-
тивость - вежливо поинтересовалась, найдется ли у меня где переночевать.
Кивнув, я поблагодарил ее и откланялся.
   Я не стал возвращаться в лабораторию номер шесть. Выбравшись на  воз-
дух, я двинулся "огородами" к своим апартаментам в  Новом  Квартале.  На
ходу снова заработал мозг - вскоре в голову стукнуло, что в этой кварти-
ре теперь/тогда может/мог кто-нибудь проживать.
   Малость промешкав, я сменил курс на Храмовый Квартал, где провел луч-
шие годы своей студенческой жизни до отлета на Хайн.  Если  все  правда,
если часы не врут и сегодня второй день после моего отъезда, то  комната
должна стоять пустой и незапертой. Так оно и вышло, все осталось, как  я
бросил перед самым отъездом - голые стены, продавленный  матрас,  битком
набитый мусоросборник.
   Именно в тот миг я и испытал самое неприятное чувство. Я долго  тара-
щился на мусорник, прежде чем извлечь из него смятую, но довольно свежую
на вид распечатку. Еще дольше разглаживал ее  на  столе.  Это  оказались
темпоральные уравнения - мои собственные каракули, набросанные  на  ста-
реньком карманном мониторе во время лекции Седхарада по Теории Интервала
в последний день моего заключительного семестра в Ран'не, то есть -  по-
завчера, восемнадцать лет тому назад.
   Вот когда я действительно пережил потрясение. Ты угодил в энтропийное
хаос-поле, подсказывал мозг, и я верил ему.  Страх,  отчаяние  буквально
захлестнули меня, и ничего ведь не поделаешь до наступления далекою  ут-
ра. Я плюхнулся на голый матрас, настроенный  на  встречу  со  звездами,
прожигающими стены и мои веки, стоит лишь их сомкнуть.  Вчерне  прикиды-
вая, что делать мне завтра, если оно, это завтра,  все  же  наступит,  я
вдруг провалился в сон, мгновенно, спал как убитый едва ли не до  полуд-
ня, а когда пробудился на голой койке в знакомой комнате, был голоден  и
зол, зато ни на миг не усомнился, где я и что со мной.
   Спускаясь в кампус позавтракать, я озирался из опаски  столкнуться  с
кем-либо из коллег - то есть, о Боже, сокурсников! - который мог бы оша-
рашено воскликнуть: "Хидео! Какого черта ты здесь? Мы ведь только  вчера
проводили тебя до "Ступеней Дарранды"!"
   Оставалась слабая надежда, что меня все же не узнают - я стал старше,
сильно исхудал, малость подрастерял былой шарм, - но меня с головой  вы-
давали мои полутерранские черты, материнское наследство. Не хотелось  ни
с кем встречаться, что-то лепетать в свое оправдание. Я мечтал  убраться
из Ран'на как можно скорее. Я хотел уехать домой.
   Наш мир, планета О, - идеальное место для путешествий во времени. Ни-
каких тебе перемен. Наши поезда на солнечной энергии веками курсируют по
одному и тому же графику. В магазинах мы подписываем квитанции,  которые
включаются в товарный обмен или в ежемесячные  банковские  расчеты,  так
что мне вовсе не пришлось предъявлять  станционному  кассиру  загадочные
монеты из будущего. Черканув на корешке имя и адрес, я получил свой  би-
лет и вскоре уже катил по направлению к дельте Садуун.
   За окнами бесшумной фотоэлектрички замелькали поля и холмы сперва Юж-
ного бассейна, затем Северо-Западного, оба петляли вдоль плавных излучин
великой Садуун. Увы, поезд мой тормозил едва ли не у каждого  столба,  и
на перрон полустанка Дердан'над я выбрался только под вечер. Хотя в воз-
духе уже запахло весной, перрон покрывала липкая зимняя грязь, не пыль.
   Я вышел на дорожку к Удану. Распахнув  придорожную  калитку,  которую
сам же перевешивал несколько дней/восемнадцать лет тому назад, и удосто-
верившись, что петли все еще новые и крутятся без скрипа, я испытал при-
ятое чувство. Ямсусыни все как одна сидели на яйцах. Судя по их  линялым
бокам, вялым покачиваниям долгих шеи и настороженным взглядам в мой  ад-
рес, новые выводки ожидались со дня на день. Над холмами нависли тяжелые
тучи. По горбатому мостику я пересек говорливую Оро.  Несколько  крупных
голубых рыбин сбились в стайку под одной из опор; я невольно  приостано-
вился - вот бы острогу сейчас? Начинало моросить, и я  поспешил  дальше.
