чить ножками.
     Этот мальчик был его сыном, хотя при виде  его  Артем  не  ощутил  ни
прилива отцовской любви, ни  пресловутого  зова  крови.  Неловко  прижимая
ребенка одной рукой к груди, он по полутемному коридору двинулся в зал.
     Мартышка забежала вперед и попыталась преградить ему путь, но с таким
же успехом она могла остановить катящийся под уклон грузовик.
     Первым делом  Артем  сдернул  полотно,  прикрывавшее  лицо  покойницы
(вернее, то, что когда-то было лицом), и поцеловал ее  в  черные  высохшие
губы. Затем он направился к раме, на которой должен был лежать Яшт. Однако
вместо жестянщика на нем  сейчас  пребывала  мартышка  (товарка  той,  что
принесла Артему ребенка) - мертвая, превратившаяся  в  обтянутый  облезлой
кожей скелетик. Несколько трубок еще тянулось из  ее  раскрытого  нутра  к
телу Надежды, от других остались только обрывки.  Рядом,  прямо  на  полу,
лежал труп Яшта, отдавшего будущему Губителю Максаров всю  свою  жизненную
силу, всю кровь и соки без остатка. Артем поднял его  и  положил  рядом  с
Надеждой под белое полотно.  Отныне  ничто  больше  не  удерживало  его  в
цитадели Стардаха.
     Так он и поднялся на поверхность - на левой руке  ребенок,  в  правой
клинок. Еще один клинок торчал у него сзади за поясом.
     Задача,  которую  предстояло  выполнить  Артему,  никак  нельзя  было
отнести к категории легких. Пересечь Страну Максаров в  одиночку,  да  еще
имея при себе младенца - тут надо, по крайней мере, крылья  иметь.  Клинки
клинками, в бою они сгодятся, но ведь на них не поскачешь, да  и  есть  их
нельзя, а Артем смог захватить с собой только дорожный мешок  с  пищей  да
баклагу воды. Этого и на четверть пути не хватит.
     Что же остается - грабить встречных, если такие вдруг  окажутся?  Или
просить милостыню у ворот цитаделей?
     Но одно Артем знал точно - ему нужен конь или любое другое приученное
к седлу существо.
     Впрочем,  существа  всех  размеров  и   разного   (но   в   основном,
отталкивающего) вида долго ждать себя не заставили. Скорее всего, это были
уцелевшие и  до  поры  до  времени  скрывавшиеся  в  пустошах  прислужники
Стардаха, смешавшиеся  с  остатками  разбойничьей  рати.  Они  полукольцом
двигались вслед за Артемом, не отставая, но и не приближаясь ближе, чем на
сотню шагов. Так ведет себя волчья стая, голодная, но не уверенная в своей
силе. Несколько раз Артем предлагал им признать над собой его  власть  или
убираться восвояси, чем вызывал среди бродяг еще  большее  озлобление.  Он
обладал клинком, но не был максаром и поэтому  не  имел  природного  права
повелевать.
     Видимо, преследователи надеялись, что рано  или  поздно  он  вынужден
будет остановиться на отдых, если только до этого не упадет от  усталости.
Однако они не на того нарвались. Артем все шел и шел вперед, лишь  изредка
откусывая кусок хлеба и отхлебывая глоток воды.
     Тогда в него полетели камни. Цели достигала  лишь  десятая  часть  из
них, но когда  ты  служишь  мишенью,  по  крайней  мере,  для  трех  дюжин
рукастых, не слабых тварей, результат  может  оказаться  самым  плачевным.
Спасла Артема только его новоприобретенная  шкура  -  удары  были  хоть  и
чувствительны, но не опасны для жизни. Сверток  с  ребенком  он  сунул  за
пазуху и прикрыл согнутыми в локтях  руками.  (Впрочем,  почти  все  камни
попадали Артему в спину, и лишь изредка - в бок.)
     Так он шел довольно долго, все  время  держась  обочины  малоезженной
дороги. Несколько раз его путь пересекали дозоры, гербы  которых  Артем  с
такого расстояния разглядеть  не  мог.  Эти  подвижные,  но  малочисленные
отряды одинаково не устраивала встреча как с  клинком  максара,  так  и  с
буйным бродячим воинством.
     Неприятности пришли к Артему совсем  не  оттуда,  откуда  он  ожидал.
