венно.  Артем
отнес ее сдержанность и дурное настроение на счет усталости, становившейся
к концу перехода почти нестерпимой. Но когда все трое устроились на ночлег
в  чреве  очередной  матери-черепахи,   он   почувствовал,   что   Надежда
лихорадочно дрожит - почти так же, как и перед схваткой с мрызлами.
     - Что с тобой? - спросил он, поглаживая девочку по волосам.
     - Перед тем, как Адракс исчез, мне было видение... Нет, нет, я ничего
не скажу тебе! Не спрашивай!
     Ее голова, как всегда, лежала на плече Артема  и,  разговаривая,  они
дышали друг другу почти в лицо. Внезапно горячие мягкие губы коснулись рта
Артема и застыли в таком положении. Это не был  поцелуй.  Надежда  как  бы
пыталась вдохнуть в себя его силу  или  что-то  другое,  что  должно  было
поддержать ее. Артем осторожно прижимал к себе ломкое, исхудалое  тело,  и
скоро губы медленно отодвинулись, а девчонка спокойно и ровно задышала.
     Весь следующий день Артем ощущал какое-то странное беспокойство.  Как
всегда. Калека молча вышагивал впереди,  словно  таран  пробивая  тропу  в
снегу, уже достигавшему его колен, как всегда,  метрах  в  десяти  за  ним
следовал Артем, за плечо или пояс которого держалась Надежда, но,  тем  не
менее, что-то неуловимо изменилось в окружающем  мире.  Он  все  чаще  без
всякой необходимости оборачивался назад и каждый раз  встречал  загадочный
взгляд  девчонки.  Только  теперь  он  заметил,  что  глаза   у   нее   не
блекло-зеленые,   как   у   большинства   женщин   Страны   Забвения,    а
туманно-малахитовые, с карими точками вокруг зрачков.
     "Странно, - подумал Артем. - Почему я  не  обратил  на  это  внимание
раньше?"
     Впервые глядя на Надежду как мужчина  на  женщину,  он  с  непонятным
волнением осознал, что с тех  пор,  как  они  встретились  в  доме  судьи,
девчонка очень изменилась. Она заметно подросла, грудь ее округлилась, а с
лица исчезла детская припухлость.
     Чтобы проверить это наблюдение, Артем приостановился и прижал Надежду
к себе. Он  точно  помнил,  что  раньше  ее  макушка  едва  достигала  его
подмышки, теперь же она легко касалась щекой его плеча.
     - Ты стала совсем другой. - Что-то мешало Артему выпустить ее из рук.
     - И ты тоже. - Она протянула руку и вырвала из его шевелюры несколько
седых волосков. - Раньше я думала, что причиной этому снег.
     "Интересное дело, - подумал Артем. - Откуда вдруг  у  меня  появилась
седина? Ведь идущему по Тропе не грозит старость. Так говорили мне те, кто
понимает в этом толк. Может, причиной тому невзгоды  и  лишения  последних
лет, а вовсе не возраст?" Вслух же он сказал:
     - Седина действительно в чем-то сродни  снегу.  Она  приходит  тогда,
когда минует жаркое лето жизни, когда остывают страсти  человеческие.  Это
признак холодного сердца и ясного ума.
     - Не хочу, чтобы у тебя было холодное сердце! - Она  опять  осторожно
коснулась губами его лица.
     Но на сей раз это был настоящий поцелуй.


     Что за  чудные  незабываемые  ночи  проводили  они  в  душной  утробе
подземной хищницы,  на  постели  из  шевелящихся  черепашек,  под  медовым
дождем, рядом с гулко храпящим Калекой. Их мрачная берлога превращалась во
вмещающую целый мир волшебную Черную Дыру, в которой исчезало пространство
и истаивало время, а оставалось только безграничное и вечное: поцелуи,  то
быстрые и звонкие, как весенняя  капель,  то  мучительные  и  долгие,  как
агония; объятья до хруста в костях; сладкий вкус волос и кожи любимой;  ее
захлебывающийся шепот; радостный крик и томительный стон. Их тела  и  души
были раскрыты навстречу друг другу, не существовало больше никаких тайн  и
запретов, но каждое случайное  прикосновение,  каждая  новая  ласка  могла
довести до экстатической дрожи.
     Кубок любви бездонен, особенно когда оба пьют из  него  с  одинаковым
рвением.
     - Мы будем спать когда-нибудь?
     - Ни-ко-гда! А разве ты хочешь?
     - Чуть-чуть. Мы уже третью ночь не спим.
