вить сообщение для  Первого  седорету
поместья Удан из Дердан'нада, Северо-западная область  бассейна  Садуун,
Окет, О. В нем я извещал родителей, что, "хотя новые исследования и отс-
рочат малость мой долгожданный визит домой, они  дадут  мне  возможность
сэкономить четыре года на космическом перелете".  Игривый  тон  послания
маскировал мое чувство вины - но ведь мы тогда действительно верили, что
получим практические результаты буквально в считанные месяцы.
   Вскоре все Чартен-лаборатории перебрались на Be, а с ними и  я.  Сов-
местная работа таукитян и хайнцев над проблемами  чартен-поля  в  первые
три года вылилась в бесконечную череду триумфов, отсрочек, надежд, пора-
жений, прорывов, отступлений - все менялось столь быстро, что стоило ко-
му-либо взять неделю отпуска, как он совершенно выпадал  из  курса  дел.
"За видимой ясностью таится очередная закавыка", - любила повторять Гво-
неш, директор проекта. И действительно: стоило нам разрешить одну  проб-
лему, как возникала другая, еще круче. Эта фантастически прекрасная тео-
рия буквально сводила нас с ума. Результаты экспериментов вызывали  буй-
ный восторг и не поддавались никакому  объяснению.  Техника  срабатывала
лучше всего, когда никто не надеялся. Четыре года в  чартен-лабораториях
промелькнули, как говорится, в миг единый.
   После десяти лет, проведенных на Хайне и Be, мне исполнился  тридцать
один год. Однако на О, пока я  переживал  несколько  неприятных  реляти-
вистских минут перелета на Хайн, прошло еще четыре.  Плюс  четыре  года,
пока буду лететь обратно - итого, когда вернусь, для моих родных я  про-
вел в отъезде полных восемнадцать. Все четверо моих родителей были  пока
еще живы, и тянуть дольше с обещанным визитом домой никуда не годилось.
   Но, хотя исследования как раз тогда уперлись в глухую стену  (именуе-
мую "Парадоксом прошлогоднею снега", который китяне считали  вообще  не-
разрешимым), сама мысль провести восемь лет вдали от  лабораторий  каза-
лась мне совершенно непереносимой. А что, если парадокс все же  разрешат
- и без меня? Жутко было вообразить долгие четыре года, напрочь  вырван-
ные из жизни субсветовым перелетом. Без особой надежды я ткнулся  к  ди-
ректору Гвонеш с просьбой позволить мне захватить с собой на О кое-какие
приспособления, позволяющие дооборудовать ансибль-связь в Ран'не вспомо-
гательным двойным констант-полем для поддержания связи с Be. Таким обра-
зом я хотя бы сохранял обмен с коллегами Be, а через Be -  с  Уррасом  и
Анарресом; к тому же это оборудование могло послужить основой для обуст-
ройства на О в будущем и чартен-связи. Помнится, я еще сказал ей:  "Если
вам удастся решить парадокс, не забудьте отправить мне несколько мышей".
   К моему большому удивлению, идея пришлась ко двору  -  наши  механики
нуждались в дополнительных приемниках. Директор  Гвонеш,  непроницаемая,
как сама теория чартен-поля, неожиданно похвалила  меня  за  инициативу.
"Мыши, тараканы, упыри - как знать, что ты там получишь от нас?" - улыб-
нулась она напоследок.
   Итак - мне тридцать один год, я покидаю Be и СКОКС-лайнером "Владычи-
ца Сорры" возвращаюсь на О. На сей раз я  пережил  субсветовой  перелет,
как все нормальные люди - цепенящий  промежуток  времени,  когда  трудно
сосредоточиться, непросто разглядеть циферблат, никак не уследить за бе-
седой. Речь и физические движения затруднены, а то и  вовсе  невозможны.
Соседи по рейсу становятся как бы призрачными - то ли есть  они,  то  ли
нет. Это отнюдь не галлюцинации, просто все как-то  смазано,  помрачено.
Похоже на ощущения при горячке: мысли вразброд, тоска смертная без конца
и края, тело чужое и непослушное, не тело - невесомая оболочка, на кото-
рую смотришь как бы извне.  Теперь-то  я  уже  понимаю,  что  зря  никто
всерьез и своевременно не заинтересовался сродством ощущений при  СКОКСе
и чартнинге. Промашка вышла.
