но девка.  -  В
Нью-Йорк? В Карачи?
   - Пока поднимись повыше, Эйби, и иди в обход лагеря.  Только  широким
кругом, так, чтобы внизу слышно не было.
   - Капитан, лагеря больше нет; - сказал Поуст, старший лесоруб,  коре-
настый спокойный человек.
   - Когда пискуны кончат жечь лагерь, мы спустимся и  сожжем  пискунов.
Их там четыре тысячи - все в одном месте. А у нас на хвосте  установлено
шесть огнеметов. Дадим пискунам минут двадцать и угостим их  банками  со
студнем, а тех, кто побежит, прикончим огнеметами.
   - Черт! - выругался Эйби. - Там ведь наши ребята! Может,  пискуны  их
взяли в плен, мы же не знаем. Нет уж! Я не полечу назад жечь людей! -  И
он не повернул вертолета.
   Дэвидсон прижал пистолет к затылку Эйби и сказал:
   - Мы полетим назад, а потому возьми себя в руки, детка. Мне  с  тобой
возиться некогда.
   - Горючего в баке хватит, чтобы добраться до Центрального, капитан, -
сказал вертолетчик, подергивая головой, словно пистолет был мухой  и  он
пытался ее отогнать. - И все. Больше нам горючего взять негде.
   -- Ну так полетим на этом. Поворачивай, Эйби.
   - Я думаю, нам лучше лететь на Центральный, капитан, -  сказал  Поуст
этим своим спокойным голосом.
   Стакнулись, значит! Дэвидсон в ярости перехватил пистолет за ствол  и
стремительно, как жалящая змея, ударил Поуста рукояткой над ухом.  Лесо-
руб перегнулся пополам и остался сидеть на переднем сиденье, опустив го-
лову между колен, а руками почти упираясь в пол.
   - Поворачивай, Эйби! - сказал Дэвидсон голосом, точно удар хлыста,  и
вертолет по пологой кривой лег на обратный курс.
   - Черт, а где лагерь? Я никогда не летал  ночью  без  ориентиров,  --
пробормотал Эйби таким сиплым и хлюпающим голосом, точно  у  него  вдруг
начался насморк.
   - Держи на восток и смотри, где горит, - сказал  Дэвидсон  холодно  и
невозмутимо.
   Все они на поверку оказались слизняками. Даже Темба. Ни один не встал
рядом с ним, когда пришел трудный час. Рано или поздно все они  сговари-
вались против него просто потому, что не могли выдержать того,  что  вы-
держивал он. Слабаки всегда сговариваются за спиной сильного, и  сильный
человек должен стоять в одиночку и полагаться только  на  себя.  Так  уж
устроен мир.
   Куда, к черту, провалился лагерь? В этой тьме даже сквозь дождь заре-
во пожара должно быть видно на десятки километров.  А  нигде  -  ничего.
Черно-серое небо вверху, чернота внизу. Значит, пожар погас? Его погаси-
ли? Неужели люди в лагере отбились от пискунов? После того как он спасся
на вертолете? Эта мысль обожгла его мозг, как  струя  ледяной  воды.  Да
нет? конечно же, нет! Пятьдесят против тысяч? Ну нет? Но,  черт  побери,
зато сколько пискунов подорвалось на минных полях! Все дело в  том,  что
они валом валили. И ничем их нельзя  было  остановить.  Этого  он  никак
предвидеть не мог. И откуда они, собственно, взялись? В лесу вокруг  ла-
геря пискунов уже давным-давно не осталось. А потом вдруг валом повалили
со всех сторон, пробрались по лесам и вдруг полезли из всех  своих  нор,
как крысы. Тысячи и тысячи. Так, конечно, их ничем не остановишь!  Куда,
к черту, девался лагерь? Эйби только делает вид, будто его ищет,  а  сам
свое гнет.
   - Найди лагерь, Эйби, - сказал он ласково.