Крупные капли студили мне лицо. За поворотом дороги открылся сам  дом  -
темные широкие кровли у подножья увенчанною лесом холма. Миновав коллек-
тор и ирригационный контроль, пройдя по-зимнему голой аллеей, я поднялся
в портик, и вот я уже у дверей, у широких дверей родного Удана.  Я  при-
шел.
   Через просторный холл бодро семенила Тубду - вовсе не та,  которую  я
запомнил шестидесятитрехлетней, сморщенной, убеленной сединами,  дряхлой
старушонкой, - но Тубду прежняя, Большая Щекотка, Тубду в  полном  соку,
пышная, смугло-румяная, проворная. Заметив меня, она сперва не признала,
не поверила своим глазам: "Хидео! Откуда?" - затем в  полном  и  оконча-
тельном замешательстве: "Хидео, ты? Здесь? Быть того не может!"
   - Омбу, - воскликнул я, без труда  припомнив  наше  детское  ласковое
прозвище для соматери, - Омбу, это я, твой Хидео, - не волнуйся!  Все  в
порядке, я вернулся! - Крепко обняв ее, я прижался щекой к щеке.
   - Но, но ведь? - Тубду отстранилась, всмотрелась в мое лицо. - Но что
стряслось с тобою, мой мальчик, дорогой мой? -  Обернувшись  назад,  она
заголосила во всю мочь своих здоровых легких: - Исако! Исако!
   Мать, увидев меня, естественно, решила, что я не сел на борт корабля,
что в последний момент мне отказали мужество и решительность - так подс-
казывало ее первое же порывистое объятие. Неужели сын действительно  от-
казался от судьбы, ради которой собирался пожертвовать всем и вся? -  о,
я хорошо знал, что творится сейчас у матери в голове и на  сердце.  При-
жавшись щекой к ее щеке, я шепнул:
   - Я уезжал, мама, но я вернулся. Мне уже тридцать один год. Я вернул-
ся, мама?
   Она отстранилась от меня, как Тубду перед тем, и вгляделась в лицо.
   - О, Хидео! - простонала она и прижалась ко мне с новой силой. -  До-
рогой, дорогой мой!
   Мы держали друг друга в объятиях и молчали, пока я не вымолвил:
   - Прости, ма, мне необходимо повидаться с Исидри.
   Мать вопросительно вскинула взгляд, но никаких вопросов  задавать  не
стала.
   - Ты найдешь ее в часовне, сынок.
   - Ждите, я скоро вернусь.
   Оставив обеих матерей бок о бок, я поспешил к центру дома, главной  и
старейшей его части, семь веков назад перестроенной на  трехтысячелетнем
фундаменте, стены из камня и глины, купол толстого резного стекла. Здесь
всегда царили тишина и прохлада. Сотни книжных полок, Дискуссии, дискус-
сии о Дискуссиях, поэзия, бесчисленные версии классических  Пьес;  здесь
же находились барабаны и шепталки для медитаций и иных ритуалов; в цент-
ре располагался небольшой округлый бассейн, наполняемый родниковой водой
из древних глиняных труб - собственно, он-то и являлся храмом. Здесь я и
отыскал Исидри. Стоя на коленках на  краю  отражавшей  прозрачный  купол
водной святыни, она поправляла свежие цветы в огромной вазе.
   Приблизившись, я тихо сказал:
   - Исидри, я вернулся. Послушай?
   Она обратила ко мне распахнутые, ошеломленные, беззащитные  глаза  на
своем топком, изящном личике, лице девушки двадцати двух лет, и - засты-
ла.
   - Послушай, Исидри, я уже съездил на Хайн, я там учился, затем  рабо-
тал, трудился в совершенно новой области темпоральной физики, над  повой
теорией трансляции - поверь мне, я провел там целых десять лет. Затем мы
перешли к экспериментам. Используя нашу новую технологию, я  перепрыгнул
с Ран'на на Хайн за одно мгновение, даже быстрее, можешь мне верить - за
нулевое время, в самом буквальном смысле. Это вроде ансибля - не со ско-
ростью света, не быстрее ее, а именно мгновенно. В  двух  разных  местах
одновременно, понимаешь? И все шло хорошо, все  прекрасно  работало,  но
при возвращении? при моем возвращении получилась складка, какой-то сгиб,
морщинка в приемном поле. Я оказался в нужном месте, но в другое  время.
