время для этого еще не пришло.  Поэтому
успокойся. Лучше будет, если ты успокоишься сам, без моей помощи... Вот так-то!
А теперь отвечай, что ты видел, когда ходил в разведку? Где королевские войска?
     - Мы дошли до самой реки...  Не помню, как она называется. И видели только
потухшие костры,  обглоданные кости,  брошенные повозки да свежие могилы.  Мост
сожжен,  а  на  другом берегу слышен шум  обозов,  сигналы труб и  лязг железа.
Похоже, враги отступают.
     - Или меняют позицию.  -  Окш был необычайно хмур.  -  Ты  же знаешь,  что
опасность я  чую  нутром.  Пока идет война и  враг рядом,  эта опасность просто
роится вокруг, как мошкара над здешними болотами.
     Я  уже  стал  привыкать к  этому  чувству.  Но  сейчас  оно  стало  просто
нестерпимым.  Как чесоточный зуд. Вот я и думаю, с чего бы это? А что, если эта
королевская сволочь хочет обмануть нас?
     - Откуда им взять силы?  - возразил Шед. - Их армия уменьшилась чуть ли не
вдвое.
     - За хорошие деньги можно собрать новую армию или даже перекупить половину
нашей...  Примером может служить тот возчик...  Нет,  что-то здесь не так. Пока
сам не  разберусь -  не  успокоюсь.  И  ты тоже хорош.  Ведь обещал же привести
языка.
     - Впереди все пусто до самой реки. Мы даже собак не видели.
     - Кто-то идет сюда! - насторожился Окш. - Кажется, вестовой.
     Снаружи лязгнули скрестившиеся копья, и стражник гаркнул:
     - Куда прешь, ублюдок! Старший брат отдыхает! И велел себя не беспокоить!
     - Мне-то что!  -  презрительно фыркнул невидимый вестовой. - Пусть спит. А
когда проснется,  передайте,  что к нему какой-то важный чин прибыл. Чуть ли не
от верховного стряпчего. Награды раздавать будет.
     - Всем? - живо поинтересовались стражники.
     - Нет, только особо отличившимся.
     Повинуясь безмолвному приказу Окша,  Шед  отдернул полог шатра и  нарочито
бесстрастным голосом промолвил:
     - Пусть зайдет. Я приму его. Но много времени уделить не могу.
     Когда торопливые шаги вестового затихли вдали, Окш сказал:
     - С приближенными верховного стряпчего отношения портить не стоит.  У тебя
свои дела,  у  него свои.  Прими его с  почетом,  но отшей побыстрее.  Говорить
старайся сдержанно и с достоинством.  Однако не сболтни чего-нибудь лишнего. Не
забывай, я буду неподалеку.
     Напоминать об этом не стоило. Это и так сидело в голове Шеда как гвоздь.
     После того,  как подобающие случаю приветствия закончились, гость, скромно
назвавшийся   представителем   наградной   комиссии,    передал   Шеду   устную
благодарность верховного стряпчего, а от себя лично вручил мешочек с деньгами.
     Шед равнодушно отодвинул подарок в сторону (ну зачем, спрашивается, деньги
тому,  кто  мечтает о  самоубийстве) и,  запинаясь,  поблагодарил тех,  кто так
высоко оценил его скромные заслуги. Среди вольных братьев особо витиеватый слог
был не в  чести,  впрочем,  бывшему матросу даже просторечье давалось с трудом.
Обычно он  изъяснялся словами,  исходившими от  Окша,  но  тот сейчас почему-то
самоустранился.
     Гость,  в  свою  очередь,  попросил Шеда поведать во  всех подробностях об
эпохальном сражении  у  озера,  ознаменовавшем собою  перелом  в  ходе  военных
действий.
     Шед,  чтобы  хоть  немного отдалить возвращение своего  мучителя,  затянул
сбивчивый, косноязычный, лишенный внутренней логики и в общем-то лживый рассказ
об истории,  начавшейся позором и окончившейся триумфом. Так, например, в нем и
словом не  упоминался остров с  маяком,  его всесильный хозяин и  десант в  тыл
королевских стрелков, а сама победа объяснялась только личным мужеством горстки
вольных братьев и чрезмерной самоуверенностью врагов.
     Хавр слушал вполуха,  а сам тайком изучал собеседника,  который вполне мог
оказаться таинственным Окшем Сухоруким,  на  чьи  поиски было истрачено столько
времени, сил и денег.
