он воцарится на Вершени.  И  тогда
все хулившие его жестоко поплатятся.
     Захваченный происходившей на Престоле сценой, я  совершенно  забыл  о
собственной безопасности. К действительности меня  вернул  резкий  толчок.
Один из типов, только что с ненавистью дышавший мне в  затылок,  рухнул  с
проломленным черепом. Его рука, сжимавшая нож, все еще  тянулась  ко  мне.
Человеческое  кольцо,  окружавшее  меня,   распалось.   Никто   из   наших
Недоброжелателей не ушел живым, да в такой тесноте это было бы невозможно.
Их вопли и предсмертный хрип растворились в  новом  взрыве  приветствий  и
проклятий.
     - Где же он, твой Тимофей? - с притворной лаской спросил Лучший Друг.
- Мы так давно ожидаем его. Пусть явит нам свой светлый лик.
     - Иду! - крикнул я изо всех сил. - Иду!
     Лучший Друг дернулся, как от удара, и, обернувшись на мой голос, стал
шарить взглядом по толпе. Он  явно  не  ожидал  такого  поворота  событий.
Какая-то ошибка вкралась в его расчеты.
     - Не сметь!  -  взвизгнул  он.  -  Не  сметь  подпускать  к  Престолу
самозванца!
     - Не тебе судить, самозванец он или нет! -  возразил  Яган.  -  Любой
человек имеет право на испытание.
     - Он  осквернит  Реликвии!  Он  испоганит  Письмена!  Он  не  достоин
коснуться даже того места, где стоял Тимофей!
     - Нам следует поступить по закону, - сказал  один  из  Друзей,  и  по
голосу я узнал Гердана. - Заветы  Тимофея  требуют,  чтобы  испытанию  был
подвергнут каждый желающий, пусть даже он выглядит сумасшедшим. Не так ли,
братцы?
     Никто  из  братцев,  топтавшихся  на  Престоле,  открыто  не  выразил
согласия с Герданом, но никто и не возразил ему.
     Я  был  уже  совсем  рядом  с  лестницей.  Дурманящий,  ослепительный
восторг, знакомый всем тем, кто под барабанную дробь шел в сомкнутом строю
на неприятельские редуты, кому случалось рисковать  жизнью  на  войне  или
охоте, кто пил вино среди чумного города, гнал меня сквозь бушующую толпу.
Тело мое словно утратило болевую чувствительность - я не ощущал ни щипков,
ни ударов. Многое из происшедшего в те минуты начисто стерлось из  памяти,
но я помню руки, протянутые ко мне  со  всех  сторон,  помню  перекошенные
лица, оскаленные рты, выпученные глаза, помню гвардейцев,  застывших,  как
статуи, у подножия Престола (ни единый мускул на лицах, ни  единый  взгляд
не выдал их отношения к происходящему), помню шершавые,  грубо  обтесанные
лестничные ступеньки,  по  которым  я  взбирался  на  четвереньках,  помню
Друзей, которых впервые увидел так близко - сначала их ноги, потом животы,
потом растерянные рожи. Лучший Друг предпринял попытку сбросить меня вниз,
но Яган встал между нами.
     Замешательство готово было перейти в свалку, и еще  неизвестно,  кому
это могло бы пойти на  пользу.  Надо  отдать  должное  Лучшему  Другу.  Он
опомнился первым. Сокрушительный удар, которым должен был завершиться бой,
пришелся в пустоту, и он сразу ушел в глухую защиту, намереваясь  измотать
нас финтами и ложными выпадами.
     - Кто ты, братец? - как ни в чем  не  бывало  спросил  он.  -  И  что
привело тебя сюда?
     - Я человек из рода Тимофея. А пришел я сюда, чтобы занять его место.
- Едва эти слова были  произнесены,  как  сотни  глоток  подхватили  их  и
разнесли в разные концы площади.
     - Ты хочешь сказать, что тебя прислал Тимофей? -  в  вопросе  Лучшего
Друга был какой-то подвох. Он явно знал нечто такое, чего не знали другие.
И я решил не кривить душой.
     - Нет. Я даже никогда не видел его. Но он был уверен,  что  я  должен
прийти. И его надежды сбылись.
