, какое жалкое оружие легло в  ее  ладонь?
Или для нее все средства хороши? Ну ладно, поживем - увидим,  как  сказала
бабочка-однодневка, вылупившись из личинки".
     Несмотря на все предосторожности, Артем не только прозевал  появление
Генобры, но даже не заметил, каким путем она проникла в комнату.  (Тяжелое
кресло, приставленное к входным дверям, осталось на месте.)  Единственное,
что он успел сделать, это притвориться спящим.
     Генобра остановилась у изголовья кровати, вперив в  Артема  огромные,
поблескивающие как антрацит (тот самый антрацит, который  черти  шуруют  в
адских топках) дикие глаза максара. Одета она  на  этот  раз  была  весьма
странно  -  в  небрежно  запахнутый,  насквозь  просвечивающий  пеньюар  и
тяжелые, давно не чищенные  сапоги  со  шпорами.  Пахло  от  нее,  как  от
солдата, - лошадиным  потом,  плохо  выделанной  кожей,  дымом  и  недавно
выпитым вином. (Но, впрочем, запах этот - терпкий и свежий -  нельзя  было
назвать неприятным.)
     "Королева  амазонок,  -  подумал   Артем,   глядя   на   нее   сквозь
полуприкрытые веки. - Только хлыста в руках не хватает".
     Генобра наконец что-то  неопределенно  хмыкнула  и  переместила  свой
испепеляющий взор с  Артема  на  пустой  кувшин.  Смахнув  его  на  пол  и
беспощадно растоптав, она обошла комнату, заглядывая во все углы, а  затем
плашмя рухнула на постель.
     - Ну хватит, не притворяйся! Я же вижу, что ты не спишь,  -  язык  ее
мило заплетался.
     Артему не оставалось ничего другого, как изобразить сонное удивление.
     - Прошу прощения... Никак не ожидал... - забормотал  он.  -  Если  бы
меня предупредили заранее...
     - Перестань болтать!  -  Генобра  задрала  правую  ногу  и  подтянула
голенище  сапога,  отчего  ее  воздушный  наряд  окончательно   пришел   в
беспорядок. - Куда ты дел то, что было налито в кувшин?
     - Выпил, - сообщил Артем.
     - Врешь! Там было любовное зелье. Если бы ты его выпил, то не  клевал
бы сейчас носом, а ревел, как бык перед случкой, - хохотнула она.
     - Ну уж не знаю... Может, доза оказалась чересчур  велика,  или  я  к
этому зелью вообще не восприимчив.
     - Опять ты врешь! К нему даже мухи восприимчивы. Ну признайся, -  она
перевернулась на бок и пододвинулась поближе, - боишься меня?
     - Боюсь, - признался Артем.
     - А ме-ня бояться не  на-а-до,  -  промурлыкала  Генобра,  грозя  ему
пальчиком. - Меня лю-би-и-и-ить надо.
     - Мы тебя любим, - Артем  осторожно  отодвинулся.  -  Мы  тебе  очень
благодарны.
     - Не верю! Докажи! - Шпора с треском вонзилась в спинку кровати.
     - Клянусь тебе. Давай позовем твою сестрицу. Она тоже это подтвердит.
     - Позвать  ее...  -  Генобра  задумалась.  -  А  что,  это  было   бы
пикантно... Впрочем, нет... В другой раз. Нынче  нам  эта  рыбина  сушеная
только помешает.
     Тут уже Артем не нашелся,  что  ответить.  Отодвигаться  дальше  было
некуда, он и  так  уже  наполовину  свешивался  с  кровати;  да  и  изящно
закинутая на него ножка в грязном ботфорте не позволила бы это сделать.
     - Ты какой-то странный, - Генобра ухватила Артема за подбородок. - На
максара совсем не похож, но душа твоя для меня  потемки.  Таких  мужчин  у
меня еще не было...
     "И не будет", - подумал Артем, впрочем, без особой уверенности.
     Предсказать поступки Генобры было  совершенно  невозможно,  но  Артем
догадывался, что она, как истый максар, добиваясь своего,  не  остановится
ни перед чем. Вопрос только - чего именно она добивается? Ладно  бы,  если
только удовлетворения  свой  похоти.  Вся  эта  пьяная  блудливость  может
оказаться только хитрой игрой.
     Прикидываться дурачком и дальше уже  не  имело  смысла.  Он  погладил
Генобру по жестким, немного влажным волосам (лицо ее при  этом  изобразило
высшую степень блаженства) и ласково сказал:
     - Ты очень мне нравишься. Но я уже дал клятву верности твоей сестре.
