вместе с историками. Мы улетели в  Катхад.
Там есть школа. Мне стукнуло полных двадцать два года,  когда  я  начала
свое образование сызнова. Я полностью изменила  свое  бытие,  я  училась
быть историком.
   - Как это? - спросил Хавжива после продолжительной паузы.
   Межа глубоко вздохнула.
   - Очень просто. Задавая прямые вопросы, - ответила она. -  Как  и  ты
сейчас. Плюс решительным отказом от всего своего прежнего знания.
   - Как это? - повторил Хавжива, не веря своим ушам. - Почему?
   - Подумай сам. Кем я была, когда уезжала? Женщиной из рода  Потайного
Кабеля. Когда оказалась там, от подобного  титула  пришлось  отказаться.
Там я вовсе не женщина из рода Потайного Кабеля. Я просто женщина.  Могу
вступить в связь с кем угодно по собственному усмотрению.  Могу  избрать
любую профессию. Родовые ограничения имеют значение здесь,  но  не  там.
Там их нет вовсе. Здесь они в чем-то даже полезны, играют весьма  важную
роль, но за пределами этого тесного мирка теряют всякий  смысл.  -  Межа
разгорячилась. - Существуют два вида знания - локальное, то  есть  мест-
ное, и всеобщее, универсальное знание. А также два вида времени -  мест-
ное и историческое.
   - А может, и боги там совсем иные?
   - Нет, - решительно возразила она. -  Там  нет  их  вовсе.  Все  боги
здесь.
   Межа заметила, как вытянулось лицо юноши. И после паузы добавила:
   - Зато там есть души. Множество человеческих душ, сознании, исполнен-
ных знания и страстей. Души живых и давно усопших. Души людей, обитавших
на этой земле сотни, тысячи, даже сотни тысяч лет тому назад. Сознания и
души людей из иных миров, удаленных от нас на сотни световых лет. И  все
с уникальным знанием, со своей собственной историей. Мир священен,  Хав-
жива. Космос - это святыня. У меня, собственно, не было знания, от кото-
рого пришлось бы отречься. Все, что я знала, все, чему  когда-либо  учи-
лась, - все лишь подтверждение этому. В мире не существует  ничего,  что
не было бы священно. - Она понизила голос и снова  заговорила  медленно,
как местная уроженка. - Тебе самому предстоит сделать выбор  между  свя-
тостью здешней и великой единой. В конце концов, они, по существу,  одно
и то же. Но только не в жизни конкретного человека. Там  знание  предос-
тавляет человеку выбор - измениться или остаться таким, каков  ты  есть,
река или камень. Роды, обитающие на Стсе, - это камень. Историки - река.
   Поразмыслив, Хавжива возразил:
   - Но ведь русло реки - это тоже камень. Межа рассмеялась,  ее  взгляд
снова остановился на нем - вдумчивый и приязненный.
   - Мне, пожалуй, пора, - сказала она. - Устала немного, пойду прилягу.
   - Так ты теперь не? ты больше не женщина своего рода?
   - Это там. Здесь я по-прежнему принадлежу роду. Это навсегда.
   - Но ты ведь изменила свое бытие. И скоро снова покинешь Стсе.
   - Конечно, - без промедления ответила Межа. - Человек может принадле-
жать более чем одному виду бытия разом. И у меня там работа.
   Тряхнув головой, Хавжива сказал - медленнее, чем его собеседница,  но
столь же непреклонно:
   - Что проку в работе, если ты лишаешься  своих  богов?  Мне  невдомек
это, о Мать Всех Детей, моим слабым умом того не постичь.
   Межа загадочно улыбнулась.
   - Полагаю, ты поймешь то, что захочешь понять, о Муж  Моего  Рода,  -
ответила она церемониальным оборотом, позволяющим собеседнику  закончить
разговор и откланяться в любой момент, когда только вздумается.
   Мгновение помешкав, Хавжива ушел. Направляясь в мастерские, он  снова
без остатка погрузился в мир затверженных назубок шаблонных ткацких узо-
ров.
   В тот же вечер он приятно удивил Йан-Йан неистовым любовным  пылом  и
довел ее буквально до изнеможения. В них как будто опять на  время  все-
лился бог - воспылал и вновь погас.
   - Хочу ребенка, - объявил вдруг Хавжива, когда они, не размыкая влаж-
ных объятий, переводили дух в мускусной тьме.
   - Он? - поморщилась Йан-Йан не в состоянии ни думать, ни  решать,  ни
спорить. - Немного позже? Скоро?
