от
Тимофея я их никогда не слышал.
     - Подождите! -  чувствуя,  что  меня  вот-вот  признают  шпионом  или
самозванцем, вмешался я. - У нас  одна  и  та  же  вещь  может  называться
разными именами. "Морда" и "лицо" - это почти одно и то же. Добавьте сюда:
физиономия, рыло, моська, харя, мурло, ряжка!
     - Действительно, - старик задумался. -  Когда  я  иногда  приходил  к
Тимофею не вовремя, он говорил: "Убери свою харю!"
     - Дождемся мы ответа на свой вопрос или нет? - терпение Гердана, судя
по всему, иссякало. - Человек этот  может  иметь  какое-либо  отношение  к
Тимофею?
     - Я уже сказал. Он мало похож на Тимофея.  Но  все  же  он  похож  на
Тимофея куда больше, чем любой житель Вершени. Он говорит по-другому,  чем
Тимофей, но куда лучше, чем любой  знаток  Настоящего  Языка.  Больше  мне
добавить нечего.
     - Хорошо, братец. Мы узнали немало важного. Можешь  идти.  Там,  куда
тебя отведут, много браги и хорошей еды. Постарайся  напиться  так,  чтобы
забыть все, что здесь было сказано.  Забудешь  -  и  проживешь  еще  очень
долго.
     - От всего сердца благодарю, - сказал старик, вставая.  -  Тешу  себя
надеждой, что когда-нибудь смогу отплатить за все добро,  сделанное  тобой
для меня.
     - А что скажете вы, братцы?  -  обратился  Гердан  к  присутствующим,
когда Вукан удалился. - В особенности ты. Кварт.  Не  стоит  прикидываться
пьяным. Нас ты не обманешь.
     - Разве? - вскинул  голову  толстяк,  еще  секунду  назад  казавшийся
бесчувственным бревном. - С чего  это  ты  здесь  распоряжаешься?  Коль  я
захочу высказаться, то выскажусь и без твоего приглашения!
     - Как хочешь... - Гердан покинул, наконец, свой угол и вышел к свету.
- Повод, по которому мы сегодня собрались, не  совсем  обычный.  И  совсем
небезопасный. Речи, говоренные здесь, если и не преступны, то,  во  всяком
случае, сомнительны. Каждый из нас рискует жизнью, даже я, Близкий Друг...
     - Пока еще Близкий Друг... - словно про себя пробормотал толстяк.
     - Правильно. В самое ближайшее время меня ожидает опала. Но я мог  бы
легко вернуть себе доверие, если бы донес куда следует о нашей встрече...
     - Не донесешь, -  ухмыльнулся  толстяк.  -  Сам  же  знаешь,  что  не
донесешь. Не успеешь.
     - Дело не в этом. Все мы пришли сюда добровольно. Одних не устраивает
чин, других тяготит служба, третьи, как и я, опасаются опалы. Этот человек
- наш последний шанс. Никогда еще на Вершени не появлялся более  достойный
претендент на место Тимофея. Его права признали  и  Фениксы,  и  Незримые.
Так, братец Яган?
     - Так, - подтвердил Яган, мой ангел-хранитель и мой дьявол-искуситель
в одном лице. Оказывается, он все это время присутствовал здесь.
     - Не исключено, что он действительно потомок Тимофея. В этом мы очень
скоро убедимся.
     - Значит, вы все согласны помочь нам? - спросил Яган.
     - Нет. Не в наших правилах примыкать к слабой стороне. Но мы обещаем,
что не станем вам  мешать.  Как  только  успех  придет  к  тебе  и  твоему
приятелю, мы незамедлительно начнем действовать на ваше благо.
     Едва Гердан произнес эти слова, как гости словно  по  команде  дружно
встали и устремились к выходам, которых в  этой  комнате  было  более  чем
достаточно. Когда мы остались втроем, Гердан протянул Ягану железный нож.