     - Кому? - Генобра, едва не проломив  постель,  вскочила  на  ноги.  -
Кому?  Ирдане?  Этой  холодной  жабе?  -  Явно  паясничая,  она  состроила
оскорбленную гримасу.
     - Как ты ее назвала? Повтори! - переспросил Артем.
     - Да ты даже имени ее не знаешь! При рождении твою  подружку  нарекли
Ирданой, что означает - Злополучная. На свет она появилась  раньше  срока,
за мгновение до того, как ее мать испустила дух, пронзенная клинком  моего
старшего брата. В раннем детстве, играя с угольками костра, Ирдана спалила
походный шатер своей опекунши  Дроксиды.  Вместе  с  хозяйкой  и  челядью,
конечно. Все, кто с ней имел дело потом, погибли  самой  нелепой  смертью.
Адракс, выкрав Ирдану, поступил в высшей степени опрометчиво. Именно с тех
пор удача оставила его. Она погубит любого, кого коснется рукой,  дыханием
или даже взглядом. Вполне возможно, что она погубит всех максаров!  Теперь
ты хоть понимаешь, с кем связался?
     Эффект ее слов был равносилен внезапному удару  под  ложечку.  Защита
Артема была пробита, и совсем не тем способом, который  он  ожидал.  Этого
секундного замешательства вполне хватило Генобре, чтобы оседлать его.  Она
действовала  быстро,  беспощадно  и  уверенно,  словно  опытный   всадник,
укрощающий необъезженного жеребца. Ее руки и  ноги  были  как  из  железа,
острые  шпоры  пресекали  любую  попытку  сопротивления,  а   губы   несли
дурманящий яд. Генобра хлестала его по  голове  и  сжимала  шенкелями,  то
посылая в галоп, то заставляя  перейти  на  шаг,  то  давая  минуту-другую
отдыха. Она лучше Артема знала, что ему нужно, и лучше его делала то,  что
должен был делать он. И вот наступил момент,  когда  все  у  них:  и  темп
скачки, и стук запаленных сердец, и лихорадочный  ритм  дыхания,  и  накал
страстей, и цель устремлений - совпали. Раб стал  властелином,  всадник  -
скакуном, страждущий - алкающим. Теперь  уже  сама  Генобра  извивалась  и
брыкалась, как дикая кобылица, теперь уже он давил и мял  ее  шелковистое,
бисером испарины сверкающее  тело.  Артем  чувствовал,  как  острые  ногти
раздирают кожу на его плечах, и сам вцепился зубами в ее упругую, душистую
плоть. Ничего человеческого  не  осталось  в  нем,  и  то,  чего  оба  они
добивались, тоже оказалось нечеловечески восхитительным. Такой экстаз  мог
испытывать разве что маньяк, живьем пожирающий свою жертву, или  наркоман,
испепеляемый смертной дозой морфия. Воя, хрюкая и пуская  от  удовольствия
слюни, он умер,  но  уже  через  пару  мгновений  возвратился  к  жизни  -
обессиленный, разбитый, сотрясаемый отвращением и стыдом.
     А Генобра еще долго одаривала его своими бешеными ласками, и это было
не менее мучительно, чем пытка на качающейся раме.
     Если Артем и мог сейчас себя  с  кем-нибудь  сравнить,  то  только  с
валявшимся на полу кувшином - раздавлен, опустошен (причем  раздавлен  без
всякой вины, а опустошен без всякой пользы). Убийственное наваждение давно
схлынуло, оставив боль, слабость и тошноту.
     Генобра  сидела  на  краю  развороченной  постели  и,  ровняя  шпору,
сосредоточенно стучала ею об пол.  От  ее  неглиже  остались  одни  клочья
(впрочем, как и от одежды Артема),  но,  видимо,  перспектива  прогуляться
голышом через всю цитадель ничуть не беспокоила огневолосую красавицу.
     Все формы и линии ее тела были утрированы, доведены до  совершенства,
превратившегося в абсурд - уж если талия, то  такая,  что  ладонями  можно
обхватить, уж если груди, то  каждой  можно  медведя  выкормить,  уж  если
бедра, то соблазнительные и пышные, как кремовый торт.
     Совершенно непроизвольно в памяти Артема всплыла  слышанная  когда-то
фраза: "Лучшие женщины и лошади - рыжие".
     - Ну что, дружок? - Генобра осталась довольна состоянием  своих  шпор
и, притоптывая, прошлась по комнате. - Вижу,  что  сейчас  от  тебя  толку
мало. Так уж и быть, отдохни. Одно горе с вами, мужчинами.