   С космодрома я отправился прямиком в  Ран'н,  где  сразу  же  получил
квартирку в Новом Квартале, куда удобнее и просторнее прежней студенчес-
кой, что в Храмовом, а также чудные лабораторные помещения в  Тауэр-Хол-
ле, куда безотлагательно перетащил все свое оборудование. Сразу по  при-
бытии я связался и поговорил с родителями - мать чем-то переболела,  но,
по ее словам, чувствовала себя уже гораздо лучше. Я  пообещал  приехать,
как только наладятся дела в Paн'не. Каждую декаду я звонил снова, и сно-
ва божился приехать, как только вырвусь. Но я  действительно  был  очень
занят, торопясь наверстать упущенное за четыре года полета,  а  главное,
разобраться с "отысканным" самой Гвонеш "Прошлогодним  снегом".  Это,  к
моему облегчению, оказалось единственным серьезным  прорывом  в  теории.
Изрядно продвинулась за эти годы лишь технология. Мне пришлось  переучи-
ваться самому, а также практически с нуля готовить себе новых  ассистен-
тов. А еще у меня имелись кое-какие собственные идеи, связанные с теори-
ей двойною поля, которые пришли в голову перед самым отъездом. Пролетело
добрых пять месяцев, прежде чем я позвонил родителям и сообщил, наконец:
"Ждите завтра". И, уже опустив трубку, понял, что все это время  чего-то
боялся.
   Трудно сказать чего - то ли изменений, случившихся с ними  за  восем-
надцать лет нашей разлуки, то ли вообще какой-то неопределенности, то ли
самого себя.
   Время почти не наложило отпечатка на холмы в окрестностях полноводной
Садуун, на разбросанные поместья, на пыльный перрон  полустанка  в  Дер-
дан'наде, на старые, очень старые дома тихой пристанционной улочки.  Ис-
чезло большое Дерево собраний, но посаженное ему  на  смену  уже  успело
подрасти и давало приличную тень. В родном поместье Удан изрядно разрос-
ся птичник. Его обитатели ямсуси надменно косились на меня  сквозь  пле-
тень. Калитка, которую я поправлял в последний свой приезд домой, изряд-
но обветшала и нуждалась в замене петель и опорных столбиков. Зато  сор-
няки, буйно разросшиеся по обочинам, были все те  же  -  пыльная  летняя
травка со щемяще-сладостным ароматом. По-прежнему мягко клацали  бесчис-
ленные затворы ирригационных канавок. Все в целом было по-старому. Каза-
лось, Удан выпал из времени и  дремлет  себе  над  рекой,  которой  тоже
только снится ее собственный бег.
   Изменились только лица, родные лица тех, кто встречал меня на  жарком
и пыльном перроне. Моя мать, которой исполнилось теперь шестьдесят пять,
стала очаровательной хрупкой старушкой. Тубду потеряла весь свой  вес  и
покрылась морщинами, как печально сдувшийся шарик. В  отце,  хотя  он  и
сохранил определенный мужской шарм, чувствовалась старческая скованность
- он старательно держался прямо и почти что не принимал участия в разго-
ворах. Мой соотец Кап, семидесяти лет от роду, превратился в  аккуратно-
го, но несколько суетливого крохотного старичка. Они все еще  оставались
Первым седорету Удана, но юридическая ответственность  за  поместье  уже
перешла ко Второму и Третьему седорету.
   Я, разумеется, предвидел подобные перемены, знал кое-что  из  сообще-
ний, но читать ансиблограммы это одно, а видеть своими глазами -  совер-
шенно иное. Наш старый дом оказался куда населеннее, чем в моем детстве.
Южное крыло перестроили, а по двору, который некогда был тихим, тенистым
и таинственным, сломя голову носилась шумная ватага  незнакомых  ребяти-
шек.
   Младшая сестренка Конеко, теперь на четыре года  старше  меня,  очень
напоминала нашу мать в молодости, какой она сохранилась  в  первых  моих
сознательных воспоминаниях. Когда поезд только подкатывал  к  платформе,
я, стоя в дверях, признал ее первой - она  поднимала  на  руках  малыша,
громко восклицая "Смотри, смотри, вот твой дядя Хидео!"
   Второй седорету существовал уже полных одиннадцать  лет  -  Конеко  и
Исидри, сестры-свояченицы, составляли его Дневной марьяж.  Мужем  Конеко
был мой старинный приятель Сота, возмужавший ныне  Утренний  паренек  из
поместья Дрехе. Как же мы с ним обожали друг друга в юности, как я горе-
вал о нем, покидая О. Когда я впервые, еще на Хайне,  услышал  о  выборе
Конеко, то - такой эгоист! - чуток расстроился, но упрекать себя в  рев-
ности все же не стану: в конечном счете этот брак глубоко  меня  тронул.