     Наши глаза встретились, и я невольно содрогнулся.  В  этом  тщедушном
теле жила могучая, но увечная душа, все помыслы и устремления которой были
сконцентрированы только на себе самой. Мир существовал для него  только  в
том смысле, что он сам  существовал  в  этом  мире.  Он  единственный  был
наделен свободой воли, лишь он один мог испытывать боль,  голод,  страх  и
радость. Все остальные люди вокруг были ни чем  иным,  как  иллюзией.  Они
мешали ему, суетились где-то под ногами, путали планы, отвлекали от вечных
истин. Их можно было без труда извести, уничтожить, а можно было  оставить
в том виде, как они есть. Нетрудно представить,  что  ощутил  этот  чистой
воды эгоцентрик, когда события внезапно перестали подчиняться его  воле  и
неодушевленный манекен, марионетка, лишь  по  нелепой  случайности  схожая
обликом с человеком, вдруг встала вровень с ним.
     И тем не менее он сумел овладеть  собой,  здраво  оценил  обстановку,
изменил тактику. Он не стал экзаменовать меня в знании Настоящего Языка  -
был, видимо, уже  наслышан  о  моих  способностях.  Не  рискнул  он  также
прибегнуть к гаданию на Письменах - любая осечка тут могла  погубить  его.
Поэтому  Лучший  Друг  решил  сразу  использовать  свой  главный  шанс   -
Испытание.
     Никто еще не сумел пройти его, и я не должен был  стать  исключением.
Дьявольская проницательность подсказывала  ему  -  нельзя  решить  задачу,
условия  которой  неизвестны.  Что  же  такое  необыкновенное  должен  был
совершить преемник Тимофея, дабы все сразу уверовали  в  его  подлинность?
Все! Сразу! И без колебаний!
     - Итак, приступим! - сказал Лучший Друг голосом сухим и деловитым.  -
Смотрите, Друзья! Смотрите, Судьи!  Смотрите,  Знающие  Письмена!  Смотри,
народ! Испытание начинается!
     С предельной осторожностью короб был подан  наверх  и  после  пышных,
мало понятных для меня  церемоний  -  вскрыт.  Но  еще  раньше  короба  на
Престоле появился палач  и  его  ассистенты  с  полным  набором  допросных
орудий. Гердан, занявший стратегически важную позицию в  центре  Престола,
присматривал одновременно и за мной,  и  за  Лучшим  Другом  -  ждал,  чья
возьмет. Не хочу винить его в двурушничестве, такие уж тут бытовали нравы.
Он и так сделал для меня более чем достаточно - и от наемных убийц спас, и
доброе слово замолвил, когда все висело на волоске.
     - Иди! Иди же! Подойди к реликвиям! - крикнул мне Яган.
     Несколько дюжих приспешников палача тут же оттерли его в сторону.
     Я приблизился к коробу. На  его  дне  лежала  засаленная  телогрейка,
давно утратившая свой первоначальный цвет.  Нечто  подобное  я  и  ожидал.
Обувка здесь долго не выдержит, штаны и исподнее давным-давно превратились
в лохмотья, сохраниться могли только пальто или бушлат,  редко  надеваемые
по причине мягкого климата Вершени.
     - Испытание началось! - звенящим голосом напомнил мне Лучший Друг.  -
Действуй. Мы ждем.
     Я взял телогрейку в руки  и  встряхнул  ее.  В  нос  ударил  затхлый,
тлетворный  запах,  столбов   взметнулась   пыль.   Что   делать   дальше?
Элементарная логика подсказывает, что я должен надеть телогрейку на  себя.
Но неужели никто раньше не додумался до этого? Вряд ли - руки сами тянутся
в рукава. Тут и дурак догадается. В чем же загадка? Я еще раз  внимательно
осмотрел телогрейку. Два кармана, в левом дырка. В подкладке  нет  ничего,
кроме крошек. Никаких штампов, никаких подписей. Если что-то  и  было,  то
давным-давно стерлось. От вешалки и следа не осталось. Пять пуговиц,  пять
петель для них, нижняя пуговица висит на ниточке. Все.
     - Не надейся, что Испытание может продолжаться  до  бесконечности,  -
сказал Лучший Друг. Скрытое торжество ощущалось в его голосе. - Время твое
истекает.
     Все во мне словно выгорело -  и  злой  восторг,  и  жажда  борьбы,  и
жертвенное вдохновение. Я ощущал себя маленьким, опустошенным, постаревшим
на много-много лет. Ничего не  хотелось  мне,  даже  жить.  Уж  скорей  бы
наступил конец этого жуткого спектакля.
     Действуя совершенно машинально, я натянул телогрейку.  Полы  ее  едва
прикрывали мой пуп, зато в плечах  оставался  приличный  запас.  Пятьдесят
четвертый размер, второй рост, подумал я. И еще  я  подумал:  неужели  эта
дурацкая мысль будет последней мыслью в моей жизни?