   - Так я же его ищу! - огрызнулся мальчишка. А Поуст ничего не  сказал
- так и сидел, перегнувшись, рядом с Эйби.
   - Не мог же он сквозь землю провалиться, верно,  Эйби?  У  тебя  есть
ровно семь минут, чтобы его отыскать.
   - Сами ищите! - злобно взвизгнул Эйби.
   - Подожду, пока вы с Поустом не образумитесь, детка. Спустись пониже!
   Примерно через минуту Эйби сказал:
   - Вроде бы река.
   Действительно, река. И большая расчистка. Но лагерь-то где?
   Они пролетели над расчисткой, но так ничего и не увидели.
   - Он должен быть здесь, ведь другой большой расчистки на всем острове
нет, - сказал Эйби, поворачивая обратно.
   Их посадочные прожекторы били вниз, но вне этих  двух  столбов  света
ничего нельзя было разобрать. Надо их выключить!
   Дэвидсон перегнулся через плечо вертолетчика и  выключил  прожекторы.
Непроницаемая сырая мгла хлестнула их по глазам, точно черное полотенце.
   - Что вы делаете? - взвизгнул Эйби, включил  прожекторы  и  попытался
круто поднять вертолет, но опоздал. Из мрака выдвинулись чудовищные  де-
ревья и поймали их.
   Застонали лопасти винта, в  туннеле  прожекторных  лучей  закружились
вихри листьев и веток, но стволы были толстыми и крепкими. Маленькая ле-
тающая машина накренилась, дернулась, словно подпрыгнула,  высвободилась
и боком рухнула в лес. Прожекторы погасли. Сразу наступила тишина.
   - Что-то мне скверно, - сказал Дэвидсон.
   И снова повторил эти слова. Потом перестал их повторять,  потому  что
говорить их было некому. Тут он сообразил, что вообще не говорил.  Мысли
мутились. Наверное, стукнулся затылком. Эйби рядом нет. Где же он? А это
вертолет. Совсем перекошенный, но он сидит,  как  сидел.  А  темнота-то,
темнота - хоть глаз выколи.
   Дэвидсон начал шарить руками вокруг и нащупал неподвижное, по-прежне-
му скорченное тело Поуста, зажатое между передним сиденьем  и  приборной
доской. При каждом движении вертолет покачивался, и он  наконец  сообра-
зил, что машина застряла между деревьями,  запуталась  в  ветках,  точно
воздушный змей. В голове у него немного прояснилось, но им овладело неп-
реодолимое желание как можно скорее выбраться  из  темной  накренившейся
кабины. Он переполз на переднее сиденье, спустил ноги наружу и повис  на
руках. Ноги болтались, но не задевали земли - ничего, кроме веток. Нако-
нец он разжал руки. Плевать, сколько ему падать, но в кабине он не оста-
нется! До земли оказалось не больше полутора метров. От толчка  заболела
голова, но он встал, выпрямился, и ему стало легче. Если бы только  вок-
руг не было так темно, так черно! Но у него на поясе есть фонарик -  вы-
ходя вечером из коттеджа, он всегда брал с собой фонарик. Так где же фо-
нарик? Странно. Отцепился, должно быть. Пожалуй, следует залезть в  вер-
толет и поискать. А может, его взял Эйби? Эйби нарочно разбил  вертолет,
забрал его фонарик и сбежал. Слизняк, такой же, как все они. В этой чер-
товой мокрой тьме не видно даже, что у тебя под  ногами.  Корни  всякие,
кусты. А кругом - шорохи, чавканье, непонятно какие звуки: дождь  шуршит
по листьям, твари какие-то шастают, шелестят? Нет, надо слазить в верто-
лет за фонариком. Только вот как? Хоть на цыпочки встань, не дотянешься.
   Вдалеке за деревьями мелькнул огонек и исчез. Значит, Эйби  взял  его
фонарик и пошел на разведку, чтобы ориентироваться. Молодец мальчик!