Мужем Исидри оказался странствующий проповедник и  Мастер  Дискуссий  по
имени Хедран, возрастом лет на двадцать старше ее  самой.  Удан  однажды
предоставил ему кров и ночлег, визит несколько затянулся и привел в кон-
це концов к свадьбе. Детей у них, впрочем, не было Зато были  у  Соты  с
Конеко, двое Вечерних: мальчуган десяти лет по имени Мурми и четырехлет-
няя малышка Мисако - Исако-младшая
   Третий седорету составил и привел в Удан мой братец-свойственник Суу-
ди, женившийся на красотке из деревни Астер. Оттуда же явилась и их  Ут-
ренняя пара. Детей в этом седорету было аж шестеро. К  тому  же  кузина,
седорету которой в Экке распался, вернулась в Удан с двумя малышами, так
что, мягко выражаясь, никто в нашем доме не жаловался на недостаток  бе-
готни, толкотни, одеваний-переодеваний,  умываний,  кормлений,  хлопаний
дверьми, визга, плача, смеха и прочих прелестей жизни. Тубду любила  по-
сиживать на солнышке возле кухни с какой-нибудь работенкой  и  наблюдать
за всей этой свистопляской. "Вот же поганцы! - покрикивала она то и  де-
ло. - Никогда вам не потонуть, ни одному из вас!" И она вновь заливалась
своим беззвучным смехом, переходящим  теперь  в  приступ  астматического
кашля.
   Моя мать, которая все же всегда была и осталась Мобилем Экумены,  со-
вершившей перелеты с Терры на Хайн, а оттуда на О, с  нетерпением  ждала
новостей о моих исследованиях.
   - Что же это такое, этот пресловутый твой чартен?  -  любопытствовала
она. - Как он действует, на что способен? Вроде ансибля, но для материи?
   - В общих чертах, да, - подтвердил я. - Трансляция, мгновенный  пере-
нос физических тел из одной ПВК2-координаты в любую другую.
   - Без временного промежутка?
   - Без.
   Исако поежилась.
   - Чую, чую в этом какой-то подвох, - протянула она задумчиво. - Расс-
кажи-ка подробней.
   Я уже успел позабыть, какой въедливой умеет быть моя ласковая  матуш-
ка, напрочь позабыл, что она тоже ученая и не лыком шита.  Мне  пришлось
как следует потрудиться, пытаясь объяснить ей необъяснимое.
   - Итак, - сухо резюмировала она мое сообщение, - ты и сам  не  имеешь
представления, как это действует.
   - Верно, - признал я. - Мы пока не понимаем, что происходит при пере-
носе. Знаем только, что если помещаешь мышь в камеру номер один и созда-
ешь поле, то - как правило - она тут же окажется в камере номер два, жи-
вая и невредимая. Вместе с клеткой, если только перед опытом мы не забы-
ли посадить ее в клетку. Обычно забываем. Мыши у нас там шастают  повсю-
ду.
   -А что такое "мышь"? - вмешался вдруг Утренний мальчуган из  Третьего
седорету, до сих пор тихо и внимательно слушавший то, что  казалось  ему
похожим на удивительную новую сказку.
   - А! - улыбнулся я, чуток смущенный. Я уже успел забыть, что на Удане
не знают мышей, а крысы здесь - зубастые демоны, закадычные враги  нари-
сованного кота. - Крохотный, милый, пушистый зверек, - пояснил я. -  Ро-
дом с планеты, где родилась твоя бабушка Исако.  Мыши  -  лучшие  друзья
ученых. Они путешествуют по всем известным мирам.
   - На маленьких-маленьких корабликах? - с надеждой спросил малыш.
   - Чаще все же на больших, - ответил я. И малыш,  удовлетворенно  кив-
нув, умчался прочь.
   - Хидео, - начала моя мать, мгновенно перескакивая с  одной  темы  на
другую - ужасающая черта женщин, думающих обо всем  разом,  своего  рода
мысленный чартнинг, - а у тебя есть кто-нибудь?
   Криво улыбнувшись, я помотал головой.
   - Вообще никого?
   - Ну, жил я как-то год-другой вместе с одним парнем  из  Альтерры,  -
выдавил я смущенно. - Мы крепко с ним сдружились; но сейчас  он  Мобиль.
Ну и? разное прочее? то там, то сям. Совсем недавно, к примеру, пока жил
в Ран'не, встречался с одной милашкой из Восточного Окета.