Ребенок,  до  самого  последнего  времени  удивительно  спокойный,   вдруг
зашевелился и захныкал  -  и  хныканье  это  довольно  скоро  переросло  в
душераздирающий  рев.  Судя  по   мощи   легких,   малютка   со   временем
действительно обещал вырасти в богатыря.
     Пришлось Артему  остановиться  и,  опустившись  на  колени,  заняться
кормлением своего чада  (при  этом  точность  попадания  булыжников  сразу
возросла). Воду младенец сглотнул,  но  пережеванный  хлеб  с  отвращением
отверг.
     "Чем кормят новорожденных, если нет материнского  молока,  -  подумал
Артем. - Доят козу. Или покупают молочные смеси. Но что-то до сих пор  мне
здесь ни одна коза не встретилась, а о детских кухнях и  говорить  нечего.
Вот незадача!"
     Очередной камень отскочил от его плеча и едва не задел ребенка. И тут
уж ярость, до поры до  времени  копившаяся  подспудно,  вырвалась  наружу.
Первым побуждением Артема было вскочить и ринуться на врагов, но он как-то
сумел  сдержать  сей  весьма  опрометчивый   порыв.   Вместо   этого   он,
скорчившись, застыл над ребенком, изображая из себя если не  мертвого,  то
оглушенного. Клинок Стардаха Артем, якобы в судорогах, отбросил в сторону,
а клинок Надежды передвинул на живот.
     Камни еще некоторое время продолжали  градом  сыпаться  на  него,  но
вскоре их запас у бродяг иссяк. Волей-неволей  им  пришлось  приблизиться.
Для верности Артем подпустил шайку, уже успевшую перестроиться  в  кольцо,
шагов на шестьдесят - по их понятиям, расстояние  еще  вполне  безопасное.
Некоторые твари, готовясь к решительному броску, уже вздымали над  головой
секиры и направляли в цель наконечники копий.
     Спустя  мгновение  неизвестно  откуда  взявшийся,  противоестественно
длинный клинок уже беспощадно крошил их. И тем не менее, кое-кто из бродяг
сумел приблизиться к отцу и сыну почти вплотную.  Кривой  мрызл,  целивший
своим костяным рубилом прямо в голову Артема, умер у самых его ног.
     Надо было бы из сострадания добить тяжелораненых и обыскать трупы  на
предмет пополнения за их счет своих запасов, но Артема уже мутило от  всех
этих дел, более приличествующих мяснику, чем воину.
     Он повернулся к  ребенку,  которого  перед  началом  схватки  оставил
лежать на земле позади себя, и оцепенел:  утративший  свой  первоначальный
цвет сверток почти плавал в луже крови, натекшей от разрубленного  пополам
мрызла, а запеленутое в нем крохотное существо  жадно  лакало  эту  густую
багровую жижу, во все времена и у всех народов считавшуюся символом жизни.
     Артем позволил сыну  насытиться,  потом  обмыл  водой  из  баклаги  и
завернул в свою рубашку. С тех пор так и повелось  -  малыш  получал  свой
паек кровью мрызлов, волков, одичавших лошадей и всякого  мелкого  зверья.
Однажды, когда они заблудились в пустыне, Артем дал ему  немного  пососать
из своей лучевой вены  -  и  эта  была  единственная  человеческая  кровь,
которой тому довелось попробовать.
     Как Артем ни всматривался в ясные глаза младенца, он не мог  заметить
там и намека на осознанный грех. Да и может ли грешить существо,  которому
от роду всего несколько дней?


     В этот раз Артема, который все-таки время от  времени  позволял  себе
немного соснуть, разбудил пронзительный вопль ребенка. Так тот никогда  не
орал ни от голода, ни от боли (к великому удивлению  Артема,  у  него  уже
начали прорезаться нижние зубы). Да и страха не ощущалось в этом  коротком
резком вскрике. Скорее всего, то был сигнал опасности.
     Артем приподнялся на локте (жизнь среди бродяг  и  разбойников  давно
отучила его вскакивать перед приближающимся противником во  весь  рост)  и
огляделся по сторонам. В нежном сумраке Синей ночи прямо к нему по  склону
холма грациозно шествовала Генобра, рыжие космы которой на этот  раз  были
скрыты под глубоким стальным шлемом. Она улыбалась загадочно и томно,  как
перед любовным свиданием,  но  в  руке  у  нее  был  не  букет  цветов,  а
изготовленный к бою клинок.
     - Стой, - сказал Артем. - Ирдана просила не причинять тебе вреда, но,
если ты сделаешь еще хоть один шаг, я за себя не отвечаю.