     Надо сказать,  впечатление у Хавра сложилось самое удручающее. Конечно, он
и  не  ожидал,  что  Окш Сухорукий будет по-прежнему соответствовать всем своим
приметам.  Но  допустить,  чтобы юноша,  только еще  входящий в  пору расцвета,
позволил -пусть  даже  из  чувства самосохранения -  так  состарить себя,  было
просто невозможно.
     У человека по имени Шед в начавших редеть волосах проглядывала седина, его
нос и  щеки покрывали склеротические прожилки,  в  уголках тусклых глаз копился
гной, а из щербатого рта несло помойкой. Большинство очевидцев отзывались о нем
как о  храбром и  стойком воине,  остром на язык и  быстром на решения,  а Хавр
видел  перед  собой  опустившегося,  сломленного  жизнью,  глубоко  несчастного
бродяжку, у которого не было сил даже на напускное фанфаронство.
     Такой человек не мог совершить даже сотую долю того,  что ему приписывали.
Уж если Окш Сухорукий и был притворщиком, то притворщиком гениальным.
     Рассказ уже близился к завершению,  когда Хавр, Немало времени проведший в
беседах  с  единственным уцелевшим после  побоища  королевским стрелком,  вдруг
спросил:
     - А кто был в лодке?
     - Какой  лодке?  -  натужно  удивился  Шед,  которому строго-настрого было
запрещено упоминать об этом эпизоде боя.
     - В  той,  с  которой ваши люди расстреливали арьергард вражеской колонны.
Ведь если бы  не лодка,  они могли бы преспокойно отступить и  не понести столь
сокрушительных потерь.
     - Никакой лодки не было. - Шед непроизвольно отодвинулся подальше от гостя
и  вдруг сорвался на матросский жаргончик,  куда более привычный ему,  чем речь
недоучившихся законников и самодовольных купчишек.  -  Ты, прежде чем пердеть с
наветренной стороны,  сначала мозгами пошевели!  Да  тут на всем озере ни одной
лодки нет, чтобы больше пяти морд вмещала!
     Кто из нее стрелять станет,  если один на руле сидит,  а другой на веслах?
Три баклана?  Да  наплевала бы шваль королевская на такую силу!  Ловишь на ухо?
Нет?  В  наградную комиссию,  наверное,  специально таких  остолопов,  как  ты,
подбирают!
     Дальнейший обмен мнениями не  обещал быть  продуктивным,  и  Хавр  покинул
шатер ни с того ни с сего разбушевавшегося героя.  Резюме,  высказанное им себе
самому под нос, было предельно кратким: "Врет. И врет упорно".
     Пребывая  в  состоянии  крайней  задумчивости,  он  едва  не  столкнулся с
направлявшимся  к   шатру  совсем  еще  молодым  воином,   лицо  которого  было
обезображено  глубокими,  словно  по  ниточке  проведенными шрамами.  Но  Хавра
удивили не эти странные шрамы и  даже не граничащее с подобострастием почтение,
высказываемое юноше стражниками, а его проницательный быстрый взгляд.
     На обратном пути Хавр не поленился сделать крюк, чтобы самолично осмотреть
место боя,  важнейшие детали которого со временем не только не прояснялись,  а,
наоборот, становились все более и более загадочными.
     Ничего  примечательного,  кроме  нескольких  свежих  братских  могил,  ему
обнаружить не удалось.  Ветер с  озера крепчал,  и  волны,  перекатываясь через
узенькую  полоску  берега,  еще  недавно  служившую  ареной  кровавого побоища,
разбивались о  скалы.  Низкие тучи  почти цеплялись за  верхушку старого маяка,
одиноко торчавшего посреди низкого, заросшего тростником островка.
     Выгоревший до  последнего дома поселок был безлюден,  и  только на причале
Хавр  обнаружил  старика,   время  от  времени  тыкавшего  острогой  в   мутную
неспокойную воду.  Сначала он  не  хотел разговаривать с  чужаком,  но  золотая
монета быстро развязала ему язык.
     Старик поведал,  что с детства жил в этом поселке,  а в тот страшный день,
когда  победители,  заподозрившие местных  жителей  в  симпатиях к  королевской
власти,  устроили резню,  отлучился на ближайшую солеварню за солью.  Терпеливо
выслушав  длинный  перечень  всех  погибших  родных  и  друзей  старика,   Хавр
поинтересовался,  нельзя  ли  поблизости найти  лодку,  чтобы  переправиться на
противоположный берег.
