ано или поздно  оказывается  каждый  из  нас.
Подлинный максар не знает ни любви, ни  жалости,  ни  снисхождения.  Мы  с
тобой  долго  вели  здесь  беседы  о  добре  и  зле,  о  справедливости  и
беззаконии. Всей этой словесной чепухи я нахватался в чужих краях, у чужих
мудрецов... Возможно, - он усмехнулся, - это меня и погубило... А попробуй
заговори о добре и зле с моим сыном. Это то же самое, что убеждать волка в
пользе вегетарианства. Для него любой человек это или кусок мяса,  который
надо немедленно растерзать,  или  ком  глины,  из  которой  можно  слепить
очередную игрушку. Поэтому будет лучше, если ты забудешь девчонку,  вместе
с которой шел через Страну Черепах. Как бы тебе не  пришлось  содрогнуться
от ужаса, увидев ее в следующий раз.
     - Ты сможешь почувствовать, когда с ней начнут делать это?..
     - Смогу.
     - А помочь, поддержать, проникнуть в ее сознание?
     - Только до  определенного  предела.  Превратившись  в  максара,  она
станет равной мне. А еще ни один  максар  не  мог  проникнуть  в  сознание
другого.
     Прошло еще какое-то время, и о  них  как  будто  забыли.  Пища  вовсе
перестала поступать в камеру, а воду лишь изредка небрежно выплескивали  в
лаз. Первый раз Артем прозевал эту жалкую подачку, но затем научился более
или менее ловко ловить падающую струю в кувшин с отбитым верхом.
     - Не унывай, - сказал ему Адракс.  -  Пока  я  здесь,  ты  не  будешь
ощущать голода и жажды. Позволь мне об  этом  позаботиться.  Дело  идет  к
концу. Тебя заберут отсюда раньше, чем  меня.  Вряд  ли  нам  еще  удастся
когда-нибудь встретиться.
     - Разве ты не веришь в загробный мир? Говорят, там обитают души  всех
усопших, - попытался пошутить Артем.
     - Наш придурок-бог не обещает никакой иной жизни, кроме той,  которой
мы владеем. Поэтому максары так цепляются за нее.  В  переселение  души  я
тоже не верю. Слишком много известно мне об этой эфемерной субстанции, под
которой разные народы подразумевают совершенно разные вещи.  Впереди  меня
ожидают только муки и распад. Я мог бы передать тебе часть моих знаний, но
ты человек совсем другой породы и не сможешь как  следует  воспринять  их.
Это то же самое, что  пытаться  рисовать  на  воде.  Я  немало  блуждал  в
потемках твоего сознания, и  оно  всегда  охотно  отвечало  мне  на  любой
вопрос. Но всякий раз ответы эти звучали для меня абсолютной бессмыслицей.
Мир, в котором ты родился,  устроен  совсем  по  другим  законам,  а  твой
жизненный опыт совершенно отличается от моего.  Однако  я  понял,  что  ты
ищешь некую истину, а на эту стезю тебя натолкнули  могучие  и  загадочные
силы. Я не собираюсь ни о чем выспрашивать тебя. Время утолять любопытство
для меня уже минуло. Но если тебе самому требуется совет - спрашивай. Буду
рад помочь тебе хотя бы этим.
     - Даже и не знаю, с чего начать, - Артем задумался. - Однажды мы  уже
говорили на эту тему. Но ты тогда отделался шуткой. Что тебе  известно  об
устройстве этого мира?
     - Мне легче будет отвечать, если я сначала  узнаю,  что  известно  об
этом тебе?
     - Я все рассказал тебе тогда. Разве ты забыл?
     - Нет. Но ты говорил одно, а представлял себе нечто совсем другое. Ты
как будто смотрел в черную бездну, сквозь которую летели косматые огненные
шары, а вокруг них вращались другие шары,  куда  более  меньшего  размера.
Кстати, я ясно понял тогда, что сам ты  этой  картины  никогда  раньше  не
наблюдал, но тем не менее веришь в ее реальность. Затем один из  маленьких
шаров, словно раздувшись, заполнил все поле твоего зрения и превратился  в
зеленую страну, над которой в голубом небе  сиял  желтый  диск.  От  этого
нового видения ты даже вздрогнул, так оно тебя  взволновало.  Смысл  всего
этого остался для меня не совсем ясным.
     "Оказывается, все то время, что мы  были  вместе,  он  как  рентгеном
просвечивал меня, - подумал Артем. -  Ничего  себе  положеньице!  А  я-то,
дурак, еще хотел обвести его вокруг пальца".