   - Надеюсь, если ты все же изберешь судьбу космического скитальца, те-
бе встретится хорошая девушка-Мобиль, - сказала мать. - Вы могли бы жить
с ней вместе. В парном браке. Так оно легче.
   "Легче чем что?" - всплыл у меня вопрос, но задавать его вслух  я  не
рискнул.
   - Знаешь, мать, я уже сильно сомневаюсь, что когда-нибудь вообще  вы-
берусь дальше Хайна. Слишком погряз в этих делах с чартеном и бросать их
пока не намерен. Если же нам удастся отладить аппаратуру, путешествия  и
вовсе станут пустяком. Отпадет нужда в жертвах вроде той,  что  принесла
ты когда-то. Мир переменится, просто невообразимо переменится! Ты  могла
бы смотаться на Терру и обратно, допустим, на часок, и  на  все  на  это
затратить ровно час, ни минутой больше.
   Исако задумалась.
   - Если такое удастся осуществить, - заговорила  она  задумчиво,  даже
морщась от напряженных усилии мысли, -то вы тогда? Вы скомкаете Галакти-
ку? Сведете Вселенную к? - Она сложила пальцы левой руки щепотью.
   Я кивнул:
   - Миля или световой год - не будет никакой разницы. Расстояния исчез-
нут вообще.
   - Такого просто не может быть, - заметила мать после паузы.  -  Собы-
тийный ряд требует интервалов? Где имение, где вода? Не уверена, что вам
удастся совладать с этим, Хидео. - Она улыбнулась. - Но ты все же  попы-
тайся!
   После этого мы с ней обсудили еще намеченную на  завтра  вечеринку  в
поместье Дрехе.
   Я не счел нужным рассказывать матери, что приглашал Таси, мою подруж-
ку из Восточного Окета, поехать в Удан вместе со мной и что она  отказа-
лась, деликатно известив меня, что нам самое время пожить раздельно. Ох,
Таси, Таси? Типичная ки'Отка - высокая и темноволосая, не жгучая брюнет-
ка, как я сам, а помягче, как тени в ранних сумерках, - она искусно, без
обид погасила все мои протесты. "Знаешь, порой мне кажется, что ты влюб-
лен в кого-то еще, - заметила Таси к концу нашего  объяснения.  -  Может
быть, в кого-то на Хайне? Может, в того  парня  с  Альтерры,  о  котором
рассказывал?" "Нет", - ответил я ей тогда. Нет, - думал теперь и сам.  Я
никогда никого не любил. Я просто не способен любить, теперь это уже со-
вершенно ясно. Я слишком долго мечтал о судьбе галактического  скитальца
без прочных связей, затем слишком долго трудился  в  чартен-лаборатории,
повенчанный единственно со своей проклятой теорией невозможного. Где тут
место для любви, где время?
   Но почему все же я так хотел захватить Таси с собой в Удан?
   В дверях дома меня тихо приветила женщина лет сорока, вовсе  не  дев-
чушка, которую я  знал  когда-то,  высокая,  уже  далеко  не  худая,  но
по-прежнему нетипичная, ни с кем не сравнимая - Исидри. Какие-то  безот-
лагательные дела по хозяйству помешали ей прийти на станцию вместе с ос-
тальными. Одетая в видавший виды комбинезон, как будто только что с  по-
левых работ, с волосами, уже тронутыми сединой, заплетенными  в  тяжелую
косу, Исидри стояла в широком деревянном проеме, как некий символ  Удана
в отполированной временем рамочке - душа  и  тело  тридцативекового  по-
местья, его преемственность,  сама  жизнь.  В  ее  руках  было  все  мое
детство, и она снова дружелюбно протягивала их мне.
   - Добро пожаловать домой, Хидео, - сказала Исидри с улыбкой,  затмив-
шей солнечный полдень. Проведя меня за руку в дом, она мягко добавила: -
Я выселила детей из твоей старой мансарды. Мне казалось,  что  там  тебе
будет уютнее, не возражаешь?
   И снова она расцвела в улыбке, излучавшей физически  ощутимое  тепло,
щедрость женщины в самом соку, замужней, удовлетворенной,  живущей  пол-
нокровной жизнью. Я не нуждался более в Таси, как в щите от Исидри.  Мне
вовсе не следовало ее опасаться. Исидри не держала на меня никакого зла,
не испытывала передо мной ни тени смущения. Она  любила  меня  прежнего,
теперь же перед нею стоял совсем иной человек. Неуместным было бы  также
и мне испытывать смущение или какой-то стыд. Я и не ощущал ничего, кроме
старой доброй приязни тех давних лет, когда мы вместе с нею бродили, иг-
рали, работали, мечтали - двое неразлучных питомцев Удана.
