Собственно говоря, они все здесь поначалу были колючие. Никто на  Но-
вой Яве ничего толком про бойню в Лагере Смита не знал - слышали только,
что тамошний командующий за час до нападения улетел  на  Центральный,  а
потому единственный из всех остался в живых. Ну если так на  это  погля-
деть, действительно, выходит скверно. И можно понять, почему они  сперва
на него косились, словно он несчастье приносит, а то и вовсе как на  иу-
ду. Но когда узнали его поближе, переменили мнение. Поняли,  что  он  не
дезертир и не предатель, а наоборот, всего себя  отдает,  чтобы  уберечь
колонию на Новом Таити от предательства. И поняли, что  сделать  планету
безопасной для земного образа жизни можно, только избавившись от  писку-
нов.
   Втолковать все это лесорубам было не так уж и трудно. Они этих  зеле-
ных крыс никогда особенно не обожали: весь день заставляй их работать да
еще всю ночь сторожи! Ну а теперь они поняли, что  пискуны  -  твари  не
просто пакостные, но и опасные. Когда он рассказал  им,  что  увидел  на
острове Смита, когда объяснил, как два гуманоида на  корабле  космофлота
обдурили штабных, когда втолковал им, что уничтожение  землян  на  Новом
Таити - всего лишь малая часть заговора инопланетян против Земли,  когда
он напомнил им бесстрастные неумолимые цифры (две с половиной тысячи че-
ловек против трех миллионов пискунов), вот тогда они по-настоящему пове-
рили в него.
   Даже здешний представитель экологического контроля на его стороне. Не
то что бедняга Кеес, который злился, что ребята стреляют оленей, а потом
сам получил заряд в живот от подлых пискунов.
   Этот, Атранда, ненавидит пискунов всем нутром. Можно  сказать,  поме-
шался на них, точно геошок получил или что похуже. До того  боится,  как
бы пискуны не напали на лагерь, что ведет себя хуже всякой бабы. Но  хо-
рошо, что можно рассчитывать на местного специала.
   Начальника лагеря убеждать смысла нет: сразу видно, что  Мухамеда  не
обломаешь. Косный тип. И настроен против него - из-за того, что произош-
ло в Лагере Смита. Чуть не прямо сказал, что  не  считает  его  надежным
офицером.
   Сукин сын, ханжа, но что он ввел тут такую  строгую  дисциплину,  это
хорошо. Вымуштрованных людей, привыкших выполнять приказы,  легче  приб-
рать к рукам, чем распущенных умников, и легче превратить в боевой отряд
для оборонительных и наступательных действий, когда он возьмет  на  себя
командование. А взять на себя командование придется: My -  неплохой  на-
чальник лагеря лесорубов, но солдат никудышный.
   Дэвидсон постарался заручиться поддержкой кое-кого из лучших  лесору-
бов и младших офицеров, покрепче привязать их к себе. Он  не  торопился.
Когда он убедился, что им можно по-настоящему доверять,  десять  человек
забрались в полные военных игрушек подвалы клуба, которые старик My дер-
жал под замком, унесли оттуда кое-что, а в воскресенье отправились в лес
поиграть.
   Дэвидсон еще за несколько недель до этого отыскал там селение  писку-
нов, но приберег удовольствие для своих ребят. Он бы и  один  справился,
только так было лучше. Это сплачивает людей, связывает их узами истинно-
го товарищества. Они просто вошли туда среди бела дня,  всех  схваченных
пискунов вымазали огненным студнем и сожгли, а потом  облили  крыши  нор
керосином и зажарили остальных. Тех, кто пытался выбраться, мазали студ-
нем. Вот тут-то и был самый смак: ждать у крысиных нор,  пока  крысы  не
полезут наружу, дать им минутку - пусть думают, будто спаслись, а  потом
подпалить снизу, чтобы горели как факелы. Зеленая шерсть трещала - обхо-
хочешься.
   Вообще-то говоря, это было немногим сложнее, чем охотиться на настоя-
щих крыс - чуть ли не единственных диких неохраняемых  животных,  сохра-
нившихся на матушке-Земле, и  все-таки  интереснее:  пискуны  ведь  куда
крупнее, и к тому же знаешь, что они могут на  тебя  кинуться,  хотя  на
этот раз сопротивляться никто и не пробовал. А  некоторые,  вместо  того
чтобы бежать, даже ложились на спину и закрывали  глаза.  Прямо  тошнит!