   - Сейчас, - настаивал он. - Сегодня.
   - Нет, - сказала она мягко, но властно. - Помолчи!..
   И Хавжива замолчал. А Йан-Йан вскоре уснула.
   Больше года спустя, когда им стукнуло девятнадцать,  Йан-Йан  сказала
как-то, прежде чем погасить свет на ночь:
   - Хочу ребеночка.
   - Еще не время.
   - Почему? Ведь моему брату уже скоро тридцать. И жена его  ничуть  не
возражает - ей даже хочется, чтобы рядом вертелся эдакий пухленький жив-
чик. А когда выкормлю ребенка, перейдем ночевать в дом твоих  родителей.
Ты ведь всегда желал этого.
   - Еще не время, - повторил Хавжива. - Я еще не хочу.
   Повернувшись к нему лицом, Йан-Йан обиженно поинтересовалась:
   - А чего же ты хочешь тогда?
   - Пока не знаю.
   - Ты собрался уйти. Ты намереваешься покинуть род. Ты хочешь податься
в безумцы. А все эта женщина, эта проклятущая ведьма!
   - Никаких ведьм не существует, - холодно ответил  Хавжива.  -  Глупые
бабушкины сказки. Детские суеверия.
   Они уставились друг на друга - лучшие в мире друзья, пылкие  любовни-
ки.
   - Тогда что же не так,  Хавжива?  Если  хочешь  перебраться  в  роди-
тельский дом, так и скажи. Если приглянулась другая, ступай  к  ней.  Но
сперва дай мне ребенка! Прошу тебя. Неужели ты уже совсем утратил своего
араху?
   Ее глаза наполнились слезами.
   Хавжива спрятал лицо в ладони.
   - Все не так, - пробормотал он. - Все неправильно. Все вроде бы делаю
как принято, но меня не оставляет чувство - ты назовешь это безумием,  -
что можно и по-другому. Что есть другие способы?
   - Есть только один способ жить правильно, - прервала Йан-Йан. -  Тот,
что я знаю. И там, где я живу. Есть только один способ делать детей. Ес-
ли тебе известен другой, пойди и попробуй с кем-нибудь еще! - Она сорва-
лась на крик, напряжение последних месяцев разом выплеснулось в  истери-
ке, и Хавживе оказалось непросто успокоить ее, баюкая в нежных объятиях.
   Когда Йан-Йан снова оказалась в состоянии говорить, она отвернулась к
стене и глухо, хрипловатым голосом спросила:
   - Ты дашь знать, когда соберешься уходить, Хавжива?
   Прослезившись от стыда и жалости, он шепнул ей:
   - Да, любимая.
   В эту ночь они уснули, точно малые дети,  пытаясь  утешиться  друг  у
друга в объятиях.
   - Я опозорен, опозорен навеки! - простонал Гранит.
   - Разве ты так уж виноват в том, что это случилось? -  сухо  спросила
сестра.
   - А я знаю? Может, и виноват. Сперва Межа, а теперь  вот  еще  и  мой
сын. Может, я был слишком суров с ним?
   - Думаю, нет.
   - Тогда слишком мягок! Видно, плохо учил! Отчего он утратил разум?
   - Хавжива вовсе не обезумел, брат мой. Изволь выслушать, как расцени-
ваю случившееся я. Его, точно дитя малое, постоянно мучило,  почему  так
да почему этак. Я отвечала: "Так уж все заведено, так  делается  испокон
веку". И он вроде бы все понимал и соглашался. Но в душе его не было по-
коя. Со мной такое тоже случается, если вовремя себя не одернуть. Изучая
премудрости Солнца, он постоянно спрашивал  меня,  почему,  мол,  именно
так, а не как-то иначе. Я отвечала: "Во всем, что  делается  изо  дня  в
день, и в том, как это делается, мы олицетворяем  собой  богов".  Тогда,
замечал он, боги - лишь то, что мы делаем. В каком-то смысле да,  согла-
шалась я, в том, что мы делаем правильно, боги присутствуют, это  верно,
в том и заключается истина. Но он все же не был  до  конца  удовлетворен
этим. Хавжива не безумен, брат мой, он просто охромел. Он не может идти.
Он не в силах идти с нами. А как должен поступать мужчина, если он не  в
силах идти дальше?
   - Присесть и спеть, - медленно сказал Гранит.
   - А если он не умеет спокойно сидеть? Но может летать?