   - Эйби! - позвал он пронзительным шепотом, сделал шаг вперед,  стара-
ясь снова увидеть огонек, и наступил на что-то непонятное. Ткнул  башма-
ком, а потом осторожно опустил руку, чтобы пощупать, - очень  осторожно,
потому что ощупывать то, что не видишь, всегда  опасно.  Что-то  мокрое,
скользкое, будто дохлая крыса. Он быстро отдернул руку. Потом снова наг-
нулся и пощупал в другом месте. Башмак! Шнурки? Значит, у него под нога-
ми валяется Эйби. Выпал из вертолета. Так ему и надо, сукину сыну, -  на
Центральный хотел лететь, иуда!
   Дэвидсону стало неприятно от влажного прикосновения невидимой  одежды
и волос. Он выпрямился. Снова показался свет - неясное сияние за  часто-
колом из ближних и дальних стволов. Оно двигалось. Дэвидсон сунул руку в
кобуру. Пистолета там не было. Он вспомнил, что держал его  в  руке,  на
случай, если Эйби или Поуст попробуют что-нибудь  выкинуть.  Но  в  руке
пистолета тоже не было. Значит, валяется в вертолете вместе с фонариком.
   Дэвидсон нагнулся и замер, а потом побежал. Он ничего не видел. Ство-
лы толкали его из стороны в сторону, корни цеплялись за  ноги?  Внезапно
он растянулся во весь рост на земле среди затрещавших кустов. Он припод-
нялся и на четвереньках пополз в  кусты,  стараясь  забраться  поглубже.
Мокрые ветви царапали ему лицо, хватали за одежду.  Но  он  упрямо  полз
вперед. Его мозг не воспринимал ничего, кроме сложных запахов гниения  и
роста, прелых листьев, влажных листьев, трухи, молодых побегов, цветов -
запахов ночи, весны и дождя. Ему на лицо упал свет. Он увидел  пискунов.
И вспомнил, что они делают, если загнать их в угол, вспомнил, что  гово-
рил об этом Любов. Он перевернулся на спину,  откинул  голову,  зажмурил
глаза и замер. Сердце стучало в груди как сумасшедшее.
   Ничего не произошло.
   Открыть глаза было очень трудно, но в конце концов он все-таки  сумел
это сделать. Они стояли вокруг. Их было много - может, десять, а  может,
и двадцать. Держат эти свои охотничьи копья - просто зубочистки, но  на-
конечники из железа, и такие острые, что вспорют тебе брюхо,  оглянуться
не успеешь. Он зажмурился и продолжал лежать неподвижно.
   И ничего не произошло.
   Сердце угомонилось, стало легче думать. Что-то защекотало его внутри,
что-то похожее на смех. Черт подери! Он им не по зубам. Свои его  преда-
ли, человеческий ум бессилен что-нибудь придумать, а он прибегнул  к  их
собственной хитрости - притворился мертвым и сыграл на их инстинкте, ко-
торый не позволяет убивать тех, кто лежит на спине, закрыв глаза.  Стоят
вокруг, лопочут между собой, а сделать ничего не могут,  пальцем  дотро-
нуться до него боятся. Будто он - бог.
   - Дэвидсон!
   Пришлось снова открыть глаза. Сосновый факел в руках одного из писку-
нов все еще горел, но пламя побледнело, а лес был уже не угольно-черным,
а белым. Как же так? Ведь прошло от силы десять минут.  Правда,  еще  не
совсем рассвело, но ночь кончилась. Он видит листья, ветки, деревья. Ви-
дит склоненное над ним лицо. В сером сумраке оно казалось серым.  Все  в
рубцах, но вроде бы человеческое, а глаза - как две черные дыры.
   - Дайте мне встать, -- внезапно сказал Дэвидсон громким хриплым голо-
сом.