     Тысячи глаз напряженно следили за мной. Толпа  ждала.  Ждали  Друзья,
ждал палач. Тишина установилась такая, что  было  слышно,  как  на  досках
помоста слабо трепыхается сбитый кем-то мотылек.
     Каждую секунду ожидая  сзади  удар  топора,  я  тяжело,  со  всхлипом
вздохнул и опять же - совершенно машинально - застегнул телогрейку на  все
пуговицы.
     И удар не заставил себя ждать. Воздух содрогнулся от ликующего вопля.
Ветвяк затрясся от топота людей, бросившихся к Престолу.
     - Тимофей! - возопил Яган. - Тимофей с нами!
     - Тимофей! - еще громче заорал Лучший Друг. - Тимофей вернулся!
     Ну и реакция у этого лицемера, подумал я, одергивая полы  телогрейки.
Такой нигде не пропадет. Мысли по-прежнему едва ворочались в моей  голове.
Все тело покрывала испарина, коленки тряслись. Я спасся. Я победил.  Но  в
душе не было ни радости, ни облегчения - одна пустота, как и прежде.
     Господи, как все просто, как примитивно. Человек, никогда не носивший
одежду, может при желании кое-как напялить ее  на  себя.  Но  уж  пуговицы
застегнуть  -  это  выше  его  разумения.  Такой  акт  для   него   сродни
божественному откровению. Интересно, что  бы  здесь  творилось,  если  мне
пришлось бы еще и тесемочки на кальсонах завязать?
     - Тимофей! Тимофей! Тимофей! - ревело все вокруг.
     С трудом, как  будто  все  мои  члены  одеревенели,  я  повернулся  к
Друзьям. Пора было отдать кое-какие распоряжения, а главное  -  прекратить
этот шабаш.
     Помост был залит чем-то красным, густым, остро и неприятно  пахнущим.
Я не сразу догадался, что это свежая кровь. От человека, по жилам которого
она еще совсем недавно разносила жизнь, не осталось уже  почти  ничего.  И
все, кто в этот момент находился на  Престоле:  Яган,  палач,  прислужники
палача, Гердан, Друзья, судьи - все старательно рвали, топтали,  растирали
по доскам кровавые ошметки. Предпринимать какие-либо  меры  спасения  было
уже поздно.
     - Ты оскорблял Тимофея! Ты хотел извести его! Все беды из-за тебя! Ты
во всем виноват! - орали они, с собачьей преданностью оглядываясь на меня.
     Вот так началось мое царствование на Вершени!
     - Кровь, пролитая сегодня, будет последней невинной кровью, -  сказал
я, когда все посторонние, кроме Друзей, удалились.
     С таким же успехом я мог проповедовать вегетарианство  среди  волков.
Никто, похоже, не воспринял мои слова всерьез, только Яган огрызнулся:
     - Это кто же невинный! Лучший Друг? Ты разве забыл, что  он  с  тобой
хотел сделать?
     - Вину его должен был определить суд, - попытался я разъяснить им эту
элементарную истину. - В строгом соответствии с законами.
     - Для тебя же старались, - буркнул кто-то. - А ты про  закон...  Люди
законы придумывают.
     - Ладно, отложим этот разговор... Я устал. Соберемся вечером.
     - Никаких указов не будет? - разочарованно спросил Яган.
     - Будут. Указ первый - пусть  мне  принесут  поесть.  Указ  второй  -
немедленно освободите Головастика. Указ третий - разыщите Шатуна.  Я  хочу
его видеть.
     - Надо бы назначить Лучшего Друга, - посоветовал Яган. - Кто-то  ведь
должен бдеть, пока ты спишь.
     - Надо, надо! - загалдели остальные. Чувствовалось, что любой из  них
не прочь стать Лучшим Другом.
     - Хорошо. Какие будут предложения?
     - Какие тут могут быть предложения! - обиделся Яган. - Я же для  тебя
столько всего сделал!
     - А я, по-вашему, в кустах сидел? - возмутился Гердан. - Если  бы  не
мои люди, вас обоих давно прирезали бы. Мне быть Лучшим Другом.
     - Нет, мне! - подал голос очередной  претендент.  -  Ведь  я  Близкий
Друг. По закону, в случае смерти Лучшего Друга я заменяю его.
     - Утрись ты своими законами! Где ты был, когда мы заговор готовили!
     - Я-то был там, где надо. А вот ты все время пьяный валялся.