     - Сожгли все лодки,  -  охотно пояснил старик.  -  Вместе с домами сожгли.
Даже рыбачить теперь с  берега приходится.  Но если вам очень приспичило,  могу
плот сколотить. Как-нибудь и доберемся, если не потонем.
     - Боюсь,  не выдержит твой плот, - сказал Хавр с сомнением. - Ведь я же не
один, а с попутчиками. Да и лошадей бросать не хочется.
     - Так лошадей бы и  лодка не взяла.  В  обход скачите.  По берегу.  Время,
конечно,  потеряете,  зато надежней.  -  Старик уже в который раз нанес удар по
невидимой рыбине и снова промахнулся.
     - А говорят,  здесь недавно видели большую лодку, - собственно говоря, это
был главный вопрос, из-за которого и приехал сюда Хавр. - Такую, что и двадцать
человек в ней свободно поместятся.
     - Вот вы про что!  Так бы сразу и сказали! Только это не у нас. Это у них.
- Старик махнул рукой в сторону маяка. - Лодка и в самом деле славная. Большая,
а  главное,  быстрая.  Без весел и  паруса ходит.  Только я  что-то давно ее не
видел. Пропала, наверное, вместе с хозяином.
     - Что же это интересно,  за хозяин у такой замечательной лодки? - Хавру не
нужно было предпринимать никаких усилий, чтобы скрыть свои истинные чувства:
     привычка к лицемерству уже давно стала его второй натурой.
     - Пришлый человек,  - охотно ответил старик. - По слухам - ученая шишка, а
по виду - совсем еще сопляк.
     - Один он жил?
     - Двое слуг при нем состояли.  Чужеземцы. Нашего языка почти не понимают и
с  мечами не  расстаются.  Это я  для них рыбу ловлю.  Платят хорошо,  -  он  с
гордостью продемонстрировал золотой,  в  точности похожий  на  те,  от  которых
когда-то отказался Хавр, золотой из сокровищницы какого-то максара.
     - Так  ты  говоришь,  что  хозяин исчез,  а  слуги остались,  -  задумчиво
промолвил Хавр.
     - Остались. Дом стерегут. А его с тех пор, как я вернулся, не видно.
     - Надо же...  Сопляк,  а  уже ученый и  богатый...  С чего бы это,  как ты
думаешь?
     - Кто его знает!  Может,  он только с  виду сопляк.  В  чужую душу ведь не
заглянешь. Дед мой рассказывал, что раньше на земле жили колдуны, которые умели
возвращать себе молодость. Что, если и он такой?
     - Вряд ли, - покачал головой Хавр. - А ты случайно не заметил, руки у него
нормально действуют?
     - Еше как! Машут, что твои мельничные крылья. Вот только с лицом у него не
все в порядке. Кто-то его крепко разукрасил.
     - Вот так,  так и так?  -  Хавр, никогда и ничего не упускавший из памяти,
пальцем провел несколько линий по своему лбу и щекам.
     - В точности! - подтвердил старик. - Так ты, наверное, знаешь его?
     - Знаю не знаю,  а кое-что слыхал. Овец он раньше воровал, вот его пастухи
и разделали. Чтоб, значит, другим неповадно было.
     - Ай-яй-яй!  -  опечалился старик.  -  А  мы-то и  не догадывались.  Как в
человеке ошибиться можно!
     - Ты мне лучше вот что скажи.  -  Хавр перехватил древко остроги,  которую
старик в  очередной раз занес над водой.  -  Как ты рыбу на остров доставляешь?
Ведь говорил же, что сгорели все лодки...
     - Зачем мне лодка?  - удивился старик. - Встал на любое бревнышко да плыви
себе,  шестом отталкивайся.  Здесь же мелко.  При желании и пешком дойти можно.
Если, конечно, портки замочить не боишься. Вон, видишь сбоку, где трава из воды
торчит?  Там в самом глубоком месте и по пояс не будет.  Пора такая. Ветер воду
от берега отгоняет. Потому и рыбы мало.
     - Тогда веди меня на остров.  - Хавр ласково улыбнулся старику и привычным
движением сбросил с плеча многозарядку.  -  Тот человек,  про которого мы здесь
говорили,  и  в  самом  деле  колдун.  А  слуги  его  вовсе не  слуги,  а  овцы
заколдованные.  Мои,  между прочим.  Если я  их  сейчас не  заберу,  то хотя бы
прикончу,  чтобы чужаку не достались.  А если ты, старик, помешать мне захочешь
или хоть одно слово поперек скажешь,  я заодно и тебя к праотцам отправлю.  Так
что шагай вперед!