   Его бил озноб: сколько можно валяться на сырой земле! И чтобы  Селвер
смотрел на него сверху вниз? Ну уж нет!
   У Селвера никакого оружия не было, но мартышки вокруг держали нагото-
ве не только копья, но и пистолеты. Растащили его запасы в лагере!
   Он с трудом поднялся. Одежда леденила плечи и ноги. Ему никак не уда-
валось унять озноб.
   - Ну кончайте, - сказал он. - Быстро-быстро!
   Селвер продолжал молча смотреть на него. Но все-таки снизу  вверх,  а
не сверху вниз!
   - Вы хотите, чтобы я вас убил? - спросил он.
   Подхватил у Любова его манеру разговаривать: даже  голос  совсем  лю-
бовский. Черт знает что!
   - Это мое право, ведь так!
   - Ну, вы всю ночь пролежали в позе, которая означает, что вы  хотели,
чтобы мы оставили вас в живых. А теперь вы хотите умереть?
   Боль в животе и голове, ненависть к этому  поганому  уродцу,  который
разговаривает, точно Любов, и решает, жить ему или умереть, - эта боль и
эта ненависть душили его, поднимались  в  глотке  тошнотным  комком.  Он
трясся от холода и отвращения. Надо взять себя в руки. Внезапно он  шаг-
нул вперед и плюнул Селверу в лицо.
   А секунду спустя Селвер сделал легкое танцующее движение и тоже  плю-
нул. И засмеялся. И даже не попытался убить его. Дэвидсон  вытер  с  губ
холодную слюну.
   - Послушайте, капитан Дэвидсон, - сказал пискун все тем же  спокойным
голоском, от которого Дэвидсона начинало мутить, - мы же с вами оба  бо-
ги. Вы сумасшедший, и я, возможно, тоже, но мы боги. Никогда  больше  не
будет в лесу встречи, как эта наша встреча. Мы приносим друг другу дары,
какие приносят только боги. От вас я получил дар убийства себе подобных.
А теперь, насколько это в моих силах, я вручаю вам дар моих  соплеменни-
ков - дар не убивать. Я думаю, для каждого из нас полученный  дар  равно
тяжел. Однако вам придется нести его одному. Ваши соплеменники в  Эшсене
сказали мне, что вынесут решение о вас, и, если я приведу вас  туда,  вы
будете убиты. Такой у них закон. И если я хочу подарить вам жизнь, я  не
могу отвести вас с другими пленными в Эшсен. А оставить вас  в  лесу  на
свободе я тоже не могу - вы делаете слишком много  плохого.  Поэтому  мы
поступим с вами так, как поступаем с теми из нас, кто сходит с ума.  Вас
увезут на Рендлеп, где теперь больше никто не живет, и оставят там.
   Дэвидсон смотрел на пискуна и не мог отвести глаз. Словно его  подчи-
нили какой-то гипнотической власти. Этого он терпеть не станет. Ни у ко-
го нет власти над ним! Никто не может ему ничего сделать!
   - Жаль, что я не свернул тебе шею в тот день, когда ты на меня набро-
сился, - сказал он все тем же хриплым голосом.
   - Может быть, это было бы самое лучшее, - ответил Селвер. -- Но Любов
помешал вам. Так же, как теперь он мешает мне убить вас.  Больше  никого
убивать не будут. И рубить деревья - тоже. На Рендлепе не  осталось  де-
ревьев. Это остров, который вы называете Свалкой. Ваши  соплеменники  не
оставили там ни одного дерева, так что вы не сможете построить  лодку  и
уплыть оттуда. Там почти ничего не растет, и мы должны  будем  привозить
вам пищу и дрова. Убивать на Рендлепе некого.  Ни  деревьев,  ни  людей.
Прежде там были и деревья, и люди, но теперь от них остались только сны.
Мне кажется, раз вы будете жить, то для вас это самое подходящее  место.