     - Если я не хочу, значит, и ты не хочешь.
     - А если я хочу, значит, и ты хочешь.
     - Я хочу, хочу! Как ты догадался!..


     Не удивительно, что вскоре они уже едва  могли  держаться  на  ногах.
Упав в снег в середине или конце очередного перехода, они опять целовались
до обморока и хохотали до изнеможения, а Калека стоял над ними и  тоскливо
смотрел куда-то в сторону.
     Но вскоре влюбленным повезло - их мрачный цербер умудрился подвернуть
ногу. Вначале он еще пытался ковылять, а потом и ползти вперед,  однако  в
конце концов был вынужден уступить уговорам Артема расположиться на  отдых
до полного восстановления сил и здоровья. Когда Надежде и Артему надоедало
отлеживаться в черепашьем нутре, они отправлялись гулять по  окрестностям,
развлекаясь чем только можно, но главным образом друг другом.
     Совершенно случайно они набрели однажды на незамерзающий ручей, тихое
журчание которого так славно контрастировало с  мертвым  молчанием  Страны
Черепах. Он напоил ее водой из своих ладоней, а она его той  же  водой  из
своих губ. Затем Надежде вдруг пришло в голову шальное желание  искупаться
в ручье. Как ни далек был сейчас Артем от реальности,  он  все  же  честно
попытался воспротивиться этому капризу. Но все уговоры и  увещевания  ("Ты
замерзнешь!", "Ты заболеешь!", "Ты в ледышку превратишься!")  не  возымели
успеха, и он остался на берегу с ворохом ее одежды в руках.
     Впервые  он  видел  свою  любимую  обнаженной  -  худенькую  Афродиту
пустынного заснеженного мира, беззаботно плескавшуюся в чистейшей  ледяной
воде, едва доходившей ей до лодыжек.  Огромные  пушистые  снежинки  словно
белые бабочки медленно опускались на ее волосы, плечи и юные остроконечные
груди, а когда она, встав на колени, наклоняла лицо к  воде  -  на  узкую,
нежную спину.
     К горлу Артема подступил мягкий  комок.  С  беспощадной  ясностью  он
ощутил, что никогда не сможет забыть этот  прозрачный  ручей,  этот  тихий
снег, эти колокольчиками позвякивающие в воде льдинки и это  удивительное,
божественное создание (в том, что Надежда  не  принадлежит  к  скучному  и
отвратному роду человеческому, он  уже  давно  не  сомневался),  находящее
наслаждение там, где другие нашли бы погибель.
     Взметнув напоследок фонтаны брызг, Надежда вылетела из воды  прямо  в
его объятия. Она была мокрая и скользкая, как русалка,  но  все  такая  же
теплая.
     Артем осушил ее тело - где ладонями, а где  губами,  быстро  одел  и,
вскинув на руки, бегом понес к самому большому в окрестностях сугробу,  из
центра которого вздымаются  столб  прозрачного  пара,  уносившего  к  небу
дыхание мириад черепашек и натужный храп Калеки.
     Человек может захиреть в раю от  скуки,  а  в  аду  сойти  с  ума  от
счастья.
     Для Артема счастье теперь навсегда  было  связано  с  этим  постылым,
безрадостным краем - и он прекрасно  понимал  это.  Еще  он  понимал,  что
настоящее счастье недолговечно и тем интенсивнее бывает накал страсти, чем
быстрее сгорают обманутые его светом души.


     Но иногда среди ночи, когда сон почему-то не шел, наступало муторное,
тревожное отрезвление.
     "Что это - бесценный дар, нелепый  случай  или  коварная  ловушка,  -
думал Артем, лежа в темноте рядом с тихо посапывающей  Надеждой.  -  Будем
рассуждать здраво. С некоторых пор мне кажется, что все мы лишь  послушные
фигуры в какой-то хитроумной шахматной партии. Адракс скорее всего  ладья,
фигура  страшная  на  любой  дистанции,  если,  конечно,  ее  на   простор
выпустить. Еще неясно, что означает его дальний рейд - попытку спасти себя
самого или отвести беду от других. Кто такой Калека, сразу и  не  скажешь.
Его  и  так  и  этак  можно  назвать.  Ну  пусть  будет  конем   -   самой
непредсказуемой  фигурой  на  доске.  Мне,  по  крайней  мере,  смысл  его
последних ходов абсолютно неясен. Я - безусловно пешка. Хотя бывает и так,
что именно пешка решает исход поединка. За нее иногда и ферзя отдают.