     - Значит, моя сестричка даже не обиделась? - грудастая  ведьма  и  не
подумала остановиться. - Она  стала  прямо  голубкой.  Легка  ли  была  ее
смерть?
     Артем молчал, чувствуя, как  все  темнеет  в  его  глазах  и  в  этом
зловещем мраке, словно в прицеле, проступает одна только фигура Генобры.
     - Впрочем, на тебя, красавчик, я зла не держу, -  продолжала  она.  -
Можешь проваливать  на  все  четыре  стороны,  а  можешь  идти  ко  мне  в
услужение. Зачем тебе лезть в наши семейные делишки. Отец и дочка подохли,
да пащенок остался. А я привыкла все доводить до конца. Что касается...
     Видимо, на лице Артема она  прочла  достаточно  ясный  ответ  на  это
предложение, потому что, не докончив фразы, ринулась вперед.  Не  вызывало
сомнения,  что  через  несколько  секунд,  необходимых   для   преодоления
последних десяти или пятнадцати метров, она своим клинком разделает Артема
не менее аккуратно, чем хорошая хозяйка разделывает куриную тушку. Но  как
раз эти метры и оказались для нее роковыми. Тусклая, безукоризненно прямая
линия, вылетевшая из руки Артема, на краткий миг соединила их обоих, после
чего едва начавшуюся игру  можно  было  считать  законченной.  Артем,  как
говорится, остался при собственном интересе, Генобра потеряла правую кисть
и, естественно, возможность в ближайшее время размахивать клинком.
     - В следующий раз я отрублю твою лапу по локоть, - пообещал Артем.  -
И не исключено, что вместе с головой. Поэтому поберегись.
     - Жаль, что я не убила тебя, - прорычала Генобра,  жгутом  закручивая
обшлаг рукава вокруг кровоточащего запястья. - Жаль, что не мне  доведется
изжарить и сожрать этого молокососа.


     С тех пор Артем стал  засыпать  спокойно,  уверенный,  что  в  случае
опасности ребенок обязательно разбудит его.
     Время шло, и  они,  когда  с  боями,  когда  без  всяких  приключений
преодолевали расстояние, отделяющее их от  Страны  Жестянщиков.  Раздобыть
скакуна ему так и не удалось, да, возможно, это было и к лучшему. Там, где
они шли, - в густом  кустарнике,  в  изгибах  бесконечных  оврагов,  среди
зыбучих песков и солончаковых болот - не прошло бы  ни  одно  четвероногое
существо. Пища в дорожном мешке давно  кончилась,  и  сейчас  в  нем  ехал
малыш, уже научившийся держать головку.
     В последнее время он стал беспокоен - возможно,  причиной  тому  была
близость границы, где их неминуемо поджидала опасность. Что не  говори,  а
он был сыном своей матери и должен был унаследовать многие ее способности.
Однако их совместное путешествие закончилось куда раньше, чем  предполагал
Артем.
     Еще на привале, случайно коснувшись щекой земли, он обратил  внимание
на непонятный глухой гул, словно идущий  из  глубины  недр.  Так  примерно
бывает, когда невдалеке скачет большой отряд.  Однако  ни  единое  облачко
пыли не пятнало чистый горизонт, и Артем не придал этому  событию  особого
значения, тем более, что ребенок продолжал спокойно спать в  своем  мешке.
Но тут земля в  нескольких  десятках  метров  от  них  вдруг  разверзлась,
выворачиваемая наружу какой-то непонятной силой.
     Из провала взметнулась вверх кошмарная морда, казалось,  вся  целиком
состоящая из бездонной черной  пасти.  Даже  мрызл  по  сравнению  с  этим
созданием выглядел как домашний котенок.
     - Человек, служивший Ирдане, дочери Стардаха, ты здесь? -  выплевывая
комья земли, взвыло чудовище.
     Этот замогильный голос, конечно  же,  был  памятен  Артему.  Так  мог
вещать только брат Калеки  -  Иллаваст  Десница,  или  кто-нибудь  из  его
соплеменников. До сих пор Артему не приходилось встречаться  с  рудокопами
при свете, чем и объяснялся его испуг.
     - Да, я здесь, - ответил он, справившись с потрясением.
     - С тобой ли ребенок Ирданы, обещанный жестянщикам?
     - Со мной, - нехотя признался Артем.