     Побоище у  озера,  говоря банально,  подняло в душе у Окша настоящую бурю.
Так резвящийся волчонок, настигнув какую-нибудь несчастную лягушку и отведав ее
холодной крови,  превращается в  заправского хищника,  твердо знающего о  своем
истинном предназначении.
     Все,  что было прежде:  страсть к ремеслам,  тяга к познанию тайн природы,
увлечение древними книгами,  кропотливая и тяжкая работа над клинком,  -  разом
утратило для Окша интерес.  Он понял,  что рожден для побед,  для кровавых утех
войны и  что отныне люди для него такой же материал,  каким раньше было железо.
(И это живое железо тоже нужно добывать, сплавлять в разных пропорциях, ковать,
закалять, шлифовать и постоянно держать в готовности.)
     Однако первые удачи не вскружили Окшу голову,  и  он никогда не забывал об
осторожности. Дабы свести число свидетелей, знавших о нем хоть какую-то мелочь,
к минимуму, он сначала приказал казнить всех пленных,  потом  позволил  вольным
братьям  уничтожить рыбацкую  деревню,  а  напоследок  не  пощадил и  их самих,
бросив в безнадежную контратаку на тяжелую кавалерию и самоходы врага.
     Единственным,  кто хотя бы  приблизительно знал об истинной сущности Окша,
был Шед Пика,  человек заведомо обреченный,  но  пока необходимый,  если не как
щит,  то  хотя бы  как  мишень для  излишней хвалы и  напрасной хулы.  На  него
списывали и  жестокость,  неизбежную в  период превращения разношерстых банд  в
спаянную  железной  дисциплиной армию,  и  всяческие  огрехи,  проистекавшие от
неопытности самого Окша.  В перспективе участь Шеда была незавидной.  Сыграв до
конца свою роль,  содержание которой знал только его юный повелитель, он должен
был  сойти со  сцены,  но  обязательно со  всеми надлежащими для  такого случая
эффектами.
     При  всем  этом  Окш  не  ставил перед собой никаких корыстных целей вроде
достижения вершин власти или  сказочного обогащения.  Его  увлекала сама стихия
войны, непредсказуемая, коварная, одинаково способная и погубить, и прославить,
сотканная из  самых низменных страстей и  самых высоких порывов души.  Это была
единственная область приложения сил,  где  Окш имел достойных противников -  не
жалких людишек,  вся подноготная которых и  так была у  него на виду,  -  а  Ее
Величество Судьбу и столь неравнодушный к нему рок.
     Конечно,  Окш не  забывал ни  о  Карглаке,  постоянно преследовавшем его с
какой-то  не  до  конца еще  ясной,  но  явно  недоброй целью,  ни  о  Генобре,
искалечившей и  заживо похоронившей несмышленого,  хотя и далеко не безобидного
ребенка.  Он  не  собирался прощать  их,  своих  главных врагов,  но  это  была
перспектива не завтрашнего и даже не послезавтрашнего дня.
     Сначала надо забрать все  возможные призы в  той игре,  в  которую он  уже
вмешался.  И чем более хитроумным и стойким окажется противник,  чем запутанней
получится сюжет игры - тем большее удовлетворение ожидает его в финале.
     У Окша было немало качеств,  необходимых для великого полководца.  Случись
завтра генеральное сражение,  он,  без всяких сомнений,  выиграл бы  его.  А  в
условиях затяжной братоубийственной войны, подлинные причины и движущие факторы
которой оставались тайной  за  семью  печатями,  рано  или  поздно  должна была
сказаться  его  житейская и  политическая неопытность.  Ведь  до  сих  пор  Окш
побеждал только в отдельных,  пусть и кровопролитных стычках, где он держал под
контролем если не  всех,  то хотя бы основных бойцов,  да еще успевал оказывать
угнетающее воздействие на  противника.  В  массовом,  длительном,  обширном  по
площади сражении такое было вряд ли возможно.  Однако Окш о своем единственном,
а  тем более быстро проходящем недостатке даже и  не догадывался,  как здоровый
человек не догадывается о тех муках, что может принести тяжелая болезнь.
     Сейчас он  рвался в  бой,  злился на  чересчур осторожных врагов и  любыми
средствами пытался отрезать им  путь  отступления в  центральные районы страны.
Единственное, что по-настоящему смущало его, было чувство постоянной опасности,
не менее докучливое, чем зубная боль. Свыкнуться с этим оказалось невозможно.