     - То был мой родной мир, - сказал он. - Желтый диск, это тот же самый
косматый огненный шар,  только  видел  ты  его  на  этот  раз  из  глубины
воздушного пространства, окружающего твердь. Небесный огонь дает нам  свет
и тепло. Одно из главных отличий наших миров как раз в том и состоит,  что
звезды и светила никогда не появляются на вашем небосводе.
     Подбирая понятные для Адракса слова, Артем, как мог, рассказал ему  о
строении известной человеку части Вселенной, о загадочном моменте Большого
Взрыва,  когда  из  ничего  родились  пространство,  время  и  материя,  о
неподдающейся измерению, но тем не менее конечной космической пустоте,  по
которой  в  недоступном  для  человеческого  понятия  порядке   разбросана
серебряная звездная  пыль,  о  бело-зелено-голубой  планете  Земля,  такой
крошечной в  сравнении  с  непоколебимым  и  вечным  мирозданием  и  такой
беспредельно-огромной для человека, о ледяных шапках полюсов,  об  океане,
грозном, тяжело ворочающемся на своем жестком каменном ложе,  о  теплых  и
холодных течениях, о пассатах и  муссонах,  об  извечном  пути  Солнца  по
небесной сфере, об утренних и вечерних зорях, о затмениях  и  приливах,  о
смене времен  года,  о  календарях  и  хронометрах.  Еще  он  рассказал  о
бесчисленных  параллельных  мирах,  некогда  родившихся   близнецами,   но
впоследствии утративших всякое сходство между собой, о непроницаемых, хотя
и невидимых стенах, разделяющих их, и о существующих в этих стенах  щелях,
на поиски которых не жалко потратить всю человеческую жизнь.  И,  наконец,
он поведал Адраксу  о  Тропе,  странном  мире,  развернутом  поперек  всех
остальных и вырывающем по частичке из каждого.
     - Эти обособившиеся частички разных миров можно сравнить с бусинками,
нанизанными на общую нить. - Рассказ Артема подошел к концу. - Но по  воле
случая  бусинки  здесь  подобрались  самые  разные.  Рядом  с   жемчужиной
оказалась деревяшка, а рядом с золотым слитком - кусочек  угля.  Представь
себе ожерелье, в котором без всякого порядка перемежаются медь  и  стекло,
железо и  магний,  пропитанный  кислотой,  губка  и  семечко  неизвестного
растения. Несомненно, что каждый такой осколок мира  влияет  на  соседние.
Страна Лета регулярно испепеляет Страну Забвения, но Страна Черепах всякий
раз снова возрождает там жизнь. Ночь не может наступить в Стране Максаров,
если в соседних странах царит день. Оттого-то во всех  мирах  Тропы  такая
путаница со сменой света и тьмы. Синяя ночь, Черная ночь, Желтая ночь...
     - Я понял тебя, - прервал его Адракс. - Рассказ твой весьма  занятен,
хотя мне доводилось слушать и куда  более  замысловатые  истории.  Проведя
большую часть жизни в скитаниях, я и сам  нередко  поражался  разнообразию
стран, которые мне случилось  посетить  или  удалось  обойти  стороной.  В
некоторых из них человек от первого же  глотка  воздуха  синеет  и  теряет
сознание. В других на тебя  наваливается  какая-то  незримая  тяжесть,  не
позволяющая сделать даже  шага.  Третьи  населены  мерцающими  существами,
такими же бесплотными, как этот луч света. Поэтому, исходя из собственного
опыта, я могу принять твою версию мира-Тропы. Но опять же, из собственного
опыта заключаю, что она слишком  проста  и  красива,  чтобы  быть  верной.
Неужели ты считаешь, что нам дано понять высший замысел Творца, кем бы  он
ни был на самом деле - сверхъестественным существом, мировым  разумом  или
слепой природой? Истина похожа на  мираж,  который  порождает  раскаленная
пустыня. За ней можно идти вечно и при этом никогда  не  настичь.  Я  могу
представить себе ожерелье из осколков разных миров, а  ты  представь  себе
лягушку,  сидящую  на  болотной  кочке  -  лягушку,  наделенную   разумом.
Несомненно, она составит себе некое  представление  об  этой  кочке  и,  в
меньшей степени, о всем болоте. Но  вот  ветер  развеял  туман  и  взгляду
лягушки предстали далекие горы, леса и пустыни. Лягушке  не  добраться  до
тех мест, и она строит свои предположения  на  уровне  доступных  понятий.