     - Мы посланы за ним вождями жестянщиков. Все  проходы  в  пограничной
стене перекрыты. Там тебя  ожидает  Карглак  и  десятки  других  максаров.
Единственный еще свободный путь - под землей.
     - Почему я должен тебе верить? Где сами жестянщики? - Артему очень не
хотелось отдавать ребенка этому человекообразному червю.
     - Ни один жестянщик не  сможет  сейчас  пересечь  границу,  даже  под
землей. Это немедленно станет известно максарам. Мы переправим сына Ирданы
в такие края, где до него не дотянутся руки врагов. В Страну  Первозданных
он попадет только после того, как минует опасность.
     - Я не боюсь максаров и сумею проложить себе путь через их войско.
     - Это станет началом большой войны, в  которой  могут  погибнуть  все
жестянщики. Ребенок должен исчезнуть. Пусть  все  думают,  что  он  погиб.
Когда его время наступит, он сам заявит о себе.
     - Дай подумать. - Только сейчас Артем ощутил, как  бесконечно  дорого
ему это крошечное существо.
     - Торопись, человек. - Голова рудокопа стала медленно  втягиваться  в
нору. - Я не могу долго дышать этим воздухом и терпеть яркий свет.
     - Как ты узнал, что мы находимся именно здесь? - Артему хотелось хоть
ненадолго отсрочить неминуемую разлуку.
     - Мы слепы, но  ничего  из  происходящего  на  поверхности  не  может
ускользнуть от нашего слуха.
     - Значит, тебе известна и судьба Иллабрана Верзилы?
     - Да. Своей смертью он снял с себя грех братоубийства.
     - Как ты возьмешь ребенка? У тебя же нет рук.
     - Клади его прямо мне в пасть. Не беспокойся, там ему будет  удобней,
чем в самой роскошной колыбели. Не забудь и о клинке его прадеда Адракса.
     - Хорошо. - Артем взял спящего ребенка на руки и сделал первый шаг по
направлению к рудокопу.
     - А там ты последуешь за нами?
     - Нет. Мой путь лежит совсем в другую сторону.
     - Так мы и думали. Пусть на этом пути тебе не будет преград.
     Толстые мягкие губы осторожно приняли ребенка и его  родовое  оружие,
длиной почти в два раза превосходящее владельца.  А  затем  рудокоп  сразу
исчез, словно в пропасть рухнул. И только тогда Артем вспомнил, что  забыл
на прощание поцеловать сына.


     Теперь спешить было некуда.
     Путь, ожидавший его,  -  через  три  мира,  мимо  цитаделей  Генобры,
Карглака и Варгала, сквозь пограничную стену и сторожевой лес, по горам  и
заснеженным равнинам Страны Черепах, навстречу  Лету,  возможно,  все  еще
буйствующему в Стране Забвения - был так долог,  что  не  имело  значения,
когда он начнется, сейчас или спустя какое угодно время.
     В обратную дорогу он отправлялся совсем другим - свободным, сильным и
одиноким. С собой он мог взять только воспоминания - и ничего больше. Даже
клинок Стардаха уже покоился на дне какой-то мутной лужи. С мрызлом  Артем
мог справиться и голыми руками, а сражаться таким огрызком с максарами  не
имело смысла.
     Лишь тени, явившиеся из небытия, сопровождали его  -  оставшийся  без
погребения старик, душа которого, отягощенная многими грехами, все  же  не
оказалась окончательно потерянной для Добра; дважды перерождавшийся  воин,
ценой жизни отомстивший за позор  своего  народа;  прекрасная  всадница  с
разящим клинком в руке, чья любовь точно так же, как и ненависть, не знала
предела.
     Отправляясь совсем в другие миры Артем был уверен, что его вспомнят в
этих краях, вспомнят неизвестно откуда  взявшегося  чужеродца  Клайнора  -
отца Мстителя, отца Губителя  Максаров,  вспомнят  и  с  ненавистью,  и  с
благодарностью.
     "А теперь в путь, - сказал он самому себе. - Что толку, сидя на одном
месте, разводить тоску? В Стране Забвения меня никто не ждет,  но  тем  не
менее придется кое-кому там о себе напомнить, - особенно человеку по имени
Тарвад, новому судье и любителю музицирования. Несомненно, это именно  его
имел  в  виду  умирающий  Адракс,  говоря:  "...укажет...  брат..."  Путь,
позволяющий обойти Страну Лета, укажет брат судьи Марвина, наверное, так.