Ребята тоже так подумали, а одного и вправду стошнило, когда он сжег та-
кого лежачего.
   И хоть отпусков ни у кого давно не было, ребята ни одной самки в  жи-
вых не оставили. Заранее все обговорили и решили,  что  это  уж  слишком
смахивает на извращение. Пусть у них и есть сходство с женщинами, но они
нелюди, и лучше просто полюбоваться, как они горят,  а  самому  остаться
чистым. Они все с этим согласились, и никто от своего решения не  отсту-
пил.
   А в лагере ни один не проговорился: даже закадычным дружкам  не  пох-
вастал. Надежные ребята! Мухамед про эту воскресную экскурсию ничего  не
узнал. Ну и пусть думает, что его подчиненные все как один пай-мальчики,
валят себе лес, а пискунов за километр обходят. Вот так-то.  И  не  надо
ему ничего знать, пока не придет решительный день.
   Потому что пискуны нападут. Обязательно. Где-нибудь.  Может,  тут,  а
может, на какой-нибудь из лагерей на Кинге или на Центральном.  Дэвидсон
знал это твердо. Единственный офицер во всей колонии, который знал это с
самого начала. Никакой его заслуги, просто он знал, что прав.  Остальные
ему не верили - никто, кроме здешних ребят, которых у  него  было  время
убедить. Но и все прочие рано или поздно убедятся, что он не ошибся.
   И он не ошибся.

   Глава 5
   Столкнувшись лицом к лицу с Селвером, он испытал настоящий шок.  И  в
вертолете на обратном пути в Центрвилл из селения среди холмов Любов пы-
тался понять, почему это случилось, пытался проанализировать, какой нерв
вдруг сдал. Ведь, как правило, случайная встреча с другом ужаса не вызы-
вает.
   Не так-то легко было добиться, чтобы Старшая Хозяйка его  пригласила.
Все лето он вел исследования в Тунтаре. Он нашел там немало отличных по-
мощников, которые охотно и подробно отвечали на его вопросы, наладил хо-
рошие отношения с Мужским Домом, а  Старшая  Хозяйка  позволяла  ему  не
только беспрепятственно наблюдать жизнь общины, но  и  принимать  в  ней
участие. Добиться от нее приглашения через посредство бывших рабов,  ко-
торые оставались в окрестностях Центрвилла, удалось не скоро, но в конце
концов она согласилась, так что он отправился туда "по инициативе  атши-
ян", как предписывали новые инструкции. Собственно, если бы он их  нару-
шил, полковник особенно возражать не стал бы, но этого требовала его со-
весть. А Донг очень хотел, чтобы он отправился туда. Его тревожила "пис-
кунья угроза", и он поручил Любову оценить  ситуацию,  "посмотреть,  как
они реагируют на нас теперь, когда мы совершенно  не  вмешиваемся  в  их
жизнь". Он явно надеялся получить успокоительные сведения, но  Любов  не
мог решить, успокоит ли его доклад полковника Донга или нет.
   В радиусе двадцати километров вокруг Центрвилла лес был вырублен пол-
ностью и пни все уже сгнили. Теперь это была унылая плоская равнина, за-
росшая фибровником, который под дождем выглядел лохматым  и  серым.  Под
защитой его волосатых листьев набирали силу  ростки  сумаха,  карликовых
осин и разного кустарника, чтобы потом, в свою очередь, защищать  ростки
деревьев. Если эту равнину не трогать, на ней в здешнем мягком дождливом
климате за тридцать лет поднимется новый лес, который через сто лет ста-
нет таким же могучим, как прежний. Если ее не трогать?
   Внезапно внизу снова возник лес - в пространстве, а  не  во  времени:
бесконечная разнообразная зелень листьев укрывала волны холмов Северного
Сорноля.
   Как и большинство землян на Земле, Любов никогда в жизни не гулял под
дикими деревьями, никогда не видел леса,  а  только  парки  и  городские
скверы. В первые месяцы на Атши лес угнетал его, вызывал тревожную  неу-
веренность - этот бесконечный  трехмерный  лабиринт  стволов,  ветвей  и
листьев, окутанный вечным буровато-зеленым сумраком, вызывал у него ощу-
щение удушья. Бесчисленное множество соперничающих жизней, которые, тол-
кая друг друга, устремлялись вширь и вверх к свету, тишина,  слагавшаяся
из мириад еле слышных, ничего  не  значащих  звуков,  абсолютное  расти-
тельное равнодушие к присутствию разума - все это тяготило его,  и,  по-
добно остальным землянам, он предпочитал расчистки или открытый  морской
берег. Но мало-помалу лес начал ему нравиться. Госсе  поддразнивал  его,
называл господином Гиббоном. Любов и правда  чем-то  напоминал  гиббона:
круглое смуглое лицо, длинные руки,  преждевременно  поседевшие  волосы.