     - Теперь моя жизнь в твоих руках. Будь осторожен, братец. Если он,  -
это  относилось,  конечно  же,  ко  мне,  -  станет   опасен,   убей   его
незамедлительно.  Иначе  убьют  тебя.  С  этого  момента  за  вами   будут
внимательно следить днем и  ночью.  Я  ухожу.  Вам  придется  еще  немного
задержаться здесь. Ешьте  и  пейте  в  свое  удовольствие.  Уйдете,  когда
сочтете нужным. Никто не станет вам препятствовать.


     - Давай выпьем и успокоимся, - предложил Яган. -  Завтра  с  утра  мы
будем допущены на Большой Сбор. Там ты увидишь всех  людей,  причастных  к
власти. Всех тех, кого потом тебе придется уничтожить  или  возвысить.  Ты
увидишь, правда, издали, Письмена. Может быть,  завтра  даже  выставят  на
обозрение оставшиеся от Тимофея реликвии. Смотри  и  запоминай.  Помни  об
осторожности, но  не  упускай  удачу.  Если  вдруг  предоставится  случай,
постарайся использовать его. Среди служивых и чиновников уже ходят слухи о
возвращении Тимофея. Народ взбудоражен. У нас немало сторонников.
     - А где ты будешь в это время?
     - Рядом.
     - Рядом или за спиной?
     - Рядом. Справа от тебя, как и полагается Лучшему Другу.  А  про  это
забудь. - Он всадил лезвие ножа в щель между двумя  бревнами  и  переломил
его пополам.
     Искренне он это сделал или опять притворяется?  Впрочем,  такой  жест
еще ничего не значит. Человека можно запросто зарезать и половинкой  ножа.
Было бы желание.


     Как я позже узнал, Большой Сбор раньше назывался Планеркой. Но  слово
это, на местном языке почти  непроизносимое,  впоследствии  было  заменено
простым и удобным термином. На Большой Сбор  обязаны  являться  все  лица,
имеющие  хоть  какое-то  отношение  к  Ставке,  начиная   от   десятников,
охранявших ворота, и кончая самыми влиятельными Друзьями.  Здесь  решаются
любые вопросы как государственного, так и частного порядка, назначаются  и
смещаются  чиновники,  творится  суд  и  расправа,  оглашаются   новые   и
подтверждаются старые указы, объявляются войны  и  заключаются  перемирия,
делится добыча  и  устраиваются  парады.  Тот,  кто  желает  хоть  чего-то
добиться в этой жизни, обязан регулярно посещать Большой  Сбор.  Пропустил
его пару раз - и можешь поставить на своей  судьбе  крест.  Допущенные  на
Большой Сбор допущены к власти,  вернее,  к  возможности  домогаться  этой
власти.
     Поливаемые прямо-таки шквальным дождем - наверное, последним  в  этом
году -  мы  спешили  на  звуки  дудок  и  маракас,  возвещавших  о  начале
церемонии. Помня мрачное напутствие  Гердана,  я  все  время  озирался  по
сторонам, но так и не смог определить, кто именно  из  великого  множества
людей, идущих в сторону площади, приставлен следить за нами.
     Как это нередко случается на Вершени, ливень, только  что  хлеставший
город тысячами  стеклянных  бичей,  мгновенно  иссяк,  и  в  тусклом  небе
вспыхнула асимметричная, незамкнутая в верхней части радуга -  словно  два
громадных, багрово мерцающих рога возникли из бездны.  Тревожный  кровавый
отсвет лег на лужи, на мокрые крыши домишек, на кособокие стены Ставки.
     Озноб  пробрал  меня,  как  будто  откуда-то  вдруг  дохнуло  ледяным
холодом.  Казалось,  я  уже  все  это  видел  однажды:  и  эту   огромную,
заполненную недобро молчащим народом площадь, и этот  мрачный,  ирреальный
свет, и это несуразное сооружение, как будто рожденное фантазией безумца -
не то эшафот, не то трибуна.