     Ферзем, а попросту - королевой, у нас будет Надежда. Королева легкого
веса, так сказать. Ферзь в юности. Вот только хотелось  бы  знать,  какого
цвета эта королева - черного или белого. И на какой стороне она  играет  -
за меня или против. Быть может, все происходящее сейчас между нами как раз
и  есть  та  самая  каверзная  жертва  ферзя,  которая   в   итоге   губит
прорывающуюся на последнюю горизонталь пешку? Но ведь ни ферзям, ни пешкам
не дано знать замысел шахматного стратега. Их удел молча гибнуть или молча
побеждать во славу того, кто двигает фигуры. Кто же он,  этот  неизвестный
гроссмейстер? Где то  высшее  существо,  которое  после  окончания  партии
небрежно смахнет всех нас в черную, как гроб, шашечницу? А может, все  это
мне действительно только кажется и на многоклеточной доске жизни мы вольны
сами выбирать лучшие ходы?"
     - Конечно,  кажется,  -  сонно  пробормотала  Надежда.  -  Спи,  а  я
постараюсь прийти в твой сон.
     Ее последние слова навели Артема на одну занятную мысль.
     - Адракс говорил мне однажды, что душа  спящего  человека  совершенно
беззащитна и каждый, кто умеет это делать, может без  труда  проникнуть  в
нее.
     - Ну, а дальше что? - Надежда зевнула и перекатилась со спины на бок.
     - Попробуй заглянуть в душу Калеки. Узнай хотя бы, куда он нас ведет.
     - Ты думаешь, это будет честно?
     - А честно будет, если он заведет нас в западню?
     - Хорошо, я попробую, - с сомнением сказала Надежда  и  на  некоторое
время умолкла.
     Калека заворочался и что-то промычал. Надежда чуть-чуть приподнялась,
опираясь на локоть. Пальцы Артема машинально перебирали ее локоны, и вдруг
он ощутил, как девчонка напряглась.
     - Он действительно уже был здесь,  -  сдавленным  шепотом  произнесла
она. - Тогда тоже было холодно и шел снег.
     - Он был один?
     - Один. Не мешай мне... Я хочу пройти по следу его  памяти  назад,  к
началу пути... Кругом снег, снег... Ветер... Холодно...  Из  снега  торчат
огромные острые камни... Теперь это настоящие скалы...  Идти  тяжело...  Я
уже вижу горы... Ноги скользят по каменной осыпи... Я забираюсь все выше и
выше... Здесь снега нет, но  все  равно  холодно...  Огромное  синее  небо
открывается передо мной, а далеко  внизу  видна  бескрайняя  равнина...  Я
медленно опускаюсь к ней... Земля все ближе, ближе... Уже видна трава... С
виду она мягкая и нежная,  совсем  не  такая,  как  в  Стране  Забвения...
Цветы...  Деревья...  Их  ветки  усыпаны  плодами,   красными,   лиловыми,
золотистыми...
     - Почему ты решила, что это деревья? Ведь ты  никогда  раньше  их  не
видела.
     - Прошу тебя, не мешай... С дерева на дерево порхают птицы... Если бы
ты только видел,  как  сверкает  их  оперение...  В  глубине  леса  гуляют
олени... Как здесь красиво... А дальше, дальше...
     - Что - дальше?
     - Все! Мрак... Провал... Больше я ничего не вижу!  -  Она  повалилась
навзничь и тяжело выдохнула, словно сбросив с плеч непосильную тяжесть.
     - Ты хоть понимаешь сама, о чем говоришь? - Артем повернул ее лицо  к
себе. - Что ты можешь знать о птицах, а тем более об оленях! Где ты  могла
их видеть?
     -  Оказывается,  могла.  И  даже  не  во  сне.   Правда,   это   было
давным-давно, когда я еще и ходить не умела.
     - Попробуй проследить путь Калеки дальше.
     - Не могу. Это единственная дорожка  его  памяти,  по  которой  можно
пройти. А вокруг словно непроницаемые стены. Или даже не стены,  а  густая
мгла... Я больше ничего не могу узнать.
     - Ты и так узнала немало, - вздохнул Артем. - По крайней  мере  стало
ясно, куда мы держим путь. И место это выглядит довольно привлекательно.
     - Даже чересчур, - с расстановкой сказала Надежда.