   - Летать?
   - У них там найдутся крылья для него, брат мой.
   - Позор, какой позор! - Гранит спрятал пылающее лицо в ладонях.
   Посетив храм, Тово отправила сообщение в Катхад для Межи: "Твой  уче-
ник изъявил желание составить тебе компанию". В словах  депеши  читалась
неприкрытая обида. Тово винила историка в  том,  что  сын  утратил  при-
сутствие духа, был выведен из равновесия и, как выражалась она,  душевно
охромел. А также ревновала к женщине, которой в  считанные  дни  удалось
зачеркнуть все, чему сама она посвятила долгие годы. Тово сознавала свою
ревность и даже не пыталась ее унять или скрыть.  Какое  значение  имеют
теперь ее ревность и унижение брата? Им обоим осталось  лишь  оплакивать
собственное поражение.
   Когда судно на Даху легло на курс, Хавжива обернулся, чтобы в послед-
ний раз окинуть взглядом Стсе. При виде одеяла из тысячи лоскутков зеле-
ни разных оттенков - буроватых топей, отливающих золотом колосящихся по-
лей, пастбищ, обведенных ниточками плетней, цветущих  садов  -  защемило
сердце; город своими серыми гранитными и белыми оштукатуренными  стенами
карабкался ввысь по крутым склонам холмов, черные черепичные  крыши  на-
ползали одна на другую. Издали город все больше и больше походил на пти-
чий базар - весь в пятнышках пернатых его обитателей.  Над  утопающим  в
дымке Стсе, упираясь в невысокие  кудреватые  облака,  вздыбились  исси-
ня-серые вершины острова, припудренные настоящими птичьими стаями.
   В порту Дахи, хотя Хавживе и не доводилось еще забираться так  далеко
от родных мест и люди здесь говорили с чудным акцентом, он все же  почти
все понимал и с интересом глазел на вывески, которых прежде не  видывал.
Хавжива сразу же признал их бесспорную полезность. По ним он легко нашел
дорогу к залу ожидания флайеропорта, откуда предстояло лететь в  Катхад.
Народ в зале ожидания, завернувшись в одеяла, дремал на лавочках.  Отыс-
кав свободное местечко, Хавжива тоже улегся и накрылся одеялом,  которое
несколько лет назад соткал для него Гранит. После необычно краткого  сна
появились люди в униформах с фруктами и горячими напитками. Один из  них
вручил Хавживе билет. Ни у кого из пассажиров не было  знакомых  в  этом
зале, все здесь были странники, все сидели, потупившись. После  объявле-
ния по трансляции все похватали чемоданы и направились к выходу.  Вскоре
Хавжива уже сидел внутри флайера.
   Когда мир за бортом стал стремительно  проваливаться  вниз,  Хавжива,
шепча тихонько "напев самообладания", заставил себя глядеть в  иллюмина-
тор. Путешественник на сиденье напротив тоже зашевелил губами.
   Когда мир вдруг вздыбился и стал заваливаться набок, Хавжива невольно
зажмурился и затаил дыхание.
   Один за другим они покидали флайер, выходя в дождливую тьму. Повторяя
имя гостя, из темноты вдруг вынырнула Межа.
   - Добро пожаловать в Катхад, Хавжива, добро пожаловать, Муж Моего Ро-
да! Рада видеть тебя. Пойдем же, пойдем скорее! В школе  уже  заждались,
для тебя там приготовили отличное местечко.
   КАТХАД И ВЕ
   На третьем году пребывания в Катхаде Хавжива уже знал немало  такого,
что прежде его рассудок попросту бы отверг.  Прежнее  знание  тоже  было
весьма неоднозначным, но не столь ошеломляющим. Построенное на притчах и
сказаниях, оно обращалось скорее к чувствам и всегда вызывало живой отк-
лик. Новое - сплошь факты да резоны - не оставляло места эмоциям.