     - Это Престол, - объяснил Яган.  Зажатые  толпой,  мы  уже  не  могли
продвигаться вперед. - Когда-то на нем стоял Тимофей.
     - Что - на этом самом? - удивился я.
     - Нет, на другом, конечно, но  похожем.  Не  станешь  же  каждый  раз
таскать этакую кучу бревен с ветвяка на ветвяк. Чтобы он олицетворял  волю
и слово Тимофея, достаточно реликвий, оставленных им на Вершени.
     - А что это за люди, стоящие слева от Престола? Гвардия?
     - Нет, Гвардия  выйдет  вместе  с  Друзьями.  Это  указы...  Что  тут
странного?
     - Так это люди или это указы?
     - Это люди,  которые  наизусть  знают  указы.  Каждый  помнит  только
один-единственный указ и при необходимости объявляет его. А как  же  иначе
блюсти закон?
     - Ты ведь говорил, что закон - это Письмена.
     - Верно. Но Письмена будут существовать вечно. В  них  ничего  нельзя
изменить. А указы объявляются и изменяются каждый день.
     - Если указ  это  одновременно  и  человек,  что  с  таким  человеком
случается, когда указ отменят?
     - Отменяют указ, значит, и человека отменяют.
     - Убивают? - уточнил я.
     - Нет, зачем же. Просто перестают кормить. А сам себе он  еду  добыть
не может. У всех указов пальцы на руках раздроблены. Ничего тяжелее плошки
с кашей они поднять не могут.
     - А если указ вдруг умрет?
     - У каждого из них не менее трех учеников, которые никогда не  бывают
в одних и тех же местах одновременно. Все предусмотрено.
     В это время дудки  на  мгновение  замолкли,  затем  коротко,  истошно
завыли. Послышался характерный свист боевых  бичей,  и  толпа  на  площади
раздалась.  По  крутой  высокой  лестнице  на   Престол   стали   цепочкой
подниматься люди, чьи портки,  куда  более  длинные,  чем  у  обыкновенных
смертных,  были  сплошь  обвешаны  жестяными,  деревянными  и  стеклянными
наградами.  По  мере  того,  как,  взойдя  на  самый  верх  Престола,  они
выстраивались у его дальнего края, Яган комментировал:
     -  Добрый  Друг,  Близкий  Друг,  Ближайший  Друг,   Душевный   Друг,
Закадычный Друг, Лучший Друг...
     - Все, что ли?
     - Да нет. Есть еще  с  полсотни  просто  Друзей.  Но  они  обычно  не
поднимаются на Престол. Их место ниже, у его подножия.
     Вновь взвыла одинокая дудка - звук был настолько высок,  что  у  меня
заломило в висках. Еще трое людей поднялись на Престол и установили что-то
похожее на пюпитр и положили на него довольно объемистый сверток.
     - Письмена вынесли! - Яган заметно волновался. Все происходящее  явно
бередило его душу. Это был уже не  колодник,  гнивший  вместе  со  мной  в
проклятом рву, и не узник подземной тюрьмы, втихомолку пожиравший  мокриц.
Сейчас это был совсем другой человек, и место его было  на  самой  вершине
Престола, никак не иначе.
     А ведь он добьется своего,  вдруг  подумал  я,  глядя  на  искаженное
вожделением и ненавистью лицо Ягана. Непременно добьется, -  а  значит,  и
мне стоять на этой шаткой, наспех и неумело сляпанной пирамиде.
     Если  сейчас  последует  какое-нибудь  знамение,  быть  мне  владыкой
Вершени, с отчаянной решимостью загадал я.
     Толпа,  до  этого   молчавшая,   взорвалась   торжествующим   воплем,
заглушившим даже варварскую какофонию дудок. Четверо из Друзей  спустились
вниз и с видимым напряжением поволокли на  Престол  внушительных  размеров
короб, обтянутый коричневой кожей.