     - Зато я Лучшего Друга первым ударил! Значит, мне вместо него быть!
     - Ударил ты его за то, что он твою жену увел!
     - Врешь, гад!
     - А в морду за гада не хочешь?
     - Ну, дай, попробуй!
     Еще минута - и началась  бы  общая  потасовка.  Припоминались  старые
обиды. Развернулись бурные дискуссии относительно умственных  способностей
и мужских достоинств соперников. Кое у кого в руках уже блеснули ножи.
     - Прекратим спор! - в голову мне вдруг  пришла  гениальная  мысль.  -
Пусть все решат Письмена!
     - Верно! Правильно! Так тому и быть! -  загалдели  все.  -  Чтоб  без
обиды!
     - Но этим мы займемся позже, после того,  как  я  отдохну.  А  сейчас
оставьте меня наедине с реликвиями.


     Ватник я сразу засунул в короб - с  глаз  подальше.  Зато  Письменами
занялся всерьез. Как я  и  предполагал,  это  была  книга  -  основательно
затертая и замусоленная. Обложка и добрая половина страниц  отсутствовали.
Зато на титульном листе имелась  выцветшая  надпись  чернилами:  "Дорогому
Тимофею Петровичу в день рождения от сотрудников столовой N_1".
     Сама  книга  называлась  довольно  витиевато:  "Сборник  рецептур   и
кулинарных изделий для предприятий общественного питания".  Еще  я  узнал,
что издана она Госторгиздатом в 1955 году. Из краткой вступительной статьи
я почерпнул сведения о том, что в своей практической работе повара  должны
руководствоваться исключительно данным справочником. Те же блюда, рецептур
которых в сборнике  нет,  можно  вводить  в  практику  работы  столовых  и
ресторанов только после одобрения кулинарными советами трестов столовых  и
ресторанов   и   утверждения   руководителями   вышестоящих   организаций,
заведующими городскими и областными отделами торговли.
     Поля великой книги были сплошь исписаны корявым неровным почерком.  С
трудом разобрав первые строчки, я едва не  подпрыгнул  от  радости.  Через
пропасть лет землянин по имени Тимофей передавал мне весточку.
     "Если  ты  читаешь  эти  слова,  значит,  ты  свой  человек.   Дикари
написанное от руки не понимают.
     Не знаю, как ты попал сюда, но, скорее всего, ты мой  земляк.  Дырка,
через которую я сюда провалился, находится  в  Ребровском  районе.  Точное
место указать не могу, поскольку дело случилось  ночью,  а  я  был  слегка
выпивши. Пару лет назад недалеко отсюда поймали  курицу  -  зверя  в  этих
краях невиданного.  Я  как  глянул,  сразу  определил:  наша,  ребровская.
Впоследствии, правда, она  занемогла,  и  пришлось  сварить  из  нее  суп,
согласно имеющейся рецептуры. Правда, без лапши и соли.
     Книгу эту береги, она единственная память  о  нашем  родном  доме.  В
трудные минуты я читаю ее и нахожу ответы на все вопросы. Дикари чтят  эту
книгу, как нечто святое. Некоторых я учу по ней чтению.
     До моего появления здесь был бардак и неразбериха. Можешь  убедиться,
какой я навел порядок. Хотя  пришлось  мне  несладко.  Особенно  в  первое
время.
     Чтобы тебе было  проще  управлять  этим  народом,  запомни  следующие
правила.
     Никогда ничего никому не давай.  Твою  доброту  сочтут  за  слабость.
Впрочем, в хорошем государстве и  давать-то  нечего.  Поступи  по-другому.
Сначала отбери  что-то.  Древнюю  привилегию,  праздник,  традицию.  Потом
верни. Прослывешь справедливым и добрым повелителем.
     В одиночку управлять  нельзя.  Каждую  щель  не  заткнешь.  Передавай
власть, на местах особо доверенным людям. Этим можешь  дать  вдвое  против
обычного. Но не больше. Остальное они  все  равно  украдут.  Будь  с  ними
строг, но справедлив. Они за тебя любому  глотку  перегрызут.  Но  к  себе
никого не приближай. Особенно людей способных.  Если  поднял  кого-то,  то
вскоре и опусти. Но сделай это чужими руками. Чем  выше  птичка  залетела,
тем больше у нее врагов.
     Наибольший  вред  государству  доставляют  умники,   много   о   себе
возомнившие.  Это  лишние  рты,  будь  с  ними  беспощаден.  Хотя   бывают
исключения. Одного-двух можно приблизить. Кто-то же должен рисовать  гербы
и придумывать, для народа сказки.