   К примеру, Хавжива узнал, что изучают историки вовсе не историю.  Че-
ловеческие разумение и память оказывались почти бессильными перед  трех-
миллионолетней историей Хайна. События первых двух миллионов, так  назы-
ваемая Эпоха Предтеч, спресованные, точно каменноугольные  пласты,  нас-
только деформировались под весом бесконечной череды последующих  тысяче-
летий, что по уцелевшим крохам удавалось воссоздать лишь самые  основные
вехи. Если  кому-то  и  удалось  бы  вдруг  обнаружить  чудом  уцелевший
письменный памятник, датированный той далекой эпохой,  что  могло  изме-
ниться? Такой-то король правил тогда-то и тогда-то в  Азбахане,  Империя
некогда обратилась в язычество, на Be однажды рухнул потерявший управле-
ние ракетоплан? Находка попросту затерялась бы в круговерти царей, импе-
рий, нашествий, среди триллионов душ, обитавших в миллионах давно исчез-
нувших государств: монархий, демократий, олигархий и анархии, - в  веках
хаоса и тысячелетиях относительного  порядка.  Боги  громоздились  здесь
пантеон на пантеон, бесчисленные баталии на миг сменялись мирной жизнью,
свершались великие научные открытия, бесследно канувшие  затем  в  Лету,
триумфы наследовали кошмарам - словно шла некая  беспрерывная  репетиция
сиюминутного настоящего. Что проку пытаться описать капля за каплей  те-
чение полноводной реки? В конце концов, махнув рукой, ты сдашься и  ска-
жешь себе: "Вот великая река, она течет здесь испокон веку и  имя  ей  -
История".
   Осознание того, что собственная его жизнь, как и жизнь любого  смерт-
ного, - лишь мгновенная мелкая рябь на поверхности этой реки, порой  по-
вергало Хавживу в отчаяние, а порой приносило ощущение подлинного покоя.
   На самом же деле историки занимались преимущественно кропотливым изу-
чением мимолетных турбуленций в той самой реке. Хайн уже несколько тыся-
челетий кряду переживал период  относительной  стабильности,  отмеченный
мирным сосуществованием множества небольших полузамкнутых социумов  (ис-
торики прозвали их пуэбло, или резервациями), технологически вполне раз-
витых, но с невысокой плотностью населения, тяготеющего в основном к ин-
формационным центрам, гордо именуемым храмами. Многие из служителей этих
храмов, в большинстве своем историки, проводили жизнь в нескончаемых пу-
тешествиях с целью сбора любых сведений об иных населенных мирах у пояса
Ориона, сведений о планетах, колонизированных далекими  предками  еще  в
Эпоху Предтеч. И руководствовались они лишь бескорыстной тягой к  позна-
нию, своего рода детским любопытством. Они уже нащупали контакты с давно
утраченными в безбрежном космосе собратьями. И стали именовать зарождаю-
щееся сообщество обитаемых миров заемным словом "Экумена", которое озна-
чало: "Населенная разумными существами территория".
   Теперь Хавжива понимал, что все его предыдущие познания, все, что  он
сызмальства изучал в Стсе, может быть сведено если и не к  обидному  яр-
лычку, то к весьма пренебрежительной формуле: "Одна из типичных  замкну-
тых культур пуэбло на северо-западном  побережье  Южного  материка".  Он
знал, что верования, обряды, система родственных отношений, технология и
культурные ценности разных пуэбло совершенно отличны  друг  от  друга  -
один пуэбло экзотичнее другого, а родной Стсе занимает в этом списке од-
но из самых заурядных мест. И еще он узнал, что подобные социумы склады-
ваются в любом из известных миров, стоит лишь его обитателям укрыться от
знания, приходящего извне, подчинить все свои стремления тому, чтобы как
можно лучше приспособиться к окружающей среде, рождаемость свести к  ми-
нимуму, а политическую систему - к вечному умиротворению и консенсусу.
   На первых порах такое прозрение Хавживу обескуражило. И даже причиня-
ло душевные муки. Порой бросало в краску и выводило из  себя.  Он  решил
было, что историки утаивают подлинное знание от обитателей пуэбло, затем
- что старейшины пуэбло скрывают правду от своих родов. Хавжива высказы-
вал свои подозрения учителям - те мягко разуверяли его. "Все это не сов-
сем так, как ты полагаешь, - объясняли они. - Тебя  прежде  учили  тому,
что определенные вещи - это правда или жизненная необходимость. Так  оно
и есть. Необходимость. Такова суть местного знания Стсе".
   "Но все эти детские, неразумные суеверия!" - упирался Хавжива. Учите-
ля смотрели с немым ласковым укором, и он понимал, что сам ляпнул  нечто
детское и не вполне разумное.
   "Местное знание - отнюдь не часть некоего подлинного знания, - терпе-
ливо объясняли ему. - Просто существуют различные виды  знания.  У  всех
свои достоинства и недостатки. У каждого своя цель. Знание  историков  и
знание ученых - всего лишь два из великого многообразия этих видов.  Как
и всякому местному, им следует долго  учиться.  В  пуэбло  действительно
обучают не так, как в Экумене, но это отнюдь не означает,  что  от  тебя
что-то скрывали - мы или твои прежние учителя. Каждый хайнец имеет  сво-
бодный доступ ко всей информации храмов".