Я вернулся в прошлое на восемнадцать ваших лет или десять своих. Вернул-
ся точно в день после отъезда, но только я никуда  вчера  не  уезжал,  я
просто вернулся, я вернулся к тебе, Исидри.
   Опустившись, как и она, на колени у края тихого зеркального Грааля, я
крепко взял ее за руки. Взгляд Исидри метался по моему  лицу,  она  без-
молвствовала. На левой ее щеке я разглядел крохотную свежую  ссадинку  -
должно быть, поцарапалась в кустах, составляя букет для часовни.
   - Позволь мне вернуться к тебе, - прошептал я.
   Исидри нежно провела ладонью по моему лицу.
   - Ты выглядишь таким усталым, - сказала она - Хидео? А ты хорошо себя
чувствуешь?
   - Да, - ответил я. - Разумеется. Я в полном порядке.
   Собственно, на этом моя история,  вернее,  та  ее  часть,  что  может
представлять интерес для Экумены и для специалистов по проблеме трансля-
ции, подходит к концу. Последние восемнадцать лет я живу как фермер, хо-
зяин поместья Удан из деревни Дердан'над в холмах Севсро-Западной  части
бассейна Садуун, материк Окет, планета О. Мне уже скоро пятьдесят. Я Ве-
черний муж Утренней нары Второго уданского седорету,  моей  женой  стала
Исидри; Ночной марьяж у меня с Соту из Дрехе, Вечерней женой которою яв-
ляется моя сестренка Конеко У меня двое Утренних детей от брака с Исидри
- Матубду и Тадри; Вечерних детей нашего седорету зовут Мурми и  Мисако.
Но все это вряд ли представляет какой-либо интерес для Стабилей Экумены.
   Мать моя, которая все еще кумекает кое-что в  темпоральной  механике,
выслушав мою историю, приняла ее без дальнейших  расспросов;  так  же  и
Исидри. Зато большинство остальных односельчан избрали для себя объясне-
ние попроще и куда как правдоподобнее, тоже прекрасно все объясняющее  -
даже внезапное мое похудание и взросление. Мол, в  самый  последний  мо-
мент, буквально перед вылетом, Хидео раздумал  учиться  в  Экуменической
школе. Он вернулся в Удан, потому что не мыслил себе жизни  без  Исидри,
так он ее обожал. От этого же и захворал - столь тяжким  оказался  выбор
между его мечтой и беспримерной любовью.
   Возможно, все это тоже правда. Но  Исидри  с  Исако  предпочли  более
странную версию.
   Позднее, когда мы уже сформировали наш седорету, Сота тоже  спрашивал
меня о моей истории. "Ты сильно  переменился,  Хидео,  хотя  по-прежнему
тот, кого я всегда любил", - заметил он. Я объяснил почему,  растолковал
ему все, как умел. Ошеломленный Сота  выразил  уверенность,  что  Конеко
легче, нежели он, переварит всю эту чертовщину, - и действительно:  выс-
лушав меня с гримаской озадаченности на своем миленьком личике, сестрен-
ка подбросила мне несколько вопросов, что называется, на засыпку.  Ответ
на один из них я ищу до сих пор.
   Я предпринимал как-то раз попытку отправить  сообщение  на  факультет
темпоральной физики в Экуменической школе на Хайне. Мне не удалось  про-
вести дома в спокойствии и нескольких дней, как мать, с  ее  обостренным
чувством ответственности и долга  перед  Экуменой,  строго  потребовала,
чтобы я сделал это
   - Мама, - взмолился я, - ну что, что я могу им сказать? Никто из  них
еще и не слыхивал о теории чартена!
   - Извинись за то, что не прибыл вовремя на учебу, как это было запла-
нировано. Адресуй свое объяснение директору, этой анаррести. Она женщина
мудрая, все поймет.
   - Даже сама Гвонеш еще не подозревает о чартеп-теории. Ей сообщат это
по ансиблю с Урраса и Анарреса только через добрых три года. К тому же я
познакомился с Гвонеш лично далеко не сразу по приезде,  лишь  несколько
лет спустя. - Использование прошедшего времени  в  подобных  объяснениях
зачастую оказывалось делом неизбежным, но звучало дико; возможно,  здесь
все же уместнее употребить будущее - "познакомлюсь с нею лишь через нес-
колько лет".