     У  государства  должен  быть  враг.   Это   один   из   залогов   его
существования. Враг может быть как внешний, так и  внутренний.  Внутренний
даже еще лучше. Если нет врага - придумай.  Наличие  врага  будет  держать
народ в повиновении и оправдает всякие чрезвычайные меры. На  врага  можно
многое списать. К врагам могут быть причислены сверхъестественные  силы  и
явления природы.
     Ни  один  человек,  в  идеале,  не  должен  оставаться  без  внимания
государства.  Отбившаяся  овца  становится  добычей  волка.   Или   просто
бесполезной овцой, от которой ни шкуры, ни мяса. Чем больше люди работают,
тем меньше  остается  у  них  времени  для  излишних  размышлений.  Ничего
страшного, если работа эта будет бесполезной. Главное, чтобы она утомляла.
     Государство не может существовать  без  законов.  Поставь  дело  так,
чтобы все законы свято  соблюдались.  Закон  не  обязательно  должен  быть
понятным, но он всегда должен быть строг. Неплохо, если  законы  допускают
различные  толкования.  Ведь  толковать  их  все  равно  будешь   ты   или
назначенные тобой судьи. Постарайся, чтобы  за  один  и  тот  же  поступок
человека можно было и наказать и наградить.  Казней  не  бойся.  Бабы  тут
рожают, как кошки. Будь тверд.  Но  не  уничтожай  всех  виновных  подряд.
Прощенный смертник может стать преданным помощником.
     Людей,  а  следовательно,  и  государство  губит  корысть.   Человек,
обремененный скарбом, неохотно идет в  военный  поход  и  плохо  работает.
Домом для человека должно быть все государство, а не  конкретная  берлога.
Поэтому постоянно тасуй людей, не давай им засиживаться на месте. Если мне
не удастся до конца извести корыстолюбие и скаредность, заверши это  дело.
Для воина достаточно боевого бича, для кормильца  -  рабочего  топора.  Не
поощряй  торговлю,  она  развращает  народ.  Военная  добыча  и  урожай  -
достояние государства. Каждый пусть получит столько, сколько ему надо,  то
есть, чтобы только не умереть с голода.
     Еще в большей мере государству мешает  семья.  Человек  всегда  будет
любить своих детей больше, чем начальников.  Чадолюбие  является  причиной
воровства,  служебных  злоупотреблений  и  даже   измены.   Понятно,   что
искоренить  деторождение  невозможно,  да   это   и   повредит   интересам
государства. Установи такой порядок, чтобы люди растили не своих, а  чужих
детей. А дабы у них не возникла привязанность к  чужим  детям,  пусть  все
время этими детьми обмениваются.
     Ходить без штанов неприлично. Сделай так, чтобы штаны стали предметом
зависти. Пусть люди стремятся к  обладанию  ими.  Отучи  их  жрать  разную
гадость, особенно жаб. Мало ли что им нравится!
     Мозги у этих людишек еще не забиты всякой, ерундой. Веди их в будущее
прямым путем, не позволяй плутать. Не бойся трудностей. Любое дело  доводи
до конца. Пусть даже сейчас погибнет  каждый  второй,  неминуемо  наступит
такое время, когда счастливы будут девяносто девять из ста. Так что  пусть
потерпят.
     Помни о том..."
     На этом месте записи обрывались.  Поскольку  рецепты  вторых  блюд  и
напитков отсутствовали, можно было предположить,  что  в  книге  недостает
почти половины листов. Какие еще  откровения  Тимофея  остались  для  меня
тайной, можно было  только  догадываться.  Самое  печальное,  что  никаких
указаний относительно местоположения пресловутой "дыры" я не обнаружил. Да
и попал я сюда не из Ребровского района. Про такой я  даже  и  не  слышал.
Надо обязательно  выяснить  судьбу  второй  половины  книги.  С  минуту  я
внимательно  рассматривал  Дырявое  Железо  -  до  блеска  истертую  шайбу
миллиметров двенадцати в диаметре. В этот мир она попала  скорее  всего  в
кармане Тимофея. Трудно было даже представить, сколько человеческих  судеб
определила она, скольких сделала счастливыми, а скольких погубила. Вот  уж
воистину реликвия так реликвия!
     Размышления мои как-то сами собой перешли  в  дремоту,  Это  был  мой
последний спокойный сон на Вершени.


     Не имея никакого  представления  о  порядке  ведения  государственных
советов, я все же не стал перекладыв