Только гиббоны давно вымерли. Но нравился ему лес или нет,  как  специа-
лист по врасу он обязан был уходить туда в поисках врасу. И теперь,  че-
тыре года спустя, он чувствовал себя среди деревьев как дома, больше то-
го, - пожалуй, нигде ему не было так легко и спокойно.
   Теперь ему нравились и названия, которые атшияне давали своим  остро-
вам и селениям, звучные двусложные слова: Сорноль, Тунтар, Эшрет,  Эшсен
(на его месте вырос Центрвилл), Эндтор, Абтан, а главное - Атши,  слово,
обозначавшее и "лес", и "мир". Точно так же слово "земля" на земных язы-
ках обозначало и почву, и планету - два смысла и единый  смысл.  Но  для
атшиян почва, земля не была тем, куда возвращаются умершие и  чем  живут
живые, - основой их мира была не земля,  а  лес.  Землянин  был  прахом,
красной глиной. Атшиянин был веткой и  корнем.  Они  не  вырезали  своих
изображений из камня - только из дерева.
   Он посадил вертолет на полянке севернее Тунтара  и  направился  туда,
минуя Женский Дом. Его обдало острыми запахами атшийского селения - дре-
весный дым, копченая рыба, ароматические травы, пот другой расы.  Воздух
подземного жилища, куда землянин мог заползти лишь с трудом, представлял
собой невероятную смесь углекислого газа  и  разнообразной  вони.  Любов
провел немало упоительно интеллектуальных часов, скорчившись в три поги-
бели и задыхаясь в смрадном полумраке Мужского Дома Тунтара. Но на  этот
раз вряд ли стоило надеяться, что его пригласят туда.
   Разумеется, тунтарцы знают о том, что произошло в Лагере Смита полто-
ра месяца назад. И конечно, узнали об этом почти немедленно - вести  об-
летают острова с поразительной быстротой, хотя и  не  настолько  быстро,
чтобы можно было всерьез говорить о "таинственной телепатической  силе",
в которую так охотно верят лесорубы. Знают они и о том, что тысяча двес-
ти рабов в Центрвилле были освобождены вскоре после резни в Лагере  Сми-
та, и Любов согласился с опасениями полковника Донга, что аборигены соч-
тут второе событие следствием первого. Это действительно, как  выразился
полковник Донг, "могло создать неверное впечатление".  Но  что  за  важ-
ность! Важно другое - рабов освободили. Исправить причиненное  зло  было
невозможно, но оно хотя бы осталось в прошлом. Можно начать заново: або-
ригенов не будет больше угнетать тягостное недоумение, почему ловеки об-
ходятся с людьми как с животными, а он освободится от жестокой необходи-
мости подыскивать никого не убеждающие объяснения и от грызущего  ощуще-
ния непоправимой вины.
   Зная, как они ценят откровенность и прямоту, когда дело касается  че-
го-либо страшного или неприятного, он ждал, что тунтарцы будут обсуждать
с ним случившееся - торжествуя или виновато, радуясь или растерянно.  Но
никто не говорил с ним об этом. С ним вообще почти никто не говорил.
   Он прилетел в Тунтар под вечер, что в земном  городе  соответствовало
бы утренней заре. Вопреки убеждению колонистов, которые, как  это  часто
бывает, предпочитали выдумки реальным фактам,  атшияне  спали,  и  спали
по-настоящему, но физиологический спад у них наступал днем, между полуд-
нем и четырьмя часами, а не между двумя и пятью часами ночи, как у  зем-
лян. Кроме того, в их суточном цикле было два пика повышения температуры
и повышенной жизнедеятельности - в рассветных  и  в  вечерних  сумерках.
Большинство взрослых спало по пять-шесть часов в сутки, но с перерывами,
а опытные сновидцы обходились двумя часами сна. Вот почему люди, считав-
шие краткие периоды как обычного, так и парадоксального сна  всего  лишь
ленью, утверждали, будто аборигены вообще никогда не  спят.  Думать  так
было гораздо проще, чем разбираться, что происходит на самом деле.  И  в
эту пору Тунтар только-только оживлялся после предвечерней дремоты.