Горы кажутся ей большими кочками, лес - разновидностью  осоки,  пустыня  -
засохшим  илом.  И  пока  она  не  взберется  на  вершину  горы,  пока  не
познакомится со всеми растениями и животными,  населяющими  лес,  пока  не
пересечет пустыню от края до края, ей не удастся познать окружающий мир. О
чем мы с тобой можем судить - о дюжине кочек, которые сумели  облазить,  о
пламени  костра,  в  котором  едва  не  сгорели,   о   разных   зверушках,
встретившихся на нашем пути, о россказнях других умных лягушек, побывавших
когда-то чуть дальше нас?
     - По-твоему, мир непознаваем?
     - И об этом я не могу судить. Мир неизмеримо сложнее, чем мы себе это
представляем. Чем больше ты о нем узнаешь,  тем  больше  появляется  новых
загадок. Максары давно поняли это и не стремятся овладеть новыми знаниями.
     - Зато они стремятся овладеть новыми странами и рабами.
     - Это не так. Новые страны нам  не  нужны.  Просто  мы  не  позволяем
соседним народам стать  сильнее  нас.  А  наши  слуги  -  вовсе  не  рабы.
Большинство из них явилось сюда добровольно, предлагая свои тела  и  души.
Мрызлы, к примеру, намного совершенней тех существ,  из  которых  когда-то
были сделаны. Их уже не заставить вернуться в прежнее состояние. Но  мы  с
тобой уклонились от темы разговора. Ты спросил меня, как устроен этот мир.
Та лягушка, о  которой  я  говорил,  несомненно,  объяснила  бы  тебе  все
подробно.  Что-нибудь  такое  о  сверхлягушке,  слепившей  мир  из   своих
испражнений. А я человек и не хочу множить чужие заблуждения.
     - Пусть будет так. Тогда попытайся ответить мне на следующий  вопрос:
всегда ли ваша страна была такой, как сейчас. Я имею в виду отсутствие  на
небе светила, полный беспорядок в смене дня и ночи, ну и всякое такое...
     - Дались тебе эти светила...  Максары  не  ведут  летописей,  подобно
другим народам. Но с тех пор, как мы осознали себя хозяевами этой  страны,
на небе ничего не изменилось. А это весьма долгий срок.
     - А вот люди Страны Забвения помнят совсем другую жизнь. Не прошло  и
десяти поколений с тех пор, как какая-то катастрофа сократила  их  мир  во
много раз и спутала все небесные явления.
     - Да, такое случается. Иногда две ранее соседствующие страны  как  бы
раздвигаются, и между ними возникает  третья,  невесть  откуда  взявшаяся.
Бывает так, что она разъединяет их навсегда.
     - Думаю, это означает, что Тропа продолжает расти,  втягивая  в  себя
все новые миры.
     - Думай себе на здоровье.
     -  Тебе  не  доводилось  слышать  что-нибудь  о   Изначальном   Мире,
мире-прообразе? Все остальные миры являются лишь его порченными копиями.
     - Самый лучший мир тот, в котором живут максары. Можешь  считать  его
изначальным, - усмехнулся Адракс.
     - Ничего мрачнее и скучнее вашего мира я еще не  видел.  Даже  Страна
Черепах выглядит куда более привлекательной.
     - У нас разные понятия о красоте. Все то, что тебе кажется  красивым,
а на  самом  деле  только  мешает  нападать  и  обороняться,  давным-давно
уничтожено. Войны смели и испепелили все нецелесообразное.
     - Во время путешествия через Страну Черепах  я  обратил  внимание  на
одно странное явление, - продолжал Артем. - За очень  короткий  срок  твоя
внучка  повзрослела,  а  я  как  будто  постарел.  Тебе   не   приходилось
сталкиваться с чем-нибудь похожим?
     - Максары постоянно обновляют свой организм, так  что  подобные  вещи
нас мало интересуют. Но разговоры такие я слыхал. Уж  не  помню,  в  какой
стране и от кого. Возможно, это одна из причин, заставляющая людей  сидеть
на  одном  месте.  В  чужой  стране  можно  заболеть  неведомой  болезнью,
отравиться водой или воздухом, заживо изжариться или обратиться в  ледяную
статую. Но, наверное, хуже всего  -  внезапно  одряхлеть,  превратиться  в
живую развалину. Для юноши в расцвете лет лучше умереть, чем  оказаться  в
обветшалом, немощном теле. Но случается и  другое.  Пройдя  немало  миров,
смелый путник возвращается домой ничуть не изменившимся внешне,  хотя  все
его ровесники уже давно сошли в могилу. Честно говоря,  я  не  задумывался
над причинами такого явления.