     - Реликвии! - вскрикнул Яган. - Реликвии  Тимофея!  Такое  не  каждый
день увидишь!
     На  узкой,   лишенной   перил   лестнице   тем   временем   произошла
непредвиденная  заминка.  Один  из  Друзей,  поддерживавший  короб  сзади,
оступился. Его напарник предпринял отчаянную попытку в  одиночку  удержать
груз,  но  ему  не  за  что  было  уцепиться,  кроме  воздуха.  Гвардейцы,
построенные  в  каре  вокруг  Престола,  хладнокровно  наблюдали  за  всем
происходящим, точно так же, как и стоящие внутри этого каре второстепенные
Друзья. Короб скользнул по лестнице вниз, и спустя секунду до нашего слуха
донесся глухой удар. Толпа ахнула.
     - Растяпы! - злорадно сказал Яган. - На  кол  надо  сажать  за  такие
дела!
     У подножия  Престола  происходила  какая-то  суета.  Главные  Друзья,
сбившись  в  кучу,   совещались.   По   толпе   волнами   распространялись
противоречивые слухи: "Лестница была подпилена  злоумышленниками!"  -  "Да
нет, просто Друзья оказались пьяными!" - "Плохая примета, такой случай был
накануне Великого Мора!"
     Лучший Друг, отличавшийся от  своих  соратников  только  чрезвычайной
худобою, подошел к краю Престола и объявил:
     - Ничего страшного не  случилось,  братцы.  Реликвии  не  пострадали.
Добрый Друг, да будет с ним благосклонность  Тимофея,  подставил  под  них
свое собственное тело. Прорву он предпочел бесчестью.
     - Одним меньше! - сквозь зубы процедил Яган.
     - Однако все мы считаем, что столь зловещее  событие  не  может  быть
простой случайностью, - продолжал вещать с Престола Лучший Друг.  -  Здесь
чувствуются чьи-то злые козни. В ряды добрых друзей и верных слуг  Тимофея
затесался лютый враг. Уверен, он присутствует  здесь.  Уверен  также,  что
Письмена без труда изобличат его. Заодно  и  проверим,  кто  из  нас  чего
стоит. Отделим достойных от недостойных, преданных от предателей, зерна от
шелухи, правду от лжи.
     - Что-то не нравится мне все это, - сказал Яган. -  Здесь  попахивает
ловушкой. Давай лучше уйдем.
     Он двинул плечом влево, вправо, напрягся изо всех сил,  но  никто  из
окружавших нас людей не стронулся ни на миллиметр. Более  того,  казалось,
они даже не заметили попыток Ягана вырваться  из  толпы.  Мы  были  прочно
замкнуты в живое кольцо. На Престоле между тем началась мрачная  мистерия,
похожая одновременно и  на  средневековый  "божий  суд",  и  на  воровскую
"правилку". Служивых и чиновников, вне зависимости от их рангов, по одному
вызывали на Престол и ставили перед пюпитром. Затем Лучший Друг ласковым и
прочувственным голосом начинал задавать простые и ясные вопросы. Иногда  в
этом ему помогали и другие Друзья. Вот как это выглядело:
     - Тебя, кажется, зовут Верк? - спрашивал Лучший Друг.  -  Ты  старший
над гонцами?
     -  Неужели  это  неизвестно  тебе,   угодный   Тимофею?   -   отвечал
допрашиваемый. - Не ранее, как вчера, ты соизволил распить со  мной  бадью
браги.
     - Много чего изменилось со вчерашнего дня,  братец  Верк,  -  скорбно
изрекал Лучший Друг. - Доволен ли ты своей службой?
     - Доволен.
     - Блюдешь ли ты верность законам? Чтишь ли  Письмена?  Исполняешь  ли
указы?