   Итак - я обосновался в своей старой комнатушке под самой кровлей.  На
первый взгляд новыми в ней были только оконные шторы цвета ржавчины. Об-
наружив под стулом в чулане забытую игрушку, я словно бы снова  окунулся
в далекое детство, когда сам разбрасывал вещи повсюду - чтобы обнаружить
их только сейчас, спустя многие годы. В четырнадцать, сразу после обряда
конфирмации, я тщательно вырезал свое имя на глубоком подоконнике слухо-
вого окошка среди множества угловатых иероглифов моих бесчисленных пред-
шественников. Теперь я отыскал свой автограф. Его окружали кое-какие до-
бавления. Под четким, аккуратным "Хидео", обрамленным моим  личным  гер-
бом, цветком одуванчика, было криво  накарябано  "Дохедри",  а  рядом  -
изящный трехфронтонный символ нашего дома. На меня  накатило  неодолимое
чувство, будто я жалкий пузырек на поверхности Оро, мимолетная искорка в
бесконечной череде веков Удана, в  неизменном  его  бытии  в  этом  ста-
бильнейшем из миров - чувство,  полностью  опровергающее  мою  индивиду-
альность и в то же время ее утверждающее. Все ночи моего пребывания дома
в тот визит я засыпал как убитый, как не спал уже годы, мгновенно прова-
ливаясь в пучину сновидений - чтобы проснуться ярким летним утром обнов-
ленным и голодным, точно новорожденный.
   Никому из детей не исполнилось еще и двенадцати, и они обучались пока
в домашней школе. Исидри, преподававшая литературу и  религию,  а  также
исполнявшая обязанности директора, пригласила меня рассказать им о  Хай-
не, о СКОКС-путешествиях, о темпоральной физике - о чем мне только будет
угодно. Гостящего в ки'Отском поместье всегда приспособят  к  какому-ни-
будь полезному делу. Но Вечерний дядюшка Хидео, постоянно готовый к про-
казам, сумел стать любимцем всей детворы. То тележку для ямсусей смасте-
рит, то захватит детей поудить с большой лодки, управлять которой им еще
не по силам, а не то поведает сказку об  удивительной  волшебной  мышке,
которая умела находиться в двух разных местах одновременно. Я  поинтере-
совался как-то, рассказывала ли им бабушка Исако историю о  нарисованном
коте, который, ожив ночью, расправился с демоническими крысами.  "И  вся
его молда наутло была ЗАМУЛЗАНА!" - с восторгом подхватила малютка Миса-
ко. Но легенду о Юрасиме они не слыхали.
   - Почему ты не рассказала детям о "Рыбаке из Внутриморья"? -  спросил
я как-то у матери.
   - О, то была твоя история. Ты обожал ее, - ответила она мне со  свет-
лой улыбкой.
   В следующий миг я встретил взгляд Исидри, спокойный и ясный, и  в  то
же время чем-то озабоченный.
   Зная, что мать годом ранее перенесла серьезную операцию на сердце,  я
в тот же вечер, когда мы вместе  с  Исидри  проверяли  домашние  задания
старшего "класса", спросил у нее:
   - Как ты думаешь, Исако вполне оправилась от своих болячек?
   - С тех пор как ты приехал домой, ее не узнать.  Но?  даже  не  знаю.
Ведь Исако серьезно пострадала еще в детстве - от ядов в биосфере Терры.
Врачи говорят, что угнетена ее иммунная система. Но она ведь такая  тер-
пеливая. И скрытная. Чересчур скрытная.
   - А Тубду - ей разве не надо заменить легкие?
   - Пожалуй. Время не щадит никою из четверых, но с годами растет и  их
упрямство? Ты все же присматривай за Исако. Потом расскажешь.
   И я стал приглядывать за матерью. Через несколько дней  доложил,  что
выглядит она бодрой и решительной, порой даже несколько  деспотичной,  и
что никаких признаков скрытой боли, беспокоившей Исидри, я  не  заметил.
Исидри просияла.
   - Исако говорила мне как-то, - поделилась она, - что любая мать  свя-
зана с ребенком тончайшей нитью, незримой пуповиной, которая  может  без
всякого труда растянуться на любое расстояние, даже на световые годы.  Я
заметила  тогда,  что  это,  должно  быть,  больно,  но  она  возразила:
"Нет-нет, что ты, совсем не больно, она все тянется и тянется -  никогда
не оборвется". М