   Или я все же находился теперь и там, на Хайне? Меня чрезвычайно  бес-
покоила парадоксальная идея о моем одновременном существовании  на  двух
разных концах Вселенной. Авторство идеи, разумеется, за малышкой  Конеко
- это и был один из ее каверзных вопросиков. Неважно, что все  известные
мне законы темпоральной физики отвергали подобный парадокс - я все равно
никак не мог отделаться от ощущения, что другой я живет сейчас на  Хайне
и спустя восемнадцать лет собирается вернуться в Удан, где встретит себя
же, то есть меня. В конце концов, мое настоящее существование тоже  ведь
невозможно.
   Вскоре я научился вытеснять эти изводившие меня мысли иной фантазией,
воображал себе водяные завитки в речной зыби  под  двумя  валунами,  что
чуть выше нашей купальной затоки на Оро. Я  научился  видеть  внутренним
взором формирование и тихую смерть этих маленьких водных вихрей, а не то
мог пойти на берег Оро, присесть там и всласть полюбоваться ими  воочию.
Они, казалось, содержали в себе ответ на мои мучительные вопросы и раст-
воряли его в воде, как нескончаемо растворялись в ней сами.
   Но чувство долга моей  матери  такими  пустяками,  как  невозможность
пространственного раздвоения личности, отнюдь не поколебать.
   - Ты просто обязан сообщить, - постановила она.
   Мать была права. Если уж мое двойное трансляционное  поле  привело  к
столь долговременным результатам, то это не только мое  личное  дело,  а
вопрос особой важности для всей темпоральной физики. И я попытался.  По-
заимствовав необходимую сумму наличностью из фондов поместья,  я  отпра-
вился в Ран'н, оплатил ансибло-грамму на пять тысяч слов и отправил сво-
ему ректору в Экуменической школе сообщение, в котором объяснял, почему,
будучи зачислен на курс, я не приехал - если, конечно, я и на самом деле
там не появился.
   Полагаю, это и стало тем самым "посланием-всмятку" или "весточкой  от
призрака", которое меня просили расшифровать в первый год по приезде  на
Хайн. Часть его была чистой тарабарщиной, некоторые слова, вероятно, по-
пали в текст из другого, почти одновременного с ним сообщения,  но  ведь
были в нем и обрывки моего имени, а также фрагменты и перевертыши других
слов из моей бесконечной объяснительной:  проблема,  чартен,  вернуться,
прибыл, время.
   Небезынтересно, полагаю, и то, что приемщики ансибль-центра на Хайне,
объясняя причины темпоральных искажений при передаче  информации,  упот-
ребляли словечко "складка". Любопытное совпадение со словами  Гвонеш  по
поводу "морщинок" в моем двойном чартен-поле, не правда ли? На  самом-то
деле ансибль-поле столкнулось не со складками, а с резонансным сопротив-
лением, вызванным десятилетней аномалией чартен-поля и превратившим  мое
длинное послание почти что в труху (приведенную несколько выше). С такой
точки зрения, особенно если учесть Двойное Поле Тьекунан'на, мое сущест-
вование на О, когда я посылал ансиблаграмму, определенно дублируется мо-
им же существованием на Хайне. Ведь, отправив сообщение, я же его однов-
ременно и получил. И все же, пока продолжает длиться моя аномальная  ин-
капсуляция в прошлое, суть подобной одновременности сводится буквально к
точке, мигу, скрещению - без дальнейшей причастности  к  этому  как  ан-
сибль, так и чартен-полей.
   Иллюстрацией для чартен-поля в этом случае могла бы послужить вообра-
жаемая река, петляющая по заливным лугам,  змеящаяся  столь  прихотливо,
что ее коленца постоянно сближаются, почти что смыкаются,  пока  наконец
вода не прорвет тонкую перемычку и не побежит  напрямую,  оставив  целый
речной виток (или плес) в  стороне,  отрезанным  от  потока,  как  некое
странное озеро в форме бублика, водоем без движения. Согласно такой ана-
логии, моя ансиблограмма могла служить единственной связующей нитью меж-
ду потоком и озером - если не считать моих воспоминаний.
   Лично мне все же более точной представляется аналогия с  водоворотами
в самом потоке, исчезающими и повторяющимися - те же самые они? Или дру-
гие?