   Хавжива знал, что это сущая правда. То, что он изучал  теперь,  он  и
сам мог прежде прочитать на экранах, установленных в храме Стсе. И неко-
торые из нынешних его однокашников, уроженцы иных пуэбло,  сумели  таким
способом познакомиться с историей даже прежде, чем встретились с  самими
историками.
   "Но книги, ведь именно книги - главная сокровищница знаний, а где  их
найдешь в Стсе? - продолжал взыскивать к своим учителям  Хавжива.  -  Вы
скрываете от нас книги, все книги из библиотеки Хайна!" - "Нет, -  мягко
возражали ему, - пуэбло сами избегают обзаводиться лишними книгами.  Они
предпочитают жить разговорным или экранным знанием, передавать  информа-
цию изустно, от одного живого сознания к другому. Признайся, разве такой
способ обучения сильно уступает книжному? Разве намного больше ты  узнал
бы из книг? Есть множество различных видов знания", - неустанно твердили
историки.
   На третьем году учебы Хавжива пришел к выводу, что  существуют  также
различные типы людей. Обитатели пуэбло, неспособные смириться и принять,
что мироздание есть нечто незыблемое, своим беспокойством обогащали  мир
интеллектуально и духовно. Те же из них, кто не успокаивался  перед  не-
разрешимыми загадками, приносили больше пользы, становясь  историками  и
пускаясь в странствия.
   Тем временем Хавжива учился спокойному общению  с  людьми,  лишенными
рода, близких, богов. Иногда в приступе необъяснимой гордыни он  заявлял
самому себе: "Я гражданин Вселенной, частица всей миллионолетней истории
Хайна, моя родина - вся Галактика!" Но в иные моменты он, остро чувствуя
собственную ничтожность и неполноценность, забрасывал опостылевшие учеб-
ники и экраны и искал развлечений в обществе других школяров, в  особен-
ности девушек, столь компанейских и всегда дружелюбных.
   К двадцати четырем годам Хавжива, или Жив, как прозвали его новые то-
варищи, уже целый год обучался в Экуменической школе на Be.
   Be, соседняя с Хайном планета, была  колонизирована  уже  целую  веч-
ность, на первом же шагу беспредельной хайнской экспансии Эпохи Предтеч.
С тех пор одни исторические эпохи сменялись другими, a Be всегда остава-
лась спутником и надежным партнером хайнской цивилизации.  К  настоящему
времени основными ее обитателями были историки и чужаки.
   В текущую эпоху (по меньшей мере вот уже сто тысяч  лет),  отмеченную
политикой самоизоляции и полного невмешательства в  чужие  дела,  хайнцы
оставили Be на произвол судьбы, и климат планеты без человеческого учас-
тия постепенно вернулся к былым холодам и засухам, а ландшафт снова стал
суровым и бесцветным. Пронзительные ветра оказались по нраву  лишь  уро-
женцам высокогорий Терры и выходцам из гористого Чиффевара. Живу  климат
тоже пришелся по вкусу, и он любил прогуливаться по безлюдным окрестнос-
тям вместе со своей новой однокашницей Тью, другом и возлюбленной.
   Познакомились они два года назад еще в Катхаде. Тогда  Хавжива  неус-
танно наслаждался доступностью любой  женщины,  свободой,  которая  лишь
забрезжила перед ним и от которой деликатно предостерегала  Межа.  "Тебе
может показаться, что нет никаких правил, - говорила она. - Тем не менее
правила есть, они существуют всегда". Но Хавжива не уставал любоваться и
восхищаться собственным бесстрашием и беззаботностью, преступая эти  са-
мые правила, дабы разобраться в них. Не всякая женщина желала заниматься
с ним любовью, некоторых, как открылось ему позднее,  привлекали  отнюдь
не мужчины. И все же круг выпадавших на его долю возможностей  оставался
поистине неисчерпаемым. Хавжива обнаружил вдруг,  что  считается  вполне
привлекательным. А также, что хайнец среди чужаков обладает определенны-
ми преимуществами.
   Расовые отличия, позволяющие хайнцу контролировать потенцию и вероят-
ность оплодотворения, не были простой игрой  генов.  Это  был  результат
пр