     Визиту  чиновника из  наградной комиссии Окш  сначала  не  придал  особого
значения -  погреться в лучах фальшивой славы Шеда и не такие птички прилетали.
Он  даже не  счел нужным поинтересоваться темой их беседы (Шед был так запуган,
что   при   всем   своем   желании  вряд   ли   сумел   бы   сообщить  что-либо
компрометирующее).
     Лишь  возвращаясь после обеда в  шатер,  Окш  невольно обратил внимание на
этого невзрачного, слегка прихрамывающего человека с постным лицом канцелярской
крысы и скрытным, ускользающим взором. Когда они разминулись на узкой тропинке,
Окш, привыкший регистрировать для себя все мало-мальски любопытные факты, долго
не мог понять, чем же таким удивил его незнакомец.
     Уже  потом,  проведя аналогию с  толпой,  любой  человек в  которой чем-то
пахнет,  кто навозом,  а кто благовониями,  он сообразил, что в каком-то смысле
заезжий чиновник был  стерильно чист  -  ореол  мыслей,  сопровождающий каждого
бодрствующего человека, у него напрочь отсутствовал.
     До  этого  подобный феномен  Окш  встречал только  у  максаров (вернее,  у
одного-единственного максара  по  имени  Рагна),  но  загадочный  визитер,  уже
успевший скрыться с его глаз,  никакого отношения к этой расе,  безусловно,  не
имел.  Оставалось лишь одно разумное объяснение - одурманенный вином, он сейчас
двигался, как сомнамбула.
     Ясность  в  ситуацию  не  смог  внести  и  Шед.   Воспользовавшись  долгим
отсутствием  Окша,  он  наконец-то  дорвался  до  спиртного.  Теперь  покой  на
ближайшие сутки был ему обеспечен.
     Первого из  двух обитателей заброшенного маяка Хавр сразил из многозарядки
в упор, когда тот вышел на стук старика наружу. Зато второй сопротивлялся долго
и упорно -  швырял в Хавра всем, что попадалось под руку, пробовал поразить его
длинным и неудобным для рубки в помещении кавалерийским мечом и в конце концов,
уже  умирая  (не  меньше  пяти  пуль  сидело  в  нем),  умудрился поджечь сухой
тростник, которым были предусмотрительно набиты верхние этажи маяка.
     Начался такой ад, что Хавр еле успел выскочить на свежий воздух. Потом ему
пришлось долго дожидаться,  пока  пламя,  сожрав все  подходящее для  себя,  не
угомонится само собой.
     От маяка остался лишь закопченный каменный остов.  Перекрытия этажей и все
содержимое башни рухнуло вниз и тлело странными разноцветными огнями.
     Когда  пожарище  немного  остыло,  Хавр  принялся за  его  разборку.  Все,
представлявшее,  на его взгляд, ценность, он выносил наружу и складывал на свой
видавший виды плащ.  Постепенно собралась коллекция,  очень похожая на ту,  что
осталась в рудничном поселке после поспешного бегства Окша Сухорукого: покрытые
окалиной слесарные инструменты,  разрозненные детали приборов, металл в слитках
и  проволоке,  обугленные корешки книг,  осколки оптических стекол и фарфоровые
склянки, в которых обычно хранятся едкие химикаты.
     В  тайнике,  оборудованном под  лестницей нижнего этажа,  обнаружились две
вместительные сумки с  золотыми монетами и богатая походная одежда,  в прошлом,
очевидно,  принадлежавшая слугам. Толстые стеганые куртки на спине и груди были
расшиты гербами, как это принято у максаров.
     Сама по себе эта находка еще ничего не говорила (лишившиеся хозяев выходцы
из Чернодолья служили сейчас и у короля, и у вольных братьев), но в сочетании с
многими   другими   косвенными  уликами  являлась  неоспоримым  доказательством
пребывания здесь того, кого так долго разыскивал Хавр. Однако теперь это был не
наивный мальчишка по  имени Окш  Сухорукий,  а  загадочное существо,  способное
подчинять своей воле толпы людей,  стирать в порошок вражеские армии и запросто
общаться с максарами.
     Покидая остров,  Хавр  перекинул через  плечо сумки с  золотом (не  велико
добро,  но  не  пропадать же  ему  зря) и  сказал,  как  бы  подводя итог своим
находкам:
     - Птичку видно по полету. Осталось только силок для нее соорудить...
     Королевские войс