     - Блюду. Чту. Исполняю. А как же еще?
     - Вот и проверим. Раскрой Письмена там, где тебе подсказывает судьба.
     - Раскрыл. - Старший над гонцами Верк полистал что-то разложенное  на
пюпитре (очевидно, те самые знаменитые Письмена).
     - Бросай Дырявое Железо. Когда-то его держал в руках сам Тимофей.
     - Хвала ему! - Верк принял из рук Лучшего Друга и осторожно бросил на
пюпитр какой-то мелкий предмет, не то монету, не то пуговицу.
     Затем оба они склонились над Письменами.
     - Ты выбрал слово УКСУС. Тут следует понимать  нечто  едкое,  опасное
для здоровья, особенно в больших дозах, Ты, конечно, еще не злоумышленник,
но со временем можешь принести вред.  В  сердце  твоем  кроется  сомнение.
Изведи его и можешь приходить сюда снова. Пока же послужи простым  гонцом.
Твой преемник будет объявлен позднее.
     - Благодарю тебя, угодный Тимофею.
     - И я благодарю тебя, братец... Позовите следующего!
     Следующим оказался некто Лога, сотник Стражей Площади. Службой он был
доволен, все,  что  положено,  исполнял,  чтил  и  соблюдал.  В  последних
ошибках, совершенных его Стражей,  полностью  раскаивался,  хотя  никакого
отношения к ним не имел. Слово, выпавшее ему  в  Письменах,  было  КИЛЬКА.
Лучший Друг прокомментировал это следующим  образом:  "Ты,  Лога,  человек
мелкий и заурядный, зато верный и бескорыстный.  Пора  воздать  должное  и
таким людям, ведь их большинство на  Вершени.  Быть  тебе  отныне  Главным
Стражем Площади и Другом, Допущенным к Столу. Служи на совесть!"
     Подобным образом решалась судьба каждого, кто поднимался на  Престол.
Повар назначался губернатором, губернатор - сборщиком нечистот, правда, не
простым,  а  первостепенным.  Лекаря  отправляли  в   глашатаи,   глашатая
производили в тысяцкие и направляли в действующую армию.  Место  погибшего
геройской смертью Доброго Друга занял рядовой соглядатай,  неизвестно  чем
приглянувшийся Лучшему Другу (выбранное им слово  КОСТЬ  было  определено,
как высшая степень преданности, деловитости и  компетентности).  Несколько
человек было осуждено на смерть, но не за покушение на реликвии Тимофея, а
за куда более мелкие проступки, якобы случайно всплывшие по ходу дела. Все
это напоминало хорошо подготовленный, заранее отрепетированный спектакль.
     Лишь  однажды  Лучший  Друг  оказался  в  затруднительном  положении.
Взобравшийся на  Престол  звероватого  вида  гигант  оказался  не  Свиром,
смотрителем крутопутья, а Троилом, знаменитым разбойником.
     - Здоровья тебе и долголетия, угодный Тимофею! - рявкнул он. - Есть у
меня намерение разграбить завтра этот вонючий город. Что  скажут  об  этом
Письмена?
     - Открой их и сам выбери вещее слово, - не растерялся Лучший Друг.
     - Это мы запросто. Давай свое железо. Только чтоб без обмана!
     - ФРИТЮР! - объявил Лучший Друг,  в  очередной  раз  склонившись  над
Письменами. - Смысл этого слова  скрыт  от  нашего  понимания.  Это  нечто
такое, чему еще не пришел черед. Выходит, и замысел твой преждевременный.
     -  Неужели  ты  собираешься  отпустить  этого  невежду  с  миром?   -
возмутился тот из Друзей, который, по словам Ягана, командовал Гвардией.