Может быть, вы станете там сновидцем, но скорее всего вы просто  пойдете
за своим безумием до конца.
   - Убейте меня теперь, и хватит издеваться!
   - Убить вас? - спросил Селвер, и в рассветном лесу его глаза, глядев-
шие на Дэвидсона снизу вверх, вдруг засияли светло и страшно. - Я не мо-
гу убить вас, Дэвидсон. Вы - бог. Вы должны сами это сделать.
   Он повернулся, быстрый, легкий, и через несколько  шагов  скрылся  за
серыми деревьями.
   По щекам Дэвидсона скользнула петля и легла  ему  на  шею.  Маленькие
копья надвинулись на него сзади и с боков. Они трусят прикоснуться к не-
му. Он мог бы вырваться, убежать - они не посмеют  его  убить.  Железные
наконечники, узкие, как листья ивы, были отшлифованы и наточены до  ост-
роты бритвы. Петля на шее слегка затянулась. И он пошел туда,  куда  они
вели его.

   Глава 8
   Селвер уже давно не видел Любова. Этот сон был с ним на Ризуэле.  Был
с ним, когда он в последний раз говорил с Дэвидсоном. А потом  исчез  и,
может быть, спал теперь в могиле мертвого Любова в Эшсене, потому что ни
разу не пришел к Селверу в Бротер, где он теперь жил.
   Но когда вернулась большая лодка и Селвер отправился в Эшсен, его там
встретил Любов. Он был безмолвным, туманным и очень грустным, и в Селве-
ре проснулось прежнее тревожное горе.
   Любов оставался с ним тенью в его сознании, даже когда он  пришел  на
встречу с ловеками, которые прилетели на большой лодке. Это были сильные
люди, совсем не похожие на ловеков, которых он знал, если не считать его
друга, но Любов никогда не был таким сильным.
   Он почти забыл язык ловеков и сначала больше слушал. А когда  убедил-
ся, что они именно такие, отдал им тяжелый ящик, который принес с  собой
из Бротера.
   - Внутри работа Любова, - сказал он, с трудом подбирая нужные  слова.
- Он знал о нас гораздо больше, чем знают остальные. Он изучил мой  язык
и знал Мужскую речь, и мы все это записали. Он во многом понял,  как  мы
живем и уходим в сны. Остальные совсем не понимают. Я отдам вам его  ра-
боту, если вы отвезете ее туда, куда он хотел ее отослать.
   Высокий, с белой кожей, которого звали Лепеннон,  очень  обрадовался,
поблагодарил Селвера и сказал, что бумаги обязательно отвезут туда, куда
хотел Любов, и будут их очень беречь. Селверу было приятно это услышать.
Но ему было больно называть имя друга вслух,  потому  что  лицо  Любова,
когда он обращался к нему  в  мыслях,  оставалось  таким  же  бесконечно
грустным. Он отошел в сторону от ловеков и только наблюдал за ними. Кро-
ме пятерых с корабля сюда пришли Донг, Госсе и еще другие из Эшсена. Но-
вые были чисты и блестящи, как недавно отшлифованное железо.  А  прежние
отрастили шерсть на лицах и стали чуть-чуть похожи на очень больших  ат-
шиян, только с черным мехом. Они все еще носили  одежду,  но  старую,  и
больше не содержали ее в чистоте. Никто из  них  не  исхудал,  кроме  их
Старшего, который так и не выздоровел после Ночи Эшсена, но все они были
немного похожи на людей, которые заблудились или сошли с ума.
   Встреча произошла на опушке, где по молчаливому  соглашению  все  эти
три года ни лесные люди, ни ловеки не строили жилищ и куда даже не захо-
дили. Селвер и его спутники сели в тени большого  ясеня,  который  стоял
чуть в стороне от остальных деревьев. Его ягоды пока  еще  казались  ма-
ленькими зелеными узелками на тонких веточках, но листья были  длинными,
легкими, упругими и по-летнему зелеными. Свет под огромным  деревом  был
неяркий, смягченный путаницей теней.