   В первые годы после женитьбы, пока физика в моей голове  еще  оконча-
тельно не заглохла, я успел поработать над математическим аппаратом сво-
ей теории (см. "Заметки по теории резонансной интерференции двойных  ан-
сибль и чартен-полей", прилагаемые к настоящему докладу). Прекрасно  по-
нимаю, что все эти формулы, может статься, придутся не ко двору, так как
в нашем речном потоке не существует теории двойного  поля  имени  Тьеку-
нан'на Хидео. Тем не менее независимое исследование на неожиданном  нап-
равлении определенно может сослужить хоть какую-то службу. Я дорожу им -
ведь это последнее мое детище в области  темпоральной  физики,  заключи-
тельная лепта на алтарь науки. Мне бы следовало  продолжать  работу  над
теорией чартена с большей настойчивостью, но ведь жизнь на ферме крутит-
ся в основном вокруг виноградников, дренажных канав,  птичника,  требуют
воспитания и заботы детишки, немало времени отнимают Дискуссии, а  также
мои настойчивые попытки научиться ловить рыбу голыми руками.
   Трудясь над текстом упомянутого приложения, с помощью убедительнейших
математических выкладок я сумел доказать самому себе,  что  тот  вариант
моего существования, в котором я отбыл на Хайн, чтобы  стать  там  физи-
ком-теоретиком и специалистом по трансляции, фактически стерт (выглажен,
если позволите) чартен-эффектом. Но никакое количество формул  не  могло
полностью унять мою тревогу, мой страх, который резко усилился после же-
нитьбы и рождения наших детей, - страх, что впереди маячит точка скреще-
ния. Никакими аналогиями с речными водоворотами я не мог убедить себя  в
том, что моя инкапсуляция в прошлое не может стать обратимой в  тот  мо-
мент, когда наступит неуклонно надвигавшийся день чартен-перехода. Каза-
лось вполне возможным, что в этот роковой день, когда я совершу/совершил
свой скачок с Be на  О,  может  погибнуть,  исчезнуть,  изгладиться  моя
семья, мои дети, вся моя жизнь в Удане - все, как смятый листок, полетит
в корзинку. Я был в ужасе от собственных мыслей.
   И я поделился своей тревогой с Исидри, от  которой  не  имел  никаких
секретов - кроме разве что единственного, о котором чуть позже.
   - Нет, - решила она, как следует поразмыслив. - Не думаю,  что  такое
возможно. Ведь была причина, разве ж нет, для твоего возвращения.  Возв-
ращения сюда.
   - Ты, - кивнул я.
   Исидри непередаваемо улыбнулась.
   - Да, - согласилась она. И после паузы добавила: - А также Сота и Ко-
неко, и все поместье? А возвращаться туда у тебя особых причин  нет,  не
так ли?
   Исидри баюкала па руках нашу младшенькую, прижимаясь щекой к ее  кро-
хотной и пушистенькой макушке.
   - Ну, разве что, кроме работы, - неуверенно ответила она самой  себе.
И перевела взгляд на меня. Ее искренность требовала и моей равной  чест-
ности.
   - Иногда я действительно скучаю по ней, - сказал я. - И я  знаю  это.
Но ведь я не знал тогда, прежде, когда был там, что тоскую именно по те-
бе. Буквально помирал, но не знал. Мог бы так и помереть, Исидри, ни  на
йоту не разобравшись в самом себе. В любом случае там  все  было  непра-
вильно, вся эта научная галиматья.
   - Как это твоя работа могла быть неправильной, если привела  тебя  ко
мне? - возразила она, и я не нашел что ответить.
   Когда начали публиковать информацию о теории чартена, я подписался на
все, что только могла получать Центральная библиотека  на  О,  в  первую
очередь на бюллетени Экуменической школы и Чартен-центра на Be. Исследо-
вания, в точности как и в другом моем варианте, продвигались без задерж-
ки первые три года, затем начались проблемы.  Но  никаких  упоминаний  о
Тьекунан'не Хидео я не встречал. Никто не занялся стабилизацией  двойных
полей. Никем не открывалась лаборатория чартен-поля в Ран'не
   Наконец наступила зима моего визита домой, затем тот самый  день.  И,
вынужден признать, вопреки всем и всяким резонам денек выдался пресквер-
ный. Я чувствовал какие-то приливы не то вины, не то сиротства. Меня да-
же трясло при мысли об Удане из того посещения, когда Исидри была в бра-
ке с Хедраном, а я - случайным гостем в поместье.
   Хедран, почтенный странствующий проповедник и Мастер Дискуссий,  и  в
этом варианте несколько раз посещал нашу деревню. Исидри как-то  предло-
жила пригласить его погостить в Удане, но я категорически  воспротивился
э