     - Почему бы и нет, если  так  определено  в  Письменах.  Но  если  ты
настаиваешь, я гляну еще разок. - Лучший Друг, как дятел, ткнулся носом  в
пюпитр. - После слова ФРИТЮР здесь стоит запятая. А  запятая  -  это  знак
ограничения, усеченья. Раз так, значит, ты можешь укоротить  нашего  гостя
Троила с любого конца, хоть сверху, хоть снизу.
     - Слышишь, разбойник? - Друг-гвардеец шагнул вперед.
     - Слышу, кровопийца, - тяжко вздохнул  Троил.  -  Велика  премудрость
Слова.
     - Тогда топай к плахе.
     - Придется, пожалуй.
     Уже давно перевалило за полдень, но никто не покидал  площадь,  кроме
осужденных на казнь да свежеиспеченных губернаторов, немедленно выбывавших
к новому месту службы.  Тысячи  человек  прошли  проверку  на  лояльность,
возвысились  или  получили  отставку,  а  преступники  все  еще  не   были
обнаружены. Голод и жажда мучили меня, нестерпимо ныли ноги, разламывалась
голова. То, что происходило на  Престоле,  совершенно  перестало  занимать
меня. Неожиданно мое внимание привлекло знакомое имя, произнесенное громко
и не без издевки:
     - Яган, Бывший Друг, клейменный преступник и беглый  колодник.  Здесь
ли ты? Не хочешь ли поведать нам о  своих  злоключениях?  Поднимись  сюда,
сделай одолжение.
     - Нас выдали! -  с  трудом  выговорил  Яган.  Голос  его  неузнаваемо
изменился, как будто кляп мешал внятной речи.  -  Ну  что  ж,  я  не  буду
виноват в том, что сейчас случится...
     - Иди, тебя зовут! - зловеще сказал один из окружавших нас  молодцов.
Все они сейчас в упор глядели на нас. - А ты, - на плечо мне легла тяжелая
лапа, - подожди.
     Как ни велика была скученность людей на площади, но Ягана к  Престолу
пропустили беспрепятственно. Единым духом  одолев  лестницу,  он  встал  у
пюпитра с Письменами,  спиной  к  Друзьям,  лицом  к  народу.  Всяким  мне
доводилось видеть его: перепуганным, отчаявшимся, лгущим,  юродствующим  -
но таким, как сейчас - никогда! Злое вдохновение совершенно  изменило  его
лицо. Он выглядел  библейским  пророком,  попавшим  в  общество  тупоумных
пастухов.
     - Вот он я! - крикнул Яган на всю площадь. - Смотрите,  люди!  Многие
еще помнят, как меня, подло оклеветав,  изгнали  из  столицы!  Вы,  -  его
указующий перст нацелился в кучу  Друзей,  -  надеялись,  что  я  сгнию  в
колодках! Но мне суждено было уцелеть! Я познал каторгу, плен болотников и
мрак лабиринта! Я сражался с кротодавами и шестирукими! Фениксы и Незримые
не посмели причинить мне вред! Судьба хранила меня! Ибо  я  шел  к  вам  с
благой вестью!
     - Какой же, скажи на милость? - деланно удивился Лучший Друг. Рядом с
Яганом он выглядел форменным недомерком.
     - Я вернул на Вершень Тимофея!
     Толпа, до этого настроенная довольно скептически, онемела на секунду,
а   потом   разразилась   криками    -    протестующими,    восторженными,
издевательскими, ликующими, недоумевающими.
     Вскинув над головой руки, Лучший Друг потребовал тишины.
     - И ты уверен, что это именно Тимофей? - елейным голосом спросил он.
     - Да! - отрезал Яган.
     - А тебе известно, что будет, если он окажется самозванцем?
     - Известно!
     - Но ведь казнят не только самозванца, но и всех его приспешников.
     - Я не боюсь! Он истинный Тимофей.  Его  признали  вожди  болотников,
Фениксы, Незримые. Многие из тех,  кто  находится  на  этой  площади,  уже
беседовали с ним. Не пройдет и дня, как