   Ловеки советовались между собой, приходили, уходили, а потом один  из
них наконец пришел под ясень. Жесткий ловек с корабля, коммодор. Он при-
сел на корточки напротив Селвера, не попросив разрешения, но и не  желая
оскорбить. Он сказал:
   - Не могли бы мы поговорить немножко?
   - Конечно.
   - Вы знаете, что мы увезем всех землян. Для  этого  мы  прилетели  на
двух кораблях. Вашу планету больше не будут использовать  для  колониза-
ции.
   - Эту весть я услышал в Бротере три дня назад, когда вы прилетели.
   - Я хотел убедиться, поняли ли вы, что это - навсегда. Мы не  вернем-
ся. На вашу планету Лига наложила запрет. Если сказать по-другому, более
понятными для вас словами, я обещаю, что, пока существует Лига, никто не
прилетит сюда рубить ваши деревья или забирать вашу землю.
   - Никто из вас никогда не вернется, - сказал Селвер, не то спрашивая,
не то утверждая.
   - На протяжении жизни пяти поколений - да.  Никто.  Потом,  возможно,
несколько человек все-таки прилетят. Их будет десять-пятнадцать. Во вся-
ком случае, не больше двадцати. Они прилетят, чтобы разговаривать с вами
и изучать вашу планету, как делали некоторые люди в колонии.
   - Ученые, специалы, - сказал Селвер и задумался. - Вы  решаете  сразу
все вместе, вы, люди, - вновь не то спросил, не то подтвердил он.
   - Как так? - Коммодор насторожился.
   - Ну, вы говорите, что никто из вас не будет рубить деревья  Атши,  и
вы все перестаете рубить. Но ведь вы живете во многих местах. Если, нап-
ример, Старшая Хозяйка в Карачи отдаст распоряжение, в соседнем  селении
его выполнять не будут, а уж о том, чтобы все люди во  всем  мире  сразу
его выполнили, и думать нечего?
   - Да, потому что у вас нет единого правительства. А у нас  оно  есть?
теперь, и его распоряжения выполняются - всеми и сразу. Но, судя по тому
что нам рассказали здешние колонисты, ваше распоряжение, Селвер,  выпол-
нили все и на всех островах сразу. Как вы этого добились?
   - Я тогда был богом, - сказал Селвер без всякого выражения.
   После того как коммодор ушел, к ясеню неторопливо подошел высокий бе-
лый ловек и спросил, можно ли ему сесть в тени дерева. Этот был вежлив и
очень умен. Селвер чувствовал себя с ним неловко. Как и Любов, он  будет
ласков, он все поймет, а сам останется непонятен. Потому что самые  доб-
рые из них были так же неприкосновенны, так же далеки, как самые  жесто-
кие. Вот почему присутствие Любова в его сознании причиняло ему  страда-
ния, а сны, в которых он видел Теле, свою умершую жену, и  прикасался  к
ней, приносили радость и умиротворение.
   - Когда я был тут раньше, - сказал Лепеннон, - я познакомился с  этим
человеком, с Раджем Любовом. Мне почти не пришлось с ним  разговаривать,
но я помню его слова, а с тех пор я прочел то, что он писал про вас, про
атшиян. Его работу, как сказали вы. И теперь Атши закрыта для  колониза-
ции во многом благодаря этой его работе. А освобождение Атши,  по-моему,
было для Любова целью жизни. И вы, его друг, убедитесь,  что  смерть  не
помешала ему достигнуть этой цели, не помешала  завершить  избранный  им
путь.
   Селвер сидел неподвижно. Неловкость перешла в  страх.  Сидящий  перед
ним говорил, как Великий Сновидец. И он ничего не ответил.
   - Я хотел бы спр