаза. Ну ладно, я пойду.
     Однако она не сдвинулась с места и продолжала стоять напротив Артема,
слегка покачиваясь и обхватив себя руками за плечи.
     - Ты не сказала, как тебя зовут? - мягко спросил Артем.
     - Разве? Ты  просто  забыл  мое  имя.  -  Она  рассмеялась  и,  резко
повернувшись, бросилась бежать, но не к дому, а совсем в другую сторону. -
Мое имя давно известно тебе! Ты слышал его во  сне  или  в  какой-то  иной
жизни! Ты должен обязательно его вспомнить! Это очень важно!
     "Надежда, - почему-то подумал Артем. - Я буду звать ее Надеждой".
     Сон быстро пришел к Артему, и вместе с ним пришли воспоминания, давно
уже  не  посещавшие  бодрствующий  трезвый  мозг,  занятый   каждодневными
заботами о пропитании, крове и безопасности.
     Снова он увидел тех, кто послал его в этот  удивительный,  неизвестно
какими силами природы созданный  мир:  не  имеющее  ни  формы,  ни  облика
существо, живущее одновременно в нескольких измерениях, бессмертную  птицу
в кроваво-красном оперении и сурового воина по кличке Душегуб -  человека,
волею случая принявшего на себя нечеловеческие обязанности.
     Снова они молча глядели на  него  через  беспредельное  пространство,
словно вопрошая о чем-то, и снова  он  не  получил  от  них  ничего  -  ни
приказа, ни совета, ни хотя бы ободряющего знака. Он не был  забыт,  но  и
помочь ему не могли.
     Если  мир,  в  котором  он  оказался,  действительно  тот  загадочный
мир-Тропа,  соединяющий  все  сущие  во  Вселенной  пространства,  то  ему
неизвестно даже верное направление, которое суждено выбрать на этой тропе.
Куда идти? С одной стороны раскаленный ад, время от времени  выплевывающий
в  сопредельные  пространства  страшное  губительное  Лето.  С  другой   -
заповедник огромных травоядных тварей, непробиваемые панцири  которых  тем
не менее носят глубокие отметки чьих-то  исполинских  клыков  или  когтей.
Слева и справа - полная неизвестность: может быть, какие-то другие страны,
с  совершенно  непредсказуемыми  природными  условиями,  а  скорее  всего,
неви