     Артему осталось только согласно кивнуть: ты права, дескать. Одно горе
с нами. Зато  с  вами  радость.  Глаза  бы  мои  тебя  больше  не  видели,
потаскуха!
     - А теперь поболтаем! - Она с разбегу бросилась на перину, как пловцы
бросаются с бортика в бассейн.
     Тут же дверь, сбив кресло, распахнулась. Слуга, но уже  не  тот,  что
накануне, а другой - чернявый атлет с  кукольным  личиком,  внес  накрытый
салфеткой поднос. Низко поклонившись, он подал его своей голой хозяйке.  К
разочарованию  порядочно  оголодавшего  Артема,  под  салфеткой   оказался
один-единственный флакон из мутного зеленоватого стекла.
     - Угадай, что это такое? - Генобра встряхнула флакон прямо перед  его
носом.
     - Яд, наверное, - наобум брякнул Артем.
     - Ну ты молодец! - Генобра закатила глаза. - Сразу догадался.  А  для
кого он предназначен?
     - Для меня, - не очень уверенно предположил Артем.
     - Еще чего! - Генобра фыркнула. - Тебя  отравить  проще,  чем  комара
прихлопнуть. Думай лучше.
     - Сдаюсь. Ни за что не угадаю.
     - Хорошо. Я тебе помогу. Этот яд предназначен для максара.
     - Но ведь максар никогда не притронется к  чужой  еде  или  питью.  А
кроме того, я слышал, они невосприимчивы почти ко всем ядам.
     - Вот именно -  почти!  Мне  известно  множество  ядов.  Одни  лишают
зрения, сводят с ума, ввергают в сон или  беспамятство,  как  это  было  с
вами. Другие останавливают сердце, прекращают дыхание,  вызывают  паралич,
сгущают кровь, разжижают мозг, разъедают печень и почки. Почти  у  каждого
яда имеется противоядие, но невозможно иметь при себе противоядия от  всех
существующих ядов. Тут отравленного может спасти  только  его  собственный
организм. В крови каждого существа  таятся  могучие  силы,  убивающие  все
чужое: яды, паразитов, недоступную глазу живую пыль,  порождающую  недуги.
Каждое мгновение внутри тебя идет невидимая  схватка,  ристалищем  которой
служат все закоулки тела. Гной,  текущий  из  раны,  -  это  трупы  мириад
крошечных воинов. Обычно эти силы неподвластны сознанию. Но  только  не  у
максаров. Мы давно научились управлять ими. Можем совершенно успокоить,  а
можем разжечь до невероятных размеров. В  последнем  случае  любой,  самый
сильный яд обращается в ничто, в тухлую водичку, в порошок для присыпок. Я
долго билась, пока не придумала нечто такое, что позволит погубить  любого
из максаров. Мое зелье как раз и действует на эту защитную силу,  таящуюся
в крови, печени и селезенке. Одной ее крошки достаточно, чтобы  превратить
ее в секиру. То, что раньше спасало жизнь, примется рьяно  ее  уничтожать.
Чуждым станет все, что раньше было  родным.  Тело  начнет  пожирать  самое
себя. Если б ты только видел, во что превращаются те, кто отведал этот яд!
- Генобра гладила флакон, словно это было не холодное  стекло,  а  любимая
собачонка.
     "Дожил, - думал Артем. - Слушаю лекции по иммунологии и  практической
токсикологии, лежа в кровати блудницы".
     - А для чего все это нужно знать мне? - спросил он.
     - Я собираюсь подарить флакон с ядом тебе. Храни его  у  себя,  но  в
нужный момент передай Ирдане. Кстати, если желаешь, можешь рассказать ей о
том, что здесь произошло.  Этим  ядом  она  может  воспользоваться  против
Стардаха. Достаточно, если несколько крупиц попадут ему в  ноздри  или  на
губы.
     - Ты уверена, что отец и дочка еще встретятся?
     - Стардах сделает все,  чтобы  отыскать  ее.  Без  клинка  и  сильных
союзников она долго не продержится. И дело  даже  не  в  том,  что  папаша
одержим жаждой мести. Ему нужен материал для  создания  чудовища,  равного
которому еще не знал мир. А для этого, якобы, годится только мозг максара.
Догадываешься, чей мозг? Кто сейчас самый беззащитный среди максаров?
     - Почему же Стардах не воспользовался Ирданой раньше, когда она  была
полностью в его власти?
     - Это только таким, как ты, можно в любой момент  воспользоваться,  -
ухмыльнулась Генобра. - А максара не переделаешь, если на то не будет  его
собственного согласия.