   Любов заметил, что среди встречных он многих видит впервые. Они огля-
дывались на него, но ни один к нему не подошел. Это  были  просто  тени,
мелькавшие на других тропинках в полутьме под могучими  дубами.  Наконец
он увидел знакомое лицо - по тропинке навстречу ему шла Шеррар, двоюрод-
ная сестра Старшей Хозяйки, бестолковая старушонка,  которая  в  селении
ничего не значила. Она вежливо с ним поздоровалась, но не смогла  -  или
не захотела - внятно ответить на его расспросы о Старшей Хозяйке и  двух
его обычных собеседниках: Эгате, хранителе  сада,  и  Тубабе,  Сновидце.
Старшая Хозяйка сейчас очень занята, и про какого Эгата  он  спрашивает?
Наверное, про Гебана? Ну а Тубаб, может, тут, а может,  и  не  тут.  Она
буквально вцепилась в Любова, и никто больше к нему не подходил. Всю до-
рогу через поля и рощи Тунтара она ковыляла рядом с ним,  все  время  на
что-то жалуясь, а когда они приблизились к Мужскому Дому, сказала:
   - Там все заняты.
   - Ушли в сны?
   - Откуда мне знать? Иди-ка, Любов, иди посмотри? - Она знала, что  он
всегда просит что-нибудь ему показать, но не могла придумать, чем бы его
заинтересовать, чтобы увести отсюда. - Иди посмотри сети для рыбы, - за-
кончила она неуверенно.
   Проходившая мимо девушка, одна из молодых охотниц, посмотрела на него
- это был хмурый взгляд, полный враждебности. Так на него еще  никто  из
атшиян не смотрел, кроме разве что малышей,  испугавшихся  его  роста  и
безволосого лица. Но девушка не была испугана.
   - Ну хорошо, пойдем, - сказал он Шеррар.
   Иного выхода, кроме мягкости и уступчивости, у него  нет,  решил  он.
Если у атшиян действительно вдруг возникло чувство групповой враждебнос-
ти, он должен смириться с этим и просто попытаться показать им,  что  он
по-прежнему их верный и надежный друг.
   Но как могли столь мгновенно измениться их мироощущение, их мышление,
которые так долго оставались стабильными? И почему? В Лагере Смита  воз-
действие было прямым и нестерпимым: жестокость Дэвидсона способна  выну-
дить к сопротивлению даже атшиян. Но это селение, Тунтар, земляне никог-
да не трогали, его обитателей не уводили в рабство, их лес не выжигали и
не рубили. Правда, здесь бывал он, Любов, - антропологу редко удается не
бросить собственную тень на картину, которую он рисует, - но с  тех  пор
прошло больше двух месяцев. Они знают, что случилось в Лагере  Смита,  у
них поселились беженцы, бывшие рабы, которые,  конечно,  рассказывают  о
том, чего они натерпелись от землян. Но могут  ли  известия  из  дальних
мест, слухи и рассказы с такой силой воздействовать на тех, кто узнает о
случившемся только из вторых рук, чтобы самая сущность их  натуры  ради-
кально изменилась? Ведь отсутствие  агрессивности  заложено  в  атшиянах
очень глубоко: и в их культуре, и в структуре их общества, и в  их  под-
сознании, которое они называют "явью снов", и, может быть, даже в физио-
логии. То, что зверской жестокостью можно  спровоцировать  атшиянина  на
попытку убить, он знает: он был свидетелем этого - один раз.  Что  столь
же невыносимая жестокость может оказать такое же воздействие  на  разру-
шенную общину, он вынужден поверить - это произошло в Лагере  Смита.  Но
чтобы рассказы и слухи, пусть даже самые страшные и ошеломляющие,  могли
возмутить нормальную общину атшиян до  такой  степени,  что  они  начали
действовать наперекор своим обычаям и мировоззрению, полностью  отступив
от привычного образа жизни, - в это он поверить не способен. Это  психо-
логически несостоятельно. Тут недостает какого-то фактора, о котором  он
ничего не знает.
   В ту секунду когда Любов поравнялся со входом в Мужской  Дом,  оттуда
появился старый Тубаб, а за ним - Селвер.