     Едва  только  Калека  смог  более  или  менее  уверенно  ступать   на
поврежденную ногу, как  они  снова  пустились  в  дорогу.  Черепашьи  норы
встречались теперь крайне редко, и длина переходов стала зависеть от того,
как скоро они могли обнаружить следующую из них. Заслышав  вопль  хищницы,
пусть даже очень далекий, они спешили  на  него,  как  цыплята  спешат  на
призывное кудахтанье наседки.
     Прошло немало времени, прежде чем видения,  извлеченные  Надеждой  из
затуманенного сном сознания Калеки, стали обретать реальность. Однажды они
вышли к огромному валуну, увенчанному роскошной снежной шапкой  -  первому
признаку близких гор. Понемногу  местность  повышалась,  и  пологие  холмы
сменились нагромождениями грубых камней. Здесь  почти  не  было  ветра,  а
среди скал нередко встречались неглубокие  гроты,  на  стенах  и  потолках
которых росла какая-то губчатая зелень - не то мох, не то лишайник.
     Все чаще  дорогу  им  преграждали  каменные  осыпи  и  длинные  языки
глетчеров.  Во  время  последней  стоянки  путники   набили   свои   мешки
черепашками, и сейчас те мирно гудели  у  них  за  спиной.  Калека  кратко
пояснил, что воды с собой брать не надо, в горах ее предостаточно.
     С левой  стороны  постепенно  открывалось  глубокое  ущелье,  по  дну
которого петляла быстрая река. Подъем можно  было  бы  назвать  достаточно
легким, если бы только им не  мешали  бесконечные  поля  мелкого  сыпучего
щебня, покрывавшего горные откосы. Любой неверный шаг  здесь  мог  вызвать
сход лавины, хотя и не грозившей крупными неприятностями, однако способный
вернуть всех троих в предстартовую позицию. Поскольку перспектива  съехать
к подножию горы на собственном заду не устраивала ни одного из  них,  идти
приходилось огромными зигзагами, отыскивая достаточно безопасный путь.
     Вскоре они достигли уровня облаков и долго брели в  сыром  клубящемся
тумане, мало-помалу  забираясь  все  выше  и  выше.  Калека  уверенно  шел
впереди, опираясь на свою костяную дубину. На гребне было ветрено и  ясно.
Оставшуюся позади Страну Черепах до самого горизонта скрывало серое ватное
покрывало туч, а впереди уже брезжила синева.  Начался  пологий  спуск,  и
через несколько тысяч шагов путники достигли края обрыва, за которым перед
ними  распахнулось  безбрежное  пространство  чистого  и   ясного   света.
Далеко-далеко  внизу,  на  дне  этого   необъятного   голубого   аквариума
угадывалась сквозь легкую  дымку  обширная  равнина,  украшенная  по  краю
нежной зеленью леса, расцвеченная лазоревыми бусинками озер и  сверкающими
ниточками рек.
     И все было бы хорошо, если бы только эту землю  не  отделяло  от  них
несколько километров сияющей бездны. Каменная стена круто уходила вниз,  и
лишь где-то на ее середине едва виднелся узкий карниз. Спуститься по  этой
круче не смог бы ни скалолаз, ни горный баран. Они почти пришли туда, куда
стремились, но это "почти" было равносильно полному краху.
     На лице Калеки сменилась целая гамма чувств, начиная от недоумения  и
кончая почти комической растерянностью. Он бродил по краю обрыва,  похожий
на голодного кота,  от  которого  в  самый  последний  момент  ускользнула
вожделенная мышка.
     - Ты пришел оттуда? - Артем указал вниз.
     - Да, - Калека кивнул.
     - Ну что ж, тогда вспоминай, как ты сюда взобрался.
     - Не помню...
     - Может, хоть ты нам чем-то поможешь? - Артем обратился к Надежде.  -
Припомни, что ты прочла в его памяти?
     - Я же видела его путь задом наперед. От  конца  к  началу.  То  есть
вместо  подъема  я  ощутила  спуск.  Это  было  как   полет   -   плавный,
стремительный и очень недолгий.
     - Выходит, он вверх летел?  -  Артем  обошел  вокруг  Калеки,  словно
ожидая обнаружить за его плечами крылья.
     - Выходит... Я и сама тогда этому удивилась.
     - Давай сбросим его вниз и  посмотрим,  куда  он  полетит,  -  мрачно
пошутил  Артем  и,  ногой  столкнув  увесистый  булыжник,  наклонился  над
пропастью.