     - Уверен, что Ирдана никогда не согласится на такое.
     - А я уверена, что согласится. Если придется выбирать между жизнью  и
смертью. Дура она, что ли! Да  только  сейчас  разговор  не  об  этом.  Ты
сомневаешься, что отец и дочь когда-нибудь встретятся. Но я  уверена,  что
это произойдет уже в самое ближайшее время. Стардах  найдет  ее  даже  под
землей. И вот тут-то, когда они окажутся лицом к лицу, она вспомнит о моем
подарке. Пусть действует смело, хитро и решительно. При  этом  условии  их
шансы сравняются. Яд может победить клинок.
     - Почему ты сама не дашь ей этот флакон?
     - От меня твоя гордячка ничего не примет.  Слишком  много  всего  нас
разделяет... И запомни... Во флаконе две таблетки. - В  черной  круглой  -
яд. В белой квадратной - противоядие. Отличить их друг от друга можно и  в
темноте. Перед применением таблетку нужно раскусить.
     - А для чего противоядие?
     - Если заранее принять его, можно спокойно выпить  вместе  с  жертвой
отравленное вино... и не забывай, черное - смерть, белое - жизнь.
     - Значит, если твой план удастся, Ирдана останется обязанной тебе?
     - Об этом еще рано говорить, дружок,  -  Генобра  зевнула  и  встала,
словно сразу потеряв интерес  к  разговору.  -  Отдыхай.  Скоро  увидимся.
Надеюсь, в следующий раз ты используешь любовное зелье по назначению.
     "Надо бежать, - думал Артем, машинально встряхивая  флакон.  -  Найти
Надежду, прихватить Калеку, если тот еще жив,  -  и  прочь  отсюда!  Лучше
сразиться в открытом поле со Стардахом, чем валяться в надушенной  постели
этой ведьмы, бот только сначала приличную одежду не мешало бы раздобыть".
     Мучаясь бездельем и неопределенностью, он долго слонялся  из  угла  в
угол комнаты, пока не дождался появления слуги  с  подносом,  заставленным
всякими яствами. Выглядели они весьма привлекательно, но  Артем  решил  не
рисковать. Еще покормят каким-нибудь приворотным  зельем,  после  которого
все на свете забудешь.
     Аккуратно отставив поднос в сторону (уж очень не хотелось зря  одежду
пачкать) он несколько раз трахнул слугу головой  об  стену  -  первый  раз
тихонько, проверяя крепость черепных костей, а  потом  посильнее,  пока  у
того глаза не закатились. Украшенная галунами и  бантами  ливрея  пришлась
Артему почти впору, а в сумке на поясе нашлось место для флакона.
     Пытать удачу в коварном лабиринте он не собирался. Из разодранных  на
полосы простыней  получилась  довольно  прочная  веревка,  по  котором  он
благополучно спустился на каменные плиты узкого  дворика,  с  двух  сторон
ограниченного неприступными стенами. Помня, что  таящийся  от  чужих  глаз
всегда вызывает большее подозрение, чем  тот,  кто  прет  напролом,  Артем
поглубже надвинул на глаза лакейский берет с  плюмажем  и  двинулся  в  ту
сторону, откуда доносилось цоканье лошадиных подков и звон амуниции.
     Внутрь  цитадели  втягивался  через  узкие  ворота  отряд  всадников,
покрытых пылью и кровью. Кони  их  были  взмылены,  а  доспехи  изрублены.
Артему сразу бросилось в глаза,  насколько  эти  изнеженные,  привыкшие  к
мягким постелям и изысканной пище воины не похожи на  мрачных,  утративших
человеческий облик головорезов Стардаха. По эмблемам  на  щитах  и  пучках
пестрых перьев на пиках можно было  догадаться,  что  это  личная  гвардия
Генобры (или, возможно, ее мужской гарем).
     Стараясь держаться в тени, Артем обошел двор цитадели,  где  фонтанов
было больше, чем метательных машин, а уединенные беседки встречались чаще,
чем  капониры.  Заглянув  в  ближайшую  из  бойниц,   он   убедился,   что
пространство перед рвом густо засыпано уже хорошо  знакомым  ему  кремовым
порошком, а в самом рву, заполненном чем-то черным и маслянистым,  плавают
сотни дохлых птиц. Благоухание от  расставленных  повсюду  курительниц  не
могло перебить  запах  креозота,  смешанный  со  зловонием  развороченного
могильника. Уйти отсюда можно было только через одни-единственные  ворота,
по шаткому подвесному мосту.