   Селвер выбрался из входного отверстия, выпрямился и на мгновение заж-
мурился от приглушенного листвой, затуманенного дождем  дневного  света.
Он поднял голову, и взгляд его темных глаз встретился со взглядом  Любо-
ва. Не было сказано ни слова. Любова пронизал страх.
   И теперь, в вертолете, на обратном пути, анализируя причину шока,  он
спрашивал себя: "Откуда этот испуг? Почему Селвер вызвал у  меня  страх?
Безотчетная интуиция или всего лишь ложная аналогия? И то и другое равно
иррационально".
   Между ними ничего не изменилось. То, что Селвер сделал в Лагере  Сми-
та, можно оправдать. Да и в любом случае это ничего  не  меняло.  Дружба
между ними слишком глубока, чтобы ее могли разрушить сомнения.  Они  так
увлеченно работали вместе, учили друг друга своему языку - и не только в
буквальном смысле. Они разговаривали с абсолютной откровенностью и дове-
рием. А его любовь к Селверу подкреплялась еще и благодарностью, которую
испытывает спасший к тому, чью жизнь ему выпала честь спасти.
   Собственно говоря, до этой минуты он не отдавал себе отчета, как  до-
рог ему Селвер и как много значит для него эта дружба.  Но  был  ли  его
страх страхом за себя - опасением, что Селвер, познавший  расовую  нена-
висть, отвернется от него, отвергнет его дружбу, что для Селвера он  бу-
дет уже не "ты", а "один из них"?
   Этот первый взгляд длился очень долго, а потом Селвер медленно  подо-
шел к Любову и приветливо протянул к нему руки.
   У лесных людей прикосновение служило одним из главных  средств  обще-
ния. У землян прикосновение в первую очередь ассоциируется с угрозой,  с
агрессивными намерениями, а все остальное практически  сводится  к  фор-
мальному рукопожатию или ласкам, подразумевающим тесную близость. У  ат-
шиян же существовала сложнейшая гамма прикосновений, несущих  коммуника-
тивный смысл. Ласка, как сигнал и ободрение, была для них так же необхо-
дима, как для матери и ребенка или для влюбленных, но  она  заключала  в
себе социальный элемент, а не просто воплощала  материнскую  или  сексу-
альную любовь. Ласковые прикосновения входили в систему языка, были упо-
рядочены и формализованы, но при этом  могли  бесконечно  варьироваться.
"Они все время лапаются!" - презрительно морщились те колонисты, которые
привыкли любую человеческую близость сводить только  к  эротизму,  грабя
самих себя, потому что такое восприятие обедняет и отравляет  любое  ду-
ховное наслаждение, любое проявление  человеческих  чувств:  слепой  га-
денький Купидон торжествует победу над  великой  матерью  всех  морей  и
звезд, всех листьев на всех деревьях, всех человеческих движений  -  над
Венерой-Родительницей?
   И Селвер, протянув руки, сначала потряс руку Любова по обычаю землян,
а потом поглаживающим движением прижал ладони к его локтям. Он был почти
вдвое ниже Любова, что затрудняло жесты и придавало им неуклюжесть, но в
прикосновении этих маленьких, хрупких, одетых зеленым мехом рук не  было
ничего робкого или детского. Наоборот, оно ободряло и успокаивало. И Лю-
бов очень ему обрадовался.
   - Селвер, как удачно, что ты здесь! Мне необходимо поговорить  с  то-
бой.
   - Я сейчас не могу, Любов.
   Его голос был мягким и ласковым, но надежда  Любова  на  то,  что  их
дружба осталась прежней, сразу рухнула. Селвер изменился.  Он  изменился
радикально - от самого корня.
   - Можно я прилечу еще раз, чтобы поговорить с тобой, Селвер?  -  нас-
тойчиво сказал Любов. - Для меня это очень важно?
   - Я сегодня уйду отсюда, - ответил Селвер еще мягче, но отнял  ладони
от локтей Любова и отвел глаза.
   Этот жест в буквальном смысле слова обрывал разговор. Вежливость тре-
бовала, чтобы Любов тоже отвернулся. Но это значило бы остаться в пусто-
те. Старый Тубаб даже не поглядел в его сторону, селение не пожелало его
заметить. И вот теперь - Селвер, который был его другом.
   - Селвер, эти убийства в Келм-Дева? может быть, ты думаешь,  что  они
встали между нами? Но это не так. Может быть даже, они нас  сблизили.  А
твои сопл