     Камню полагалось долго лететь вниз, отскакивая от скальных выступов и
увлекая за собой другие такие же камни, чтобы в  конце  концов  без  звука
кануть  в  этой  беспредельной  глубине.  Однако  все   произошло   совсем
по-другому: камень, стремительно уменьшаясь, понесся  с  такой  скоростью,
словно был выброшен из катапульты, и уже через  две-три  секунды  раздался
звонкий удар, возвещающий и его встрече с горизонтальной поверхностью.
     - Не понял! - вырвалось у озадаченного Артема,  и  он  повторил  свой
эксперимент, закончившийся точно таким же результатом.
     С минуту он подобно Калеке пребывал в полной  растерянности,  хотя  в
отличие от того был похож  не  на  подло  обманутого  кота,  а  скорее  на
убежденного  солнцепоклонника,  увидевшего  в  подзорную  трубу  пятна  на
предмете своего обожания. Артему, немало побродившему по разным мирам,  не
привыкать было ко всяким чудесам, но  здесь  он  столкнулся  с  совершенно
необъяснимым явлением.
     Он лег на край обрыва, свесил вниз руку и долго рассматривал  пальцы.
Затем, отобрав у  своих  спутников  все,  что  хоть  отдаленно  напоминало
веревку,  Артем  рыбацкими  узлами  соединил  эти  предметы  между  собой.
Тщательно испытав импровизированный канат на прочность, он привязал к нему
свой заплечный мешок.
     - Что ты задумал? - встревожилась Надежда.
     - Хочу выяснить, какое из чувств обманывает меня, слух или зрение,  -
сказал Артем, медленно опуская мешок в пропасть.
     Уже на третьем метре  спуска  мешок  стал  величиной  с  горошину,  а
большая часть каната вообще  исчезла  из  вида.  Спустя  еще  пару  метров
натяжение каната ослабло и мешок - черное маковое зернышко на фоне  серого
камня - лег почти посреди карниза, действительная ширина которого, судя по
всему, позволяла разминуться двум пароконным  повозкам.  В  голове  Артема
стало понемногу проясняться.
     - Это не более чем иллюзия, -  сказал  он.  -  Все  расстояния  здесь
искажены. Вон до того уступа - всего три моих роста, а кажется, что  он  в
тысячу раз дальше.
     - Бррр, - Надежда заглянула вниз. - Голова кружится.
     - Держи крепче. - Артем протянул свободный конец веревки Калеке. -  Я
спущусь первым. Потом она. - Как бы невзначай, он ласково провел рукой  по
щеке Надежды. - Тебе самому придется прыгать, потому что веревка еще может
нам пригодиться. Ничего не бойся. Здесь совсем не высоко. А  я  постараюсь
тебя подхватить.
     Не ввязываясь в бесполезную дискуссию, которую уже собиралась  начать
Надежда, он заскользил по веревке  вниз,  время  от  времени  отталкиваясь
ногами от шершавой поверхности скалы. Опустившись рядом со своим мешком на
карниз  (действительно,  весьма   просторный),   Артем   услышал   наверху
сдавленный крик и, подняв голову, увидел над собой бледные лица Надежды  и
Калеки.
     - Ну что, убедились? - гордо спросил  он.  -  Делов-то  всего  -  раз
плюнуть!
     - Ты такой крошечный, такой крошечный... - всхлипывала Надежда. -  Ну
почти как клоп. Я тебя едва вижу.
     - Зато я вас вижу прекрасно. Спускайся ко  мне.  Только  старайся  не
смотреть вниз.
     Через несколько минут Надежда оказалась в его объятиях,  а  вслед  за
ней,  поджимая  больную  ногу,  на  карниз  приземлился  Калека.   Как   и
предполагал Артем, с ним все обошлось благополучно - прыжок с пяти  метров
нельзя считать серьезным испытанием для воина.
     Равнина приблизилась, но ненамного - сплошная полоска леса  распалась
на отдельные деревья,  каждое  из  которых  было  величиной  со  спичечную
головку, блестящие ниточки рек превратились в блестящие ленточки, горизонт
приблизился и утонул в дрожащем мареве.
     Метра на четыре ниже уступа, на котором они стояли  (Артем  тщательно
проверил это с помощью своей веревки), находился другой,  точно  такой  же
уступ, сейчас отброшенный загадочной фата-морганой в неимоверную  даль,  а
за ним скорее угадывался, чем виднелся, еще один.
     Перебираясь с помощью веревки с карниза на  карниз,  они  без  особых
приключений достигли подошвы каменной стены,  которая  снизу  казалась  до
смешного низкой. Мираж давал о себе знать только в одном направлении  -  с
гор на равнину.
     От ближайших деревьев их отделял  широкий,  но