     Затем внимание  Артема  привлекла  толпа  воинов,  собравшихся  возле
низкого парапета, ограждавшего  один  из  колодцев.  Громко  бранясь,  они
швыряли вниз камни, которые почти  тотчас  вылетали  обратно.  Кто-то  уже
успел получить по лбу, кто-то потирал зашибленное плечо. Как бы  невзначай
смешавшись  с  потными,  разгоряченными  вояками,  он  заглянул  в  темную
горловину колодца. На его сухом дне лежал, свернувшись в шар, Калека.  Ему
уже надоело швырять камни обратно, но  временами,  когда  особо  увесистый
булыжник  звучно  шлепал  по  его   упругой   коже,   он   превращался   в
один-единственный длиннющий щупалец, стрелой  взлетающий  вверх.  До  края
колодца  ему  не  хватало  всего  каких-нибудь  двух-трех  метров,  о  чем
свидетельствовали многочисленные свежие царапины на замшелом камне.
     "Если я что-нибудь понимаю в характере Калеки, ярость  его  дошла  до
крайней степени", - подумал Артем.
     Между тем на Артема стали уже подозрительно  коситься.  Кто-то  грубо
толкнул его в бок, кто-то уже тянулся к берету. Следовало  торопиться,  и,
обхватив за плечи двух ближайших воинов, Артем  опрокинул  их  в  колодец.
Присутствующие  были  настолько  ошеломлены  подобной  наглостью,  что  их
секундная заминка позволила Артему еще раз повторить свой  маневр.  В  чем
другом, но в таких делах Калека всегда был достаточно сообразительным.  Он
не стал рвать дико верещавших воинов на части, а, мигом подтоптав  их  под
себя,  уменьшил  глубину  колодца  сразу  на  метр.  Артему  тем  временем
приходилось туго. Его молотили сразу с десяток кулаков и уже несколько раз
сумели достать ножом. Лишь давка пока не позволяла врагам  пустить  в  ход
более серьезное оружие, однако в  задних  рядах  уже  сверкали  секиры.  С
великим трудом он низверг в колодец  еще  одного  воина.  Щупальца  Калеки
мотались уже совсем рядом, но Артем не мог даже протянуть туда руку. В его
голову, грудь и спину били, как в барабан. Сейчас он был  почти  такой  же
голый, как и несколько часов назад. "Пропустите! Пропустите! - орал кто-то
в тяжелых доспехах, пробиваясь поближе к колодцу. - Дайте, я  его  топором
попробую!"
     Чувствуя, что через  несколько  секунд  его  буквально  растерзают  в
клочья, Артем облапил за пояс первого, кто подвернулся  ему  под  руку  и,
головою вниз, сиганул в спасительный сумрак колодца.  Из  глаз  посыпались
искры, что-то хрустнуло  в  шее,  болезненно  екнуло  под  селезенкой,  но
приземление оказалось достаточно мягким  (хотя  тело  Калеки  вовсе  и  не
напоминало надувной матрас, как на это надеялся Артем). Вслед за  этим  он
оказался самым верхним в живой пирамиде, с  помощью  которой  его  спутник
получил шанс вырваться на  волю.  Что-то  твердое,  как  донышко  бутылки,
уперлось Артему в грудь, едва не проломав ребра, но уже  спустя  полминуты
он вновь стоял возле парапета, выдернутый  из  колодца,  словно  репка  из
грядки. Рядом, выше его вдвое, жуткой треногой торчал Калека,  и  все  его
свободные  щупальца  мотались,  как  мельничные  крылья.  Остальные  живые
существа, оказавшиеся в этот момент во дворике цитадели, занимали  лежачее
или, в крайнем случае, полусидячее положение. Их стоны и  брань  заглушали
даже доносящийся из колодца истошный визг.
     - Я здесь! - раздался откуда-то сверху знакомый голос.
     Только теперь Артем заметил, что в проеме одной из бойниц центральной
башни стоит во весь рост Надежда, вот-вот готовая броситься вниз с  высоты
третьего этажа. Калека, двигаясь  с  устрашающей  стремительностью,  мигом
оказался у башни и осторожно принял ее в свои щупальца. Короткая передышка
позволила врагам кое-как прийти в себя и перегруппироваться. Из всех щелей
уже лезли вооруженные люди, мрызлы, рогатые жабы и всякая другая нечисть.
     - К воротам! Быстрее! - крикнула Надежда,  размахивая  подобранной  у
колодца секирой.
     Однако почти  сразу  выяснилось,  что  осуществить  этот  в  общем-то
реальный план (разметать кучку израненных  и  изнемогших  в  недавнем  бою
всадников, сгрудивших