     - Для идущего по Тропе от мира к миру существует только  один  верный
путь. И на этом пути старость не грозит ему. Так было  сказано  теми,  кто
послал меня сюда. Значит, я до сих пор шел неверным путем.
     - Если это действительно так, то  верный  путь  приведет  тебя  через
Страну Черепах и Страну Забвения в Страну Лета. А я не  знаю  еще  никого,
кто решился бы, туда забрести.
     - Над этим мне еще надо  подумать...  Скажи,  а  в  какой  мир  можно
попасть, если пересечь Страну Максаров?
     - Ты попадешь в Страну Жестянщиков.  Это  искусные  мастера,  хотя  и
неважные  воины.  В  обращении  с  металлами  они   достигли   такого   же
совершенства, как мы в  обращении  с  живыми  организмами.  Наверное,  это
единственные существа, которые некогда смогли оказать  максарам  достойное
сопротивление. Много  раз  они  терпели  жестокие  поражения,  прежде  чем
покорились окончательно. Им было позволено жить на своей земле и в прежнем
облике,  поскольку,  как  их  не  переделывай,  лучше  они  не  станут.  В
благодарность за это Жестянщики должны изготовлять для нас клинки и всякие
другие технические приспособления. В свое  время  лучшие  из  них  создали
невидимую  стену,  которая  защищает  наши  границы.  Взамен  эти  наглецы
потребовали  для  себя  сокровищ  и  почестей.  В  назидание  другим   они
немедленно получили и первое  и  второе.  В  честь  каждого  мастера  была
воздвигнута  громадная  статуя.  Затем  глотки  им  залили   расплавленным
золотом, а в распоротые животы положили по пригоршне  драгоценных  камней.
Ты должен был видеть  эти  каменные  истуканы,  смиряющие  гордыню  других
народов.
     - Только максары могут выразить признательность таким образом.
     - Кто не наказывает негодного пса, тот сам достоин собачьей  доли,  -
холодно сказал Адракс. - О чем ты еще хочешь спросить меня?
     - Еще я хочу спросить, почему ты так добр ко мне? Жизнь, конечно, кое
в чем изменила тебя, но ты по-прежнему остаешься максаром.  А  максары  не
способны творить добро.
     -  Вот  здесь  ты  попал  в  точку,  приятель!  -   Адракс   внезапно
расхохотался. - Максар не способен творить добро, но  умеет  прикидываться
добряком. Ты нужен, очень нужен мне. Я умру  спокойно  лишь  тогда,  когда
буду уверен, что за меня отомстят. И тебе суждено  быть  одним  из  орудий
моего мщения...


     Не очень-то приятное ощущение - заснув хотя и в довольно скверном, но
привычном месте, проснуться среди слепящего света,  распятым  на  медленно
раскачивающейся металлической раме. Резкие,  тошнотворные  запахи  били  в
нос, невдалеке что-то кипело и булькало. Голова Артема была  зафиксирована
в таком положении, что он мог видеть только  потолок,  покрытый  паутиной,
копотью и брызгами засохшей крови.
     Затем  кто-то  толкнул  раму,  и  тело  Артема  приняло  вертикальное
положение. Огромный зал, своды которого поддерживали  без  всякой  системы
расставленные колонны,  напоминал  застенки  средневековой  инквизиции.  В
глубине его, в огромных открытых жаровнях  пылал  огонь.  Железные  столы,
каменные полки вдоль  стен  и  даже  грязный  пол  были  завалены  грудами
инструментов  самого  зловещего   вида.   Из   зловонных   чанов   торчали
искромсанные обрубки человеческих конечностей и свешивались  синие  кишки.
Повсюду  ползали  какие-то  жутковатые,  фантастически  уродливые   твари:
безногие  карлики  с  клешнями  вместо  рук,   люди-обрубки,   состоявшие,
казалось,  из  одного  только  торса  или  из  одних  только  конечностей,
многоголовые крысы и многохвостые ящерицы. В  разных  концах  зала  стояли
рамы, сложной конструкции, точно  такие  же,  как  и  та,  к  которой  был
привязан Артем. Почти все они были пусты, только на двух, расположенных по
соседству, висели тела, соединенные между собой множеством  бледно-голубых
пульсирующих  трубок  разного  диаметра.  Одно  из  тел,  кровоточащее   и
выпотрошенное, принадлежало атлетически сложенному человеку, другое больше
походило на безглазый, донельзя раздувшийся  бурдюк,  снабженный  широкой,
жадно распахнутой пастью.