        Юрий Брайдер Николай Чадович.
        Губитель максаров


     Б 87    Губитель максаров:  Роман. - М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001.- 464 с.
(Серия "Наши звезды").
     ISBN 5-04-007102-7
     УДК 882 ББК 84(2Рос-Рус)6-4


     Ибо это было время злобного добра, жизнеутверждающих убийств...
     Б. Стругацкий

        "ПРОЛОГ"
     Издали город напоминал грандиозный фарфоровый термитник. Поговаривали, что
некогда здесь  располагался разбойничий рынок,  товары которого славились своим
разнообразием и  дешевизной.  Постаревшие разбойники селились здесь  же,  и  их
потомство пополняло армию  торговцев.  Век  за  веком  к  уже  готовым  зданиям
пристраивались новые, а материалом для них служили добываемые неподалеку белые,
красные и зеленые глины.
     Жар  неба  снаружи и  пламя  костра изнутри превращали глину в  прочнейший
камень,  который впоследствии расписывали эмалевыми красками, покрывали лаком и
украшали драгоценными минералами.
     В  каждом таком доме для  услаждения тела был устроен бассейн с  проточной
водой, а для услаждения души в клетках жили певчие птицы.
     Город рос вверх и  вширь,  но  его сердцем по-прежнему оставался рынок,  в
сумрачных лабиринтах которого никогда не затихал торг, хотя вместо товара здесь
имелись только  его  образцы.  За  покупками приходилось отправляться совсем  в
другие места,  иногда достаточно удаленные,  но  таков был  закон,  запрещающий
загромождать вещами пространство, предназначенное для жизни.
     Пускали в город далеко не всех,  а потому в страже служили главным образом
многоопытные ветераны,  умевшие  с  первого  взгляда отличить злоумышленника от
праздного бродяги, а купца от афериста.
     С  каждым,  кто пытался войти в ворота,  они заводили долгую обстоятельную
беседу (при  этом  никогда не  прибегая к  услугам толмачей),  сопровождавшуюся
употреблением  прохладительных  напитков,   и   только  после   выяснения  всех
обстоятельств и околичностей жизни проверяемого выносили свой вердикт,  пусть и
не всегда справедливый, но всегда окончательный.
     Тем более странным мог показаться эпизод, одним ранним утром имевший место
у главных ворот города.  Чужестранец,  ничем из себя не примечательный и одетый
более чем скромно,  беспрепятственно миновал стражу,  взиравшую на него, как на
пустое  место.  Поскольку вероятность подкупа заранее исключалась,  можно  было
предположить,  что  человек  этот  обладает  редкой,  но  весьма  пользительной
способностью становиться невидимым для чужих глаз.
     Не заходя ни на постоялые дворы,  ни в питейные заведения,  ни в харчевни,
которых в  городе имелось предостаточно и слава о которых гремела далеко за его
пределами, чужестранец сразу же отправился на рынок и долго бродил там от лавки
к лавке,  без особого любопытства рассматривая вывески,  исполненные с изрядной
долей мастерства и фантазии.
     Внимание  его  в  конце  концов  привлекла  лавка  менялы  с  изображением
гигантской птицы  над  входом.  О  ее  размерах можно  было  судить  по  лапам,
попиравшим коня вместе со всадником.  У птицы было золотисто-красное оперение и
почти  человеческое  лицо  с  близко  посаженными  глазами,  благодаря  таланту
художника выражавшими одновременно и мудрость, и скорбь.
     - Что  олицетворяет собой  существо,  охраняющее  вход  в  ваше  почтенное
заведение?  -  поинтересовался чужестранец у  менялы,  лениво  пересчитывающего
лежащую перед ним кучку золотых монет.
     - Не могу судить об этом с достаточной определенностью, потому что мой дед
приобрел  лавку  задолго  до  моего  рождения и  с  тех  пор  здесь  ничего  не
переделывалось -  ответил меняла,  предупредительный и разговорчивый, как и все
жители этого города.  -  Но  знающие люди говорят,  что  это  крылатое божество
вечности, которому поклоняются народы, живущие на самом краю мира.
     И  они завели неспешную беседу о странах и народах,  о нравах и привычках,
деньгах  и  товарах,  караванных путях  и  морских  портах,  легендах и  былях,
предсказаниях и  пророчествах.  При  этом чужестранец не  забывал рассматривать
разнообразнейшие монеты,  разложенные повсюду прямо на  бол