     Откуда-то из-за  спины  Артема  появилось  нелепое  существо,  чем-то
напоминавшее неимоверно исхудалую,  бесхвостую  обезьяну.  Поставив  возле
рамы прозрачный сосуд с розоватой дымящейся жидкостью, оно отошло к  стене
и замерло там,  вытянув  по  швам  руки  с  необычайно  длинными,  тонкими
пальцами. Следующая облезлая мартышка принесла квадратный таз,  в  котором
равномерно подрагивало серое комковатое желе.  Нелепо  ковыляя  на  кривых
костлявых лапах, эти подручные неведомого палача один за  другим  занимали
места в  шеренге  у  стены.  Каждый  принес  с  собой  что-то:  горшок  со
снадобьями, живую змею, поднос с кучей ножиков и пилочек, пучок высушенной
травы. Мерзкие рожи ничего не выражали, но вот прижмуренное веко одного из
них дрогнуло, и  в  коротком  ускользающем  взгляде  мелькнули  садистское
любопытство и каннибальская алчность.
     Но более всего Артема поразило то, что низкие лбы  всех  этих  уродин
украшали какие-то тускло  поблескивающие  линзами  оптические  устройства,
похожие одновременно и на гротескные монокли и на лупы часовщиков.
     "Мартышка и очки, - подумал он. - Ну  и  везет  же  мне!  Мартышки  в
очках, да еще с ножами".
     Затем рама вновь шевельнулась, и Артем разглядел стоящую  вполоборота
к нему тонкую высокую фигуру. Копна светлых коротких волос скрывала  лицо,
но в линиях спины и плеч, в  очертаниях  точеной  шеи,  в  манере  стоять,
скрестив руки, было что-то мучительно знакомое. Сердце  Артема  дернулось,
как от электрического разряда.
     - Да, чужеродец, это  я.  -  Голос  Надежды  был  прежний,  чистый  и
звонкий, но интонации стали совсем другими, холодными и жесткими. - Это я,
и это уже не я. Совсем недавно меня превратили в максара.
     Она резко повернулась и, закрыв глаза, шагнула к Артему.
     Лицо ее, покрытое едва заметной сеточкой шрамов, было  прекрасно,  но
красота эта не была ни человеческой, ни ангельской. Так  прекрасна  бывает
долгожданная смерть. Так прекрасен будет тот, кто в  конце  времен  явится
судить род человеческий.
     - Я нравлюсь тебе такой? - вкрадчиво  спросила  она  и  вдруг  широко
раскрыла глаза. - А такой?
     Артем помимо воли застонал.
     Два черных бриллианта, сатанинским огнем сверкнувшие на  него  из-под
тяжелых век, можно было назвать чем  угодно,  но  только  не  глазами  его
любимой.
     Не говоря ни слова, Надежда протянула  руку  в  сторону,  и  одна  из
мартышек вложила в ее раскрытую ладонь тонкий и длинный,  как  жало,  нож.
Очень медленно она поднесла лезвие к своему лицу, немного покачала  им  из
стороны в сторону, а затем вонзила в глаз -  вернее,  попыталась  вонзить.
Сталь отскочила от черного зрачка, как будто это и в самом деле был  самый
твердый в мире драгоценный камень. А Надежда уже кромсала ножом свои  щеки
и губы, однако ни царапинки, ни капельки крови не появилось на ее коже.
     - Видишь, какая я стала? Теперь со  мной  будет  нелегко  справиться.
Даже тебе.
     - О чем ты говоришь! - прохрипел потрясенный Артем.
     - Ведь ты уже считал меня своей собственностью,  своей  игрушкой.  Не
так ли?
     - Я любил тебя!
     - Любил? Почему  ты  говоришь  "любил"  вместо  "люблю"?  Неужели  ты
думаешь, что тебе удастся разлюбить меня? - Поигрывая ножом, она  вплотную
подошла к нему и поцеловала в губы, поцеловала со  страстью  и  отчаянием,
словно в последний раз.
     Разноречивые чувства, обуревавшие  в  тот  момент  Артема,  были  так
сильны, что он почти не почувствовал боли от укола ножом в грудь.  Выдавив
себе на ладонь несколько капель крови, Надежда стала  внимательно  изучать
их.
     - Да, - сказала она как бы сама себе, - я  все  сдела